Реальные разногласия и их доказательная сила

Несмотря на всё сказанное выше, факт существования подлинных нравственных разногласий между эпохами и культурами, а также внутри одного общества очевиден. Хотя мы и дали объяснения некоторым нравственным недоразумениям и кажущимся разногласиям, достаточно нескольких противоречивых позиций, чтобы аргументы релятивизма в споре с объективизмом возымели действие. Так, например, на протяжении многих веков закон «око за око» считался высшим выражением справедливости, даже сегодня есть культуры, его придерживающиеся, но многие уже считают его недопустимым с нравственной точки зрения. Как известно, в противовес всеобщему убеждению о том, что родители обязаны заботиться о благе своих детей, римское право позволяло pater familias решать вопрос о жизни новорождённого[72].

Теперь рассмотрим, свидетельствует ли факт нравственных разногласий в пользу релятивизма, или же их можно объяснить другими факторами, отличными от относительности и субъективности ценностей и норм.

На самом деле, аргумент многообразия кодексов и нравственных представлений сам по себе слабый довод в поддержку релятивизма. Аналогично, если бы можно было доказать существование полного согласия в области нравственных суждений[73] (хотя бы в общих принципах, ценностях и нормах, совместимых со вторичными нормами), этот факт был бы слабым аргументом в пользу тезиса объективизма, ведь согласие может быть объяснено другими причинами: всеобщей договорённостью, давлением или обманом с чьей-то стороны, к примеру, правящих сил и т.д. Слабость подобных аргументов обусловлена их относительным и эмпирическим характером, свойственным описательной этике: это то, что на самом деле люди думают или чувствуют относительно нравственного поступка. Но в принципе объективный статус любой реальности, включая её ценностный или обязательный характер, зависит не от мнения, но исключительно от природы самой вещи:

«Для очевидности и объективной действительности нашего восприятия ценности и для тех актов, которые можно определить как принадлежащие к нравственной интуиции, абсолютно безразлично, будут ли они у всех членов человеческого рода, или же отдельные расы и народы, как говорят некоторые этнологи, будут лишены всякой специфической интуиции такого рода»[74].

Итак, нравственный релятивизм считает, что поднятая проблема утверждением объективности ценностей опирается именно на странный характер нравственной интуиции: в случае конфликта двух моральных воззрений неясно, каким образом его разрешить[75]. Обе позиции будут одинаково действительны, следовательно, чтобы не нарушать принцип непротиворечия, релятивизм станет утверждать, что это разногласие зависит от относительного свойства восприятия ценностей (в случае относительного к обществу или культуре имеем социологический и культурный релятивизм; в случае относительного к индивидууму – субъективизм): оно выражает не нечто реальное и объективное, но лишь социальные представления определённой культуры или субъективные чувства отдельной личности. Таким образом, по-видимому, находят решение неразрешимому противоречию между нравственными суждениями и объясняют их существование. Как говорит Макки:

«Создаётся впечатление, что разногласия относительно нравственных кодексов отражают приверженность людей к разным способам жизни и к форме участия в них. Возможно, причинная связь прежде всего реагирует на следующие предпосылки: более вероятно, что люди одобряют моногамию за то, что ведут моногамный образ жизни, чем ведут моногамный образ жизни, потому что одобряют моногамию. (…) В итоге, если аргумент относительности имеет какую-то силу, то просто потому, что констатация изменений нравственных кодексов лучше объясняется гипотезой об отражении образов жизни, чем гипотезой о выражении восприятий (многие из которых сильно искажены и неудовлетворительны) объективных ценностей»[76].

Исходя из такой постановки вопроса, видим, что аргумент релятивизма использует скрытую предпосылку, которая имеет чрезвычайную важность для её действительности: если бы существовали объективные ценности, все люди знали бы о них.

«Полностью можно было бы сформулировать аргумент таким образом: если бы существовали объективные нравственные нормы, то весь мир знал бы их, следовательно, все имели бы согласие в том, какие они. Но поскольку не все люди согласны с тем, каковы эти нормы, то объективные нравственные нормы не существуют»[77].

Разумно ли требовать от морального познания того, что не обязательно для других видов познания? Последователям релятивизма кажется, что для объективного морального познания необходимо, чтобы оно было, во-первых, непосредственно доступно всем, а во-вторых, безошибочно. Но не являются ли подобные требования чрезмерными, более того, наивными? Ни в области логики и математики, то есть наук, где рациональная очевидность чрезвычайно велика, ни в области физики, биологии, истории, и даже на уровне обыденного познания не предъявляются столь высокие требования объективности. Во всех этих областях знания совершались открытия истин, которые, несмотря на свою объективность, оставались скрытыми от человеческого ума на протяжении многих веков; в них всегда имели место разного рода попытки, ошибки, исправления, прогресс и замена одних гипотез другими. Не слишком разумно требовать от нравственного познания того, на что абсурдно претендовать в любых других областях человеческого познания. Если только сторонники релятивизма не решили заранее по каким-то причинам, что предметы, свойственные этике, ирреальны и вымышлены, и не придумали способ налагать «вето» на объективность предметов.

Поскольку в нравственном опыте нет ничего странного (ведь оценивать и выражать требования, чувствовать себя обязанным, воспринимать доброту одного поступка или зло другого – это вещи, с которыми мы сталкиваемся каждый день), то разумно будет объяснять эти явления посредством подходящих категорий, даже если они никак не сводятся к категориям физических предметов. Это, кстати, позволяет сделать критическое замечание в адрес «аргумента странности» Макки, о котором мы говорили раньше.

Аргумент, отрицающий существование чего-либо только на основании «странности», сам по себе очень странен. Весь мир полон необычных, своеобразных, не похожих на другие вещей, и это ни у кого не вызывает сомнения в их существовании[78]. Оперировать таким странным доводом можно, только пребывая в уверенности, что все реальности нашего мира сводятся к одному образу существования. И действительно, для Макки, как и для всех радикальных эмпириков, единственный способ существования – тот, о котором свидетельствует чувственный опыт.

Более разумно предположить, что нравственное знание, так же как и другие области опыта и знаний, требует усилий, а также объективных и субъективных условий для его приобретения, что в нём по разным причинам допустимы ошибки, и некоторых из них мы уже касались: ложные идеи о природе вещей и предрассудки в области культуры могут привести к ошибочным нравственным оценкам.

С другой стороны, нравственный мир не замкнут в себе и не изолирован от других измерений человеческой жизни. Поэтому нет ничего странного в том, что моральные суждения обусловлены многочисленными экономическими, общественными, психологическими факторами. Однако это не означает, что такие факторы являются их абсолютной причиной, и до такой степени, что суждения оказываются ложными и лишенными нормативности[79]. Правда, что познавательный доступ к миру ценностей всегда осуществляется через конкретную жизненную ситуацию, и человеческие склонности и потребности могут препятствовать их признанию. Именно это объясняет своеобразные формы поведения, которые с нашей точки зрения могут казаться извращенными, но их можно понять, приняв во внимание обстоятельства. Так, например, некоторые древние народы бросали своих стариков на произвол судьбы, исходя из трудных условий жизни, в силу которых пожилые люди становились бременем, угрожающим выживанию всей общины. Речь идет о случае конфликта ценностей: жизненно важные ценности препятствуют восприятию высших ценностей. Здесь нужно иметь в виду разницу между самой ценностью, или нравственно-объективной нормой, и субъективным сознанием, воспринимающим их более или менее полно.

Вместе с тем нужно признать, что в области нравственности достичь объективности труднее, чем в других областях, потому что это знание представляет собой требование, на которое мы должны ответить, и поэтому наши склонности и субъективные интересы препятствуют восприятию этой объективности больше, чем восприятию чистых фактов. Значит, для достижения моральной объективности необходимо большее количество предпосылок, чем в других областях знания, так как признание моральной ценности влечет за собой готовность подчиняться ее требованиям, которые могут противоречить собственным интересам. Очень часто отношение того, кто оценивает, вмешивается в восприятие ценностей (например, в случае эстетического неприятия произведения искусства за его политическое звучание или национальную принадлежность автора). Правда, что могут быть субъективные проекции в предложениях ценностей вследствие субъективных интересов, но это не является ядром аксиологических суждений, а скорее их искажением:

«Без всякого сомнения, восприятие ценности отличается в отдельных аспектах от любых других знаний. Чтобы воспринять ценность или антиценность какого-то поведения (например, антиценность полигамии), нужны более высокие нравственные предпосылки, чем у других видов знания. Любой подлинной очевидности необходимы, в той или иной степени, жажда истины, терпеливое познавательное усилие и духовная гибкость. Однако знание нравственных ценностей требует гораздо большего: не только в большей мере уважения и открытости нашего духа призыву бытия и более высокого уровня соответствия объекту, но и готовности нашей воли принимать требование ценностей, каким бы оно ни было»[80].

Всё это влечёт за собой необходимость объяснения несогласованности нравственных представлений без отрицания объективности их содержания, но посредством субъективных факторов, искажающих нравственное суждение. Такие факторы могут быть преходящими и зависимыми от эмоционального состояния (усталость, гнев) либо сравнительно постоянными (отсутствие нравственной зрелости, развращённость), как бывает у наркомана или распутника, который не способен контролировать свои импульсы и, в конце концов, перестаёт отличать добро от того, что его субъективно удовлетворяет. Об этом знали уже в Античности[81].

Во всех этих случаях в большей или меньшей степени появляется «ценностная слепота», которую подробно исследовал фон Гильдебранд[82]; она напоминает, что человек в большой мере ответствен за своё нравственное знание[83].