С. А. Титаренко. Специфика. Религиозной философии Н. А. Бердяева. Предисловие
Стр 1 из 28Следующая ⇒ МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНТСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ
С. А. ТИТАРЕНКО СПЕЦИФИКА РЕЛИГИОЗНОЙ ФИЛОСОФИИ Н. А. БЕРДЯЕВА Научный редактор доктор философских наук, профессор Г. В. Драч Ростов-на-Дону Издательство Ростовского университета 2006 УДК 1(470)(091) ББК 87. 3(2)6 Т 45 Печатается по решению редакционно-издательского совета и совета факультета философии и культурологии Ростовского государственного университета Рецензенты: доктор философских наук, профессор Е. В. Золотухина-Аболина, доктор философских наук, профессор Л. В. Рябова Титаренко С. А. Т 45 Специфика религиозной философии Н. А. Бердяева. — Ростов н/Д: Изд-во Рост, ун-та, 2006. - 288 с. ISBN 5-9275-0225-3 Монография посвящена исследованию ключевой области идейных исканий Н. А. Бердяева. В центре внимания автора - специфика религиозной философии великого русского мыслителя. В работе рассмотрены основы философствования Николая Александровича, прослежено взаимовлияние логики идейного поиска и жизненного мира, выявлено ядро его философии. Автор доказывает, что религиозная философия Бердяева имела гностический характер. Предназначена для специалистов в области истории русской философии, философской антропологии, религиоведения и философии культуры, аспирантов и студентов философских специальностей. „, 0301030000-70
УДК 1(470)(091) ББК 87. 3(2)6 i Титаренко С. А., 2006 » Оформление. Издательство Ростовского университета, 2006 i Макет. Издательство
Ростовского университета, 2006 Предисловие Происходящее в нашем отечестве на протяжении двух последних десятилетий изменение социального строя общества приводило к потребности выработки новых мировоззренческих парадигм. С самого начала это изменение осознавалось идеологами данной политики как возврат на новой основе - с учётом современных достижений Запада - к той социально-культурной модели, которая возникла в России начала XX в. Этим обусловливалось возвращение и бурное освещение наследия идейных вдохновителей той эпохи, в том числе и философов. Акцент делался на фигурах, которые получили признание в Европе. В русле этого интереса в наше культурное пространство пришло и наследие Бердяева. В его идеях попытались найти основание для новой мировоззренческой парадигмы. Однако не принималось во внимание то, что всякое духовное творчество многомерно, его глубина постижима лишь в проникновении в культурную ткань той эпохи, в которой оно возникло, и жизненные обстоятельства его творца. Этого сделано не было, в силу чего в наследии выявлялся лишь поверхностный смысл, который зачастую не отвечал подлинному содержанию. Как мы покажем в монографии, замысел мыслителя носил символический характер, который требовал выявления особой среды реконструкции содержания. Вот эта среда не была принята во внимание, подменяясь идейной средой интерпретатора. Произошло то, что должно было произойти. Фразы философа стали интерпретироваться в разных мировоззренческих контекстах. Противоречивость возникших таким образом точек зрения затем была оценена как непоследовательность и противоречивость самого мыслителя, и, поскольку данное состояние восприятия наследия не могло выступить основанием строительства новой мировоззренческой парадигмы, мода на Бердяева прошла. В целом, это характерно для восприятия всей традиции русской философии Серебряного века1. Сходную идею высказал один из оригинальных исследователей русской духовности С. С. Хоружий: «Казалось несомненным, что едва Россия станет свободной, она найдёт в этих текстах готовую основу для постсоветского сознания... Столь же несомненно, на базе заключённой здесь философии должен будет начаться новый подъём творческой религиозно-философской мысли. Мы знаем, что эти ожидания постиг провал... » [107, с. 141].
Именно поэтому сегодня нам так важно вновь обратиться к наследию русских философов XX в., и в частности к трудам Н. Бердяева как подлинного философского классика. Осмысление творчества Бердяева, его религиозных и философских идей, его способа мышления будит мысль современного человека, помогает противостоять прагматической и механи-
Предисловие Введение
Найдём ли мы, обращаясь к текстам, «подлинного» Бердяева? Этот вопрос остаётся открытым. Бердяев многообразен - он и общественно-политический мыслитель, и религиозный автор, и эзотерик. Не стремясь исчерпать всё богатство его наследия, мы лишь попытаемся выделить некую ведущую идейную струну метафизических и ценностных исканий автора, описать его «генеральную линию». Мы полагаем, что погружённость русской философии в разработку конкретных жизненных смыслов нашла своё яркое выражение в творчестве Бердяева. Поскольку эти смыслы носят лично-уникальный характер, они несопоставимы. Именно их решение определяет основную значимость фигуры Бердяева, и в меньшей мере её определяет заключение общих концептуальных поисков, которые носили вторичный характер, поскольку были направлены к конкретным задачам. Во вступительном обращении редколлегии научного издания «Историко-философский ежегодник 2001» к проводимому этим изданием симпозиуму «К определению специфики и актуального значения философии Николая Бердяева», как нам кажется, верно определено наиболее актуальное направление современных поисков: «Несмотря на то, что к настоящему времени имеется достаточное количество посвященных ему публикаций, сложный вопрос о специфике бердяевской философии далёк от разрешения» [97, с. 249]. Первая статья этого симпозиума «Специфика философского синтеза Н. Бердяева: общие характеристики», написанная Н. В. Мотрошиловой, выявляет в качестве одного из ключевых направлений «путь бескомпромиссной... философской религиозности и философского теологизма, которые, однако, не вписывались ни в ортодоксальную теологию и религию (будь то католицизм, православие или протестантизм), ни различные формировавшиеся тогда варианты богословия и религиозной философии» [85, с. 250]. Однако до настоящего времени поставленная так задача в полном объёме не была решена. Придя в ходе нашей исследовательско-профессиональной эволюции к указанной проблематике, мы и акцентируем внимание именно на специфичности религиозной философии Бердяева.
Автор выражает особую признательность преподавателям факультета философии и культурологи Ростовского государственного университета, создавшим творческую атмосферу, в которой проходило данное исследование. Особую признательность автор выражает профессорам Г. В. Драчу, Е. В. Золотухиной-Аболиной, Е. Я. Режабеку, В. П. Яковлеву, Б. И. Буйло, Л. В. Рябовой, А. Н. Ерыгину за добрые советы и ценные замечания в работе над книгой. Духовные искания самобытной русской философии в лице Владимира Соловьёва и его последователей - а Бердяев принадлежал к их числу, - возвысивших эту традицию до уровня мирового философского развития, были направлены на поиск путей эволюции европейской гуманистической мысли в сторону христианского мировоззрения. Но как это бывает на путях эволюции, прежние формы настолько сковывали, настолько искажали другую реальность, что она не могла выступить в своём подлинном содержании. В поисках перехода от рационалистических форм гуманизма к духовному опыту христианства мыслители этой традиции, осознанно или неосознанно, воспроизводили подходы гностической мысли и родственные ей формы духовного опыта. Это накладывалось на их христианское миропонимание, порождая противоречивость их мысли. Следует отметить, что исторически гностицизм сам выступил переходной формой мировоззрения от античного рационализма к внерациональному опыту христианства, что и являлось одной из причин того, что некоторые его подходы оказались приемлемыми для создавшейся в русской философской среде ситуации. С позиций православия, основное заблуждение гностической установки духа заключается в том, что в ней человек исключительно своими средствами, в пределах своей мысли стремится приблизиться к Богу- Реальность Божественного общения даруется свыше людям, в рамках церковной традиции стяжавшим своей жизнью совершенство своей природы, - святым и праведникам и передаётся остальным благодаря служителям Православной церкви. Русские философы полагали, что в обезбоженном гуманизмом мире они вновь повели человечество к Богу, но оказалось, что в своей философской апологетике христианства они, переходя границы философствования и вторгаясь в сферу религиозной веры, зачастую подменяли веру философствованием. Это приводило их к желанию изменять основы вероучения в соответствии со своими философскими и околофилософскими измышлениями. Свою задачу как исследователя я вижу в том, чтобы различить христианские и гностические компоненты мировоззрения Бердяева.
Герменевтическая традиция выдвинула интересный историко-философский приём, суть которого заключается в постижении наследия исходя из процесса его созидания. Для нашего исследования он имеет значительный потенциал. Один из современных вдумчивых исследователей творчества Бердяева проф. В. Визгин относит его мысль к третьей стадии философствования, определяемой им как Введение
Несмотря на взаимообусловленность исходного методологического подхода и мировоззренческой позиции, наше исследование имеет методологическую основательность в рамках современной российской историко-философской традиции. Концентрируя исследовательский интерес только на субъективности творчества мыслителя в сопоставлении со своей субъективностью, даже и принявшей православные ориентиры, невозможно выявить объективное содержание творчества философа как продукта своей эпохи, пытавшегося найти ответы на мучившие её вопросы и транслирующего в нашу эпоху полученные результаты. Перед аналогичной проблемой встал Ю. Ю. Чёрный, выразив это в монографии «Философия пола и любви Н. А. Бердяева». Этот автор, применив методологию анализа рефлектирующих систем, разви- Взедение
Введение
В бердяеведческой традиции, несмотря на то что она существует уже более ста лет, собственно религиозно-философское сознание изучено еще неполно, поскольку основное внимание уделялось либо богословским взглядам, либо философскому обоснованию темы творчества. Это произошло в силу различия исследовательских дискурсов. Исследователи исходили из того, что сфера теологии и сфера философии отличны. Поэтому, стремясь выявить позитив его мышления, они либо теологизировали Бердяева, либо исключительно философи-зировали его, не признавая значимости религиозно-философского мышления. Именно не признавая, ибо опознание этого опыта было совершено с момента выдвижения философом своего нового мировоззрения. Однако, не считая конструктивным использование данного дискурса, исследователи не подвергали его серьёзному изучению, что открывает простор для историков русской философии и культуры. Одним из первых диагностировал появление нового дискурса В. Розанов. В статье «Новая религиозно-философская концепция Бердяева» Введение
Уг 1. Зак. 378 9 Введение
В. Зеньковский, младший современник Бердяева, вышедший из одной с ним киевской религиозно-философской среды, в своей рецензии на его работу «Смысл творчества», написанной непосредственно после её публикации, выделяет две стороны мысли автора - «религиозно-пророческое ожидание откровения (что не совсем верно, поскольку Бердяев говорит не об ожидании, а извещает об этом откровении. - СТ. ) и опыт построения философии творчества» [68, с. 285]. Если первая сторона неприемлема для мыслителя как правоверного христианина - Евангельские откровения достаточны, в традиции христианства есть не только косные и устаревшие идеи, критикуемые Бердяевым за их пассивизм, но и подлинно творческие, которые осмысливают Евангельский текст в чистоте его смысла, то вторая сторона встречает его одобрение и даже дополняется размышлениями о психологии творчества. Таким образом, Зеньковский расчленяет идейный продукт Бердяева на богословский и философский элементы и, признавая значимость философского, напрочь отвергает богословский. Острой критике новые богословские взгляды Бердяева подвергнуты Вяч. Ивановым. В эволюции их отношений можно выявить следующую динамику. В более ранний, «дотворческий» период Бердяев упрекал Иванова в доминировании у того мистики над религией, при этом под религией он понимал выработанные им смысловые константы, которые на тот момент совпадали с православной доктриной. Именно совпадали, поскольку эти истины были получены не путём освоения, а путём интенсивных жизненных исканий новых смыслов, которые более подходящим образом выражались отдельными идеями некоторых православных богословских систем. Затем же, после выработки им новой концепции, в которой христианство подверглось радикальной модернизации, уже Иванов, занявший в статье «Старая или новая вера» более ортодоксальную позицию, прежде всего под влиянием Эрна, критикует с этих позиций идеи Бердяева за их отклонение от православия [70]. Иванов полагает, что в своей вере, т. е. в мистических чувствах, Бердяев остал- Введение
Воспитанник киевской школы Е. Лундберг ещё радикальнее критиковал новую концепцию Бердяева. В своей объёмной статье «Творчество и спасение» [82] он также разводит религиозное и философское содержание книги о творчестве. Оценивая философское содержание новой книги Бердяева в его критической части, направленной против популярных философских систем, довольно высоко, автор тем не менее не оставляет камня на камне от религиозных взглядов мыслителя. Он упрекает Бердяева в том, что тот выдвигает новую теорию спасения. Бердяевская претензия быть пророком, по мнению Лунд-берга, беспочвенна. Само пророчество понимается философом творчества искажённо. Пророки - глашатаи воли божьей, Бердяев же предлагает пророчествовать за Бога. Диагностируя причину заблуждений Бердяева, исследователь выявляет болезнь ученичества. Покинув область философии и перейдя в сферу религиозного творчества, мыслитель цепляется за свою ограниченную мысль и, не находя в ней достаточной опоры, ищет особых, таинственных способов постижения. Тем самым он уподобляется популярным теософам. Не став богословом, Бердяев превращается в писателя на религиозные темы. Вместо усилия и делания он ограничивается способом. Наивность и непосредственность, стремление к новизне, провозглашённые Бердяевым, являются не достоинством его творчества, а бедой. Они исключают труд духовного делания. Не находя новых религиозных фактов вовне, что позволило бы ему стать глашатаем нового откровения, Бердяев заявляет о некоем внутреннем сдвиге, который, по его мнению, и является творчеством. В этом повороте к индивидуализму Бердяев, по мнению автора статьи, вторит либеральному протестантизму, с которым вела острую полемику идеология православного возрождения, с которой не порывал сам Бердяев, даже несмотря на своё религиозное новаторство. По глубокому замечанию Лундберга, за этим сдвигом кроется личное переосмысление сущности Бога. Трансцендентный, боль- УгГ Введение
Ближайший партнёр по богословским поискам С. Булгаков, а также его единомышленник П. Флоренский, ощущая несоответствие самого религиозно-философского дискурса христианскому образу мысли, переходят к собственно богословию. Бердяев же движется в противоположном направлении, всё более углубляясь в философские спекуляции. Может быть, именно поэтому его философия и не Введение
Попав на Запад, творчество Бердяева стало рассматриваться не с позиций соответствия канонам определённых христианских конфессий, а как некий род культурного пророчества. Открытость Бердяева, его участие в экуменических сборах и готовность соотноситься с каждой религиозно-конфессиональной точкой зрения, отстаивание христианского взгляда на современный мир, а также разделение некоторых специфических принципов православия сформировали осторожное и уважительное отношение к его творчеству. Так, католический философ Маритен в своём письме к Бердяеву указывал на недопустимость приписывания Богу свойств, не выявленных Им самим в откровении1, однако не посвятил этому уклону никакой критической работы. Этот томистский философ в главе о русском православии своей книги «Примат Духовного» упрекал русскую мысль в смешении мистики, философии и религии [133], однако он не акцентировал специального внимания на Бердяеве, у которого это смешение произведено наиболее радикально. Другой католический мыслитель, К. Пфлегер, в статье с характерным названием «Православный гностицизм Бердяева» видит в гностицизме русского мыслителя не отрицательную тенденцию, а существенное свойство православия, к которому он выражает симпатию: «Но может быть, стоит принести тихие и - увы - совсем недостаточные извинения Бердяеву - христианскому гностику? Ибо если гнозис и неприемлем, во всём своём объёме, католическим сознанием, это не мешает нам поступить по справедливости с Бердяевым в его битве за оправдание христианского - и в особенности восточно-христианского гнозиса» [138, р. 355]. Именно в силу признания уникальности религиозно-философского дискурса Бердяева, но вместе с тем несовместимости его с конфессиональными взглядами авторов, в ряде западных исследований религиозная концепция Бердяева была лишь бегло реконструирована, без всяких элементов анализа и критики. Даже статья протестантского пастора Эжена Порре «Современный гностицизм: Николай Бердяев» содержала не столько критику гностической направленности, сколько реконструкцию уникальной позиции [142]. В целом же, Эжен
Введение
Более резко оценил гностический уклон мысли Бердяева Лев Шестов. Исток его он увидел в эволюции мысли исследуемого автора с позиций «теоцентризма» и «христоцентризма» на позиции «пневмо-центризма». Устанавливая связь Бердяева с немецкой мистико-фи-лософской традицией, Шестов выявляет, что духовный приоритет познания отдаётся не богооткровению, а человеческому гнозису. Бердяев тем самым становится на позиции не религиозного философа, а «учителя и философа культуры» [111, с. 434]. В своём ответе на критику сам Бердяев полемизирует с частностями, но не спорит по существу. А существо, как нам кажется, состоит в особой проблематичности раскрытия смысла у Бердяева, где истина находится в пространстве между полюсами, а отдельные работы выражают лишь временные акценты, которые затем сменяются другими. Бердяев и «хри-стоцентричен» и «пневмоцентричен» одновременно, вернее, его мысль именно и находится в напряжённом пространстве между этими позициями, что и создаёт особую сложность в её понимании. Однако стоит признать, что, несмотря на эти колебания, более интенсивно отстаивается вторая позиция, особенно в последний период творчества. Поэтому оценка критика, в конце концов, объективна. Стоит признать, что Шестов поднял глубокую проблему, охарактеризовав мысль Бердяева не в качестве теологии, а философии культуры. В своём исследовании мы разовьём это понимание. Откликаясь на растущий интерес к Бердяеву в Англии1 и видя искажённое понимание его мысли, его ученик Е. Ламперт, работавший профессором философии в Лондоне, пишет небольшую монографию, посвященную другу и учителю, в серии «Современные христианские революционеры» [131]. В ней он пытается защитить на-
следие мыслителя от неверного понимания и необъективной критики. Религиозные воззрения Бердяева здесь рассмотрены сначала как ответ на запросы русского религиозного ренессанса, а затем как предвозвестие новой духовной ситуации в Европе - Нового средневековья. Исследователь глубоко осмысливает феномен особого религиозно-философского дискурса Бердяева, отличая его от богословия и светской философии. Он подводит к мысли, что исходная интенция познания у Бердяева идёт не от Бога, что лежит в основании теологии, и не от человека, как в отвлечённой философии, а из процесса Богочеловеческого взаимодействия. Профессор Хартфордской духовной семинарии Маттью Спинка в своей монографии «Николай Бердяев. Пленник свободы» ставит задачу разъяснить основу веры русского философа, «веры, которой он жил» [146, р. 5]. В первой части работы, описывая приятия и отталкивания, а именно так исследователь видит ритм эволюции Бердяева, он подробно анализирует переход от марксизма к христианству, а во второй - рассматривает исток веры философа, который был, по его мнению, не конверсией, а просвещением
Воспользуйтесь поиском по сайту: ![]() ©2015 - 2025 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...
|