Специфика смыслотворчества 4 страница

Описывая состояние подлинного смыслотворчества, философ заявляет, что в нём исчезает трансцендентность полюсов, всё ста­новится имманентным. Это - имманентность откорректированных духовных токов. Благодаря этой имманентности преодолевается кажущийся дуализм и реализуется истинный монизм. Эта имманен­тность и есть осознание Бердяевым гомогенности своего эзотери­ческого мира, его непротиворечивости. И достигается она, как мы увидели, благодаря пневматерапии. Таким образом, пневматерапия Бердяева есть его способ самореализации в качестве эзотерика и

Часть 1. Специфика смыслотворчества

Глава 4

трансляции своего эзотерического мира. Но как только мы начина­ем говорить о трансляции путей спасения, мы с неизбежностью вторгаемся в сферу религиозных поисков, поскольку именно этой трансляцией задаётся коллективность поиска. Однако если фило­софия и эзотеризм делают акцент на личном, основывающемся на собственных способностях поиске пути к лучшему существованию, то религия есть совместное движение, в рамках некоей духовной общности. Эта общность даётся свыше как задание, идеал челове­ческих стремлений и реализуется в традиции. Ею является церковь. Эзотерический опыт допустим лишь как путь к вратам церкви, но он опасен как средство бесцельного блуждания по ней. Таким об­разом, мы полагаем, что христианский эзотеризм невозможен, он уводит человека от ответственности за судьбу человечества в мире, видя лишь иномирную перспективу. Эзотерик эсхатологичен, он стремится осуществить головокружительный скачок к концу реаль­ности. Именно поэтому даже такой праведный в жизни христианин, как Ориген, в силу своего эзотеризма - ведь именно он развил тео­рию символического истолкования Библии - в конце концов впал в ересь апокатастасиса. Придя к христианству, Бердяев, в силу не­желания расстаться с прошлым своего субъективного опыта, не смог неуклонно следовать Истине, а лишь, в соответствии со своей «бри-коляжностью», постоянно колебался между Ней и противополож­ной позицией. Мы полагаем, что субъективизм Бердяева базировал­ся на следовании идеям романтизма.

РОМАНТИЗМ БЕРДЯЕВА

Несмотря на значительную удалённость времени жизни вели­кого русского мыслителя и большой объём исследовательской ли­тературы о нём, до сих пор не достигнуто полной классификации его творчества. И вызвано это отнюдь не дебатами по поводу отне­сения комплекса его идей к одной строго определённой позиции, а как раз множественностью позиций, что допускает разнообразие классификаций и их равнозначность. А если ещё учитывать и то, что Бердяев высказывает порой прямо противоположные суждения об одном и том же - то принимая ту или иную позицию, то отвер­гая её, а также несистематичность изложения, вопрос о классифи­кации его творчества становится ещё более проблематичным. И вместе с тем одной из важнейших задач историко-философского исследования является именно классификация философского насле­дия с целью наиболее адекватной его интерпретации. Поэтому клас­сификация мировоззренческой позиции актуальна для сложившей­ся в бердяеведении ситуации. Наиболее полное выделение фило­софских тенденций Бердяева произведено у Н. В. Мотрошиловой в статье «Специфика философского синтеза Н. Бердяева» [85, с. 250-252]. После выявленной нами в предыдущей главе эзотерической тенденции мы остановимся ещё на романтизме.

В. В. Зеньковский в своей «Истории русской философии» одно­значно классифицирует Бердяева в качестве романтика. Из-за объёмности замысла этого историко-философского исследования, где творчеству Бердяева посвящено несколько разделов одной главы,, автор ограничивает аргументацию своей позиции несколькими су­щественными идеями. Он полагает, что на протяжении всего своего творчества Бердяев «был настоящим романтиком». Однако роман­тическая установка у него прикрывалась «экзистенциальными ана­лизами». Бердяев, по мнению исследователя, постоянно сосредото­чен на своих переживаниях и исканиях. В невозможности выйти за пределы самого себя, в скованности духа видит Зеньковский ключ к исследованию духовной эволюции мыслителя, его достижений и недостатков. Подводя итог своим размышлениям о значимости идей

3. Зак 378

Часть 1. Специфика смыслотворчества

Глава 4. Романтизм Бердяева

Бердяева и сетуя на то, что он не считался с традицией Православ­ной церкви, автор пишет: «Причина этого самообеспложения мыс­ли Бердяева лежала больше всего в его романтизме, в его постоян­ной готовности отбрасывать действительность (которую он считает " невыносимой обыденщиной" )» [67, с. 364]. Исходя из вышеизло­женного, можно сделать вывод, что под романтической установкой историк русской философии понимает постоянную сосредоточен­ность на личностных переживаниях и отвержение действительно­сти. Этот упрёк базируется на традиционной трактовке расши­ренного употребления термина «романтизм», существовавшей в русской философии Серебряного века. Она возникла вследствие пе­ренесения на значение термина «романтизм» определённой нега­тивной оценки исторически конкретного духовного течения -романтизма. Русские философы видели основной недостаток роман­тизма в недостижимости им выхода через личное к сверхличному, через индивидуальный духовный мир к Богу, что приводило к не­дооценке романтиками реального мира как божьего творения. Но ведь весь пафос учения Бердяева как раз и заключается в утверж­дении возможности трансцензуса, прорыва человека к Богу.

Зададимся вопросом: был ли Бердяев романтиком, и если да, то каким образом он совмещал романтические подходы с трансценди-рованием? Отвечая на него, мы предлагаем вначале установить со­циальные и идейные предпосылки возрождения идей романтизма в культурной среде, окружавшей Бердяева, затем выяснить собствен­ное отношение русского философа к романтической традиции и пос­ле этого сопоставить основные ключевые идеи романтизма со взгля­дами мыслителя.

По мнению ряда советских исследователей, в основе романти­ческой традиции лежала мировоззренческая реакция на факт бур­жуазных революций, прежде всего французской, что выразилось яв­ственней всего в апофеозе идеи творчества, а также нерешённость в полной мере во вновь возникшем обществе тех задач, под лозун­гом которых осуществлялись эти революции. Буржуазное общество не смогло достичь ни торжества свободы, ни равенства, ни брат­ства, и эта неудача выразилась в отказе от просвещенческого раци­онализма, мировоззренчески обосновывающего борьбу за эти цен­ности, и переходе к иррационализму. В конце XIX в. в силу не ре­шённых в капиталистическом обществе проблем возникает повтор­ный интерес к изучению и воспроизведению ряда иррационалис-

тических идей романтиков, что в конце концов выливается в неоро­мантическое течение, существующее уже в иной социально-куль­турной атмосфере. Если рассмотреть социальный фон, окружавший Бердяева, то и здесь факт необходимости и неизбежности револю­ционных преобразований фундировал мировоззренческий интерес к проблеме творчества как одной из центральных проблем, а пора­жение первой русской революции и катаклизмы второй способство­вали иррационализму. В данном случае справедливо марксистское убеждение, что общественное бытие определяло общественное со­знание, и добавление, что именно в период смены этого бытия воз­никает ситуация поиска новой мировоззренческой парадигмы, и в этой ситуации иррационалистические способы формирования ми­ровоззрения играют существенную роль. Указанные социальные факторы способствовали обращению философа к романтизму.

Польский исследователь Анджей Валицкий, написавший в 1964 г. блестящую монографию о славянофилах, связывает роман­тизм с консерватизмом, хотя он и не относит сюда мировоззрение русского религиозного ренессанса. С этим мы не согласны. Роман­тики под видом возвращения к истокам звали к новому, гармонич­ному миру, которого до этого никогда не было. Иллюзия золотого века была необходима как несбывшийся идеал, который как бы был и не был. Был как славные начинания прошлого, но не был - как окончательная реализованность этих начинаний. Валицкий пола­гает, что деятельность плеяды мыслителей, которой принадлежал и Бердяев, фундировалась уже не консервативной романтикой, а ис­пугом перед радикализмом революционных настроений масс. Этот взгляд далеко не нов, его вариации неоднократно высказывались ещё ортодоксальными марксистскими философами России в период пер­вой русской революции, видевшими в переходе в лагерь идеализма ряда представителей интеллигенции, стоявших ранее на марксист­ских позициях, их желание уйти от насущной потребности рево­люционной борьбы в иллюзорный мир. С этим мы также не совсем согласны. Романтизм русской интеллигенции выступал как стрем­ление к обретению традиционализма, который отсутствовал до это­го. Поскольку начиная с Петровских времён в России преобладал дух заимствования, не соответствовавший её национальным корням, романтизм и был связан с их поиском. Но это обращение в миро­воззренческом плане было творчеством нового духа, не существо­вавшего ранее, и его можно считать революционным.