Возвращение к Великой Мечте

Итак, люди-клетки должны быть сыты, непритязательны и по­корны. Они должны слепо подчиняться начальнику и в самых незна­чительных мелочах руководствоваться его указаниями. Если же по воле природы человек обладает инициативой, энергией и умом, то его место в нервной системе Левиафана. Он может сдать экзамены и стать начальником над людьми-клетками. В этом проявляется прин­цип равенства, завещанный Великой Революцией: возможности лю­дей равны и определяются лишь их способностями. Но способности людей различны, и отсюда вытекает реальное неравенство началь­ника и подчиненного, сословий чиновников и простолюдинов. «Одни напрягают ум, другие напрягают мускулы, — писал Мэн-цзы, — тот, кто напрягает свой ум, управляет людьми, а те, кто напрягает свои

__________

*Шан цзюнь шу [29, с. 144].

мускулы, управляются другими людьми... Таков всеобщий закон Поднебесной».

Неравенство сословий не противоречило Великой Мечте и вере в идеальное государство: лозунгом веры было не равенство как тако­вое, а социальная справедливость. Великая Мечта была воспоми­нанием о древнем мире охотников, но в этом мире равенство было лишь относительным, и пища распределялась не поровну, а «по спра­ведливости». Политические деятели послереволюционной эпохи, Шан Ян и Хань Фэй, предпочитали не говорить о равенстве, они говорили о социальной справедливости, о взаимных обязанностях начальников и подчиненных, о коллективизме.

Социальная справедливость, разделение обязанностей и коллек­тивизм — таковы были великие принципы государства-Левиафа­на. Эти принципы были воплощением Великой Мечты, они сос­тавляли существо мировых религий, лежали в основе идеологии и морали, полностью определяли поведение человека. Более того, можно сказать, что эти принципы были заложены в человеке всегда.

Человека создал добрый бог, сказал Зороастр. Древним охот­никам были свойственны коллективизм и чувство социальной спра­ведливости. Древний охотник знал и разделение обязанностей: муж­чины специализировались на охоте, а женщины — на собирательстве и выкармливании детей. Все это было следствием группового образа жизни, и Род древних людей был маленьким прообразом будущего Идеального Государства. Но родами жили не только люди, родами и стадами жили и древнейшие предки человека, и за миллион лет законы рода превратились в могущественные инстинкты. Эти ин­стинкты были порождены образом жизни, экологическими условиями, и когда в IX тысячелетии человек изменил образ жизни, настало время грехопадения.

Одомашнивание зерновых в IX тысячелетий было мутацией, изме­нившей экологическую нишу человека: человек вошел в симбиоз с растениями и его жизнь резко переменилась. Люди-клетки внезапно мутировали, и состоявший из этих клеток Род не перенес этой му­тации — он умер. В Эпоху Сжатия единый квазиорганизм Рода рас­пался на клетки и эти клетки стали жить так, как живут все нестадные животные — по правилам, именуемым в биологии правилами терри­ториальности. Мышь-полевка бросается на каждого пришельца, зашедшего на ее участок, кусает и прогоняет его. Территориальные животные охраняют свою территорию, обеспечивающую им пропи­тание и жизнь. Участок — это их частная собственность, а законы их жизни — это законы Всеобщей Борьбы, когда сильные ежеминутно убивают слабых.

Территориализм Эпохи Всеобщей Борьбы был продуктом распада старой родовой организации, — тем исходным этапом, с которого начинается развитие нового. Индивидуализм, частная собственность

и конкуренция на короткое время вторглись в мир людей. Порвались связи, некогда скреплявшие Род, исчезли мужские союзы с их братством мужчин и общностью жен. Во всю силу заявил о себе ин­дивидуальный половой отбор, тесно связанный с частной собствен­ностью, род распался на семьи, а семьи отгородились друг от друга суровой моралью «Домостроя».

Все это было результатом Сжатия, но Сжатие было лишь мимо­летным видением человеческой истории. Высшие существа никогда не живут по законам территориальности; хорошо известный биологам Принцип Шмальгаузена гласит, что биологические системы стре­мятся к усилению своей интегрированности. В процессе биологи­ческого развития на смену изолированному индивидууму приходит семья, а на смену семье — группа, Род или Стая. Группа становится все сплоченнее, а отдельные ее члены — все более специализирован­ными, и в результате возникают общества-квазиорганизмы, подобные обществам пчел или муравьев. На смену индивидуальному естествен­ному отбору с течением времени приходит групповой отбор, по отно­шению к которому общество-организм выступает как одно целое. Биологические виды с достаточным жизненным опытом неизбежно приходят к этому итогу, — в этом заключается один из законов внут­ривидовой эволюции. Внезапная мутация, порождающая новый вид, может прервать это эволюционное развитие, отбросить его к исходной точке, но со временем тенденция к сплочению быстро берет свое. Эпо­ха Сжатия промелькнула в истории человечества напоминанием о самых первых этапах биологической эволюции, а затем восторжествовала инерция прогрессивного развития—унаследованные от Лю­дей Камня принципы коллективизма. Сжатие закончилось уста­новлением экологического и социального равновесия, призрак Все­общей Борьбы ушел в прошлое, и мир приобрел предопределен­ные ему очертания, кажущиеся фантастическим миражом.

Это созданное Новым Человеком новое общество — не общество людей и родов, это мир гигантов, перед которыми падают ниц ма­ленькие роды Людей Камня. Это мир Империй- Левиафанов — наро­дов, воздвигающих пирамиды и копошащихся в бездне Шисанлина. Обладая здоровой наследственностью, человек породил достойное себя творение — и остановился в растерянности. Отчего оно получи­лось столь огромным? Ответ прост: эти великие перемены объ­ясняются величием сделанного человеком открытия, доместикации растений. Плотность населения увеличилась в тысячи раз и, проживая на той же территории, род, превратившийся теперь в номовую общину, насчитывал десятки тысяч членов. Египетская империя объединяла всего лишь около сорока таких разрос­шихся «родов»-номов; этого было достаточно, чтобы возвести пира­миды.

Очертания нового мира зависят не только от наследия прошлого, но и от новой экологической ниши. Преимущества коллективизма

сохраняются в любых экологических условиях, но в разной степени, и земледельцы ощущают их слабее, чем охотники. При примитивном земледелии индивидуальный труд более производителен, чем кол­лективный, поэтому он сохраняется и после революции. Как следствие индивидуального труда сохранилась семья и, в ограниченных разме­рах, частная собственность. Коллективизм Левиафана сказался в другом — в создании общественных продовольственных запасов, строительстве ирригационных сооружений, в обороне от внешних вра­гов. И самое главное, он был жизненно необходим для борьбы с со­циальным паразитизмом.