 |
Россия на перекрестке культур 17 глава
|
|
|
|
14—61»
==417
буддийской философской проблематикой, сумело серьезно потеснить буддизм — ив
Китае, и в Японии, и в Корее. Буддизм сохранил в этих странах только меньшинство
элиты, тяготевшее к мистицизму, и эмоциональные привязанности масс к буддийским
иконам.
В отличие от всех этих случаев, индуизм обладал и развернутой мифологией,
покорявшей воображение, и равным с буддизмом философским оружием. Сокровища
упанишад находились в общем владении. На какое-то время буддизм приобрел
перевес, создав лучшие для своего времени философские интерпретации архаической
мудрости. Но этот перевес никогда не был абсолютным, а с течением времени он был
утрачен.
В упанишадах даются две равноценные формы описания абсолюта: во-первых, через
отрицание объектов познания, отдельных предметов, частного, многого. Эта
«феноменологическая редукция» проводится уже в древнейшей упанишаде —
«Брихадараньяке»25. Высший образ здесь рисуется «словно огненное пламя, словно
белый лотос, словно внезапная молния. Поистине, слава того, кто знает это,
подобна внезапной молнии. И вот наставление: не это! не это! Ибо не существует
другого обозначения, кроме «не это! не это»26. Во-вторых, абсолютно реальное
описывается через утверждение слоя психики, рождающего идею или образ
абсолютного: «Эта тонкая сущность — основа всего существующего, То —
действительное, То — Атман, и ты — это То, Шветакету!» 27
Буддизм логически последовательно развил «негативную теологию» «Брихадараньяки»,
«Иши» и «Катхи», в то время еще не освоенную собственно философской, логически
дисциплинированной мыслью индуизма. Философия санкхьи обсуждала только проблему
|
|
|
освобождения личности от иллюзий, связанных с освоением предметного мира, но не
от себя самой как обособленного, частного явления, атома среди атомов, вещи
среди вещей. Целью философии санкхьи было состояние кевалин (как и в джайнизме,
т.е. освобождение индивидуума от запутанности в частных отношениях). Чувство
полной слитности индивидуального бытия с целостностью жизни, которое знали
упанишады, не было еще названо. Буддизм дал ему первое имя — нирвана. Негативное
описание абсолютной цельности духа28 с этих пор осталось за буддизмом, стало его
специфическим признаком. Но оставалась еще линия «Чхандогьи» (и примыкающего к
ней большинства упанишад), линия положительного описания абсолютной цельности.
Эту традицию постепенно развила и довела до философского совершенства
==418
школа веданты, выковав положительный синоним нирваны (мокша — освобождение).
Этот синоним не был связан с буддийскими ассоциациями, звучал по-новому и для
подавляющего большинства искателей религиозной истины, неспособного освободиться
от магии слова, стал символом специфически брахманской мудрости, знаменем
индуистской элиты средних веков, вокруг которого собирались противники буддизма.
Негативное описание абсолюта чисто технически легче было строго сформулировать.
Но оно не всех удовлетворяло. Подобно апофатическому богословию, оно было языком
чистой мистики, обращенным к чистыми мистикам. «Эвклидовский» разум,
ориентирующийся на предметы и их отношения, даже в рассуждениях об абсолюте
стихийно предпочитает самое приближенное равенство самому точному неравенству29.
Обсуждая трудную проблему абсолютного целого, философия, ищущая сколько-нибудь
широкого понимания, должна найти равновесие между точными отрицательными
описаниями и неточными положительными. Это равновесие в системе веданты было
достигнуто.
|
|
|
Веданта давала возможность описывать высшее состояние мистика менее
парадоксально, чем буддийская мысль, которая приходит к труднопостижимому
отрицанию индивидуальной души. Идея души в веданте не устраняется, а только
углубляется, сохраняя негативное описание («язык атмана — молчание») как
вспомогательный прием, предохранявший от слишком простого (профанического)
понимании положительных символов. «Атман» и «брахман» были закреплены в своем
точном значении'0, как субъективный и объективный аспекты в абсолютном тождестве
или неполном тождестве человека с окружающим его миром. Между ними было
установлено строгое логическое отношение, в зависимости от того, на какой
позиции стоял отдельный философ-ведантист Дальнейшие споры происходили внутри
философии веданты.
Формирование веданты (примерно сначала нашей эры) хронологически параллельно
процессу вытеснения буддизма и, видимо, сыграло в этом процессе значительную
роль. За Шанкарой (VIII-IX вв.) закрепилась слава победителя буддийских
философов; это отчасти ложная слава: к VIII в. буддизм на юге Индии (родине
Шанкары) практически сошел на нет"; но то, что без достаточных оснований
приписывается одному великому мыслителю, действительно сделала школа, к которой
он принадлежал. Она отняла у буддизма его элиту, дала индуистское по форме
выражение идеала, которое буддизм в течение ряда
*
==419
веков считал своим. И никто это не сделал с большим блеском, чем Шанкара. Его
понятийная конструкция, вполне ортодоксальная по форме, не уступала Нагарджуне и
другим величайшим буддийским философам по глубине. Она не убедила Бенгалию (где
идейная и образная система буддизма прочно укоренилась), но, вероятно, нанесла
последний удар эпигонам буддизма, доживавшим свой век в других районах Индии.
Впоследствии Шанкара подвергался критике с ортодоксальных индуистских позиций;
его (как и Ван Янмина, китайского мыслителя, перекодировавшего некоторые
элементы буддизма в конфуцианских терминах) упрекали за то, что он остается
полубуддистом. Когда буддизм окончательно утратил влияние, позиции Шанкары стали
казаться недопустимой уступкой противнику. Однако точка зрения Шанкары сохранила
|
|
|
влияние — главным образом в шиваитских кругах.
Сущность спора внутри веданты (между Шанкарой, Рамануджей, XI в., и Мадхвой,
XIII в.) заключается в том, до какой степени атман тождествен брахману. Если —
без всяких оговорок— «атман есть брахман» (Шанкара), то человек, достигший
высшего состояния, дживанмукта (освобожденный при жизни), оказывается на уровне
Единого в его абсолютной чистоте32. Эта точка зрения вполне ортодоксальна. Она
строго выводится из «Шветашватары-упанишады»: «пракрити есть майя», структура
есть иллюзия. Но между упанишадой (до нашей эры) и Шанкарой стоит буддийское
учение о пустоте, шуньявада, опустошившее все отдельное, имеющее имя, от
подлинности, превратившее его в тень чего-то неназываемого. Без блестяще
разработанной нигилистической системы Нагарджуны учение Шанкары вряд ли родилось
бы на свет. Учителем учителя Шанкары был буддист, и можно видеть буддийское
влияние в том, что адвайта-веданта признает богов только как объекты медитации.
Шанкара написал поэтические гимны Шиве, Шакти, Сурье и Вишну. Но как философ, он
трактовал их по-буддийски. Дживанмукта достигает реальности более глубокой, чем
существование богов; он смотрит на них из глубины на поверхность, в оценочном
смысле — сверху вниз. Такова позиция адвайтаведанты (абсолютной
недвойственности).
Надо оговориться, что индийские термины «ишвара», «сешвара», «ниришвара» только
очень приблизительно соответствуют европейским «Бог», «теистический,
«атеистический». Система Шанкары — «ниришвара», она обходится без творца,
демиурга, спасителя, но это не значит, что она безбожна. Брахман — символ, в
чем-то совпадающий по смыслу с Богом евро-
К оглавлению
==420
пейских теологов. Это Бог (с большой буквы, в отличие от Зевса и т.п.) сам по
себе, вне всякого отношения к миру. Это Бог, который еще не сказал «да будет
свет!» Это божество Экхарта, которое глубже Бога-творца. Таким образом, адвайта
не атеистична, а скорее метатеистична. Разница между ней и другими школами
веданты не выходит за рамки теологии".
|
|
|
Большинство философов, живших после Шанкары, — это бхакты, поклонники божества в
какой-то определенной, личной форме, творца и спасителя. Точка зрения адвайты их
не удовлетворяет. В системе ограниченной недвойственности (висиштха-адвайта),
созданной Рамануджей, человек может сливаться с единым, но не непосредственно с
ниргуной-брахманом, а с Богом, имеющим облик, и не в большей степени, чем
голубизна — с голубым цветком. В этом тождестве Бог может оставаться самим собой
и без человека (цветок остается цветком, потеряв свою голубизну), но человек не
может оставаться самим собой без Бога.
Мадхва шел еще дальше, совершенно отрицая тождество человека Богу. Он утверждает
четыре различия: Бога и души, Бога и материи, души и материи, отдельных душ и
отдельных частиц друг от друга. Мадхва, как и Рамануджа, как и вся поздняя
веданта, — бхакт (поклонник Ваю, сына Вишну). Это связывает его с другими
мыслителями средних веков, но по своей онтологии двайта (двойственная) веданта
скорее возрождает древние традиции рационализма ньяя и вайшешики34.
Философия веданты во всех ее разновидностях позволила интерпретировать наличные
культы в высшем смысле и сделать их приемлемыми для' элиты. Она, таким образом,
дала интеллектуальной элите место в рамках религии, бытовые формы которой легко
находили доступ к человеческому сердцу и прочно укоренились в народе.
Использование фольклорных мотивов в искусстве и культе (в том числе эротических
мотивов) было одной из форм борьбы за массы, шедшей между буддизмом и индуизмом.
Не исключена возможность, что буддизм первый поднял на философско-религиозный
уровень хороводные традиции низших, «нечистых» племен и каст. Но здесь, в мире
свободы фантазии, игры страстей, исступления, экстаза, его ждало поражение.
Преимущество буддизма было в его своеобразной «интеллигентности», в очищении
культуры от грубости ка-
==421
пленного века, в рациональной ясности и внутренней музыке его конструкций.
Отказавшись от чистоты этого принципа, буддизм вступил на почву, по которой
индуизм мог пойти (и пошел) дальше его.
Буддийский тантризм использовал половой акт как символ целостного переживания
бытия. Но в конечном счете это целостное переживание должно быть осознано в
негативных терминах (как нирвана, шуньята и т.п.). Здесь было место для оргазма,
но не было места для любви, для чувства страстной привязанности личности к
личности. Такой любви нужен предмет, не условный, символический, растворяющийся
в пламени высшей мудрости, а реальный, подлинный предмет, в котором воплощается
|
|
|
вся полнота бытия, предмет, равноценный вселенной и даже более ценный, чем весь
остальной мир. Нужен был абсолютный возлюбленный, нужен был своего рода «Сын,
единосущный Отцу и от века пребывавший в недрах Отчих».
Этого последнего шага буддизм никогда не мог сделать. Даже Майтрейя (Любовь),
будда будущего, своего рода мессия и спаситель мира, изображается наполовину
вставшим со своего трона и опустившим одну ногу на землю; вторая остается
поджатой под себя, в позе лотоса. Это очень наглядно показывает сдержанность
буддийской святости в ее общении с верующими. Буддизм махаяны бесконечно широк в
«путях спасения», но устье его одно и то же (нирвана), но высший образ его один
и тот же: созерцатель, углубляющийся в нирвану, даже если сострадание заставляет
его, как бодисатву, оставаться в миру; он присутствует среди людей, но дух его —
не с ними; он гораздо менее коммуникабелен, чем высшие образы индуизма.
Буддизм имел свой принцип, за который не мог выйти. Высшим знаком абсолюта для
него оставалась негативная абстракция35, и это накладывало отпечаток на всю
систему его образов. Отступление от принципа могло быть только игрой, приемом,
кружным путем к предназначенной цели. Цель остается одной и той же.
Мы уже говорили, что в зримой иконе Будды и в таких мысленных, интеллектуальных
иконах, как нирвана, шуньята, была своя эмоциональная полнота — полнота
музыкальной паузы (выразительной паузы; моделью ее было уже «благородное
молчание» Будды). В хорошо организованном тексте пауза может нести огромную
эмоциональную нагрузку. Но чтобы воспринять ее, чтобы «услышать тишину», надо
обладать натренированным слухом, надо уметь войти в музыкальный контекст. А
==422
слушать и слышать музыку не всем дано. И художественные структуры, в которых
главную роль играет пауза, то, что не высказано, всегда менее популярны, чем
высказавшиеся в краске, движении, танце. Это полностью относится и к культовым
структурам.
«Подтекст» нирваны тот же самый, что и «подтекст» рая, неба, Бога. Но в
представлении о Боге и рае есть еще пластически ощутимый текст: прекрасное или
грозно покоряющее человеческое лицо; или прохладные ручьи, зеленые кущи, ласки
гурий. Этот текст — своего рода эмоциональный трамплин, по которому легче
разбежаться и прыгнуть к переживанию «сатчитананды». Нирвана — по крайней мере
для человека без специфического слуха к ритму сутр — требует прыжка без
трамплина. Она обнажает то, что зримые представления о Боге и рае скрывают:
разрыв между обыденным сознанием и религиозной целью, невообразимость высшего
состояния.
Искусство махаяны и ваджраяны дает воображению известного рода текст, но этот
текст в конце концов обрывается, как леса и луга при подъеме на гору. Вершина
горы остается суровой и голой, в вечных снегах, ослепительно сияющих, но в то же
время и пугающих среднего человека. Индуистское воображение свободно от этой
жесткой направленности. Оно не связано никакими принципами, никаким раз навсегда
заданным высшим образом. Системность индуизма основана на общем духе и на
единстве языка символов, задана традицией вед и упанишад. Можно назвать это
единство соборным. В индуизме может быть выявлена система, обладающая известной
совокупностью признаков, но ее'нельзя вывести из одного принципа, из одного
высшего образа, как выводятся все авторские учения. Потеряв Коран, ислам бы
погиб; потеряв Христа, христианство бы исчезло; а индуизм выдержал потерю Индры,
Варуны и других ведических богов, обесцененных философским мышлением, и создал
новую систему высших образов, способных поспорить с Буддой и Махавирой. Можно
мысленно перечеркнуть любую священную книгу индуизма — индуизм уцелеет и без
нее. Любая критика индуизма пощадит по крайней мере одну из его высших
ценностей: каму, артху, дхарму и мокшу; ибо логически невозможно отрицать одну
из них, не утверждая другой. Если буддизм строится как гора, то индуизм — как
горная цепь, где за одной вершичой встает другая, третья и т.д. И таковы же
отдельные боги Тримурти. Шива — это целая группа принципов, соединенных в пары
по признаку логической несовместимости, словно в насмешку над разумом: «Он — это
Шан-
==423
кара, творец добра. Он также Рудра, ужасный, но его ужас — величественная
красота... Третье око на его лбу— это око мудрости. Это также око правого гнева,
луч из него сжег Каму, бога плотской любви и животной похоти. Шива — это
Камадахана; все плотское сожжено в его присутствии...»; «Он одновременно мужчина
и женщина, Ардханари. Его супруга, Ума, так дорога ему, что она стала частью
его... Он Калакала, разрушитель времени, и Амаранатха, владыка бессмертия. Он
Тьягараджа, царь аскетов, и Ашутоша, тот, кто мгновенно дает усладу»36.
Каждый облик, принятый Богом, не уступает в реальности другому, каждый равно
абсолютен. Для каждого человеческого Я есть небесное Ты, есть кумир, который до
конца, «до полной гибели всерьез», удовлетворит его чувства, его порывы, его
неудовлетворенное любовное томление.
Успех религии всегда связан с удовлетворением каких-то реальных потребностей.
Индуизм лучше буддизма удовлетворял потребность среднего человека в праздничной
разрядке. Само созерцание индуистского неба (индуистского пантеона) давало
чувство внутреннего праздника и легко трансформировалось в народный, доступный
каждому крестьянину праздничный обряд. Индуистские боги творят мир, играя, и
сами они легко становятся обликами игры. Но были и другие причины,
способствовавшие успеху индуизма.
Этика буддизма отвлекается от исторически реального устройства общества. Она
обращается только к тем, кому это общество невмоготу, она организует не
общество, а беглецов из общества. Она ведет просвещенных в монастырь. Оттуда — с
безопасного расстояния — они светят миру, неспособному измениться, подают пример
человеческих отношений, основанных на сострадании, равенстве, совместных поисках
мудрости и совместном решении всех вопросов37. Но остальных, неспособных
отказаться от семейных (и связанных с ними кастовых) связей, она оставляет
зрителями монашеского подвига и обращается к ним только за милостыней. Миряне
занимают в системе буддизма место, сравнимое с положением оглашенных в ранних
христианских общинах. Это, собственно, не буддисты, а сочувствующие буддизму. Их
мирская жизнь получает только очень условную, неполную санкцию.
Индуизм противопоставляет этому мораль,«Бхагаватгиты», прямо исходящую из
общества, каким оно было. Устами само-
==424
го Бога она возглашает, что человек не вправе отказываться от участия в мировом
зле. «Если бы я не действовал, — говорит Бхагават (Господь), — то моим путем
пошли бы все люди и исчезли бы все эти миры». Свобода человека только в том, как
он действует: «Без надежд, укротив свои мысли, покинув всякую собственность,
только телом совершая действия, он не впадает в грех»; «Без недоброжелательства,
равный в успехе и неудаче, не связывая себя, даже действуя»; «Чей разум не
запятнан, тот, даже убив, не убивает»3'.
Свадхарма касты, оставаясь такой, какой она была, получила, таким образом, в
«Гите» новую, высшую санкцию, подкреплена примером Вишну, утверждена подвигами
его аватары Кришны. Можно глубоко сомневаться, действительно ли каждая свадхарма
совместима с внутренним бескорыстием и покоем; можно предположить, что человеку,
запятнанному кровью, не так легко вернуться к созерцанию блага. Можно сказать,
что буддизм, запрещающий «недостойные» формы деятельности, правильнее понимает
взаимную связь внешнего и внутреннего, поступка и психологии, чем
«Бхагаватгита». Но если человек вынужден заниматься делами, отягощающими его
совесть, то правота буддизма ему приносит только беспокойство, а этика
«Бхагаватгиты» дает по крайней мере некоторую надежду на мир с самим собой.
Примерно так же обстояло дело на политическом уровне, в столкновении буддийского
равнодушия к этническим формам жизни с индуистской привязанностью к этим формам.
Если покровительство кушан способствовало расцвету буддизма, то распад
«вселенской» империи и консолидация североиндийских областей под скипетром
местной династии Гупта связаны были с антибуддийской реакцией. Можно провести
аналогию с событиями в Китае, когда на смену монгольской династии Юань
(поддерживавшей буддизм) пришла местная династия Мин. Подобные обстоятельства
сами по себе недостаточны для исчезновения буддизма (в Китае буддизм не исчез).
Но складывается обстановка, облегчающая работу сил, вытесняющих буддизм.
Наконец, нельзя забывать, что в исчезновении буддизма была коллективно
заинтересована вся варна брахманов. Опыт Цейлона показал, что полная победа
буддизма означает мирную ликвидацию брахманства как общественного слоя.
Сингалезское «брахманство» ведет скрытое существование в форме предпочтения
родственников (главным образом племянников) при выборе монахами своих учеников и
наследников; но
==425
брахманов как таковых на Цейлоне нет. Борьба индуизма с буддизмом была поэтому
борьбой двух элит: наследственной духовной аристократии и «разночинной» сангхи.
В этой борьбе брахманство одержало победу. Вся огромная духовная энергия
буддизма ушла в Индии на то, чтобы реформировать индуизм, передать ему некоторые
свои черты, подтолкнуть его развитие — и раствориться в нем.
Начало 70-х годов
Примечания
' См.: Frankfurt H.A. Before philosophy. Harmondsworfh, 1951. Впоследствии
Ясперс назвал переход к авторскому мышлению «осевым временем».
2 Так Р.Белла называет цивилизации, предшествовавшие капитализму. Ср. Religion
and progress in modern Asia, Ed. dy R.BelIah. L.-N.Y., 1965, p.187.
3 Ср. Праджняпарамита-литературу вообще, «Вималакирти-сутру»,
«Ланкаватара-сутру», школу мадхьямиков.
4 Правда, с точки зрения требований, предъявляемых к современной филологии,
Шанкара - плохой филолог. Он переживает за автора древнего текста то, что тот
думал, и часто находит свое не только там, где оно есть, но и там, где его нет.
В средние века граница между философией и филологией не была строго проведена.
5 Рудольф Отто текстуально сопоставлял Шанкару и Мейстера Экхарта. Проводились
также параллели между Шанкарой и аль-Газали, между Чандидасой и Данте и пр.
6 Ганди реагировал на нее как человек, испытавший влияние викторианской морали,
- с отвращением. Радхакришнан старается умалчивать о тантристском наследии.
Напротив, Мулк Радж Ананд пишет: «Так же как наша человеческая любовь подобна
великой любви, радость физической близости подобна безграничной радости Бога,
творящего мир». Самозабвение в объятиях любимой сопоставляется с трансом йога,
раскрывшего глубочайший стой своего сознания. Ср.: Anana M.R. On Kamakala. -
«Marg». Calcutta, 1957, June. vol.10, N 3, p.50.
7 В тибетских монастырях сохранился любопытный обряд. Лама, достигнув сознания
единства с миром, идет в «храм непристойных идолов» и, сидя там, наблюдает за
своими ощущениями. Если эротические картины и специально устраиваемые танцы
вызывают в нем элементарные порывы, он возвращается к медитации. Если нет • он
стал учителем.
• Agarwal U. The mithunas. • «Oriental art». L., 1968, Vol. 14, N4. 9 В
древнейший период брахман означает жертвенный помост (в особенности его
горизонтальную часть), жреца и жреческое молитвенное пение, связанное с
погружением в экстаз. Атман - вертикальный столб помоста и внутренний духовный
стержень. Шанкара только припомнил (памятью культуры) неолитическую конструкцию:
«атман есть
==426
брахман». Пользуюсь случаем поблагодарить В.Н.Топорова за разъяснение этого
вопроса.
10 «Камасутра» - трактат, совпадающий по теме с «Искусством любви» Овидия. Идеи
«Камасутры» во многом близки тантризму (см. ниже). Одна из возможных датировок
«Камасутры» - V в. н.э.
"Ив этом отношении - как во многих других - индийская цивилизация продолжает
традиции примитивных коллективов, в которых человек, нарушивший табу, умирает от
сознания неизбежности своей смерти.
"Такое различие, быть может, удастся провести между основателями джайнизма и
буддизма. Первый из них, Махавира, плюралист и рационалист по складу ума, стоик
по характеру, только в специфических условиях мог стать проповедником новой
веры.
13 «На ранних буддийских барельефах Будда никогда не изображался, вся сцена
компоновалась вокруг пустого места, где, как предполагалось, должен был
находиться Будда (например, сцена последнего искушения, сцена преклонения и
пр.)».(Смирнов Ю.Л. Махабхарата. Ашхабад, т.7, ч.2, с.101).
14 Витгенштейн Л. Логико-философский трактат. М., 1958, с.97. При этом молчание
имеет у Витгенштейна смысл, близкий к буддийским сутрам: «Чувствование мира как
органического целого есть мистическое». «Есть, конечно, нечто невыразимое. Оно
показывает себя, это мистическое». «Мои предложения поясняются тем фактом, что
тот, кто меня понял, в конце концов уясняет их бессмысленность, если он поднялся
с их помощью - на них - выше их (он должен, так сказать, отбросить лестницу,
после того как он взберется по ней наверх). Он должен преодолеть эти
предложения, лишь тогда он правильно увидит мир» (там же, с.96-97).
15 Джайнские тексты сделали здесь, по-видимому, меньше. Они менее парадоксальны
и меньше вводят в анализ парадоксальных ситуаций. Они жестко отделяют предметы
друг от друга и ближе к школьной логике, чем к логике фундаментального научного
исследования. Во всяком случае, величайшее открытие индийской математики, нуль,
связано с символом буддизма и вряд ли могло возникнуть в каком-то другом
контексте.
" Мы имеем в виду афоризм ЭЛюдвига: «Девушка может петь о потерянной любви,
скряга не может петь о потерянных деньгах».
17 Татхата - «такость» (неописуемая целостность бытия); татхагата • неописуемо
целостный; будда - просветленный; махавира - великий герой, джина - победитель.
В древних памятниках Гаутаму иногда называли Джиной, а Вардхаману - Буддой.
Потом эти термины специализировались.
" Из Уданы. Цитирую по книге: Н. von Glasenapp. Der Buddhismus, eine
atheistische Religion. MOnchen, 1966, S.241-242.
" Блаженство освобождения от кармы. Личность не сливается с единым - как в
модели нирваны и мокши, - а просто порывает связь с миром, оставаясь
неразложимым атомом. Знание этого состояния «кеваладжняна определяется в
Ачаранге-сутре как всеведение, дающее индивиду понимание всех объектов и знание
всех условий в мире богов, людей и демонов» (Law D.C. Тле essence of Jain
religion and philosophy. - «Aryan path». Bombay, 1968, vol. 39, N 6, p.311).
==427
Так же как китайский буддизм соскальзывает к даосизму, отчасти даже к
конфуцианству - в почитании предков и т.п.
21 «Дхаммапада». Перев. В.Н.Топорова. М., 1960, с.62. Термин «серьезность»
принят большинством переводчиков. Нечто очень сходное происходит при массовом
восприятии органного концерта. Серьезная музыка для большинства слушателей - это
скучная музыка.
22 Ритуалистическая форма религии, формально опирающаяся на Веды, но изменившая
духу древнейших экстатических гимнов.
23 Бодисатва - святой, подошедший к порогу нирваны, но остающийся деятельным,
чтобы спасти других. По существу, это возрождение образа Гаутамы в условиях,
когда Будда стал неподвижным каменным изваянием. В свою очередь, бодисатвы
быстро превратились в мифологические персонажи, и возник целый пантеон бодисатв.
24 Единственное исключение - Индонезия. Но недостаточно ясно, была ли в
Индонезии усвоена буддийская философия или только внешние формы культа. В
остальных случаях буддизм искоренялся только по-мусульмански - отсечением
буддийских голов.
25 И в примыкающей к ней «Ише», а также в «Катхе-упанишаде».
26 «Брихадараньяка». Перев. А.Я.Сыркина. М., 1964, с.87.
27 «Чхандогья». Перев. А.Я.Сыркина. М., 1965, с.115.
28 Нирвана - термин негативный. Буквально: остывание, затухание, прохлада.
23 Сказав, что тигр не верблюд, мы высказались совершенно точно, но
бессодержательно. Сказав, что тигр несколько похож на кошку, мы не совсем точны,
но все же больше сказали о тигре, чем в первом случае. Это предпочтение
переносится и в метафизику, хотя вряд ли оправданно.
30 А не в том, которое они приобрели в синонимических контекстах упанишад,
свободно подменяя друг друга, а также смежный термин «пуруша». Все эти
технические удобства описания вряд ли могли иметь решающее значение для
законченных мистиков, но популярность философии создается не ими; из двух
мистических доктрин побеждает та, которая находит больше последователей,
усваивающих ее язык.
31 Скорее можно говорить о том, что среда, в которой вырос Шанкара, еще до его
рождения была подхвачена антибуддийским потоком и будущий философ с детства
неосознанно усвоил символику реставрированного индуизма.
|
|
|
