Социология ценностей: объективность в перспективе

Мы провозгласили объективность ценностей (пока хотя бы на уровне феноменологических данных) и попытались объяснить характер их бытия. Но если ценности, будучи качествами самих предметов, объективны, то почему так много в их оценках разногласий, создающих впечатление их относительности?

Даже если аргумент несогласия, как мы еще увидим, недостаточен для последовательного обоснования релятивизма, должны быть некие причины, объясняющие такие разногласия.

На самом деле, восприятие ценностей требует определённой предрасположенности либо отдельного субъекта, либо отдельных социальных или культурных групп[84]. Это означает, что наше знание о ценностях неизбежно ограничено, фрагментарно, но прогрессивно. Понятно, что существуют субъективные, исторические и культурные обстоятельства, влияющие на восприятие ценностей. С одной стороны, сам мир ценностей так богат, что невозможно одному человеку, одному сообществу или эпохе охватить его во всей полноте. С другой стороны, данные субъекты в восприятии ценностей ограничены своими способностями и потребностями. Действительно, в каждую эпоху, у каждого народа имеются истинные ценности, но никто из них не в состоянии объять всю полноту мира ценностей. Каждый воспринимает и реализует лишь то, что ему доступно, исходя из собственной ситуации, потребностей и возможностей.

Именно конкретная ситуация определяет возможную перспективу субъекта, хотя и ограниченную, но реальную, открывающую ему мир подлинных ценностей. То есть конкретная ситуация, обусловленная знаниями, нуждами, желаниями, целями и т.п., действует в качестве основного принципа отбора в сфере объективных ценностей[85].

Поэтому, как утверждает М. Шелер[86], чтобы иметь возможность охватить всю полноту мира ценностей, необходимо объединить все перспективы, выбирая из каждой то, что специфически свойственно только ее представлению о ценностях. По мнению этого автора[87], аксиологический объективизм не только не отрицает многообразия моральных кодексов, но, напротив, требует его: объективные нормы и ценности на практике реализуются в очень разных условиях, которые и определяют расстановку приоритетов между ними. Так, например, не могут быть едиными нормы справедливости в кочевом и индустриальном обществах, но сама суть ценности при этом едина.

В плане многообразия эпох и культур всегда следует учитывать перспективу восприятия ценностей. Это, с одной стороны, позволяет избежать опасности догматизма, который путает собственную перспективу с самими объективными ценностями (человечество нередко впадало в такой догматизм, и релятивизм стал одной из форм реакции на него); с другой стороны, давая возможность подойти с позиции перспективы к одному определенному миру ценностей, открывает пути взаимодействия и взаимного дополнения различных культурных сфер. Именно «перспективизм» позволяет осознать, что культурные и исторические различия в оценках соотносятся с одним и тем же порядком ценностей, который является основой и точкой слияния всех перспектив. Таким же образом можно понять, что различные между собой культуры и эпохи не отделены друг от друга непроницаемым барьером; и даже если имеются трудности в межкультурном диалоге, взаимообогащение все равно возможно.

Итак, мы видим, что принцип перспективизма требует множественности нравственных (эстетических и т.д.) систем; он не только не отрицает нравственный объективизм, но, напротив, опирается на него.

«Перспективизм» имеет и индивидуальное значение, потому что в каждый период жизни индивидуума преобладают определенные виды ценностей. Возрастные периоды жизни человека также связаны с определенной перспективой мира ценностей.

В детстве преобладают чувственные ценности. Через ощущение удовольствия и боли новорожденный ребенок воспринимает мир в целом; для него практически единственный вариант отношений с окружающими людьми и предметами – это приятие или неприятие. Для него хорошо всё, что доставляет удовольствие. Например, он чувствует любовь матери через её тепло и ласку. В отрочестве и юности главные ценности – витальные: в этот период молодой человек совершает множество открытий, его интенсивное физическое и эмоциональное развитие делает жизненные ценности тем критерием, посредством которого он оценивает всё вокруг. Достигая зрелости, люди начинают отдавать приоритет нравственным ценностям: это время исполнения долга и различных обязанностей, трудовой деятельности, заботы о семье и т.д. Наконец, в старости главные ценности (и окончательные) – религиозные[88]. Пожилой человек, проживший свою жизнь достойным образом, познал на собственном опыте, что именно представляет ценность; он способен отличить главное от второстепенного.

Каждый из перечисленных этапов важен, и ни один из них не может быть пропущен. Каждому из них должно быть отведено свое место в жизни. Если пропустить какие-то ценности на отдельном этапе, возникнет пробел, который затем может препятствовать последующему развитию или даже блокировать его. Так, например, если маленький ребенок не получает необходимой ему родительской ласки, если он испытывает явное неприятие со стороны родителей, очень вероятно, что потом в нем появится эгоцентрический гедонизм, отражающий неосознанный протест против того, чего он был лишен в детстве. Так же происходит и со взрослыми, которые не хотят быть таковыми, а стремятся к вечной молодости, например, заботясь лишь о своем внешнем виде, потому надолго задерживаются на этапе нелепого подросткового нарциссизма.

То, что человек на каждом биографическом этапе строит свою жизнь в перспективе определенных ценностей, не означает, что он воспринимает на данном этапе только их, просто он открывается всему многообразию мира ценностей сквозь призму доминирующей перспективы.

Легко понять, что такой «биографический перспективизм» в отношении ценностей чрезвычайно важен для воспитания. Именно с позиции одновременно объективного и перспективного понимания ценностей становится очевидным, что процесс воспитания есть процесс развития свободы.