 |
Личности Бердяева. И истоки мировоззрения
|
|
|
|
ЛИЧНОСТИ БЕРДЯЕВА
И ИСТОКИ МИРОВОЗЗРЕНИЯ
Всякое творческое достижение постижимо в своей глубине лишь как дело конкретной личности. Однако тайна человеческой личности непостижима до конца. И всё же можно выявить некоторые её очертания по тем следам, которые она оставляет в бытии. Для понимания философа прислушаемся к нему. Так, в докладе, сделанном на IX философском конгрессе, анализируя природу философского творчества, Бердяев высказал мысль, наиболее адекватно характеризующую специфику именно его творчества: «В философское познание философ всегда вкладывал полноту своей человеческой природы и своего человеческого существования» [37, с. 2]. Последуем этому указанию и обратимся к всматриванию в природу Бердяева. И здесь мы сталкиваемся с существенной проблемой. При пристальном рассмотрении природы любого человека, а гения, как это заметил психиатр Ч. Ломброзо в своей замечательной работе «Гениальность и помешательство», в большей мере, высвечивается некоторая аномалия. Как относиться к ней в случае с Бердяевым: как к патологии или как к неким необходимо присущим характеристикам природы гения? И если рассмотрение её в качестве патологии обесценивает значение гения и, следовательно, антикультурно по своей направленности, то и рассмотрение в качестве эталона природы приводит нас к мысли, что гениальные творения культуры являются сублимацией аномалии. Большинство историков философии просто пытаются закрыть на это глаза, вовсе обходя природную обусловленность философствования, считая, что ситуации, когда эти мотивы играют значительную роль, являются ослаблением силы философского мышления, поэтому и темы, поднятые философами в силу этого, либо просто не рассматриваются, либо приводятся в связь с другими, интеллектуальными мотивами. Мы же полагаем, что аномалия, в силу её преодоления, может придать человеческим поискам то направление, которое до этого не выбиралось, и, таким образом, является случайным побудителем творчес-
|
|
|
Глава 5. Психологические особенности личности Бердяева...
ких новаций. Поэтому мы не пытаемся уподобиться врачу, концентрирующемуся на поиске патологии, а, отталкиваясь от аномалии, будем выявлять то направление духа, которое возникает. Кроме того, аномалия может выступать сдерживающим фактором свободного поиска смысла, и это может объяснить некоторые срывы и падения философа.
Бердяев унаследовал эмоциональную неуравновешенность своих предков по отцовской линии, что было чревато возможностью перерастания в патологию. Это приводило его к крайней возбудимости, невозможности контролировать свои эмоции. Поэтому он стремился избегать факторов, воздействующих на его эмоциональность, а саму жизнь организовать как борьбу со своим эмоциональным началом. О результатах этой борьбы он откровенно писал, что в нём «задавлена лирическая стихия», а пейзаж своей души он представлял в виде «безводной пустыни со скалами». Орудием борьбы с эмоциональной стихией выступал поиск смысла, реализуемый философией. По сути дела, Бердяев сублимировал свою бурную эмоциональность в философское творчество и там пытался её подавить. В начале его философской деятельности это проявляется как попытка переведения эмоционального в рациональное. Воспринятая в раннем юношеском увлечении немецкой классикой, прежде всего Кантом, холодность отвлечённого разума и выступила здесь сдерживающим барьером от бурных эмоциональных потоков, но какова была сила этих эмоций, которая неизменно сметала всё на своём пути, заставляя Бердяева постоянно менять свои философские барьеры, перестраивать свою систему, и в конце концов привела к новым, не понятийным формам мысли!
|
|
|
В духовном развитии философа можно выявить следующую эволюцию. В молодости, когда его эмоциональный опыт был более ярок и насыщен, он больше подвергает своё мировоззрение идейной схематизации, к старости, когда страстность эмоции несколько ослабляется, а терминологический аппарат приобретает отшлифованный вид, его выраженное в тексте мировоззрение носит всё более эмоциональный характер. На смену схематизации как конструктивно-образному мышлению приходит артикуляция в слове. Эмоциональный мир теперь относится не к модели, а к слову. Поскольку осознание эмоции относит человека к факту его реального существования «тут и сейчас», то именно эмоциональность является основой экзистенциальности философствования Бердяева. Его экзистенци-
Часть 1. Специфика смыслотворчества
альность есть мировоззренчески выраженная эмоциональность1. Следовательно, экзистенциальный характер философствования, только намеченный в раннем творчестве, впоследствии занял доминирующие позиции. Именно с этим связан радикальный отказ от онтологического конструирования и переход на позиции экзистенциального философствования, произошедший у мыслителя во второй половине его творческого пути.
Гипертрофия эмоционального приводила Бердяева к коллизиям восприимчивости. Запахи окружающего вызывали в нём отвращение, и он стремился заглушить их ароматами сильных одеколонов. Цвета и формы внешних вещей приводили к чувству несовершенства. От них он стремился уйти либо в самостоятельно организованный мир своего кабинета, к которому привык, либо на природу, обстановка которой воспринималась, не без влияния природной лирики русской литературы и идей романтизма, более живой и реальной, чем мир городского быта его повседневного существования. Даже в случае, если он на миг пленялся красотой факта реального мира или наслаждением от него, пессимизм, укоренённый в борьбе с эмоцией, вызывал в нём предвосхищение мимолётности очарования, неизбежности его конца. Бердяев одержим жаждой абсолютной красоты и поэтому не может удовлетвориться никакой красотой реального мира. Мир литературного вымысла, поэзии, да и вообще любого произведения культуры, воспринимался более живым и реальным, чем окружающий мир. И вместе с тем и ему отказывалось в самоценном существовании, он допустим для философа лишь как средство наведения на собственные грёзы и фантазии. Так, Бердяев признаётся, что замыслы некоторых его книг рождались в опере или кинотеатре, а в чужих книгах он видел только то, что родилось в нём самом. Подлинно реальным казался ему только мир соб-
|
|
|
Экзистенциальный тип философствования русского мыслителя кардинальным образом отличается от европейского типа экзистенциализма, воспринявшего многие методологические процедуры у Гуссерля. Европейский экзистенциализм, в лице Хайдеггера и Сартра, следует идее очищения познания от элементов психологизма и поэтому решительно разграничивает представление и переживание, отстраняет эмоцию, пытаясь схватить именно опыт конструкции представления о переживании в понятии. Бердяев же, следуя неоромантическому духу русской философии, растворяет представление в переживании, а следовательно, пытается схватить в понятии непосредственно эмоциональный мир.
Глава 5. Психологические особенности личности Бердяева...
ственной фантазии. Николай Александрович постоянно пытался окружить себя миром фантазий и символов и этим миром отгородиться от мира окружающей действительности, могущей разбалансировать его эмоциональность. Этот вымышленный мир, поскольку он являлся результатом собственного творчества, был контролируемо эмоционально насыщен.
Но духовный мир Бердяева не оказался собранием пустых фантазий, вызванных борьбой с болезненной эмоциональностью. Современная физика вплотную подошла к открытию особой энергетической основы окружающих существ, но и ранее без специальных приборов, расширяющих параметры человеческого восприятия, эта основа была доступна некоторым людям. Эти люди обладали особым восприятием - мистическим видением. Недавно американские и французские нейрофизиологи экспериментально обнаружили пусковой механизм проявления этой способности у человека. Они изолировали подопытных от внешних раздражителей и тем самым вызывали сенсорную депривацию, т. е. прерывание потока информации, идущего в головной мозг из чувств, что приводило к появлению иной информации, не носящей коркового характера. Подобные опыты произвели российские учёные-нейрофизиологи. Философское обобщение им дал Е. Я. Режабек: «Что же стоит за погружением в мистический опыт священнобезмолвствующих с точки зрения современной науки? Вот что показали экспериментальные исследования, проведённые в лаборатории нейро- и психофизиологии Санкт-Петербургского психоневрологического НИИ им. В. М. Бехтерева проф. В. Б. Слезиным и его сотрудниками. Продолжительная молитва погружает мозг человека в особое состояние сознания, названное В. Б. Слезиным " четвёртым" (наряду с состояниями бодрствующего сознания и " медленного" и " быстрого" сна). Это состояние профессор характеризует как " полное отключение коры", когда в результате замедления ритма биотоков мозга до 3 Гц " прекращается активная мыслительная деятельность". Полное исчезновение корковых ритмов особенно отчётливо наблюдалось у молодых послушников Адександро-Невской лавры, которые долгие часы проводили в непрерывной Иисусовой молитве. Когда испытуемыми становились православные и католические священники, служители Аллаха, наблюдался тот же эффект. Эти опыты говорят о том, что высокая степень сосредоточенности на Потустороннем имеет терапевтический эффект. У многих людей после молитвы улучшается ду-
|
|
|
Часть 1. Специфика смыслотворчества
шевное состояние, сходят на нет симптомы тяжелейших заболеваний. Очевидно, всепоглощающая сосредоточенность сознания на Нетленном перекрывает канал связи человека с внешним миром. Отказ от всего, что наполняет сознание в мирской жизни, приводит к разрыву связей человека с окружающими вещами, в том числе связей патологических, сверхстрессовых. Отсюда терапевтический эффект. Молитвенное бдение способствует профилактике душевных заболеваний. Да, это так» [91, с. 249-250]. Можно предположить, что аналогичное происходило с Бердяевым в силу его установки на сдерживание факторов воздействия на эмоциональный мир. Таким образом, не особая сила чувств и эмоций, а именно выработанные механизмы их сдерживания приводили к раскрытию в личности Бердяева особой потенции - мистического видения.
|
|
|
Сам Бердяев, однако, осознавал исток этой своей способности прямо противоположным образом. В созвучии с Соловьёвым, мыслившим эту тему в духе романтизма и считавшим, что мистический опыт является увеличенным по интенсивности художественным опытом, т. е. опытом переживаний, Бердяев полагал, что мистическое видение возникает в переживании и хотя и не исчерпывается им, но всё-таки родственно ему. Поэтому и оно подвергалось сдерживанию. Так, в юности философ испугался и отверг мистические медитации, которыми занимался его брат, да и впоследствии ряд феноменов мистического опыта, проявленных некоторыми из окружавших его людей, были отвергнуты им из-за бесконтрольности и произвольности их медитативных практик. Отсутствие контроля было чревато, по мнению мыслителя, диссоциацией человеческой личности. И в этом Бердяев прав. Однако он не всегда вырабатывает адекватные формы этого контроля и часто переводит данные своего мистического опыта в рациональные конструкции. Здесь, как нам кажется, заложен коренной исток всех провалов и заблуждений Бердяева. Правильно описывая характер мистического опыта в силу личной сопричастности ему, Бердяев вместе с тем неверно его оценивает по аналогии с опытом переживаний, а отсюда и зачастую организовывает его старыми мыслительными средствами, понятиями, выработанными человечеством в анализе даже не переживаний1, которым адекватно художественно-образное, эмоционально-ценно-
Бердяев вслед за романтиками пытается подводить под понятие не представление, а лежащее в его основе переживание.
Глаза 5. Психологические особенности личности Бердяева...
стное мышление, а представлений. И хотя характер нового опыта выявлял ограниченность этих средств, в силу чего и сам Бердяев предлагал рассматривать понятия как символы, лишь отражающие подлинную реальность, но не выражающие её, неадекватные мыслительные конструкции искажали содержащийся в них материал мистического.
Вначале это проявлялось в требовании относить данные мистического опыта к неким духовным центрам, знание о которых обретается вне самого непосредственного опыта. Эти центры интерпретировались в духе неолейбницианских идей Тейхмюллера, Козлова и Лопатина как духовные монады или субстанции, имеющие смысловую природу. Впоследствии из обращённости в сторону христианства рождается новая версия, которая в процессе духовной эволюции постепенно вытесняет первую, а с момента отказа от онтологизма и полностью замещает её. Данные мистического опыта должны быть согласованы с некоторыми догматами, которые являются актами личного осознания опыта богообщения, достигнутого в рамках христианства. Сами догматы выступают для Бердяева относительными этапами осознания, и они сменяются новыми, более углублёнными догматами, приобретёнными в постоянной ориентации. Постоянство ориентации - следование некоторым установкам. Эти установки, да-да, именно установки, а не ценности или идеи: бог, дух и свобода. Установка «бог» Бердяева - не Бог Библии и откровения, а устремлённость к той сущности, которая необходима росту личности, установка «дух» - не Святой Дух, а сфера роста личности, «свобода» - не свобода человеческой воли, а некое метафизическое начало, присущее человеку и выступающее источником роста потенциала личности, делающее его соравным Богу. Таким образом, базовые установки исключительно содействуют совершенствованию личности, причём то, что ведёт к этому, должно быть осознано и принято лишь самой этой личностью, поскольку ничто не может быть навязано ей извне. Можно сказать, что Бердяев занимает позицию трансцендентного эгоизма, которая вытекает из его рационализации мистического опыта. В целом данная позиция воспроизводит дух гностицизма. И хотя философ в своих работах неоднократно подвергал критике гностические концепции за их рационализм, сам он не смог избежать этого рационализма до конца, поскольку не отказался от мышления в понятиях, даже воспринимая их как символы. Как следствие, и это типично для представителей гностицизма, Бердяев ра-
Часть 1. Специфика смыслотворчества
створяет жизненный мир своей личности в своём мировоззрении. Отсюда и указание на наличие в своей личности многого чуждого ей, с которым необходимо вести постоянную борьбу, подчёркивание многопланности личности, в которой некоторые планы не имеют решающего значения, признание болезненности своих душевных проявлений при абсолютном здоровье духа.
Существовало одно наиболее сильное переживание, преследовавшее философа всю жизнь, в процессе подавления которого он наиболее радикально впал в гностический уклон. В детстве Бердяев пережил тяжёлое заболевание энцефалитом, которое на год приковало его к постели и оставило после себя частые кошмары во сне, сопровождавшиеся удушьем, основным содержанием которых были провалы в бездну1. Философ пытался сдерживать данное эмоциональное состояние, а значит, по его методике сдерживания, он должен был переводить его в понятийную конструкцию. Её он встретил у Бёме. Бердяев увидел в идее Ungrund (Безосновного) и рождающегося из него света мистическое обоснование его собственных провалов в бездну и попыток вырваться из неё. Так собственное патологическое состояние гипостазировалось в онтологическую пер-восущность. Именно это объясняет то, что концептуальное рассмотрение бездны у Бёме, как и во всей немецкой мистике, отлично от выражаемого Бердяевым с 1930 г. Ungrund Бёме есть начало в самом Божестве, оно возникает вследствие рационализации им Божественной сущности с целью объяснения происхождения зла. Рационализируя Божественную тайну, Бёме лишь начинает следование духу гностицизма, он не доходит в нём до конца - до признания второго, абсолютно независимого от Бога начала, которое является источником мира. Бердяев заходит значительно дальше. Его Бездна, декларативно принятая в качестве мыслительного концепта с аналогичной Бёме целью, в конце концов, не была Божественной, ведь Бердяев не мог утверждать, что и Богу присущи провалы в Бездну, ведь в этом случае Он не сможет стать спасителем, а будет лишь соратником по несчастью. Хотя на одном из этапов, в начальный период эмиграции, у него намечалась такая тенденция рассмотрения, но она была преодолена. Однако поскольку его концептуализация не приводила к ослаблению страданий, - его идея Бога не при-
Поэтому в жизни Бердяев избегал опоры на всё мягкое, он боялся мягких кресел, диванов, кроватей.
Глава 5. Психологические особенности личности Бердяева...
водила к уходу от края Бездны, её он постулировал в качестве равноценного Богу начала, хотя и отказывал в рациональной реконструкции данного дуализма, полагая, что он замиряется в апофати-ческом монизме. Возведённая в ранг рядоположенности с Богом в обработке опыта мистической медитации, она порождала дьявольский соблазн человеческой гордыни и своеволия. Именно начало Бездны, заключённое в человеке, дистанцировало его от Бога, заставляя выявлять свою инаковостъ. Именно оно обосновывало мотив зависимости Бога от человека, а следовательно, и его несовершенства, поскольку-то Бог этого начала не имеет и нуждается в помощи человека для приобщения к нему. Оно являлось нетварной составляющей человека. Это в комплексе привело Бердяева к идее перехода творческой роли от Бога к человеку, а следовательно, и к будущему фактическому неравенству их. Здесь, по сути дела, Бердяев заходит куда дальше гностицизма. Ведь вторым самостоятельным началом оказывается не Иалдаваоф, незаконнорождённый сын дочери Бога, прототип Дьявола, а человек. И конечной целью человека тут является не устранение власти этого начала в следовании Богу, а, наоборот, раскрытие и реализация его самостоятельной сущности, в чём можно усмотреть мотивы, созвучные гордыне первого ангела. Во второй и третьей главах третьей части мы покажем, как Бердяев пытался вписать свою новацию в христианство и почему это у него не вышло. В целом же, Бердяева можно представить как такую личность, которая резко ощутила трагизм своего существования, но не смогла благостно принять вытекающих из него страданий и пыталась всячески отгородиться от них путём создания рациональных конструкций, что приводило к дьявольским соблазнам. Но всё же натура Бердяева была богаче этой установки. Поэтому-то философ неоднократно указывает, что его жизнь была наполнена не только идеями, но и событиями, он не жил «жизнью метафизика», и настаивает, что испытал полноту жизненных ощущений. Не была искажена до конца и мистическая информация. Философ проявил опыт жизни своей личности как опыт поиска неких новых форм мысли, хотя, не всегда выдерживая необходимой высоты уровня этих форм, впадал в классическое рационализаторство. Именно мистический опыт и приводил к созданию особых форм мысли, сочетающих в себе элементы образа и понятия, позволявших схватить энергетическую полноту. Их мы назвали протоформами мысли. Протоформич-ность мышления - новое организующее начало внутреннего мира
Часть 1. Специфика смыслотворчества
Бердяева. Именно благодаря ему философ не был окончательно чужд идеям христианской религии. Отношение Бердяева к окружающему миру двойственно. С одной стороны, он, пытаясь осуществить скачок из мира своих медитаций в реальный мир, переводя без всяких опосредствующих звеньев иррациональный опыт в рациональные конструкции и не достигая этого, с пафосом обнаруживал несоответствие своего мира и мира внешнего. Любую действительность, любую жизненную встречу он погружал в перспективу построения личных смыслов и, не встречая в самой действительности соответствия лично ожидаемым идеалам, - отвергал и разоблачал её, вёл с ней бескомпромиссную борьбу. Это вылилось в радикализм мироотрицания Бердяева. Поскольку всякая действительность обладает некоторыми формами своей самоорганизации, которые-то и определяют её характер, борьба Бердяева была направлена в первую очередь именно против этих форм. В этом проявлялся особый тип его радикализма -анархический. С другой стороны, Бердяев приходит к осознанию посредством протоформ мысли независимой духовной составляющей субъектов мира и признаёт необходимость направляющих к ней ориентиров человеческого существования. Он считает, что в своём внутреннем мире личность должна руководствоваться творчески-этическим отношением к действительности, самоценной по своему существу. Этика для Бердяева выступает осознанием нравственного опыта личности как выработки смысла и ценности человеческой жизни, ориентированной на преображение мира, раскрытие его подлинного совершенства. Таким образом, гностическое мироотрицание сдерживалось противоположным началом, а именно творческой этикой, которая была близка духу христианства. Однако гностицизм Бердяева всё же превалировал над его христианством. И творческая этика оказалась у него, в конце концов, лишь преходящей формой человеческой ориентации, связанной с жизнью в ограниченных условиях нашего существования. Философ полагал, что высшая ценность нравственной жизни - добро - не конечный ориентир человеческого существования, выше красота, а красота и есть то, что именно человек должен внести в мировые субъекты. Творческая этика перерождалась тем самым в культ человеческого творчества как такового, что перерастало в культ творца. Философ определённо занимает позицию «по ту сторону добра и зла», но эта «та сторона» определялась не Божественным откровением, а человеческим волеизъявлением. Бердяев не видит необходимости стяжания для творчества Божьей
Глава 5. Психологические особенности личности Бердяева...
благодати. Это заблуждение базировалось у него на гордыне личной богоизбранности. Считая, что Божественное наитие посещает его само по себе в силу уникальности его природы, поэтому без всяких усилий с её стороны, он из-за неподготовленности своей природы зачастую терял возможность различения духов, иногда принимая низ за верх. Такое чувство гордыни характерно для большинства гностиков, полагавших, что вследствие высшей качественности своей природы они способны достичь высших результатов своей жизни без всяких предварительных усилий. Конечно, благодать она на то и благодать, чтобы быть дарована по Божественному изволению, но её восприятие зависит от личных нравственных усилий, нацеленных на преображение своей природы.
Нельзя не отметить, что мистико-религиозная позиция Бердяева выражает некую подсознательную структуру, имеющую надындивидуальный характер. Юнг полагал, что в психике народов присутствуют некоторые архетипы, структурирующие её деятельность. Не вдаваясь в дискуссию по этому вопросу, сделаем сходное предположение. В психике аристократического сословия также сложился некий архетип, определяющий её проявления. Оставив в стороне изучение его природы, рассмотрим его выявление. Архетип рыцаря - образ полновластного первородного владыки своей территории, расположенной вокруг замка. Рыцарь признаёт внешний приоритет короля, участвуя с другими рыцарями в общих войнах против его врагов и отдавая ему почести личного уважения, однако не признаёт его прав на непосредственное управление своей территорией. Мистико-религиозная ориентация Бердяева, имевшего аристократическую родословную из двух миров - Запада и Востока1, выражает созвучный архетип. Признавая приоритет Божественной реальности и объединяясь под этими знамёнами для борьбы с противостоящими Ей реалиями, Бердяев всё же требует свободной самостоятельности собственной духовной территории, допуская лишь внешне укрепляющую помощь, исходя из подтверждения первородства своих духовных прав.
По материнской линии его род восходит к французской рыцарской династии Шуазель, по отцовской - объединение родов татарского хана Курдаши и высшей русской аристократической крови. Сюда же нужно прибавить и то, что дед Бердяева был донским атаманом, отличившимся своей защитой казацкой вольницы и самостоятельности казачьего управления.
Часть 1. Специфика смыслотворчества
С описанным несколько выше отношением Бердяева к окружающему миру тесно связан и социальный темперамент философа, вернее, он являлся одной из проекций отношения к внешнему миру, бывшего в большей мере гностическим, чем христианским. Чувство чуждости миру проецировалось в ощущение одиночества среди людей и в стремление утвердить исключительность своего «я», радикализм -в революционаризм, анархизм - в постоянное столкновение с любыми организациями и группами, даже теми, которые создавались для отстаивания созвучных ему идей, гордыня богоизбранности - в пропаганду аристократизма людей духа. Можно заметить, что периоды бурной отнесённости к социальной жизни сопровождались у Бердяева снижением его творческого философского потенциала. Так, мыслитель сам низко оценивает свои творческие периоды времени первой и второй русских революций, но ведь именно они и являлись периодами его наибольшей публичной активности. Гностицизм, лежавший в основании публичной активности философа, из-за своей нереализуемости в жизни делал бесплодной его духовную активность, ослаблял его творчество. И вместе с тем его пафос отрицания играл здесь и социально прогрессивную роль. Прежде всего это выражалось в обличении зла и неправды окружавшей его социальной действительности. Философ разоблачал ложное добро большевизма и контрреволюции, фашизма и капитализма, исторической христианской церкви и её хулителей и врагов.
Оценивая в целом роль природной составляющей в формировании основ мировоззрения Бердяева и его религиозно-философской позиции, необходимо отметить, что именно больная эмоциональность, врачуемая с помощью традиционного гуманистического снадобья - человеческого разума и поэтому не смирённая аскетизмом христианских практик, приводила, с одной стороны, к радикальному гностическому мироотрицанию, и с другой - к ложному богоискательству и богостроительству. Однако именно мистические видения, зачастую стихийно, поскольку самовластно, иногда без направляющего начала истинной религии как единственного условия подлинной инициации, наводили мыслителя на важные для христианства идеи и откровения. В результате наследие Бердяева имеет особую значимость для диалектики православной мысли. Важно отметить, что мысль философа не развивалась во вневременном пространстве мыслителя-одиночки, она дышала атмосферой эпохи кризиса основ европейской цивилизации и гуманизма и заражалась
Глава 5. Психологические особенности личности Бердяева...
свойственными ей болезнями. Поэтому наиболее ценными нам представляются моменты излечения, идущие из глубины личных прозрений, ценна у Бердяева его отрицательная реакция на среду. В эпоху декаданса и дегуманизации в силу своего радикализма преодоления философ выступил глашатаем нового возрождения и нового гуманизма.
Проведённый анализ влияния природных характеристик на образ философствования ставит перед необходимостью выбора особого угла зрения на духовную эволюцию философа, а именно: видение её как корреляции жизненного мира и творческого поиска. Обобщив наше видение специфики русской философии, мы пришли к заключению, что начиная с древнегреческой эпохи мысли, рационалистической по преобладающим в ней тенденциям, философы Европы руководствовались требованием подчинения своих жизненных устремлений выработанным ими идеям. Эта тенденция была усилена в эпоху религиозного секуляризма. Жизнь при данной установке погружается в мысль, теряет свою эмоциональную составляющую. Эзотерическая философская мысль Европы как её альтер эго зачастую являлась вывернутым наизнанку рационализмом и также в своей преобладающей тенденции сводила жизнь к становлению мировоззрения. Познание, отвлечённое от полноты реальной жизни, обрекало его творцов на жизнь в познании. Это - характерная черта философствующей личности Европы, полагающей, что смысл её жизни достижим только личным дерзновением, без благодатной помощи свыше. Данное дерзновение поглощает всю энергию жизни, замещая её полноту миром отвлечённых смыслов.
В понимании жизненного образа философа дух русской философской традиции к началу XX в. оказался на перепутье. С одной стороны, он отталкивался от идей восточных отцов христианской церкви, которые стремились не к знанию, а к мудрости, достижимой путём концентрации не только разума, а всех духовных сил, вместилищем которых является душа человека. Поэтому в русской традиции развито интегральное понимание жизни человека, ориентированной на проявленность всей полноты человеческих свойств и способностей. Исходя из этого, философствование становилось одной из функций жизни, из неё рождалось и её обосновывало. Не жизнь растворялась в философствовании, а философствование в жизни. Но с этим связано и отсутствие сугубо философской устремлённости, стремление объединить философское и не-
4. Зак. 378
Часть 1. Специфика смыслотворчестоа
философское знание в целостный конструкт мировоззрения, носящего нефилософский характер. В русской культуре не было нацеленности на интенсивность собственно философских поисков также из-за слабости философской академической традиции, вызванной существовавшим в середине XIX в. запретом царского режима на преподавание философии в университетах. После разрешения преподавания данной дисциплины в конце ХК в. и придания философу профессионального общественного статуса ориентированная на Европу культурная мысль России, чувствуя большую разработанность философского знания на Западе, попыталась перенять и его стандарт образа жизни философа. Именно европейское понимание философского призвания как профессии, которой человек посвящает всю свою жизнь, стало другой стороной эталона образа жизни русского философа. Русские философы Серебряного века пытались соединить две указанные тенденции - жить в философии всей полнотой своей жизни - не только разума, но и её стремлений и чувств. В русле этого устремления протекала и мысль Бердяева. Однако у него произошло смешение разнородных областей вследствие процессов синкретизации, их содержание приобрело превращенный характер. Энергия полноты жизни подавлялась философией, а философия теряла свой характер классической строгости и спокойствия, будучи взрываема изнутри жизненными импульсами. Поэтому-то Бердяев признал в «Самопознании», что не жил жизнью метафизика, а в основе философских построений крупных философов он видел жизнь эмоций. Это и придаёт эволюции мысли Бердяева нелинейный характер, где внутренняя логика поиска смысла, характерная для философского развития, переориентируется жизненными импульсами.
Часть 2
|
|
|
