Закон, вера, король.. Мир чиновников

Закон, вера, король...

Социальными инженерами руководила вера в будущее, и они старались передать окружающим эту веру. Учитель Мо говорил лю­дям о воле Неба, апостолы — о царствии Божием, кадии — о за­поведях Аллаха. Моизм, христианство или ислам были лишь различ­ными воплощениями Великой Мечты, веры в будущее. Вера в будущее сливалась с верой в пророков, предсказавших это будущее, и с верой в богов, охранявших его. Воодушевленные верой люди были готовы к подвигам и к мученичеству, тысячи и тысячи верующих могли взяться за руки и перед лицом врага запеть: «Господь — наша сила», — как французские гугеноты в битве при Кутра. Вера объединяла народ вокруг идеи совершенного государства, и единый народ был воистину непобедим. Единство — это было главное. «Один король, один закон, одна вера», — таков был лозунг французской монархии.

Закон, вера, король... — в этой формуле слились воедино три начала Империи-Левиафана. Закон отождествляли с разумной сис­темой государственного регулирования и с социальной справедли­востью. Вера объединяла народ и обеспечивала его покорность за­кону. Король был живым символом веры и закона, «живым законом». Государь и стоявшие вокруг него министры были призваны следить за правильным функционированием всех органов-сословий Левиафана, поддерживать государственную дисциплину и устранять появляющиеся неполадки. Государь стоял высоко над классами, сословиями и кастами, он был верховным арбитром, регулировавшим их взаимодействие посредством законов. От монарха зависела жизнь и смерть огромного организма, поэтому он не был связан в своих действиях ничем, кроме веры. Глава Левиафана был абсолютным монархом, высочайшим императором и Земным Богом — «Хуанди». Китайское божество земли называлось «Дихуан»; «Хуанди» получалось отсюда простой перестановкой

иероглифов. Цзы Чань превратился в Земного Бога, в высочайшего императора Цинь Ши-хуанди.

Цинь Ши-хуанди мог все. По существу, он не был уже человеком: он был богом. Все люди были действительно равны перед ним, как перед богом: одинаково равны и одинаково ничтожны. Начиная с Цинь Ши-хуанди, Земной Бог стал отождествляться с Левиафаном; безликий колосс приобрел лицо человека-бога. Что бы ни скрывалось за этим лицом, с этой поры император стал символом Китая. Его считали одновременно отцом и матерью нации и по годам его прав­ления вели летоисчисление. Императорские указы заканчивались формулой: «Всяк да повинуется со страхом и трепетом! » — и дей­ствительно, повиновение подданных было безусловным и абсолют­ным.

В обмен на это повиновение теоретики Левиафана требовали от­правителя лишь одного — мудрости. «Только совершенномудрый, управляя государством, способен сосредоточить в своих руках всю силу народа и способен в то же время обуздать ее», — писал Шан Ян. «Если он будет подбирать себе в помощники людей глупее его, то он погибнет», — говорил Ли Куй. Все, чьи слова мы цитируем — Шан Ян, Ли Куй, У Ци, Хань Фэй, — все они были именно такими «мудрыми министрами», помощниками талантливых и честолюбивых правителей. Они и создали теорию Левиафана, в основе которой ле­жал принцип разделения обязанностей.

Правитель государства должен знать эту теорию так же, как человек — свое тело. Он должен быть знаком с функционированием каждого органа-сословия, понимать их взаимосвязи и потребности. Два знаменитых трактата «Шан цзюнь шу» и «Хань Фэй-цзы» слу­жили наиболее популярными руководствами для императоров всех времен, начиная от Цинь Ши-хуана и кончая Мао Цзэ-дуном. Так же, как и книга Сюнь-цзы, эти трактаты уделяли особое вни­мание двум основным сословиям Империи: чиновникам и крестья­нам.

 

 

Мир чиновников

«В спокойствии и молчании держись позади, никогда не ставь себя в роль исполнителя, — советовал Земному Богу его слуга Хань Фэй-цзы. — Беда для государя, если он занят тем же, что и чинов­ники. Когда государь доверяет чиновникам, но их дела не смеши­ваются, народ следует за ним как один человек... »

Прежде всего государю необходимо было наладить работу чи­новничества — этой нервной системы Левиафана; мозг должен был видеть, слышать и отдавать приказы другим органам. Эту систему впервые создал Цзы Чань в Чжэн: он разделил княжество на уезды

и назначил в них уже известных нам Уездных Начальников. Он впервые создал государственное чиновничество и выделил его из народа, одев в специальную форменную одежду. Чиновники — это и были «полководцы» Сюнь-цзы и «стражи» Платона, они должны были следить за народом и поднимать его на выполнение повинностей, но не более. Для того, чтобы чиновничество исправно выпол­няло свои функции и не злоупотребляло своим положением, его нужно было постоянно контролировать и воспитывать. Инспекции и проверки дополнялись «сигналами снизу» — жалобами и доно­сами на нерадивых чиновников. Рассмотрению таких жалоб легисты уделяли особое внимание.

Замещение чиновничьих должностей, по теории легистов, дол­жно было производиться исключительно «по заслугам». Знатность происхождения и богатство демонстративно игнорировались, более того, отцы легизма с откровенной враждебностью относились к «знатным и благородным». Мы помним, что говорил Шан Ян: «Силь­ных надо сломить, красноречивых—заставить прикусить языки... » Земному Богу не нужны были заносчивые аристократы, он нуждался в верных, послушных, непритязательных исполнителях, поэтому он открывал преданным простолюдинам путь наверх.

Чиновники-простолюдины с готовностью служили тому, кто сни­зошел до них и выдвинул из толпы крестьян. Однако и среди них встречались люди, зараженные бациллой Всеобщей Борьбы, поэтому необходим был строгий отбор. Нужно было проверить, крепки ли будущие чиновники в вере, хорошо ли они понимают государственную идеологию и достаточно ли они грамотны. Поэтому, начиная с середины II века до н. э., в уездных городах ежегодно проводились экзамены на ученые степени. Только ученый-«шеньши» со степенью мог занять чиновничью должность, но стать ученым в теории мог всякий: для этого нужно было лишь свидетельство о благонадежности и хорошее знание предмета.

На уездных экзаменах, сохранившихся почти без изменений вплоть до XX века, требовалось сочинить стихотворение в 60 слов, написать сочинение на историческую тему и философский трак­тат с использованием цитат из классиков. Темы заранее не были известны, а пользование пособиями запрещалось, поэтому уездные экзамены были весьма серьезным испытанием. Выдержавшие эти ис­пытания могли попытать счастье на провинциальных и столичных конкурсах: удача открывала им путь на самые высокие должности, победители могли стать министрами и зятьями императоров. Эта воз­можность приблизиться к самым ногам Земного Бога породила целый культ экзаменов и ученых-чиновников, мудрых, добродетель­ных и неподкупных. Конечно, нельзя сказать, что все они были та­кими, но многие из них, действительно, были мудрыми и честными. Песня Мо Ди и Христа от бесконечного повторения входила в их плоть и кровь, а столетия отбора и воспитания сделали свое дело.

На глазах историков постепенно вырастало ученое сословие, кас­та с характерными идеологическими, психологическими и даже физическими признаками. Образованность и интеллект зачастую передавались от отца к сыну вместе с близорукостью и характерным для ученых хрупким телосложением. На страницах литературных ан­тологий мы и сейчас можем почти воочию увидеть этих китайских ученых, пишущих стихи — и подчас прекрасные стихи! — в переры­вах между церемониями или перед началом сражения. Гумани­тарное образование этих «шеньши» было подчинено бюрократиче­ским нуждам, но даже побочные продукты этой образованности заставляют нас преклонить голову перед памятью миллионов ученых, составлявших нервную систему Левиафана. Ибо этими побочными следствиями были замечательная китайская историография и Великая Китайская Литература, богатейшая и изысканнейшая ли­тература мира. Десятки огромных антологий и по сей день доносят до нас чарующие голоса многих тысяч поэтов, творивших в период, названный в Европе «темным средневековьем». Среди них встре­чаются знаменитые полководцы, министры, императоры; и странная мысль приходит в голову историку, перелистывающему этот каталог драгоценностей. Ведь все это было лишь побочным продуктом колоссальной административной машины; так каковы же были ее действительные возможности? В своих случайных поисках эти исто­рики и филологи изобрели бумагу и порох, но кто знает, каковы были их возможности в целенаправленном техническом исследовании? Что произошло бы, если бы в программу экзаменов были включены естественные дисциплины? Не превратило бы это Империю в могучую научно-техническую державу?

Мы не знаем ответа на этот вопрос. Очевидно лишь то, что Ле­виафан может быть устроен по-разному и что именно от этого зави­сит его жизнеспособность. Очевидно также и то, что строение нерв­ной системы играет во всем этом определяющую роль. Сословие ки­тайских ученых-чиновников стояло высоко над народом, и даже тот, кто не смог пройти по конкурсу, но упорно сдавал экзамены, пользовался в народе большим уважением. Ученые-«шеньши» вы­делялись из народа своей внешностью, расшитыми шелковыми хала­тами, атласными сапогами на толстой белой подошве, хрустальными очками в черепаховой оправе. Роскошная вышивка на халате указы­вала на ранг чиновника: журавль или мифический цилинь — первый ранг, фазан или лев — второй... Простые люди кланялись разукрашенным паланкинам «шеньши», даже не зная, кто в них сидит: только число ударов гонга говорило о знатности обладателя па­ланкина.

Образ жизни шеньши» соответствовал их внешности: большие оклады, служебные виллы, роскошь кабинетов и домашней обстанов­ки, — все должно было подчеркивать ранг, высокое положение, полу­ченное благодаря уму и заслугам. Создатели Левиафана понимали

важность нервной системы и помещали ее в максимально благоприят­ные условия. Но они и требовали многого: нерадивость, коррупция, злоупотребления пресекались самым решительным образом. «Чинов­ник, видевший или знавший о преступлении, но не сообщивший об этом властям, подвергается такому же наказанию, как преступ­ник», — гласил закон Империи Цинь. Начальников над провинив­шимися чиновниками наказывали и в тех случаях, когда они ниче­го не знали, ибо они должны были знать. В своде законов Цинь имелось даже специальное наказание для «обладателей палан­кинов» — ссылка рядовым в пограничные зоны.

Сын Неба и Земной Бог требовал от своих ученых-чиновников честности, мудрых дел и мудрых советов. Каждый ученый-«шеньши» обладал правом доклада непосредственно императору — более того, он был обязан доложить Сыну Неба о деле, которое считал важным. Нервная система должна сигнализировать обо всем, и никакой дель­ный совет не должен пропасть зря. Если же Сын Неба по какому-то случаю недостаточно вник в дело, то ему должны были подсказать мудрейшие из мудрейших — цензоры и члены Академии «Хайлинь». Земной Бог был настоящим богом лишь во времена революций и смут — в те моменты, когда «один плохой генерал лучше, чем два хо­роших»; а во времена мира и покоя рядом с ним стояли цензорат и министры, которые и были настоящими хранителями духа Империи, веры в Идеальное Государство. Во имя этой веры чиновники в лицо говорили Сыну Неба о его ошибках, а когда говорившему отрубали голову, его речь тут же продолжал другой. Пока чиновничество хра­нило в себе этот дух, Империей мог управлять и ребенок. Но если в среду его проникали корыстолюбие и эгоистические помыслы, тогда принципы идеального государства теряли свой смысл.

Реальность зачастую очень далеко отстоит от идеала, и самые прекрасные проекты быстро блекнут в столкновении с неумолимой жизнью. Школа легистов придавала особое значение поддержанию государственной дисциплины, регулярной проверке деятельности чиновников, выдвижению способных и отстранению корыстных и не­радивых. В периоды легистского управления бюрократия знала свое место и не смела злоупотреблять своим положением. Место чи­новника было почетным, но чиновники не купались в роскоши; низ­шие чины жили ненамного богаче крестьян, и даже начальники уездов имели оклады, лишь в 3—5 раз превышающие крестьянский доход. В этом относительном равенстве, в выдвижении «по заслу­гам» проявлялись принципы, завещанные Великой Революцией. Но помимо революционной традиции существовала и другая, пе­режившая все бури, древняя традиция аристократизма — кон­фуцианство.

Некогда конфуцианцы пытались бороться с поднимающейся Империей — теперь они смирились и выработали новую линию

поведения. Устами своего апостола Сюнь-цзы новое конфуцианство признало принцип выдвижения по заслугам и роль законов, но оно сохранило в себе роковую заповедь о неравенстве «благородных» и «простолюдинов». Старая аристократия баронов погибла, поэтому конфуцианцы пытались найти новое сословие благородных внутри Левиафана — и они нашли эту новую аристократию в лице сословия ученых-чиновников. Понятие «ши», рыцарь, пара­доксальным образом изменило свой смысл и стало означать «уче­ный». Благородным ученым-чиновникам приписывались привиле­гии рыцарей, право владеть поместьями-кормлениями и собирать в свою пользу государственные подати: в новой реальности это рас­сматривалось как плата за службу. О дружинах и старом само­управстве теперь, конечно, не могло быть и речи, более того, кормления назначались только высшим чиновникам и не передавались по наследству. Но принцип социальной справедливости был не­поправимо нарушен: чиновникам обещали дворцы и богатства, а простолюдинам — бедность и тяжкий труд.

Конфуцианство принесло в среду чиновничества «шесть парази­тов»: стремление к роскоши, стяжательство, пренебрежение своими обязанностями, пристрастие к красивой одежде и вкусной еде, бесхозяйственность. Кормления и поместья превратились в святая-свя­тых бюрократии, в конечную цель карьеры и жизни. Внутри чи­новничьего сословия шла непрерывная борьба: унаследованные от прошлого инстинкты стяжательства и паразитизма боролись с прин­ципами нового порядка. Основная идея Империи — ограничение эксплуатации с помощью центральной власти — незаметно подме­нялась идеей эксплуатации народа представителями этой власти — тем, что обычно называют государственным феодализмом.

Конфуцианство было ядом, разлагавшим нервную систему Ле­виафана, болезнью, глубоко поразившей внутренние органы. «Если в стране распространятся «шесть паразитов», шесть видов распущен­ности, то государство ослабеет», — предупреждал Шан Ян. Легистские императоры боролись с «шестью паразитами» самыми жес­токими методами: разносчиков болезни, конфуцианцев, живьем за­капывали в землю, а их книги сжигали в кострах. Болезнь то отсту­пала, то снова обострялась; могучий организм энергично боролся за жизнь, и от исхода этой борьбы зависела жизнь миллионов людей-клеток, составляющих огромное тело Левиафана.

 

 

⇐ Предыдущая19202122232425262728Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: