Н. Бердяев: между гностицизмом и христианством

Глава 3

Н. БЕРДЯЕВ: МЕЖДУ ГНОСТИЦИЗМОМ И ХРИСТИАНСТВОМ

1. Постановка темы

В свете выявленного нами принципа «бриколяж» можно пред­ставить религиозный поиск Бердяева как движущийся между смыс­ловыми полями гностицизма и христианства. Если идентификация направленности Бердяева в сторону христианства не вызывает со­мнения, поскольку совпадает с постоянными самоопределениями, то идентификация другой направленности требует прояснений. Ис­следователь православной святоотеческой традиции Л. Карсавин различает лжеименный гнозис и христианский, что представляет возможность отнесения Бердяева к христианской версии гнозиса. В этом русле немецкий теолог Пфлегер считает гнозис Бердяева православным, к чему с оговорками склоняется и Порре. Сам Бер­дяев признавался, что в силу сочувствия его христианской социо­логии «прощали " гностические", как любили говорить, уклоны моей религиозной философии» [29, с. 264]. Бердяев осознавал свою дис­танцию с православным мировоззрением: «Между тем западные хри­стиане, особенно первое время наших встреч, воспринимали мою мысль как типически православную мысль, почти как голос церк­ви. Это недоразумение меня очень стесняло, и я старался его рас­сеять» [29, с. 262]. Однако в своей позиции он считал себя рус­ским христианским философом. Шестов и Евлампиев идут дальше и считают Бердяева последователем новейшего гностицизма, иду­щего через Шеллинга от Бёме. Рассмотрим эту проблему.

Сам Бердяев, определяя себя в качестве христианского гности­ка типа Оригена, что ему, по его личному выражению, ближе, чем ортодоксальная позиция, постоянно критикует идеи гностицизма. Однако в истоке древнего гностицизма он видит глубокую мораль­ную озабоченность злом мира, что родственно ему. Более того, из освоения идей гностицизма перед созданием отправной работы «Смысл творчества», где ключевую роль сыграла работа о гности-

Глава 3. Н. Бердяев: между гностицизмом и христианством

ках Юлии Данзас, писавшей под псевдонимом Юрий Николаев, «В по­исках за божеством» [87], Бердяев пришёл к мысли, что в традици­онное христианство вошли идеи, полученные из мистического опыта первохристиан, бывших в большей части гностиками. Данзас пи­сала: «То было течение христианства, наиболее отдалённое от ев­рейства» [87, с. 162]. Основу же еврейских привнесений она виде­ла в социализации религии. Отсюда Бердяев сделал далеко идущий вывод о том, что мистика лежит в основании подлинного религиоз­ного опыта, не подвергшегося приспособлению к ограниченным ус­ловиям социальной среды. Философ ожидал возрождения религи­озного опыта в мистическом экстазе, корни которого он увидел у первохристиан, не отделявшихся им от гностиков. Поэтому он и кри­тикует лишь рациональные проекции гностических идей, не затра­гивая их мистического опыта по существу.

2. Безосновное: полюс гностицизма

Бердяев постоянно использует в своих текстах термин «гнозис». Особенно ярко это прослеживается в его ключевой работе «Смысл творчества». Это, а также целый ряд совпадений важнейших тем гно­стицизма и персонализма Бердяева, что мы проанализируем в дан­ном параграфе в дальнейшем, обосновывает наше предположение о рассмотрении Безосновного в свете обращения к гностицизму. По­чему же самим философом нигде не указывалось на это? Мы счита­ем, что отсутствие указаний вызвано боязнью критики со стороны христианской общественности за опору на источники, историчес­ки обличённые как еретические. Впрочем, многие русские религи­озные философы его поколения воспроизводили некоторые гности­ческие идеи, не признаваясь в этом. Взять хотя бы софиологов, ос­новывающих свои новации на постижении вселенской мудрости -Софии. София - центральный персонаж гностических мифов, и вме­сте с тем русская религиозная мысль активно пыталась её вписать в христианский контекст. В случае с Бердяевым всё намного слож­нее. Ведь он посягнул на свойства Всевышнего: Бог - не первосущ-ность. Оставалось указать на гностический источник этой идеи, и можно было открыто признавать себя противником христиан.

Зачатки концепции Безосновного можно встретить в древнегре­ческой идее Хаоса. Хаос - подоснова, из которой рождается первый Бог. Она сохраняет своё значение и в последующем, предшествуя лю-

Часть 3. Теология культуры

бой перемене в мире как свободная игра сил, проявляясь в качестве освобождающей деструкции старого и роста потенции. Однако воз­никшие из него интенции не противостоят Божеству. В. русской куль­туре эту тенденцию вслед за немецкими романтиками актуализиро­вал Тютчев, а в окружении Бердяева - Гершензон в своей работе «Гольфстрим». Гностицизм сирийского и александрийского типов су­щественно преобразовывает эту теогоническую картину, внося мо­тивы противостояния. Особенно ярко это прослеживается у Симона Волхва. В его учении мир тьмы, или материи, не изначально предпо­лагал противопоставление первичному бытию, но этот дуализм су­ществующей реальности происходит из внутреннего процесса внут­ри самого Божества. Один корень - бездонная Тишина, предсуществу-ющая беспредельная сила, пребывающая в одиночестве. Она приво­дит в движение сама себя и предполагает определённый аспект при повороте к размышлению (Нус, или разум), из которого происходит мысль. Разум - мужской принцип. Мысль - женский. Разум - отец, он является высшим принципом. Мысль - порождающий низший принцип. Порождение описывается как ниспадение. Таким образом, реализация низшего принципа приводит к возникновению материаль­ного мира, ущербного в своём существовании [71, с. 115-123]. Лю­бопытно, что в сжатом виде эту раннегностическую концепцию хао­са реконструирует в своей работе об отцах православной церкви Кар­савин, с которым тесно контактировал Бердяев. Но сам Бердяев ни­где не указывает на свою зависимость от этих взглядов, ссылаясь в качестве их основания на Бёме. Однако доктрина Бёме преобразует гностические идеи, пытаясь объединить их с монотеизмом Библии, особенно Ветхого Завета и каббалы. Безосновное (Ungmnd) являет­ся бездонной глубиной самого Бога, оно не выступает в качестве са­мостоятельной сущности. Однако у Бердяева не так. Он преобразует бёмеанский миф, и, что любопытно, спустя некоторое время после указанной работы Карсавина. Для прояснения замысла Бердяева очень ценно наблюдение целого ряда западных исследователей, вы­являвших, что русский философ соединяет в себе восточные и запад­ные мотивы. Это наталкивает нас на прояснение того контекста Вос­тока, который существовал в культуре дореволюционной России, где происходило становление мыслителя. В трудах близко общавшегося с Бердяевым А. Белого можно выявить, что здесь Восток - не только Восток индийской йогической традиции, но и Восток в интерпрета­ции теософов, от Блаватской до Безант. Как нам думается, личные

Глава 3. Н. Бердяев: между гностицизмом и христианством

указания Бердяева на единство всех мистик тесно связаны именно с названными источниками, и прежде всего с тем, что он был глубоко знаком с опытом Блаватской по синтезу науки и мистики. Ею была сделана попытка объединения восточных традиций с иудаизмом и христианством. В «Тайной доктрине» она писала, что истоком теого­нии на востоке и у Гесиода выступает непознаваемое Ничто, из кото­рого возникает Творец, соотносимый с творением. Она усматривала женственные характеристики этого Ничто. Теософ также установи­ла, что «в Оккультизме, как и Каббале, имеется три вида света. 1) Аб­страктный и Абсолютный Свет, который есть Тьма; 2) Свет Проявлен-ного-Непроявленного, называемый некоторыми Логосом; и 3) Свет последнего, отображённый в Дхиан-Коганах, меньших Логосах - Эло-гим коллективно, которые, в свою очередь, изливают его в Объектив­ную Вселенную» [51, с. 51]. Однако это совпадает с гностическим мифом. Пассажи Бердяева относительно символов света и тьмы со­звучны. О личных самоощущениях он сообщает, что боялся сумерек как переходного состояния от света к тьме. О своём творческом про­цессе он говорил как о просветлении тьмы, из которой является яс­ность смысла, а о своей исторической эпохе - как эпохе тьмы, новом средневековье. Но наиболее содержательным для мировоззренческого анализа является пассаж из введения к «Смыслу творчества»: «Не во тьме мы поднимаемся по лестнице познания. Научное познание под­нимается по тёмной лестнице и освещает постепенно каждую сту­пень. Оно не знает, к чему придёт на вершине лестницы, в нём нет солнечного света, смысла, Логоса, освещающего путь сверху. Но в под­линном высшем гнозисе есть изначальное откровение смысла, сол­нечный свет, падающий сверху на лестницу познания. Гнозис есть изначальное осмысливание, в нём есть мужественная активность Ло­госа. Современная душа всё ещё страдает светобоязнью. Тёмными ко­ридорами шла душа через бессветную науку и пришла к бессветной мистике. Мистическое возрождение чувствует себя входящим в ноч­ную эпоху. Ночная эпоха женственна, а не мужественна, в ней нет солнечности» [32, с. 42]. Сопоставив модель Блаватской и Бердяева, можно предположить, что Бердяев признаёт три состояния света: 1) ограниченный дробный логос, или наука, 2) мужественный свет, или Логос, и 3) женственная темнота Ничто. Он видит, что мисти­ческое возрождение, а именно к нему он и относит Блаватскую, по­шло по пути третьего состояния света, в то время как он настаивает на втором. Исходя из установленного нами принципа «бриколяж», мы

Часть 3. Теология культуры

можем предположить, что воспроизведённый Блаватской гностичес­кий миф он располагал на отрицательном полюсе, но, отторгая его, не отрицал концептуальной модели, а лишь занимал в ней особую позицию, указывая на свою устремлённость к Логосу. Он как бы пе­реориентирует акценты, занимая христианское положение в нехри­стианской системе. Рассмотрим те концептуальные картины данно­го мифосимвола, которые он развивает в ходе своей эволюции, и со­поставим с гностической моделью.

Уже в работах 1905 г. Бердяев говорит, что мир является продук­том божественной истории, раздвоением самого Бога [34, с. 353]. Эта версия проходит сквозной нитью через все работы философа. Своей окончательной завершённости она достигает в 1911 г. Безосновное -абсолютная потенция - приходит в движение, и является Абсолют, про­тивостоящий этому же Безосновному. И хотя до 1930 г. Бердяев опре­деляет Безосновное всего лишь как глубину Абсолюта, ложно ассоци­ируя этот взгляд с трактовкой Абсолюта у Дионисия Ареопагита, и только с указанного времени, в статье о Бёме, выносит его вовне, всё же и в первом и втором случае ход поиска смыслов начинается не с Бога-Творца, а с Безосновного. Божественная история в дальнейшем описывается как история взаимодействий Безосновного и явленного Абсолюта. Материальный мир - одна из реализаций Безосновного. В этом мифе мы можем выявить как значительное совпадение концеп­ций гностицизма и Бердяева, так и незначительные отличия. И в опи­санной версии гностицизма, и у Бердяева исходной точкой оказывает­ся абсолютная потенция, которая проявляет из себя Абсолют. Но если в гностицизме вторая сущность, противостоящая Абсолюту, возникает также из первоначала, то у Бердяева само это первоначало и оказыва­ется второй сущностью, противостоящей Абсолюту. И в этом влияние Бёме, который полагал, что Бог, сотворивший природу, соотносится с ней как с противосущностью.

Для чего понадобилось Бердяеву введение Безосновного в каче­стве первоначала? Именно таким образом он объяснял автономию человеческого творчества, возможность такого результата, который бы превышал потенцию, заложенную в человека Богом. А тем самым философ увеличивал значимость человеческого существа. Человек, по его мнению, имеет происхождение от двух природ - Бога и Безос­новного. Именно Безосновное повышало статус человека до статуса Бога, ведь сам Бог происходил из Безосновного. Путём введения Без­основного в качестве первоначала философ утверждал человека, но

Глаза 3. Н. Бердяев: между гностицизмом и христианством

тем самым он умашш Бога. Философ осознавал, что он вступал в ра­дикальное противоречие с христианством и поэтому искал оправда­ния своей позиции, исходя из христианских установок. Обращения к противоположному полюсу также требовала и логика раскрытия смысла, которую мы обозначили как принцип «бриколяж».

⇐ Предыдущая14151617181920212223Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: