Исторические обстоятельства издания Указа № 348 (349)

 

В марте 1922 года, как известно, Л. Троцкий с В. Лениным договорились устроить раскол в Русской Церкви. "Форсируя" по почину Троцкого, своеобразную "реформацию" в Русской Православной Церкви, власть активно старалась "внести раскол в духовенство", поддерживая свое "лойяльное духовенство" (даже: "лойальное духовенство")...

Каково бы ни было правописание, дотоле общепринятое значение понятия "лояльности" приобретает в тоталитарном контексте некий новый «эзотерический» смысл. Оно «эволюционирует», обозначая уже не просто некое нейтральное отношение, а именно положительную поддержку мероприятий власти, при скрытом оттенке раболепное™. Эта подмена в понятии «лояльность» связана с общим «культом догматизированных фикций». В свете тоталитарного «фикционализма» понятие «лояльности», превращается в отблеск того духовного феномена, который Роман Редлих в своем аксиологическом анализе называет "система активной несвободы". На этой почве расцветает "обновленчество". И из той же идеологической области был произведен удар по св. патриарху Тихону, приведший как к заключению Патриарха и его заявлению в Верховный Суд, так и в преддверии этих событий к закрытию зарубежного ВЦУ.

Епископ Григорий (Граббе) сообщает о существовании двух свидетельств в американском суде - прот. Феодора Пашковского (впоследствии митр. Феофила в Америке) и г. Колтона, которые, будучи 3 мая 1922 г. у св. Патриарха Тихона, просили Святителя о назначении на Северную Америку митр. Платона (Рождественского). Патриарх не возражал против просьбы, но не захотел дать письменного указания, поскольку в этот день был уже под стражей. Он поручил посетителям передать его пожелание зарубежным архиереям устно. В этой связи не было и речи о каком-то закрытии зарубежного ВЦУ. Св. Патриарх исходил из активной организационной деятельности зарубежного епископата. Два или три дня спустя, прот. Ф. Пашковский пришел проститься с Патриархом, но не смог войти в резиденцию, т. к. она была оцеплена ГПУ.

Свидетельство протопресв. Василия Виноградова углубляет описание этих обстоятельств. Автор свидетельства был арестован в мае 1922 г. одновременно с св. Патриархом Тихоном, был членом Высшего Церковного Совета и председателем Московского епархиального совета. Он пишет, что Патриарх и члены Синода находились три дня под домашним арестом, пока не согласились на издание Указа о закрытии зарубежного ВЦУ. "В этот критический момент патриарху не оставалось ничего более сделать, как, распустив Управление, поручить заведование заграничными приходами тому же лицу, кто ими заведывал до Заграничного Церковного Собора 1921 года, т.е. владыке Евлогию".

В роковой день 22.4/05.5.922, когда был издан Указ № 348 (349) о закрытии зарубежного ВЦУ святейший Патриарх Тихон был не только на заседании Синода с Высшим Церковным Советом и выступил свидетелем на суде, но он также имел беседу с Б. Тучковым. Ход событий в точной последовательности неизвестен. Порядок вероятно был следующим:

1) Присутствие на заседании Синода и Высшего Церковного Совета (сильно поредевших в своем составе), чему и последовал Указ № 348 (349) о закрытии зарубежного ВЦУ

2) Беседа Патриарха с Е. А. Тучковым, и затем

3) Выступление свидетелем на судебном процессе Московских священников по делу об изъятии церковных ценностей, который закончился несколько дней спустя приговором к расстрелу 11 человек.

Из такого порядка событий исходит Н. Н. Покровский¹⁴⁴.

В любом случае ясно, что Патриарх Тихон был заложником у безбожной власти. Месяцем ранее уже началась кампания в прессе против возглавляемой им Русской Церкви, включая публикацию "Списка врагов народа" в "Известиях", где на первом месте упоминался Патриарх Тихон⁴³. Советской власти это казалось мало и поэтому 3 мая 1922 г. в «Протоколе Секретного совещания Президиума ГПУ» под грифом «С. Секр[етно]» сказано: «Ввиду предстоящего процесса ТИХОНА развить против него самую бешеную агитацию, как устную, так и [в] печати, в Республиканском масштабе, о чем просить Ц.К. соответствующих указаний местным парторганизациям. Признать, что газетная компания, как в столичной, так и местной печати против попов чрезвычайно утихла».

Л. Троцкий на следующий день пишет разгромное письмо в редакции центральных газет, представляя вывод, который должен публиковаться о Московском процессе священников. Церковь здесь предстает как «централизованная антинародная конто-революционная организация, которая прикрывается религией, а на деле является политическим сообществом». Затем Троцкий описывает ее отношения с заграничным духовенством в таком свете: «Эта организация имеет свое отделение в виде монархической поповской заграничной организации, которая расходует большие денежные средства. Церковная иерархия, возглавляемая патриархом Тихоном, за эти годы переправила за границу огромные церковные ценности. Эти церковные ценности идут там на поддержание богатой жизни монархистов-попов, на контрреволюционную пропаганду, на подготовку монархической реставрации». Троцкий явно приписывал церковной иерархии то, что сам собирался делать в пользу раздувания пожара «мировой революции». Прессе же, по Троцкому, следовало представлять дело так: процессы в Шуе и Москве раскрывают «всероссийскую контрреволюционную организацию, прикрывающуюся именем церкви».

В секретном протоколе Президиума ГПУ отображены требования, которые в этой связи должны были быть выдвинуты Патриарху Тихону за день до написания Указа: «. вызове ТИХОНА в ГПУ для предъявления ему ультимативных требований по вопросу об отречении им от должности лишения сана и предания анафиме представителей заграничного монархического антисоветского и Интервенционного активного духовенства».

Президиум ГПУ постановил: «. ТИХОНА вызвать и затребовать от него в 24 часа публикации, отлучения от церкви лишения сана и отречения от должности вышеуказанного духовенства, а также потребовать от него издания специального послания заграничному православному духовенству и выдаче представителям Соввласти ценностей находящихся в заграничных церквах. В случае если ТИХОН откажется от исполнения вышеуказанных требований такового немедленно арестовать предъявив ему все обвинения совершенных им против Советской Власти по совокупности».

По всей очевидности, беседы Патриарха Тихона с Е. Тучковым происходили как 4-го так и 5-го мая. Во время первой беседы был предъявлен 24-часовой ультиматум, а при второй св. Патриарх отчитывался о том, что заграничное ВЦУ он «упразднил». Что касается «отлучения» и «лишения сана», Патриарх Тихон выразился гораздо осторожнее. Он говорил о возможности устроить канонический суд, для какового по правилам требуется 12 архиереев. В пересказе сводки отображается неопределенность возможного «осуждения»: «намерен созвать совещание из 12-ти иерархов на предмет вынесения того или иного осуждения участникам Карловицкого собора».

Президиум ГПУ заявлял, что считает «нецелесообразным» вызов Патриарха Тихона на суд священников в качестве свидетеля. Два дня спустя св. Патриарх, тем не менее, был вызван на суд. После выступления свидетелем на суде прошла неделя, и св. Патриарху Тихону пришлось дать аудиенцию "инициативной группе", не только возглавляемую обновленцем прот. А. Введенским, но и сопровождаемую двумя работниками ГПУ. В тот же день Патриарх пытался, согласно Постановлению № 362, поставить митр. Агафангела «во главе церковного управления до созыва Собора». Митр. Агафангел в свою очередь оказался заложником политики Тучкова, который хотел выдвинуть его, чтобы свернуть Русскую Церковь с линии св. Патриарха Тихона. В заключение трехнедельных переговоров митр. Агафангел, однако, выпустил свое Послание к архипастырям и всем чадам Православной Русской Церкви от 5/18 июня 1922, переводившее Церковь на положение, предусмотренное Постановлением № 362...

Указ № 349 Патриарха Тихона и соединенного присутствия Священного Синода и Высшего Церковного Совета об упразднении Карловацкого Высшего Церковного Управления был послан равно митр. Евлогию (Георгиевскому) и за № 348 митр. Антонию (Храповицкому). О том, что св. Патриарх Тихон при издании указа содержался под стражей в Карловцах не знали.

Ссылки на Указ № 348 (349) в былые десятилетия настолько часто использовались с целью поставить под сомнение законность Русской Зарубежной Церкви, что превратились в стандартную фразу. Использование подобных "радостей и успехов" богоборческой власти, конечно, более чем сомнительно. Но все это пришло потом, а тогда даже сама советская власть не сочла изданный Указ № 348 (349) для себя успехом. Причину первоначальной отрицательной оценки выявляет внимательный анализ самого текста.

Анализ текста Указа М 348 (349)

 

Указ состоит из двух частей. Первая содержит "предложение" св. Патриарха Тихона от 28.3./10.4.922. Вторую часть можно было бы назвать своеобразным суждением Священного Синода и Высшего Церковного Совета об этом предложении, поскольку, хотя в нем употреблены формулировки патриаршего "предложения" трехнедельной давности, но построенный на этом предложении три недели спустя Указ № 348 (349) отличается от него в целом ряде существенных моментов.

В "Деле патриарха Тихона" отмечено, что св. Патриарх Тихон, получил от митр. Евлогия резолюции Зарубежного Собора в Карловцах, но: «Никаких шагов к отмежеванию от этого Собора не было им принято...». Тогда советская власть в лице наркома юстиции тов. Курского среагировала напрямую, доставив Патриарху эти резолюции в публикациях зарубежной газеты "Новое Время" от декабря 1921 и марта 1922. Но и тогда Патриарх "ограничился официальным наложением резолюции", которая звучала так: "Собор закрыть (Собор был уже закрыт) [скобки - комментарий следствия. - Н.А.], а за постановлениями Карловицкого Собора не признавать канонического значения, ввиду вторжения его в политическую область, ему не подлежащую. Материалы заграничного Собора затребовать, чтобы судить о степени виновности участников Собора". Эта, цитируемая здесь следствием резолюция, не совпадает с последующим, отражающимся в Указе, предложением Патриарха Тихона. Со св. Патриархом, видимо, еще "работали", но все же плодами обработки остались недовольны. В "Деле" далее речь о том, что "соединенное собрание", т.е. московское ВЦУ, "приняв эту резолюцию ТИХОНА к сведению" пришло к тем формулировкам Указа, которые следствие оценило не иначе как "лицемерную отписку, вызванную официальным сообщением правительства". Итак, Указ назван "отпиской". При всем недоверии к оценкам коммунистов-богоборцев, данную характеристику следует признать достаточно точной: Указ № 348 (349) вне всякого сомнения заключает в себе уклонение от требований богоборцев.

Предложение св. Патриарха сделано по прямому настоянию власти, которая представляла дело в своем ключе. Сверх того, св. Патриарху Тихону ставилось в вину, что он благословил Карловацкий Собор. Касательно спорных аспектов Зарубежного Собора 1921 года отсылаем к статье М. В. Назарова в этой книге.

Для нашей темы важно отметить различия между "предложением" и его результатом, т. е. Указом в целом. Трудно сказать в какой мере св. Патриарх Тихон участвовал в этом обсуждении, и, может быть, именно его отсутствие обуславливает двойную форму Указа, разделение его на «предложение» и «постановление». Указ св. Патриархом подписан не был. Удаление Патриарха с обсуждения было вызвано внешними причинами, но одновременно в этом раскладе содержалась и своеобразная защита его персоны. Все это следует учитывать при разборе текста.

В "предложении" св. Патриарх Тихон заявлял:

«. Я признаю Карловицкий Собор (...) не имеющим канонического значения".

В "постановлении", следующем из обсуждения, эта общая мысль о "каноническом значении" Собора как такового - практически исчезла через простое уточнение: Высшее Церковное Управление в Москве не отвергало церковно-канонические решения Собора, оно их не касалось, а ограничилось (и тем ограничило "предложение" св. Патриарха) признанием названных двух посланий Карловацкого Собора при библиографически точном указании на зарубежную газету "Новое время", в номерах которой они публиковались - "актами, не выражающими официального голоса Русской Православной Церкви и, ввиду их чисто политического характера, не имеющими церковно-канонического значения". С точки зрения церковно-правовой такое высказывание, конечно, тавтология - или же: "отписка".

Указ № 348 (349) о закрытии заграничного ВЦУ был балансированием на острие ножа "политики". Для советской власти Указ был слишком нейтрален, поскольку он достаточно последовательно написан с позиций принципа аполитичности. С другой стороны, в Указе все же был хотя бы внешне принят тезис о недозволенности такого рода "политических" заявлений. Св. Патриарх в своем «предложении» писал, что "заграничное русское церковное управление увлекается в область политических выступлений". По обсуждении Синодом с Высшим Церковным Советом в постановление именно здесь вставлено необходимое уточнение (имеющееся у св. Патриарха в другой фразе). Утверждалось, что эти "политические выступления" сделаны "от имени Церкви": "Ввиду допущенных Высшим Русским Церковным Управлением за границей означенных политических, от имени Церкви, выступлений (...) означенное Высшее Церковное Управление упразднить".

Послания Патриарха Тихона от 1918 года, содержавшие подробные описания гонений на Церковь и суровые обличения большевиков, мало отличались от посланий Карловацкого Собора. Кроме того в первом послании Карловацкого Собора, в котором было сказано о желательности восстановления монархии с законным наследником из дома Романовых, это пожелание было сформулировано как призыв к молитве: «пусть неусыпно пламенеет молитва наша - да укажет Господь пути спасения и строительства родной земли; да даст защиту Вере и Церкви и всей земле русской и да осенит Он сердце народное; да вернет на всероссийский Престол Помазанника, сильного любовью народа, законного православного Царя из Дома Романовых. Молясь о прощении грехов, прося света в путях будущего, да возмет на себя всякий тяготу брата своего» и т. д.. Однако не случайно уже на самом Карловацком Соборе тема «политики» вызвала споры, при которых наиболее ярко выступали митр. Евлогий и митр. Антоний. Первый, лично не отвергавший монархию и даже желательность данной династии, утверждал, что «постановка вопроса о монархии с упоминанием притом и династии носит политический характер и, как таковая, обсуждению Церковного Собрания не подлежит». Митр. Антоний, напротив, основывавшийся на «Утверженной Грамате Собора 1613 года», считал, что отвержение этого вопроса есть признание правомочности «завоеваний революции», самозванщины и уничтожения русского народа: «Вопрос этот моральный, нравственный, а следовательно и чисто церковный».

Дальнейшие нападки вызвали разъяснительную статью митр. Антония (Храповицкого) "Церковность или политика?". По его мнению, «Карловацкий Собор только исполнил пастырский долг (...) остался верен своему пастырскому долгу и торжественно особым посланием призвал русский народ молиться за восстановление Династии Романовых, не предуказывая частнейших форм законной Монархии в России».

В обличительной статье в "Известиях", тем временем, св. Патриарху Тихону ставилось в вину даже то, что он дерзнул послать императору Николаю Второму просфору с благословением. Далее Патриарха прямо связывали с "черносотенным" епископом Гермогеном Тобольским и "погромным" митр. Макарием Томским, равно как с Сибирским и с Карловацким Соборами, и даже, наконец, с Кронштадтским восстанием. Для советской власти не существовало таких тонкостей, как допустимость в Церкви тех или иных групповых политик, и не удивительно, что в Указе 348 (349) тезис о "политике от имени Церкви" непременно должен был присутствовать.

Обоюдоострым оказывается вопрос о "политике".

Хотя реальность говорила сама за себя, митр. Сергий после издания "Декларации" (1927) старался уйти от возводимого на него оппозицией обвинения, что он вводит в обиход политику "от имени Церкви". На эти упреки митр. Сергий отвечал, что оппозиционеры в "Декларации" «не совсем последовательно увидали заявление не таких же, как и они, земных людей, граждан СССР, а заявление самой Церкви, как благодатного учреждения». Епископы подписались как гражданские лица и отвечают каждый лично за данный текст, а потому, по мысли митр. Сергия, в "Декларации" не было никакой "церковной политики".

Однако, для соловецких епископов пассаж в "Декларации" об исключении из клира Московской Патриархии тех священнослужителей, которые не дадут подписки о "лояльности", был поводом для следующей критики: "Послание [Декларация - Н.А.] угрожает исключением из клира Московской Патриархии священнослужителям, ушедшим с эмигрантами, за их политическую деятельность, т. е. налагает церковное наказание за политические выступления, что противоречит постановлению Всероссийского Собора 1917-1918 гг.». Епископы на Соловках считали исключение из клира "церковным наказанием", в то время как митр. Сергий представлял исключение из клира лишь естественным следствием свободного выбора, а не делом церковного осуждения, как мы уже видели из его переписки с митр. Евлогия. Но, надо сказать, действия митр. Сергия были двойственны во многих отношениях, поскольку в них отображалось новое толкование "лояльности", которое по существу исключало «аполитичность», а вместе с тем превращало таковую тоже в «политику».

Сложность вопроса заключается в том, что и «аполитичность» (наподобие «пацифизма») может стать составным элементом в политической игре, которую мастерски вела советская власть.

Для дальнейшего уяснения этого вопроса обратимся к «Памятной записке» Соловецких епископов. Там проводится мысль, что поскольку Церковь отделена от государства, то и государство отделено от Церкви: «Церковь желала бы только полного и последовательного проведения в жизнь закона об отделении Церкви от государства». Церковь, будучи лояльной, «не должна подвергать критике или порицанию гражданские мероприятия правительства», но отсюда для Соловецких епископов «вытекает и то, что Она не должна и одобрять их». Согласно их мысли, «не только порицание, но и одобрение правительства - есть вмешательство в политику, и право одобрения предполагает право порицания, или хотя бы право воздержания от одобрения, которое всегда может быть понято, как знак недовольства и неодобрения». Здесь очень ясно выражается различие между старым и новым понятием о «лояльности», поскольку советская власть понимала «лояльность» как одобрение без права порицания. Таким образом, Соловецкие епископы отводили от себя то понятие «лояльности», в котором содержалась «активная несвобода».

Это имело и практические аспекты, которых несколько иначе касался в своем проекте «Декларацию) 1926 года и митр. Сергий. Соловецкие епископы подчеркивали, что православные архиереи не могут взять на себя «обязательство следить за лояльностью своих единоверцев», поскольку «устранение Церкви от вмешательства в политическую жизнь в Республике с необходимостью влечет за собой и Ее уклонение от всякого надзора за политической благонадежностью Своих членов». При всем неодобрении политических заявлений с амвона в зарубежье церковными деятелями, пишут они, «мы были бы поставлены в большое затруднение, если бы от нас потребовали бы выразить свое неодобрение в каком-нибудь церковном акте судебного характера, т. к. собрание канонических правил, как было сказано, не предусматривает суда за политические преступления». Далее Соловецкие епископы показывают, почему зарубежное епископы не могли бы быть вызваны на законный церковный суд, даже если бы российский епископат, не взирая на каноны, решился бы на такое действие.

«Памятная записка» определена своей целью быть, пусть сохраняющим достоинство Церкви, но все же документом выражения «лояльности» советскому государству. Не стесненный такой целепостановкой епископ Василий Прилукский (Зеленцов), тоже находившийся в 1927 г. на Соловках, выступил с критикой Сергиевской "Декларации". Священномученик Василий тоже ссылается на соборный "отказ Всероссийской Православной Церкви вести впредь церковную политику в нашей стране" (Постановление Всероссийского Собора 2/15.8.918) и поэтому, пока новый Всероссийский Собор не отменит это правило, ни Патриарх, ни его Заместители или Местоблюстители и никто вообще в Русской Церкви "не имеет канонического права назвать свою или чужую политику церковной, т.е. политикой Всероссийской Церкви, как религиозного учреждения (...) никто во Всероссийской Православной Церкви не может принуждать (прямо или косвенно) церковными мерами другого члена Церкви примыкать к чьей-либо политике, хотя бы и патриаршей". Отсюда следует: "Политика же митрополита Сергия и его Синода, как и политика почившего Патриарха Тихона, как и политика Карловацкого Собора суть только личные и групповые политики, а не церковные политики и ни для кого не обязательны, и никто не имеет права канонического принуждать церковными мерами кого-либо примыкать к какой-либо из этих политик".

Св. новомученик Василий выясняет ряд дополнительных граней возможного обвинения в «политике». Он подчеркивает, что после соборного определения от 2/15.8.918 г. «перестала существовать политика церковная, обязательная для всех членов Церкви». Запрещено также заниматься политикой «от имени Церкви», чтобы не переносили ответственность за свою или чужую политическую деятельность на Церковь. Запрещено вредить Церкви этой своей деятельностью. Следовательно церковному суду люди, занимающиеся той или иной политикой, могут быть привлечены только «за то, что намеренно употребили политику во зло Церкви, стали действовать в политике своей, как враги Церкви, а не как члены ее». Уничтожено принуждение к какой-либо политике. Отменена ответственность членов Церкви перед церковным судом за политическую деятельность как таковую.

Дальнейший ход мысли этого российского архиерея более необычен: «(...) ведь дело идет о заграничных епископах нашей Церкви. А по Церковной правде, если даже Церковь ведет в каком-либо государстве церковную политику, то и тогда епископы той же Церкви, имеющие паству за границей этого государства, сохраняют за собой, в случае необходимости, ради правды Христовой, свободу политической деятельности другого направления, отличающегося от направления церковной политики упомянутого государства». По его словам даже «сплошь и рядом», могут проявиться «обстоятельвства, делающие эту церковную политику совершенно не обязательной перед очами правды Христовой» (Пример: св. Николай Японский во время японской войны). Следовательно, «будет полнейшим произволом и насилием с канонической точки зрения подвергать церковно-судебному или церковно-административному взысканию заграничное духовенство за то, только, что оно ведет свою частную политику».

Итак, согласно этому рассуждению, групповые политики могут проявляться как естественная часть человеческой, общественной и церковной жизни. Важно, чтобы ни в коем случае эти групповые или личные политики не были навязываемы другим, а церковно караться они могут только лишь при доказанной злонамеренности их проведения во вред Церкви. В частности по вопросу о зарубежных {архиереях: «(...) даже если бы собралось судить заграничных наших епископов, все наше епископское сословие - тогда, в силу постановления Всероссийского Поместного Собора от 2-15 августа 18 г. заграничные наши епископы подлежали бы исключению из клира или другому какому-либо церковному, судебному или церковно-административному взысканию, только в том случае, если бы было обстоятельно и ясно, как требуется церковно-судебными канонами доказано, что заграничные епископы в своей политической деятельности злонамеренно наносят вред Церкви, а не то, что стремятся помочь Церкви своей политической деятельностью хотя бы неудачно и ошибочным путем"».

Священномученик Василий вводит такие понятия как «Христова правда» и «благо Церкви». При его постановке вопроса уже не остается места для игры с «аполитичностью» и/или «политиканством». Остается идти путем практики церковного правосознания. Но у советской власти были совсем другие ценности и цели и, соответственно, другие «правила игры».

На этом фоне можно заметить, что Указ № 348 (349) не содержал канонических прещений, отлучения или, как будет видно позже, даже угрозы церковным судом. Он содержал только административные последствия (роспуск ВЦУ), хотя советская власть постоянно добивалась в отношении заграничных архиереев именно заочного суда и лишения сана.

Второй пункт Указа содержит еще один чрезвычайно важный момент. В "предложении" св. Патриарха речь идет о "заграничных русских приходах". Согласно терминологии тех лет, понятие "заграничные приходы" не обозначало, как может показаться, все приходы за границей, а те приходы, которые были в подчинении Петроградского митрополита, т. е. на практике находящиеся в Западной Европе. Поэтому в патриаршем Указе от 26.3./08.4.921, подтверждавшем назначение митр. Евлогия зарубежным ВЦУ на Западную Европу, ему поручались именно "Православные Русские Церкви в Западной Европе", а при присвоении архиеп. Евлогию 17/30.1.922 звания митрополита Патриарх и Синод говорят о нем как о "заведывающем западно-европейскими русскими церквами».

Заграничное ВЦУ к тому моменту не только ведало девятью епархиями, но и старалось держать св. Патриарха в курсе своих действий. Митр. Евлогий, в частности, сообщал Патриарху Тихону о Карловацком Соборе и о том, что к этому заграничному Собору привлекаются церковные силы «Латвии, Эстонии, Польши, Финляндии и даже Америки, Японии, Китая». Ограничивать видение св. Патриарха Тихона одной Западной Европой невозможно. Таким образом уже в патриаршем "предложении" присутствует тот терминологический прием, который был еще усилен самим постановлением, последовавшим обсуждению.

