Раздел 5. Русская культура как культурно-исторический тип

 

 

Русская культура по своей сущности является культурой христианской, православной. Это означает, что православие определило базисные, ментальные ценности того культурно-исторического типа, который мы называем русской культурой. Поэтому первый вопрос, на который следует ответить – почему славяне русичи приняли православие, почему не католичество или другую веру? Второй вопрос – каковы ментальные доминанты русской культуры?

 

5.1. Христианство и ценностный базис русской культуры

 

 

В целом и общем русская культура также как и западноевропейская является христианской. Вместе с тем, существуют определенные различия между западноевропейской и русской культурами, которые определяются спецификой прочтения христианской проповеди, пониманием Христианской Идеи Западной Европой и Русью.

Представляется, что специфика прочтения христианской проповеди племенами Киевской Руси в отличие от западноевропейского населения определяется в основном характером, менталитетом воспринимающих культур. Несомненно, влияние различных историко-социальных условий становления христианства, христианской церкви, но оно носит вторичный характер.

Действительно, с одной стороны, Христианская Идея актуализируется, «самоосуществляется», вбирая в себя тот культурный материал, который созвучен ей, овладевая умами, душами, впитывая уже существующие традиции, обычаи, знания и трансформируя все это в новую ментальность, новую культуру, распространяясь, разворачиваясь в границах, определяемых парадигмальным ядром воспринимающих христианство культур. Христианская Идея, христианская проповедь актуализируется, наполняется конкретным содержанием в рамках различных культур. С другой стороны, сама Идея оказывается воспринятой постольку, поскольку она соответствует ментальным доминантам воспринимающих ее культур. Иначе говоря, возможность принятия христианства определяется коррелятивностью, относительной тождественностью Христианской Идеи и ментальных доминант западноевропейских, славянских культур.

Так Западу ближе всего оказалась проповедь труда. Апология труда, материальных благ, изобретательства, рационального мышления, индивидуальных усилий, уважения к частной собственности, т.е., в большей степени, цивилизационных ценностей, составили то парадигмальное ядро, воплощением, символом которого стали акцентирование внимания на развитии науки, техники, технологий; идея прогресса; демократические институты; институт частной собственности; Рождество как самый почитаемый религиозный праздник; скамьи для молящихся в католических и протестантских церквях.

Неслучайно для католического христианства с его явно выраженной цивилизационной составляющей: акцентированием на мирские дела, на право католической церкви быть вершителем судеб стран подданных и т.п. основой храма становится известная с эпохи эллинизма архитектурная форма – трехнефная базилика, которая изначально была предназначена для судебных заседаний, т.е. для отправления цивилизационных функций. Эта архитектурная форма постепенно трансформировалась, все более сообразуясь с христианской системой ценностей.

Католические монастыри в большей степени были заняты цивилизационной деятельностью – политической, хозяйственно-экономической, научным познанием. Великие богословы, изобретатели, ученые стали символами католического монашества. Католические монахи подняли просветительство до уровня университетского образования. К ХIV веку доминиканский орден открыл университеты в Париже, Оксфорде, Кёльне, Болонье. Тулузе и т.д.

Так утверждалась величественная Западная Цивилизация.

Руси ближе оказалась проповедь оставленности мира, т.е. сверх-точное, сверх-полное принятие проповеди Христа об оставленности мирской жизни. «Он сказал им: истинно говорю вам: нет никого, кто оставил бы дом, или родителей, или братьев, или сестер, или жену, или детей для Царствия Божия, и не получил бы гораздо более в сие время и в век будущей жизни вечной» (Евангелие от Луки).

Такое прочтение проповеди Христа эксплицируется в богословском прочтении догмата о греховности. Согласно этой экспликации первородным грехом была затронута, помрачена человеческая природа, в силу чего оказывается невозможным создать совершенный мир на земле. Единственное, что может человек – подготовить себя для иного мира, для чего и должна служить земная жизнь, только краткий миг перед будущей вечной жизнью.

Данная ценность объективируется и в Пасхе самом великом православном празднике, и в других культурных формах, в том числе, в храме как архитектурном образе православия. Православный храм в его классической форме венчается куполом – символом пламени свечи, и крестом – символом Бога. Таким образом, этот художественный образ говорит о жизни как горении во имя любви к Богу. Именно такое видение характерно для русской религиозной философии: «И, наконец, наша отечественная «луковица» воплощает в себе идею глубокого молитвенного горения к небесам, через которое наш земной мир становится причастным потустороннему богатству. Это завершение русского храма – как бы огненный язык, увенчанный крестом и к кресту заостряющийся».

Русичам ближе оказалась проповедь не только оставленности мира, аскетизма, но и смиренности, доброты, соборности, определившие ментальное ядро русской православной культуры, воплощениями, символами чего стали страстотерпцы (в западноевропейской культуре нет аналога этой категории святых); великие столпники, пустынники; примеры Добра, по сравнению с которыми, присущий Западной культуре – средний стандарт доброты, столь поразивший Ф.М. Достоевского своей малостью; монархия.

Неслучайно для восточного православия с его ярко выраженной духовной направленностью основой храма становится пантеон, построенный специально для Богов, посвященный Богам. Впоследствии эта архитектурная форма трансформируется в русской и византийской культурах, соответственно, наиболее полно воплощая в камне сущность русского православия и ментальность византийской культуры.

Если сравнить православные монастыри с католическими, то, очевидно, что в деятельности православных монастырей превалирует культурная, духовная составляющая. Православные монастыри, как отмечает А.В. Карташов, по первоначальной своей задаче вовсе не имели в виду какого-нибудь служения человеческим обществам, они напротив старались как можно дальше убежать от них.

Символами православного монашества стали великие старцы – пустынники, столпники, молчальники, пещерники, постники, принявшие на себя подвиг мученичества, юродства. В православных монастырях просветительство остановилось на уровне обучения грамоте.

Так утверждалась величественная Русская культура.

5.2. Генезис русской культуры

 

 

Проблема генезиса культуры имеет два аспекта. С позиций циклической модели существования и развития культуры – это, в большей степени, проблема генезиса культурно-исторических типов, цивилизаций. С позиций линейной модели – это, в большей степени, проблема становления человеческой культуры, творческой активности человека, его сознания, мышления. Методологический базис нашего исследования – базисные принципы циклического моделирования: принцип относительности базисных ценностей того или иного культурно-исторического типа, принцип открытости, принцип равновеликости всех культур. Соответственно, нам близки взгляды Н.Я. Данилевского, А. Тойнби, Л.Н. Гумилева, О. Шпенглера и других представителей данной метафизической исследовательской программы по проблеме генезиса культур.

Если Н.Я. Данилевский констатирует тот факт, что развитие культурно-исторического типа начинается с момента выделения нового этноса, «культурно-исторического племени», то А. Тойнби, Л.Н. Гумилев исследуют факторы такого выделения. Для Л.Н. Гумилева пусковым механизмом является микромутация, вызывающая появление пассионарного признака, изменяющая бытующий стереотип поведения, мотивацию поступков на более жизненную. Для А. Тойнби положительная комбинация факторов генезиса цивилизаций (природной среды, человеческой среды, расы) образует отношение Вызов-и-Ответ как механизм генезиса независимых цивилизаций, механизм «мутаций примитивных обществ» как основы возникновения будущих цивилизаций.

Наиболее адекватным нашему представлению генезиса культур будет изысканно-метафорический образ О. Шпенглера: «Культура рождается в тот миг, когда из прадушевного состояния вечно-младенческого человечества пробуждается и отслаивается великая душа, некий лик из пучины безличного, нечто ограниченное и преходящее из безграничного и пребывающего. … Каждая культура обнаруживает глубоко символическую и почти мистическую связь с протяженностью, с пространством, в котором и через которое она ищет самоосуществления».

Действительно, сначала появляется Великая Идея, квинтэссенция и праобраз будущей культуры – христианская, православная в случае генезиса русской культуры, «некий лик», по Шпенглеру, но конечно не из «пучины безличного». Всегда можно проследить и выявить истоки каждой из идей (в частности как мы это сделали в разделе 4.1, проследив истоки становления Христианской Идеи) и увидеть возможность самоосуществления Христианской Православной Идеи, прежде всего, в ментальности славянской культуры, в историко-культурной ситуации, сложившейся к Х веку.

Определяющим фактором принятия славянами русичами православия является относительное тождество православия ментальным установкам славянской культуры. Затем высокая степень комплиментрности сложившейся на Руси православной культуры и множества разнообразных племенных культур северо-восточной части Европы а также татаро-монгольской культуры с их комплиментарностью с православными ценностями сделали возможным генезис великорусского этноса, великорусской, русской православной культуры. Процесс генезиса представляется постепенной ассимиляцией, впитыванием православными ценностями обычаев, традиций, верований племенных культур финно-угорских народов, мери, мордвы, татаро-монгол и многих других.

Действительно, основной ментальной доминантой славянской культуры была доброта. Боги у славян как самые яркие воплощения ментальности своей культуры – заботливые, добрые прародители племен. Не удивительно, что славянам – русичам не были свойственны человеческие жертвоприношения своим богам. В летописях упоминается о таких жертвоприношениях как об обычае, завезенном на Русь варягами и продержавшимся около десяти лет. И Перун во многих текстах не жесток, он представляется всадником на белом коне, рассекающим своим мечом облака, чтобы одарить людей живительной водой. Ближайшей помощницей такого Перуна является не просто молния, а тетушка Маланьица, которая уже потому, что «тетушка», должна быть доброй и таковой является. Перун – воинам честь и суд. Он праведен и милосерден, поэтому часто его называют Перунько. Другой бог Велес научил славянских праотцов пахать землю, сеять злаки, жать и ставить снопы. Один из главных богов – Даждьбог. Его имя говорит о том, что по своей сути он бог дающий, существующий, чтобы делать добро.

Под стать богам были берегини: лесные (Морозко, Карачун, лешие и т.д.); водяные (русалки), домовые (дрёма, баюнок и т.д.). Самой древней и заботливой берегиней считалась Баба Яга. На языке славян – русичей её имя звучало мягко «Яша», впоследствии огрубленное финским выговором – «Яга». «Яша», так называли у славян Ящура, прародителя всего живого (отсюда близкое нам слово – пращур). Баба Яга была у русичей доброй хранительницей очага, рода, детей.

Пронизана добротой и космология древних славян. В космологических мифах боги неустанно заботятся о людях, а последние на добро отвечают добром же. Так, звезды появляются из молока коровы Земун, чтобы светить людям, чтобы они не заблудились в пути. Велес по звездному пути идет в Сварге (по небу), провожая души умерших до врат Ирия. Ирий – не аналог мира, где наказываются души умерших, это даже не просто место, где эти души обитают, это мир, откуда «души пращуров сияют нам зорями», благославляя на добрые дела. Там Жаля, и Журба, и Кручина плачут о людях, забывших о правде.

Другая доминанта – острое ощущение нравственной нормы, почти тождественное христианской нравственности. Любовь у славян неотрывна от брака. Два сына у богини любви и красоты Лады: Лель – любовь зажигает, Полель – брак освящает. Повесть временных лет отмечает, что поляне не умыкали жен. В космологической картине выделены три мира. Навь – потусторонний мир, Явь – текущее, сотворенное, пронизанное Правью. Правь – это истина, или законы, данные людям Сварогом, и управляющие миром. Законы просты: не быть нахлебником, работать, беречь землю родную от врагов, никогда не лгать. «Это беспокойная совесть наша причина тому, что мы своими словами обличаем деяния … и не лжем».

Ценность труда – ещё одна доминанта славянской культуры. Согласно мифологии славяне продолжали трудиться и в Нави. Труд освящен Даждьбогом и Велесом.

Желание единства, в также «веселие – питие» были присущи славянской ментальности. Прокопий Кессарийский в VI веке отмечал, что славяне и анты не управляются одним человеком. Но издревле живут в народоправстве. Идея соборности была неотделима от идеи пира, который отождествлялся с «братчиной». Главным напитком был хмельной мед – мед Сурья о «девяти силищ», который учили делать и Лада, и Сварог, и Солнце – Сурья. Пить его следовало во здравие и веселье, но никак ни во пьянство. «Первая чаша во здравие, другая на веселие, третья в отраду, а четвертой не замай – четвертая во пьянство». На борьбу с этим злом в поздних редакциях былин народ благословил Илью Муромца, который громил кабаки, а после велел выкатывать бочки народу и сам поднимал чару в полтора ведра во здравие и веселие.

Перечисленные выше ментальные доминанты славянской культуры представляют собой те условия, которые предопределили возможность ассимиляции Христианской Идеей славянской культуры. Великая Христианская Идея актуализировалась в славянской культуре, наполнила её, несомненно, новым культурным содержанием в том своем аспекте и в тех границах, которые были обозначены славянской ментальностью. Результатом ассимиляции стало появление нового культурно-исторического типа – русской православной культуры, точнее – её доминантного ядра, которому впоследствии предстояло воплотиться в культурные формы и образовать русскую православную культуру.

Исторически этот процесс начался с распада Киевской Руси. В нем можно выделить следующие основные компоненты: культурно-этническую, политическую и ценностно-культурную. Особая роль православия заключалась в том, что

во-первых, православие стало тем стержнем, вокруг которого собрались многие племена и образовался новый этнос – великороссы, или русские;

во-вторых, православие стало тем базисом, который собрал все удельные княжества распавшейся Киевской Руси и вновь появившиеся в единое Московское государство;

в-третьих, православие определило ценностные установки, ментальность русской культуры, характер русского народа.

Православием проросла, пропиталась культура Киевской Руси. Славяне-русичи, хотя и не был особенно верующими (так в захоронениях простого народа периода Киевской Руси редко находят крестики), но невозможно было представить себе город, село без церкви, избу без иконы, жизнь без христианских праздников, чтения жития святых. Такой образ жизни к ХI веку утвердился прочно, но с этого времени Киевская Русь начинает подвергаться особенно яростным нападкам половцев. Конечно же, князья собирают свои дружины, чтобы отразить эти нашествия, но уже нет былого единства интересов, напротив княжеские усобицы раздирают былое единство.

Действительно, можно сказать, что Днепровская, Киевская Русь, появившаяся в VI – VII перестает постепенно быть единым государством. Начало этого периода характеризуется изменением политического строя в Киевской Руси: переходом в окраинных княжествах власти от отца к сыну, что было нарушением принципа передачи власти от брата к брату. Подобный переход был предопределен миграцией славян-русичей на северо-восток, колонизацией местного населения, строительством новых княжеств. В период миграции князю не просто доставался в наследство готовый и богатый или небогатый, но обустроенный удел, а пустыня, глушь, которая только начинала заселяться. В этой глуши предстояло устроить села, города, привлечь людей. Князья становятся в большей степени землевладельцами, а не военными руководителями, охранниками. Тот факт, что князь был не столько политически, сколько экономически властной фигурой подтверждается тем, что и служилые люди (свободные, служившие по договору), и черные (платившие дань, работавшие на княжеской земле) могли уходить к другому князю, т.е. они не были подданными.

Князь, создавая себе удел и, естественно, вложив в обустройство много сил, считал его своей собственностью и желал передать своему сыну. Так менялся порядок наследования от надела к уделу.

Множилось количество княжеств. В цифрах это выглядело так: середина XII века – 15 княжеств, XIII век – 50, XIV – 250. Некоторые были совсем небольшими. Княжество Заозерское в ярославской земле в начале XV века состояло из столицы – одинокого княжеского двора, церкви, посвященной Дмитрию Солунскому и села Чирково. Жизнь в собственном уделе, собственными интересами приводила к взаимному отчуждении.. Идея об общем благе, защите общих границ не цементировала общество. Неудивительно, что XI, XII, XIII, и даже начало XIV Н.М. Карамзин называл богатыми ничтожными распрями.

Соответственно, эти века называют периодом этнического брожения. В это время пустели богатые города Киевской Руси. Хроники свидетельствуют: «Взял я город Чернигов с семью другими городами, да и то пустой, живут в нем псари да половцы». Именно восток и северо-восток стали местом рождения нового великоросского этноса.

Великоросский этнос, русские рождался в результате ассимиляции славянами-русичами финских племен, муромы, мери, веси, всех тех народов, которые русичами назывались чудью, а также татаро-монгол в монгольский период. Так возникал новый этнос, мешались языки и традиции. Но этнос – единая культурно-этническая общность, которая определяется единой ментальностью, воплощенной во всех культурных формах. Это общность, единство, осознающее свое своеобразие, свою отделенность от других этносов. Именно православие стало тем метафизическим объединяющим началом, объединительной идеей для будущего единого великоросского этноса.

Ассимиляция славянами многих племен была предопределена добротой и терпимостью, присущими православию, которое впитывало в себя многочисленные верования, тем самым, способствуя успеху колонизации. Так, мордовская Анге – Патяй слилась в народном сознании с образом Матушки Богородицы. Их моляны приурочивались к христианским праздникам, в которые вместо березовых веников, украшенных платками, ставили в передний угол иконы и молились по-христиански. Молитвы, языческие по своей сути, уже были обращены к православным святым: «Таунсяй Вельки Васяй давай поросят белых и черных, каких сам любишь».

Неслучайно самым распространенным видом колонизации была монастырская колонизация. Монахи в поисках пустынных мест первыми приходили в глушь лесов. Строили сначала скиты, потом монастыри. Многочисленные лесные монастыри (в XIV веке их было построено 42, в XV –57, в XVI – 51) становились опорными пунктами в заселении этих мест, поскольку в них всегда можно было спастись от голода, научиться земледелию, строительству изб, найти приют под старость. Монастыри становились проводниками православной ментальности и традиций, учили умению отдавать себя служению общему делу, прививали навык к усиленному труду и строгому порядку в занятиях. Таким образом, около монастырей утверждался новый православный мир. История оставила нам ряд имен, строителей православного мира. Самое значительное – Сергий Радонежский (ок. 1315–1392). Его великую миссию как строителя нового сообщества, православного государства высоко оценили потомки. В.О. Ключевский писал, что таких людей была капля в море, но ведь и тесту нужного немного вещества, вызывающего в нем живительное брожение. Тем самым можно сделать вывод, что православие объединяло население в единый великоросский этнос, цементировало его единство.

Так, земледельческое население стало называть себя крестьянами к XV веку оттого, что были крещены, носили крест. Словосочетание «люди православные» стало естественным и, только впоследствии, было отождествлено со словосочетанием «люди русские». Понятие «русская земля» в XIII, XIV веках практически не употреблялось, как правило, говорили «Святая Русь», что лишний раз доказывает, что объединяющим население стержнем было православие, а не территория.

Решающим фактором в осознании себя единым этносом – православными – для населения стаи битвы Александра Невского против рыцарей – крестоносцев и, в особенности, Куликовская битва. Историки эту битву выделяют именно потому, что она стала ключевым событием в осознании культурно-этнического единства как православного единства и потому, что после неё прочно утвердилась идея единой земли.

В.О. Ключевский, Л.Н. Гумилев, другие историки отмечают, что Куликовская битва была битвой против мятежного ордынского темника Мамая, армия которого содержалась на деньги генуэзских купцов. Генуэзцы – католики надеялись после победы Мамая получить широкий доступ на Русь и торговые льготы. Против вторжения католиков, на защиту православной веры и поднялся народ. Люди пришли даже из тех княжеств, князья которых не поддержали князя Дмитрия Московского. Тот факт, что народ защищал свою веру доказывается многочисленными текстами, в которых враги называются погаными, беззаконными, в которых подчеркивается, что Мамай шел разорить православную веру и истребить всех христиан. Сергий Радонежский, благославляя Дмитрия Донского, говорил, что негоже дать доступ генуэзцам – католикам на Русь.

Битва закрепила осознание русскими себя как культурно - этнической целостностью. Историки, оценивая её роль в объединении этноса на основе православия, подчеркивают, что на битву шли москвичи, владимирцы, суздальцы, а вернулись русские люди уже в Москву, Владимир, Суздаль как города одной земли.

Известно, что современная Россия как государство выросла из Московского княжества путем его расширения за счет колонизаторской деятельности и путем, прикупа, военного захвата, присоединения других княжеств. Роль православия и православной церкви в этом процессе, несомненно, определяющая. Эта роль была обусловлена особым положением церкви в монгольский период. Согласно закону монгольской империи церковь оставалась свободной. Объяснение можно увидеть в том, что татаро-монголы были язычниками и проявляли уважение ко всем богам. У Чингис-хана, его приемников были жены христианки, в Орде праздновались, наряду с другими религиозными праздниками, и христианские. Поскольку закон можно было обойти, церковь в лице митрополита Кирилла впервые получила охранную грамоту от Батыя и получала всегда впоследствии.

А.В. Карташов отмечает, что есть основания полагать, что церковь в монгольский период была более свободной и независимой чем до него и после. Благодаря такому положению православная церковь могла в максимальной степени осуществлять культурно-цивилизационную деятельность, способствуя политическому объединению многочисленных княжеств.

Определяющую роль православной церкви в политическом объединении княжеств вокруг Московского княжества хорошо понимал Иван Калита (1304-1340). Он ясно осознавал, что политическое объединение невозможно без участия церкви, поскольку народ осознавал свое единство именно в силу принадлежности к единой православной вере. Дружба с митрополитом Петром и перенос митрополичьей кафедры в Москву после смерти митрополита Петра сделал её религиозным центром.

Впечатление от этого события было чрезвычайно: оно повысило доверие народа к московскому князю; с этих пор в народном сознании накрепко деятельность московского князя стала связываться с деятельностью церкви, которая всегда была беззаветной защитницей Руси в Орде. Таким образом, Москва стала носительницей Православной Идеи. Именно поэтому к московскому княжеству присоединили свои уделы «литовские» князья, после женитьбы Ягайло на наследнице польского королевства в 1386 году, московскому князю открыл ворота простой народ Твери, предав своих князей. Понимая важность православной идеи для возвышения Москвы и её превращения в столицу православия, Иван III (1440–1505) женился на племяннице последнего византийского императора, превратив Москву в «третий Рим», центр православного мира, московское княжество в российское государство, залогом чему служит российский герб – двуглавый орел, заимствованный у Византии. Окончательное утверждение нового государства связывают с именем Василия (1479–1533), сына Ивана III, которого историки называют последним собирателем русской земли.

Таким образом, определяющая роль православия в становлении культурно-этнической и цивилизационно-политической целостности была реализована в соответствии с естественной логикой: вера одна – один народ – одна общая земля – одно государство.

 

5.3. Ментальные доминанты русской культуры

 

 

Православие определило ментальные доминанты русской культуры, такие как абсолютизм, доброта, аскетизм, смиренность, соборность. Действительно, славяне с их добротой, присущим им абсолютизмом, прямодушием, бескомпромиссностью, как уже было отмечено, в проповеди Христа выделили призыв к милосердию, к аскетизму, непротивлению злу. При этом именно абсолютизм, направленность на восприятие всего в крайнем, предельном выражении создает тот фон, на котором происходит восприятие, прежде всего, христианских заповедей. Поэтому проповедь милосердия становится проповедью самопожертвования и самоотречения; сверх-полным и сверх-точным оказывается понимание смирения, аскетизма, сострадания.

Действительно, в русском православном мире быть добрым значило быть абсолютно добрым, т.е. добрым ко всем без исключения, даже к врагам. Таким были Борис и Глеб, которые перед смертью от рук убийц, посланных их братом Святополком, не просто простили их по примеру Христа, но Борис назвал убийц братьями («Братия моя милая и любимая») и пожелал им на прощание мира и мира брату своему.

Другой оттенок абсолютно понятой проповеди добра – это добро как нищелюбие. Поэтому нищих на Руси, в России было всегда много, но только для русской культуры было естественно утверждение о том, что нищие нужны обществу, дабы пробуждать постоянно человеколюбие. С позиций российской ментальности они нужны обществу, как клинике нужны больные.

Быть добрым значило быть добрым до самопожертвования, если отдавать, то насколько возможно, забывая о себе. Именно такова Ульяна Устиновна Осорьина, о которой пишет В.О. Ключевский в работе «Добрые люди древней Руси». Эта женщина глубоко усвоила проповедь о доброте как нищелюбии, о тайной и личной милостыне, милостыне, подаваемой из рук в руки. До замужества, живя у тетки, она обшивала всех сирот и немощных в своей деревне. После замужества она оказалась умной и распорядительной хозяйкой, но в свободное время она шила и пряла, продавала свое рукоделие и выручку тайком раздавала нищим. Когда при царе Борисе наступил трехлетний голод многие господа прогоняли своих холопов, чтобы не кормить их, Ульяна Устиновна привечала всех, сначала продала весь скот дабы кормить нищих, наконец, когда все запасы были исчерпаны она начала печь хлеб из древесной коры и лебеды для себя и всех страждущих и дошла до такой степени нищеты, обобрала себя настолько, что ей не в чем стало выйти в церковь. Примерами абсолютного добра являются П. Третьяков, отдавший свое состояние в дар русскому народу, предварительно обратив его в картины лучших мастеров; Прохор Громов, предприимчивый крестьянин, который накопив денег, выкупил себя из крепостной зависимости, затем семью, а затем всю свою деревню, желая вернуть затраченное, он хотел организовать пивное производство, однако жена ему сказала, что дело это не доброе, не богоугодное, тогда Прохором Громовым была основана ставшая знаменитой Трехгорная ситцевая мануфактура.

Ф.М. Достоевский в «Дневнике писателя» умиляется поступком мужиков, которые рискуя жизнью, рискуя оставить сиротами своих детей, соглашаются перевести по весеннему льду женщину, у которой заболела дочка, несмотря на то, что девочка была у родных, была окружена заботой родных и хорошего доктора. Насколько писателя восхищает поступок русских мужиков, настолько его возмущает поведение состоятельных европейцев на курорте, которые в отличие от русских отдыхающих в качестве подаяния на содержание и курортное лечение бедных отдают ровно столько, сколько могут, дабы не ограничить себя ни в чем, ни в какой мелочи, даже во фруктах к завтраку. Именно такое проявление заботы о нуждающемся писатель назвал средним стандартом доброты.

Доброта в ее абсолютной форме воплотилась в утверждении такого типа святых как страстотерпцы, аналога которого в европейской культуре не существует. Действительно, только абсолютная жалость – жалеть, так жалеть, жалеть настолько, что сразу зачислять в святые – заставила русский народ причислить к лику святых братьев Бориса и Глеба, Никодима Кожезерского, который в гостях случайно съел отраву, приготовленную женой злодейкой для мужа, Артемия Веркольского, двенадцатилетнего отрока, убитого в поле молнией, Кирилла Вельского, который утопился, не стерпев притеснений воеводы, Николая II с семьей, расстрелянных большевиками и многих других.

При этом, среди русских святых есть мученики за веру. Однако народное сознание с присущей ему абсолютной добротой, чистой сострадательностью выделяет именно страстотерпцев. Мало кто помнит рязанского князя Романа Ольговича, рассеченного на части в Орде за оскорбительные слова о татарском язычестве, однако Бориса и Глеба, младенца Дмитрия, убитого в Угличе по приказу Бориса Годунова, знают все.

Смиренность как ментальная доминанта русской культуры означает, что быть смиренным для русской культуры значит быть абсолютно покорным, не противиться ничему: не бороться с властью, ибо она от Бога («Бога бойтесь, а князя чтите», – поучал новгородский епископ Лука Жидята), не противиться судьбе, поскольку это тоже от Бога. Смирение, изумительная кротость согласно повествованию Дмитрия Ростовского – являли братья Борис и Глеб, которые знали, что брат их замыслил убийство, но все-таки ехали на зов своего убийцы. В соответствии с этой доминантой в России не было принято читать Библию, т.к. в Ветхом Завете можно было усмотреть призыв к должному ответу – око за око, зуб за зуб. Смиренность как долготерпение обусловила столь длительный период крепостного права, нарушаемый редкими бунтами.

Однако смиренность одних ведет к разнузданности других, в первую очередь, власти. Для русской, российской и других исторических типов власти нашей культуры характерно довольно пренебрежительное отношение к народу как к человеческому материалу. Петр I, строил флот, города, государство, не считая человеческих жизней, приговаривая: «Бабы еще нарожают». В советской армии применялась разведка боем, когда считалось нормальным положить целую дивизию, чтобы выяснить, где находятся огневые точки противника.

Кроме того, смиренность в своем абсолютном выражении выступает как приниженность, объективируется в таком культурном явлении как холопство. Холопство, например, определило стилистику письма, когда гордая боярыня, обращаясь к царю, называет себя приниженно бедной и беспомощной женишкой, а Иван Грозный, заканчивает письмо подписью – «холоп твой Ивашка». Носителями рабского самосознания являются многие литературные герои: портной у А.П. Чехова, который пришел за расчетом, его вышвырнули так, что он упал ничком в лужу, но поднялся с лицом сияющим, оттого, что встретил настоящего господина. П.Я. Чаадаев, Н.В. Гоголь, А.П. Чехов горестно и гневно говорили о самодурстве чиновников, скотском, рабском положении народа, принимающим покорно такой порядок жизни. Поэтому и крепостничество в России было отменено сверху, стало результатом деятельности отдельных политических и общественных деятелей в значительной степени.

Абсолютизм как ментальная доминанта, как было сказано выше, приводит к в высшей степени точному и полному призыву не заботится о земном благе ради будущей вечной жизни. В Евангелии от Матфея этот призыв звучит так: «И всякий, кто оставит домы, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или детей, или земли, ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную. Многие же будут первые последними, и последние первыми». В Евангелии от Луки сказано: «… смотрите, берегитесь любостяжания, ибо жизнь человека не зависит от изобилия его имения… Итак, не ищите, что вам есть, или что пить, и не беспокойтесь, потому что всего этого ищут люди мира сего; ваш же Отец знает, что вы имеете нужду в том; наипаче ищите Царствия Божия, и это все приложится вам».

Данная ценность делает Пасху самым значительным православным праздником, поскольку в это время мы радуемся воскресению Иисуса Христа и своей возможности воскреснуть после Страшного Суда в Царствии Божьем. Этот праздник напоминает нам о главенстве вечной жизни перед земной.

Культом пренебрежения к земному пронизано рассуждение В.С. Соловьева (1853–1900) о трех силах. Первая – сила подавления, подчинения одному началу характерна для ислама. Вторая – индивидуализирующая, сила частной инициативы, личной свободы свойственна Западу. Третья божественная сила направлена на одухотворение, на служение божеству. Славянство есть воплощение этой третьей лучшей силы. Поэтому интересы русского народа, отмечает В.С. Соловьев, лежат вне низших частных сфер деятельности, он равнодушен к жизни с ее мелкими интересами, для него характерна вера в действительность высшего мира (мира Добра и Справедливости).

Абсолютное пренебрежение к земному означает утверждение такой ценности как аскетизм. При этом, как уже было сказано, для русской культуры характерно именно абсолютистское прочтение проповеди аскетизма, которое безмерно усиливает пренебрежение к ценностям комфорта, уюта, к материальным благам. Это находит воплощение в архитектонике православного храма, классическая луковица которого имитирует пламя свечи и призывает нас к жизни как горению во имя любви к Богу, где следует молиться стоя или на коленях без всякого намека на удобство.

Пренебрежение к комфорту как черту русской ментальности, русской культуры отмечал П.Я. Чаадаев, восклицая, что мы живем без удобств. Позднее А.С. Пушкину приходилось доказывать, что быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей.

Абсолютное прочтение проповеди аскетизма предопределило широкое распространение такого феномена как юродство. Юродивый всем своим образом жизни утверждает низменность и ненужность забот о материальном благополучии. Это человек, мнимо безумный, добровольно надевающий на себя личину безумия, чтобы скрыть свою святость, избежать мирской славы ради возможности обличать открыто любые отступления от христианских идеалов. Юродивый зачастую был единственной фигурой, имевшей моральное право с православной точки зрения критиковать, поскольку критикует не разумный человек, а божий человек, нищий духом, открытый Богу. Поэтому юродивому прощались любые дерзкие поступки. Они – образец самого высокого аскетического подвига.

Монах Киево-Печерского монастыря Исаакий Затворник, готовясь к подвигу юродства, облекся в колючую власяницу, а поверх ее в сырую шкуру, обсохшая вокруг тела шкура тесно прижала к нему власяницу, не давая ни секунды покоя. Василий Блаженный, современник Ивана Грозного, носил вериг

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: