Глава II. Ренессанс и реформация. Сущность гуманизма и реформации. их отличие и сходство. Два духовных русла новой истории

Переход к новому времени характеризуется как пробуждение индивидуализма, как признание прав естественного натурального человека. Этот переход совершается на протяжении ряда веков, начинается в XIII и продолжается в XIV, XV, XVI вв. и выражается в ряде исторических событий, известных под общим именем реформации, возрождения, ренессанса.

Ренессанс или еще иначе называемый гуманизм есть именно возрождение человека, возрождение прав естественного человека (это то — откуда и произошло название гуманизм) в противоположность отрицанию этих прав аскетической церковью. Когда совершился этот переворот в душе и разуме, первое, что почувствовал человек, это то, что он как бы нашел самого себя, обрел новую жизнь, новые чувства и интересы, которые хотя и были в нем раньше, но были запрещены. Куно Фишер так объясняет сущность эпохи ренессанса: «Ренессанс в корне изменил человеческие воззрения на жизнь и на мир, освободив их от сил, давивших на средние века, и став по отношению к этим силам в такую оппозицию, которую церковь, сама охваченная вначале духовным движением времени, поощряла и даже ускоряла, помогая этому движению, и распознала лишь впоследствии. Основной темой средних веков было восстановление и возвеличение “civitas Dei”, т. е. божественного царства на земле, которое господствует над миром в неосязаемых для чувства порядках и связует индивидуумов. Основная тема ренессанса исходит из вполне противоположного направления, — она состоит в проявлении человека, его величия, его славы, его сил, его натуральной естественной свободы. Если существовал когда–либо век, который верил в человеческий ум, универсальный гений, человеческое всемогущество и магию, который произвел духовно сильных личностей и испытал их очарование, обожествив человеческий мир в природе, государстве, искусстве, то именно таким был век ренессанса. Весь его интерес сосредоточен на естественном, благодаря своей силе и дарованиям бесконечно возвышенном человеке. Вот в таком смысле нужно говорить о ренессансе, что он сделал гуманизм своим предметом… Ренессанс вызвал к жизни современного человека, как сказал один из самых замечательных его знатоков (Буркхардт)»…[364]

Итак, общее настроение гуманизма сводится к следующим чертам, сформулированным профессором М. С. Корел иным, известным русским исследователем итальянского гуманизма: «Во–первых, интерес человека к самому себе, к своему внутреннему миру; во–вторых, интерес во внешнем мире, преимущественно к другому человеку; втретьих, убеждение в высоком достоинстве человеческой природы вообще и в неотъемлемом праве человека развивать свои способности и удовлетворять своим потребностям; в–четвертых, интерес к окружающей действительности, поскольку она имеет влияние на человека»[365].

В этих словах дана программа новой истории, намечены те основные проблемы, которые будут занимать и волновать новую историю вплоть до нашего времени. Я намеренно пока безразлично говорю: реформация, ренессанс, гуманизм, возрождение, потому что в известном смысле это все один и тот же исторический процесс, общий смысл которого — эмансипация человека из–под средневековой опеки. Эта эмансипация идет различными путями и совершается различными средствами; она совершается в гуманизме путем возрождения античной древности, в реформации она совершается путем известного религиозного переворота, возрождения религиозной личности и признания прав религиозного индивидуализма.

Что касается гуманизма, то в первоначальном своем виде как ранний итальянский гуманизм, гуманизм Данте, Петрарки, Боккаччо и других писателей того времени, гуманизм великой итальянской, так называемой «эпохи возрождения в искусстве» характеризуется открытием древности. Древность с ее чарами, с ее наукой, с ее литературой, философией, искусством, позабытая и запрещенная, открылась и предстала во всей своей чарующей красоте, и человек остановился, пораженный и восхищенный ею.

Постольку это есть реставрация, это — борьба с теми сторонами средневековой жизни, которые стали невыносимы, не новыми средствами будущего, а реставрацией прежнего. В этом смысле, как это ни парадоксально, можно, однако, говорить о реакционном реставраторском направлении гуманизма. Известно, что гуманизм итальянский развивался при прямом покровительства пап, которые были иногда более добрыми язычниками, нежели добрыми католиками, или, если они ими и не были, то относились вполне терпимо к пробуждению этого увлечения античным миром. Об односторонности и ограниченности гуманистического возрождения справедливо замечает проф. Ад. Гарнак: «Новое пробуждение античности, возвращение к древности есть коренная точка в духовной жизни ренессанса. Здесь лежит его красота и сила, но здесь же и его слабость и граница. Античность выводила гуманистов за порог средневековья, но не могла дать им прочной опоры и новых устоев жизни. Она освободила жизнь и мысль от церковной опеки, но свободу от [опеки] философской и теологической она порождала только в отдельных душах, которые не были ни наиболее умные, ни наиболее влиятельные… Новое образование разбило тысячи оков и положило прочные основы, но как миросозерцание оно не оставляло своим адептам иного выбора, кроме фривольности или мистики… Ренессанс не нашел пути к новой, крепкой нравственности и не открыл линии границы, разделяющей веру и знание, дух и природу, правду и красоту. Его жизненный идеал был эстетический, но именно потому он остался неспособным подняться над отдельностями». «Ренессанс и гуманизм не овладели средневековьем, потому что они боролись с ним единственно орудием древности».

Ренессанс имеет ту сторону, непосредственно связывающую его с новейшей историей, что он, возрождая античную древность, возрождает натурального, внехристианского, дохристианского, если хотите, даже антихристианского человека, он возрождает язычество в том виде, в каком оно было в начале нашей эры, и делает это без колебаний, без угрызений совести, без особых размышлений. Можно в известном смысле признать, что это возрождение язычества, как оно было произведено ренессансом, продолжается и в дальнейшей истории вплоть до настоящего времени.

Рядом с ренессансом произошла, как известно, реформация. Оставляя в стороне ее религиозно–догматические аспекты и споры, которые были связаны с этими последними, и ограничивая свое изложение лишь тем, что необходимо для историка социальных идей, мы должны сказать, что реформация есть дело пробудившегося религиозного индивидуализма, это бунт против абсолютизма средневековой церкви во имя автономных суверенных прав религиозной личности. Лютер не признавал посредников между Богом и отдельной человеческой душой, он считал, что и без всяких посредников пути к небу открыты. Наибольшее значение имели некоторые основные положения лютеровского учения, прежде всего, учение о благодати и об оправдании одной верою, но не делами: пункт, где он разошелся с католической церковью. Он считал человека искупленным и облагодетельствованным посредством веры, и если человек без благодати, без дела искупления и является грешным и бессильным, то искупленный человек является свободным и может развивать смело свои естественные силы: в этом смысле он учил о свободе христианина — «Ueber die Freiheit eines Christenmenschen». В связи с этим ставится им отрицание церкви, отрицание монашества, церковного предания и т. д. В этом смысле между гуманизмом и реформацией существует несомненно точка соприкосновения, но в то же время и значительное различие. Проф. Теобальд Циглер хорошо формулирует то и другое: «Итальянскому гуманизму, — говорит он, — человек интересен сам по себе и природа ценна и прекрасна как таковая; он, следовательно, человечен и натурален, и так как он определяется этим в противоположность церкви, то он обращается к древности, где он находит именно это признание естественного человека и его гармонии с окружающей природой. Сущность этого гуманизма, такими образом, является естественной и человечной, эмпирической и вместе субъективной». Гуманизм не только нападает на иерархию, находящуюся в состоянии духовного упадка, и составляет оппозицию монашеству как чуждому и противоположному его жизнерадостному настроению, но в нем «проявляется, — говорит проф. Циглер в другом месте, — уже изменившееся настроение против религии, против самого христианства. Мир был заново открыт, поэтому гуманизм настроен более светски, нежели религиозно, потому что тогдашняя религия исключала из себя светскую жизнь или ее деградировала. Нет ничего удивительного, если проявилось известное равнодушие и индифферентизм по отношению к положительной религии». Лютер и реформация объединяются с гуманизмом в борьба против папы и клира. «Но сродство между гуманизмом и реформацией гораздо глубже, интимнее. Если с самого начала не занятия классическими языками составляли исходный и основной пункт гуманизма, но мысль и вера в право собственной индивидуальности, освобождение субъекта от противоестественного ига и добровольных уз, новое открытие собственного сердца, то в этом Лютер идет рука об руку с гуманистами. Личное я (das Ich), соответственно корпоративному свойству средневековья, и в своем отношении к Богу есть лишь член корпорации. Имея лишь таковое отношение через принадлежность к церкви, [человек] нуждался в ней как в посреднице и необходимых вратах к спасению. Напротив, Лютер находит единственное посредство между Богом и человеком в самом человеке… Таким образом, в религиозном отношении это есть освобождение субъекта, новое открытие собственного сердца».

Итак, гуманизм и протестантизм в этом являются союзниками. Подобно гуманизму Лютер создал «светское христианство» в противоположность католицизму. Его слова о себе: «Бог послал нас в этот мир, но не из этого мира», — устанавливают новую точку зрения на мирскую деятельность.

Однако сродство между гуманизмом и протестантизмом не помешало позднейшему антагонизму между ними, основанному на сознанной противоположности их основ — язычества и христианства. «Вера, — продолжает проф. Циглер, — возвращает к своему я, но что она там находит? Нечто иное, чем гуманисты… Лютер говорит: “я человек, это есть более высокое звание, чем быть князем”, но когда он прибавляет: “то, что я есть человек, устроил Бог”, то мы видим, что эта свобода, о которой говорит Лютер, относится не к натуральному человеку, но к христианину: самочинность (selbstmacht) есть данная Богом человеку, самоуверенность есть уверенность в спасении во Христе, содержание самосознания не чисто гуманистическое, но религиозное. Такова разница между гуманизмом и реформацией, здесь в центре лежит гуманистический, там — религиозный идеал». «Наконец, еще одно. Гуманизм оптимистичен: человек добр как таковой, натуральное есть тем самым оправданное, также и чувственное не есть зло. И в этом Лютер, по–видимому, присоединялся к гуманизму, дуализм и монашество они поражают одним и тем же орудием. Но если мы вспомним об учении Лютера о грехе, необходимости благодати и servum arbitrium (несвободе воли), то заметим здесь решительно пессимистическую черту: отчаяние достигнуть блаженства собственными силами, отчаяние без помощи писания спастись собственным разумом есть основная сила его религиозного чувства и настроения, базис его религиозного принципа, и он противоречит вполне гуманистическому настроению, которое ничего не знает о грехе и не кается в нем, и ищет, и находит источник истины, исходный пункт новой философии в собственном мышлении». Такими образом, два противника появились у средневековой церкви, и тот и другой хотят признать права мира, светской власти против опеки папской теократии, но при этом они исходят из разных настроений, чувств, разных мировоззрений. Так уже в самом начале нового времени, в XV–XVI вв., определяются как бы два исторических русла, два исторических пути. Один путь — путь религиозно–идеалистического мировоззрения и религиозного индивидуализма, другой — путь гуманистически–натуралистического индивидуализма. Первое мы будем наблюдать в разных его изменениях с особенной яркостью в истории Англии; второй путь — это так называемое просвещение, общую характеристику которого я предполагаю сделать уже сейчас, а с дальнейшими плодами которого нам придется иметь дело на протяжении всего изучения. Познакомимся же сначала в общих чертах с отличительными признаками этих двух путей, с двумя началами исторического развития и их основными принципами, с протестантизмом, на одной стороне, с просветительством, на другой. Конечно, история протестантизма не ограничивается только протестантскими странами, но значение его в истории Европы выходит далеко за их пределы, потому что для всей религиозной культуры постановка вопроса о значении папской теократии уже существенно изменилась к концу эпохи реформации.