Св. Патриарх Тихон писал в своем "предложении": «заграничные русские приходы уже поручены попечению Вашего Преосвященства», т. е. митр. Евлогию. В «постановлении» это положение доведено до церковного абсурда следующим мнимым уточнением: «за назначением тем же Управлением Вашего Преосвященства заведующим русскими православными церквами за границей, собственно для Высшего Церковного Управления там не остается уже области, в которой оно могло бы проявить свою деятельность».

Удовлетворяющая требованиям советской власти формулировка, которая по внешнему своему виду касалась Русской Зарубежной Церкви в целом, на фоне реальной церковной терминологии создала такую бессмыслицу, из которой должен был напрашиваться вывод, что текст не выражает действительной и полноценной воли Патриарха и Синода. Ведь если в тексте указывалось, что само заграничное ВЦУ назначило митр. Евлогия «заведующим русскими православными церквами за границей», то при предположении, что это назначение относится ко всем зарубежным храмам и приходам вообще, остается лишь один вывод: зарубежное ВЦУ не только давно, но даже изначально (всем членам ВЦУ было известно, что назначение было произведено еще в Симферополе) само себя сделало ненужным. Тогда непонятно, почему и с какой целью зарубежное ВЦУ появилось и все еще существует?.. Была ли эта путаница непонятной для пишущих и читающих Указ? В церковно-историческом контексте двух предшествующих лет, при учете Постановления № 362, далекого от подобных странностей, такие формулировки могли звучать убедительными для несведущих, но для церковных участников они выглядели абсурдом - вероятнее всего даже целенаправленным.

Впечатление сознательного затуманивания сути усиливается тем, что в Указе № 348 (349) речи нет о каком-либо расширении прав митр. Евлогия. Ему поручается только «представить соображение о порядке управления названными церквами», т.е. по прямому смыслу опять-таки исключительно западноевропейскими.

По мнению современного исследователя «руководство Русской Православной Церкви» якобы считало, что во временное управление митр. Евлогия должны были перейти и возникшие с конца 1920 г. приходы в балканских странах и Турции, «на постоянное управление которыми, не имея благословения Свят. Патриарха Тихона, претендовало ВРЦУ за границей». Но Патриарх Тихон так смотреть на вещи не мог, например, ввиду им же данного подтверждения назначения заграничным ВЦУ архиепископа Анастасия на Турцию, а также ввиду докладов о деятельности зарубежного ВЦУ, по которым ему было известно об отношениях этого управления к дальневосточным областям или северно-африканским приходам и т.д. Патриарх Тихон как бывший архиерей Северно-Американской епархии, упоминаемой также и в документах Всероссийского Собора, не только знал о ее существовании, но и предоставлял, как было уже показано, назначение архиерея на эту кафедру зарубежным архиереям.

Наконец, если бы Указ № 348 (349) имел целью распространить власть митр. Евлогия на все церковное русское рассеяние, то в нем должны были содержаться указания касательно других заграничных Епархиальных Управлений, должен был бы быть оговорен их статус и характер отношений с митр. Евлогием, должен был быть оговорен модус его поминовения на богослужениях. В Указе нет и намека на что-либо подобное.

В церковном законодательстве Российской Церкви вообще не была предусмотрена полная ликвидация каких бы то ни было церковных учреждений Высшей церковной властью. Последняя могла отменять отдельные решения низших инстанций, в случае их незаконности или вредности для Церкви, она могла требовать пересмотра этих решений, подвергать ответственности членов этих учреждений, если нарушен долг перед Церковью, потребовать перевыборов в случае каких бы то ни было нарушений церковной дисциплины, но не более.

Предварительный итог: либо Указ составлен безответственно и безграмотно, либо он составлен в таком виде умышленно. Первое представляется немыслимым, второе напрашивается из контекста.

Следующий, третий пункт Указа как будто касается привлечения к ответственности виновных лиц. Однако этот третий пункт в особенности и окончательно характеризует документ как попытку уклонения от душащей рукибогоборцев. Св. Патриарх писал в своем "предложении":

«. Священному Синоду иметь суждение об ответственности...».

Синод же с Высшим Церковным Советом, предположительно обосновываясь на другой, упоминаемой в "Деле" Патриарха Тихона резолюции, растворяет это предложение Патриарха:

«Для суждения о церковной ответственности некоторых духовных лиц (...) озаботиться получением необходимых для сего материалов».

Но и это еще не все. В вопросе «суждения о церковной ответственности» не назывались лица. Следовательно речь шла не о суде или суждении, а разве что о неком возможном предварительном обсуждении. Наконец, эта тема в пункте 3-м Постановления, исчезала в тумане неопределенности возможных сроков...

Высшая церковная инстанция Русской Церкви сумела в том вопросе, где ей это казалось необходимым, очень грамотно отметить, что среди этих неназванных "некоторых лиц" имеются епископы и что поэтому следует «самое суждение (...) иметь по возобновлении нормальной деятельности Священного Синода». Формулировка о невозможности нормальной деятельности церковного руководства была, в свою очередь, для сведущих современников сигналом, призывающим к применению Постановления № 362.

Четырьмя-пятью годами ранее, как писавшие, так и читавшие Указ № 348 (349) сидели рядом на Всероссийском Соборе, участвовали в выработке соборных правил. Трудно им было не заметить, что здесь фактически присутствовало обличение советской власти и встречное требование: если вы хотите, чтобы мы осудили заграничных архиереев, то об этом и речи быть не может без «возобновления нормальной деятельности» церковного руководства - а также, и тут следует ссылка на Соборные Правила о требуемом количестве членов Синода: «при полном, указанном в Соборных Правилах числе его членов». Тем самым подчеркивалась первоочередность соборных правил по сравнению с другими документами, изданными в других обстоятельствах, как например данный Указ. Синод в Москве был в тот момент представлен 2-3 епископами и не большим количеством лиц из Высшего Церковного Совета. Можно было и с этой точки зрения поставить под вопрос законность данного документа.

Во всяком случае, Указ № 348 (349) содержал отвод требований советской власти и даже предъявление претензий к ней.

Власть поняла этот отказ: "Соединенное же собрание, приняв эту резолюцию ТИХОНА к сведению, вынесло постановление войти в обсуждение деятельности виновников Собора с преданием их церковному суду [это преувеличение, о церковном суде речи не было - Н.А.] по восстановлении нормальной жизни Российского Синода. Фактически это означало отказ от всякого расследования и лицемерную отписку (...).

Надо оценить все искусство написания такого бесподобного в нашей общей церковной истории документа, Указа 348 (349), который ввиду все туже затягивающейся петли вокруг Высшего Церковного Управления в Москве был, равно как Постановление № 362, плодом долгих размышлений. "Резолюция" Патриарха и вопросы, отобразившиеся в его "предложении" обдумывались не только св. Патриархом Тихоном, но и его сподвижниками уже задолго до издания Указа. Стилистически же эти документы резко отличаются: документ 1920 г. церковен и прям, несмотря на необходимую долю осторожности, а документ 1922 года пропитан мимикрией, которая была навязана требованиями тоталитарной власти. Наивное прочтение второго документа бессмысленно: наступила эпоха двоящихся слов и подтекстов.

На этом фоне интересно отметить, как обращается с этим своеобразным шедевром прот. Владислав Цыпин, достаточно официальный историк Московской Патриархии. Даже еще в 1997 г. он приводит патриаршее "предложение" дословно и полностью, называя эту часть Постановления самим «указом Святейшего Патриарха Тихона». Вторую половину текста он опускает. Однако, действительное «постановление» начинается словами: «По обсуждении изложенного предложения Святейшего Патриарха постановлено:...». Вместе с исчезновением второй части документа исчезает историческая реальность, воцаряется мнимость.

Успехом богоборческой советской власти, а также лично тов. Е. А. Тучкова, который позже удостоился награды за раскол заграничной Русской Церкви, Указ № 348 (349) стал только благодаря пропагандистскому использованию его.

Немало в свое время этому успеху поспособствовала линия поведения митр. Евлогия.

⇐ Предыдущая891011121314151617Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: