Когнитивно-поведенческая практика 6 глава

Отдельную область прикладных теорий социальной психологии составляют тренинги личностных и социальных навыков (Куртц и Маршал, 1982), кото­рые были рассмотрены ранее в рамках поведенческих подходов в социальной работе. Схожие представления содержатся в теории и практике консультиро-

 

вания, основы которого изложены в работах Роджерса и Каркуфа (см. гл. 9) и дополнены эмпирическими техниками. С помощью консультирования можно формировать у клиентов необходимые навыки. Микротренинги стали практи­ческой площадкой для широкого применения подобных техник среди специ­алистов вспомогательных профессий. В ходе их проведения используются та­кие технические приемы, как видеозапись реального поведения и другие технологические новшества. Применяется также детальный анализ обратной связи относительно отдельных поведенческих проявлений (Куртц и Маршал. 1982). Групповая работа и работа в стационарных учреждениях строится с уче­том результатов многих социально-психологических исследований группово­го и межгруппового поведения, а также на основе теорий, имеющих непо­средственное отношение к социальной работе. Принципы и практические вы­воды социальной психологии также важны при работе с микросоциальными группами по месту жительства (Саттон, 1994).

Области пересечения

Психологическая основа и экспериментальный, эмпирически обоснован­ный понятийный аппарат, характеризующие социально-психологический под­ход, сближают его с когнитивными подходами. Вместе с тем акцент на меж­личностном и внутригрупповом поведении и, следовательно, на языке и ком­муникации скорее связывает социально-психологический подход с теори. социального научения и когнитивными концепциями, чем с традиционной поведенческой теорией (Хеллер и Норфкат, 2002). Вслед за развитием конст­руктивистских подходов внимание к языку как к социальному продукту и процессу, формирующему социальные структуры и наше знание о них, по­зволило обогатить рассматриваемый подход идеями о ролях как некой игре, или «перформансах», и о коммуникации как о форме социальной конструк­ции. Постмодернистская интерпретация значения языка как элемента соци­ального конструирования усилила интерес к теории коммуникации (Томп­сон, 20036). Это также связано с изучением социальными службами языка неблагополучных социальных групп, а также с антидискриминационной прак­тикой и работой по активизации ресурсов клиента (например, Линн и Ма 1996), что обеспечивает связь с гуманистическим и экзистенциальным подхо­дами в социальной работе (см. гл. 9). В теории феминизма также используются идеи конструирования пола на основе взаимоотношений и языка, поэт(анализ социальных норм и их языкового отражения помогает объяснить про­цесс создания женских ролей в патриархальных обществах.

Нельсен (1980, 1986) полагает, что теория коммуникации может стать об­ластью пересечения многих теорий социальной работы. Например, энергети­ческая подпитка таких систем (см. гл. 7), как «индивид», «семья» или «соци­альная группа», имеет информационную природу и состоит в получении ин­формации и реагировании на нее. Психология сознания (см. гл. 4) и когнитив­но-поведенческие теории определяют, как индивид воспринимает реальность. и, следовательно, также анализируют коммуникативные процессы. Таким об­разом, социальный работник любого направления обращает внимание на тг или иные стороны процесса коммуникации. Теоретические исследования ком-

муникации представляют собой методологическую основу, необходимую для анализа человеческих взаимодействий. Обзорные работы Лишман (1994) и Томпсон (20036) посвящены изучению прикладных сторон данных исследо­ваний.

Влияние социальной психологии и социального конструирования на практику социальной работы

Итак, модели имеют, скорее, социальный, чем индивидуальный характер. Тем не менее не существует ни одной серьезной концепции социально-пси­хологической теории, реализуемой на практике в рамках социальной работы. По крайней мере, так обстояли дела до конца 1990-х гг. Затем появились соци­ально-конструктивистские концепции. Вместе с тем в социальной работе были использованы концепция сильных сторон личности Сейлиби (1992, 1996), теория личностных конструктов Келли (1955), психология повествования (Уайт и Эпстон, 1990) и психология устных историй (Мартин, 1995), а также раз­личные варианты семейной терапии. Известны также работы де Шезера (1985, 1988, 1991) и модель выработки решений (Уолтер и Пеллер, 1992). Те пове­денческие реакции, которые не являются частью «проблемного» поведения, могут стать основой для его преодоления и принятия решений. Предполагает­ся, что изменения носят постоянный характер, и небольшие достижения по­степенно приводят к серьезным переменам. Для выработки решений при­влекаются ресурсы клиента и поддержка окружающих, а мнение самих клиен­тов приравнивается к экспертному. Интерпретируя и придавая определенное значение событиям, мы воздействуем на происходящее вокруг нас. Этот цик­лический процесс прерывается новыми смыслами, придаваемыми новым ре­шениям, которые реконструируют окружающий мир. Эти идеи оказали влия­ние на развитие конструктивистских подходов в социальной работе.

Недостаточное распространение социально-психологических теорий в со­циальной работе объясняется тремя причинами. Во-первых, сфокусирован­ность на межгрупповых и межличностных отношениях, а также эксперимен­тальный способ получения знания, которые характерны для социальной пси­хологии, сложно перевести на уровень индивидуальной работы со случаем. В рамках социально-конструктивистского подхода были разработаны приклад­ные методы, адекватные целям индивидуальной работы. Во-вторых, суще­ствует проблема методов познания, характерных для социально-психологи­ческих моделей. С их помощью трудно создать теоретическую основу, способ­ную легко трансформироваться в принципы конкретных действий, как, на­пример, в психоаналитической или когнитивно-поведенческой теориях. Для реализации терапевтических целей социальной работы необходима техноло­гия, имеющая четкую структуру. Развитие нарративной терапии и ее примене­ние в клинической психологии и консультировании (МакКлеод, 1997) дела­ют это возможным. В-т р е т ь и х, социально-психологическая работа дает оп­ределенное знание, особенно важное для теории групповой работы, однако не существует технологии ее практической реализации.

Тем не менее вследствие популярности семейной терапии в 1970— 1980-е гг. возросло значение коммуникативной основы семейной терапии в социальной

работе. Грин (1996) подчеркивает коммуникативный фундамент семейной те­рапии и иллюстрирует применение такой техники, как переформулирование, когда социальный работник предлагает правдивую альтернативную интерпре­тацию социальным фактам, переживаемым семьей и индивидом. Это помога­ет людям увидеть различия между реальными событиями и их интерпретаци­ей, что подчеркивается в социально-конструктивистском анализе языковыг практик. В теории коммуникации довольно подробно раскрываются техно/ гия и методы действия, проверенные и подтвержденные исследованиями и практическим опытом. В ней отражены многие ценности социальной работь». в частности активное слушание, а также внимание к поведению и пережива­ниям клиентов. Вместе с тем в теории коммуникации не существует социаль­но значимых концепций, характерных для социальной работы и выходящих а рамки отдельных ситуаций общения. Поэтому эта модель применяется гла»^ ным образом не для построения общей технологии, а в терапевтических ш клинических ситуациях, а также в социальных службах при анализе отдельны! поведенческих форм. Именно так определяется область ее использования • исследованиях Нельсена (1980), Лишман (1994) и Томпсона (20036), посвя­щенных коммуникациям в социальной работе.

Ролевая теория

Ролевая теория в социальной работе известна довольно давно, поскол предметом ее изучения являются взаимодействия индивидов, их ожидания ■ реакции, а также факторы, влияющие на возникновение определенных реак­ций. Перлман (1968) считает, что ролевая теория предлагает социальную ин­терпретацию взаимоотношений, которая дополняет психологическое пони­мание личности (Стрин, 1971; Библ и Томас, 1979; Дэвис, 1996).

Существуют два типа ролевой теории:

■ структурно-функциональная ролевая теория, в которой анализируется сто людей в социальных структурах. Каждой социальной позиции соот­ветствует своя роль, под которой подразумевается набор определенна установок и поведенческих проявлений, продиктованных социальным по­ложением. Осознание своей роли облегчает процесс ее изменения. Говарщ и Джонсон (1985) приводят в качестве примера ролевые установки в не­полных семьях. Исследование, проведенное в США, показало, что лю­дям, имеющим традиционные установки относительно распределении! ролей в браке, труднее приспособиться к роли одинокого родителя, чео| людям, у которых был опыт гибкого распределения ролей в супружестве;

■ драматургическая ролевая теория, предложенная Гоффманом (19686). которой роли рассматриваются в качестве форм исполнения (драматиза­ции) социальных ожиданий, соответствующих социальному статус»... В социальных взаимодействиях люди анализируют сигналы, поступаю­щие друг от друга. Поэтому, регулируя информацию, которую люди по­лучают от нас, мы можем влиять на то, как нас воспринимают окружаю­щие. Мы даем «представления», целью которых является создание нуж-1 ного нам впечатления. Наше представление обычно идеализировано, т с

включает общепринятые социальные ожидания. Некоторые аспекты роли акцентируются, другие вуалируются. Гоффман 0968а\^ок_азьшел^^^ люди со стигмой стараются контролировать восприятие окружающими этой особенности, которая не одобряется в обществе. Это помогает им относительно безболезненно «обойти» стигматизируемый момент. Людям часто приходится работать совместно в командах, разделять ответствен­ность, исполнять социально одобряемые роли. Поэтому они испытывают облегчение, когда их «закулисные» роли остаются за кадром. Гоффман (1972а, б, в) развивает далее эти идеи и детально анализирует, каким образом социально ожидаемые роли объясняют различные формы пове­дения.

Данные концепты имеют большое значение, поскольку некоторые формы поведения можно объяснить несовпадением и неопределенностью ролей. По­добная интерпретация доступна для понимания клиентов. В данном случае их личность не критикуется, поэтому создается благоприятная возможность для интервенции и внесения изменений. Более того, для ролевой теории характе­рен социологический подход к анализу поведения, так как в ней поведенче­ские проблемы и социальное окружение рассматриваются во взаимосвязи. Мей-джер (2003) предлагает 6-шаговый процесс совместного исследования роле­вых проблем с клиентом, включающий обсуждение ролей и возможностей их изменения. Он содержит следующие шаги:

■ определить требования новой роли;

■ определить полный ролевой набор, т.е. круг задействованных лиц и осо­бенности их ролей;

■ распознать затруднения в исполнении ролей и возможные конфликты, связанные с приобретением новой роли;

■ обсудить новые роли в деталях: кто и что, когда и где делает;

■ проработать модель интеграции ролей, например временную шкалу, со­гласно которой привлекаются лица, исполняющие различные роли, или создать альтернативную ролевую программу;

■ вернуться к обсуждению ролей, если в результате обратной связи станет очевидной необходимость изменений.

Рассмотрим пример. Клэр, женщина среднего возраста, работала секрета­рем и самостоятельно воспитывала детей после развода с мужем. Ее одинокая мать, проживающая отдельно, стала терять зрение и вскоре совсем ослепла. Она несколько раз падала и сильно расшибалась. Семейный доктор посовето­вал матери и дочери жить вместе. Совместное проживание оказалось для них крайне сложным, потребовалась помощь социального работника. С помощью понятий ролевой теории их ситуация была рассмотрена как ролевой конфликт между ролью работающей женщины, важной для самооценки Клэр, и ролью заботливой дочери. В данном случае имел место как межролевой конфликт, поскольку профессиональная роль и роль дочери пришли в противоречие, так и внутриролевой конфликт, так как ожидания матери относительно идеаль-

ного поведения заботливой дочери расходились с представлениями самой Клэр и семейного врача. При тщательном рассмотрении обнаружилась ролевая не­определенность, которая вызывала дополнительную сложность, поскольку Клэр внимательно относилась к мнению других о ее роли как дочери. Это вызывала в ней неуверенность относительно собственных действий.

Ролевая теория вызвала ряд замечаний представителей критического под­хода по поводу отсутствия признания социальных предрассудков и давления, оказываемого на женщин, которые при неразвитой социальной защите вы­нуждены заботиться обо всех членах семьи. Таким образом, хотя ролевая тео­рия и способна объяснить, каким образом индивиды подвергаются влиянию социальных моделей, ее структурно-функциональный подход может приве­сти к убеждению, что роли — это данность, и что они необходимы для суще­ствования общества. В этом случае сложно понять, являются ли эти модели адекватными и нужно ли их менять. Более того, ролевая теория не предлагает методик для изменения поведения и работы с эмоциями и индивидуальными реакциями на ролевые конфликты. С ее помощью можно только выявить по­добные конфликты.

Данная теория тесно связана с символическим интеракционизмом (см. гл. 9). В обоих случаях внимание акцентируется на процессе формирования ролей через социальные ожидания и приклеивание ярлыков. Проблема ярлыков об­суждалась в работах Беккера (1963) и Лемерта (1972). По мнению Лемерта. отклонения в поведении у большинства людей проявляются случайно, крити­чески важной является реакция социального окружения на эти действия. Иногда социальная система приклеивает людям ярлык девианта или преступника. Получая определенный ярлык, они сталкиваются с социальными ожидания­ми, которые ему соответствуют. Считается, что это только подкрепляет деви-антное поведение, ярлыки же становятся все устойчивее. Беккер показывает, как социальные группы провоцируют девиации, создавая правила и решая, кто им соответствует. Лица, не соблюдающие эти правила, считаются «аутсай­дерами». «Моральная паника» (Кохен, 1972), возникающая вокруг отдельных форм поведения, таких как хулиганство или скандальное поведение спортив­ных болельщиков, означает рост обеспокоенности общества относительно девиантных явлений. Это вносит определенную лепту в закрепление ярлыков. В свою очередь ожидание проявлений отклоняющегося поведения провоциру­ет девиации.

Положительное значение ролевой теории, тем не менее, состоит в том. что она показывает влияние официальных структур, в том числе социальных служб, на возникновение проблем, с которыми они призваны бороться. Есть много свидетельств тому, что социальные работники часто приклеивают не­гативные ярлыки своим клиентам (Кейс и Лингерфельт, 1974; Джинджерич и др., 1982). Следовательно, при оценке проблем и оказании социальных услуг необходимо воздерживаться от стигматизации (Леви, 1981).

Теория коммуникации в социальной работе

Теория коммуникации способствует развитию социально-психологических теорий, рассмотренных ранее, и содержит ряд рекомендаций относительно

технологии работы с клиентами. Она объединяет несколько психологических подходов, авторами которых, в частности, являются психологи и терапевты из Пэло Альто. Одна из самых известных представительниц этой теории — Сатир (1964, 1972)'. В ее работах раскрываются сложные закономерности чело­веческих взаимоотношений (через речевую практику) и способы изменения поведения. Определенное влияние на развитие сициально-психологических теорий оказали также исследования антропологов и социальных психологов, таких как Бедвистел (1973), Шефлен (1972; Шсфлен и Эшкрафт, 1976) и Холл (1966). В них рассматриваются микроуровень конкретных невербальных форм коммуникации, а также такие культурные факторы, как территориаль­ная культурная принадлежность, личностное пространство и проксемика, связанная с пространственным взаимоотношением людей в процессе обще­ния. К коммуникативным подходам также относится нейролингвистическое программирование (Энжел. 1996), в котором тщательному изучению подвер­гается терапевтическое влияние вербальных конструкций. Акцент здесь дела­ется на особенностях получения информации из окружающей среды, ее линг­вистической переработки и организации на индивидуальном уровне (Энжел, 1996). Томпсон (20036) указывает на роль языка как элемента культуры и на возрастающее влияние культурологии в исследовании процессов коммуника­ции. Он также обращает внимание на особенности письменной коммуника­ции. Хотя в специальной литературе по социальной работе и обсуждаются методы переписки с клиентами, в реальности развитие электронной и тек­стовой мобильной связи показывает необходимость дальнейшего изучения современных письменных форм общения с использованием новых коммуни­кационных технологий. Понимание языка новых форм коммуникации особен­но важно в работе с детьми и молодежью.

Согласно Томпсону (20036), основной моделью коммуникации является передача информации получателю. В процессе коммуникации случаются «по­мехи». Формируются коммуникационные сети. Особенности коммуникатив­ного процесса, а также его участники становятся частью культуры и соци­альных отношений. Так, этнические и классовые деления сопровождаются «помехами» в сетях коммуникации. Нельсен (1980) полагает, что наши дей­ствия всегда являются ответом на информацию, полученную извне. В каче­стве информации могут выступать факты, знания, а также эмоции, воспо­минания, телесные ощущения, представления о том, что думают о нас дру­гие. Мы воспринимаем информацию и затем оцениваем ее; это называется процессом переработки информации. Оценив информацию, мы осуществля­ем обратную связь с партнером по коммуникации, у которого создается пред­ставление о нашем восприятии и оценке коммуникации. Обсуждая систем­ную теорию, мы уже рассматривали процесс взаимного оценивания. У каж­дого из нас есть свои собственные правила переработки информации: ка­кие-то вещи мы считаем для себя важными, а какие-то нет. Это приводит к избирательному восприятию, когда информация, не представляющая для нас особого значения, не улавливается. В то же время для окружающих она может быть важной.

Коммуникация осуществляется в вербальной и невербальной формах. Обрат­ная вербальная связь может создавать комфортную ситуацию общения. Невер­бальная коммуникация, т.е. то, как мы держимся и двигаемся в пространстве,

также дает информацию о нас другим людям. Мы находимся в состоянии общения постоянно. Даже молчание или отсутствие контакта является комму­никацией, так как интерпретируется другими людьми. Значимой может быть не только вербальная, но и невербальная, и символическая коммуникация (Лишман, 1994). Оценка любой коммуникации должна включать и контекст. | котором происходит общение. Поведение, кажущееся странным в одном мес­те, может быть совершенно нормальным в другом.

Коммуникация формирует модели — паттерны. Люди привыкают к тем спо­собам общения, с которыми они обычно сталкиваются в жизни. Это становится основой их взаимоотношений. Фелонг (1990) утверждает, что модели, которые используют социальные работники, часто можно описать такими словами, как «поддержка», «помощь» и «одобрение», что подразумевает доброжелательные взаимоотношения с клиентами. Такими словами обозначаются отношения со­трудничества, которые особенно необходимы при использовании терапевти­ческих методов. Фелонг полагает, что в отдельных случаях более эффективными моделями, способными заставить клиентов достичь определенных целей, явля­ются жесткие, директивные отношения, а соответственно, и термины. Паг (1996). анализируя языковые модели в коммуникациях, показывает, каким образом они отражают социальные установки, формируют идентичность и используют­ся для демонстрации власти и социального статуса. Коммуникация всегда имеет содержание, которое является ее внешней (видимой) частью. Но во взаимоот­ношениях в результате действия метакоммуникации очевидному содержанию придаются другие смыслы. Способ, с помощью которого раскрывается содер­жание, обусловливает определенный род отношений. Поэтому манера общения социальных работников с клиентами говорит о том, какого рода отношения предполагаются между ними. Соблюдение специалистом дистанции, что дикту­ется профессиональной ролью, может интерпретироваться неверно. Одни кли­енты жалуются на официальное отношение социальных работников, другие ожидают от специалистов «профессионального» подхода, а неформальное от­ношение озадачивает их. В моделях коммуникации часто отражаются доминиро­вание или подчинение. Следовательно, с помощью коммуникативной теории можно определить проявления неравенства и дискриминации.

Теория и анализ коммуникации могут быть полезны для:

■ анализа и развития практической работы (путем совершенствования ком­муникативных навыков);

■ работы с коммуникативными проблемами клиентов;

■ анализа проблемных ситуаций в командной работе (Пэйн, 2000).

Основные концепции

Со времени выхода книги Брейквела и Ровета (1982) не появилось ни од­ной сколько-нибудь значимой социально-психологической концепции в со­циальной работе. Были разработаны несколько прикладных подходов в рамках теории коммуникации, в частности подходы, связанные с семейной терапией (см., например, обзорную работу Грин, 1996). Нельсен (1980) является авто-

ром наиболее полного обзора теории коммуникации и ее применения в соци­альной работе, однако его работа представляется несколько устаревшей в на­стоящее время, когда появились новые исследования коммуникаций, а также современные лингвистические и культурологические исследования. Томпсон (20036) предлагает практическое и теоретическое руководства, которые со­держат анализ новейших разработок в теории коммуникации, включая куль­турологические и постмодернистские лингвистические подходы. Вместе с тем в данной книге не затрагиваются вопросы прикладного использования общей теории коммуникации в социальной работе.

Фишер (1991) предлагает довольно своеобразную концепцию конструкти­визма в социальной работе. Он подробно раскрывает скорее конструктивист­ские, чем социально-конструктивистские представления. Кроме того, в по­следнее время появились совершенно новые разработки, сделанные в рамках повествовательной терапии и терапии с помощью решений. МакНэми и Джер-джен (1992), выступившие редакторами интересного сборника, показывают, каким образом психологическое направление социального конструирования может применяться в терапевтической практике. Многие статьи этого издания также актуальны для социальной работы. Франклин и Нюриус (1998) объеди­няют в своей книге несколько довольно интересных статей, посвященных от­дельным случаям индивидуальной, семейной, командной работы, а также работы в микросоциальной среде. Однако эти статьи не имеют общей теорети­ческой основы и технологического обоснования.

В качестве основной мы рассмотрим концепцию Партона и О'Байна, пред­ставленную в их работе «Конструктивистская социальная работа», в которой сочетаются психотерапевтические и конструктивистские подходы.

Партой и О'Байн: конструктивистская социальная работа

Партон и О'Байн (2000) находят в социальной работе рационально-техни­ческие элементы, но все же они считают ее в большей степени искусством. Следовательно, в социальной работе процесс также важен, как и результат. Существует огромное разнообразие представлений об окружающем мире, воз­можностей и ресурсов, проблем, ограничений и интерпретаций социальных отношений. Конструктивистская социальная работа направлена на поиск аль­тернативных возможностей, которые, как правило, неочевидны вследствие особенностей ситуации, в которой находятся клиенты. Эта ситуация, или ис­тория, зависит от их понимания и переживания отношения к ним окружаю­щего мира. Социальную работу можно считать конструктивистской, так как в ее процессе осуществляется поиск позитивных моментов в жизни и опыте индивида, а в ее основании лежат принципы теории социального конструк­тивизма. Модель практики показана на рис. 8.2.

Отправной точкой в концепции Партона и О'Байна является повествова­ние (нарратив). Описывая события, люди стараются приблизить свои истории к реальности настолько, насколько это позволяет сделать их субъективное восприятие. Таким образом, повествование клиентов отражает их реальность. Рассказывая истории, люди также учитывают аудиторию слушателей, поэто­му репрезентация реальности зависит еще и от того, как рассказчик воспри-

нимает слушателей. Каждое повествование представляет собой социальное отношение: в его ходе событие не только описывается, но и интерпретируется согласно контексту социальных отношений. Каждая история содержит потен­циал для альтернативных репрезентаций, однако по мере повествования ре­альность приобретает фиксированную форму и различные элементы истории выстраиваются в определенной последовательности. В результате рассказывае­мая история начинает претендовать на право быть правдой, т.е. на то, чтобы убедить слушателей в истинности повествования. Исследования коммуника­тивных процессов показывают, что в диалоге люди могут обращаться друг к другу и задавать вопросы, однако при повествовании истории рассказываются таким образом, чтобы они были понятны слушателям. Люди интерпретируют события и присваивают им определенное значение, ориентируясь на обще­принятые смыслы, поэтому истории, которые мы создаем, опосредованы коллективными повествованиями наших культур и социальных групп (Сейли-би, 1994). Признание тех или иных историй в качестве истинных зачастую зависит от позиции социальных и культурных групп, обладающих властью.

Поскольку наши представления опосредованы культурными и обществен­ными конструкциями, способность влиять на них зависит от осознания меха­низмов социально-структурного и властного конструирования нашего знания и, следовательно, нашего мира. По словам Фуко, наша жизнь находится во власти тех нормативных истин, которые создаются властными практиками. Группы, обладающие властью, устанавливают нормы, т.е. определяют, какие общепринятые социальные ожидания являются истинными, а какие нет. Та­ким образом, данные нормы приобретают статус объективной реальности, и мы стараемся следовать им. Власть воздействует через идеи, которые влияют на культурные и социальные отношения, а следовательно, и через язык. С по­мощью языка представления выражаются и обозначаются, делаются значи­мыми для нас благодаря сигнификатам (означаемым словам), которые мы используем для их выражения.

Картина мира подобна прочтению текста. Мы слышим описание события и интерпретируем его, словно читаем книги, привнося наш опыт в этот про­цесс. Наш опыт сохраняется в памяти в виде историй; мы редактируем и шли­фуем их, они служат тем целям, которые мы стремимся достичь. Таким обра­зом, языковые выражения, которые мы используем, и способ построения текста оказывают огромное влияние на наше понимание. Кроме того, в случае непонимания в процессе общения мы можем задать вопросы и принять учас­тие в обсуждении, чтобы прояснить для себя то, что нам нужно. Мы также можем изменить направление повествования, дать понять рассказчику, в чем мы заинтересованы. Следовательно, рассказчик способен адаптировать свое повествование. Партон и О'Байн (2000, 58) на основе работы Джержен и Джерджен (1986) выделяют следующие три типа повествования:

■ прогрессирующее {поступательное) повествование, в ходе которого люди описывают себя и достигают поставленных целей;

■ стабильное повествование, в котором события описываются как неизмен­ные;

■ отступающее повествование, в котором люди описывают себя удаляющи­мися от поставленных целей.

Изменения происходят постоянно, и понимание этого процесса дает нам возможность влиять на события во время их трансформации. Определение воз­можных способов воздействия в диалогическом общении усиливает фактор нашего влияния. Поэтому конструирование повествования совместно с соци­альным работником помогает людям понять, что нового происходит в их жиз­ни, что привело к этим изменениям и как они сами повлияли на появление тех или иных событий. Прошлый опыт может ограничивать возможности воз­действия в настоящем, но самым важным в процессе общения является опре­деление достижений и моментов сопротивления проблемам.

⇐ Предыдущая13141516171819202122Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: