Тело Левиафана

Они должны обладать слепой верой

в авторитет и готовностью быть

направляемыми другими, а следова­тельно,

и сравнительно малой ини­циативой.

                   Герберт Спенсер

Все та же равнина под птичьим крылом и все та же река влечет на запад свои желтые воды. Когда-то равнина была зеленой, цвета лесов, теперь же она цвета проса: желтая к осени, серо-зеленая летом. Она усыпана деревнями, которые слышат друг у друга лай собак и пение петухов. «Их земли малы, а жители многочисленны, жилища их стоят отдельно, а живут в них скученно»*. За глинобит­ными стенами деревень замкнутой крестьянской жизнью живут ста­ринные общины, и так же, как во времена Юя, их старейшины решают свои дела в присутствии народа на деревенской площади. Гос­пода, некогда собиравшие подати с общин, теперь исчезли, их земли были поделены между крестьянами, а подати уплачивались далекому и таинственному Хуанди и его представителю — Начальнику Уезда. Тень Хуанди лежала на Великой Равнине от пустыни до моря, его именем начальник уезда составлял «пятерки» и «десятки» на исполнение повинностей, и когда они собирались в одну сплошную массу, с высоты птичьего полета можно было разглядеть то, что совсем недавно «поселилось» в этой стране — самого Левиафана.

Огромное тело Левиафана состояло из миллионов людей-клеток, они копошились внутри колоссального котлована и проворно поднимались наверх с наполненными землей корзинами — совсем как на кинокадрах о строительстве Шисанлинского водохранилища в 1958 году. Эти люди были совсем не похожи на Людей Сжатия и Людей Камня, они были лишь частичками Левиафана и покорно повиновались его приказам. Несколько веков воспитания притупили их индивидуальные чувства, и они, действительно, ощущали себя частью целого. Они были способны пожертвовать собой во имя це­лого, подобно японским камикадзе и девушкам из Шисанлинской «реактивной бригады», которые на протяжении многих недель пере­носили землю бегом и довели себя до полного истощения. Но оборот­ной стороной преданности «реактивной бригады» было полное от­сутствие инициативы. Люди-клетки не должны были иметь своего «я»; в 1966 году они часами скандировали на улицах один и тот же лозунг: «Надо убить свое я! Надо уничтожить свое я! » Стать «преданными нержавеющими винтиками» — этого требовали от них Шан Ян и Мао Цзе-дун.

___________

* Шан цзюнь шу [29, с. 199].

Прошлое постоянно мешается с настоящим, а настоящее — с прошлым. Шан Ян был идейным наставником Мао Цзе-дуна, а Цинь Ши-хуанди — его любимым героем. Шан Ян начал воспитание человека-клетки, а Мао Цзе-дун был лишь один из многих его про­должателей. Все, что они заложили, вошло в кровь китайского на­рода: коллективизм, покорность властям, безынициативность, спо­койный характер и отсутствие агрессивности. Веками и тысячеле­тиями воспитание китайца шло по одному пути. Сначала домашние учили его беспрекословно повиноваться отцу, потом в школе с по­мощью бамбуковой палки ему внушали, что император — это и есть отец «большой семьи». Нравоучительная китайская сказка говорит об отце, который заставлял своих сыновей сотни раз переписывать иероглиф «терпение». Школьники сотни раз повторяли древние изречения тысячесловника «Цяньцзынвэй»: «Сын должен истощать свои силы, служа родителям... Муж должен главенствовать, а жена повиноваться... Старшие и младшие должны быть проникнуты взаим­ной любовью... должны... должны... должны... »

Воспитание делало свое дело: среди китайцев почти не было деклассированных элементов, тунеядцев, алкоголиков, преступников. Тех, кого не смирила школа, смиряли жесткий полицейский надзор, приписка к месту жительства, круговая порука «пятерок» и «деся­ток», слежка со стороны «благовоспитанных». Жесткие методы вос­питании и жесткие законы Шан Яна были составной частью по­нятия «государственная дисциплина»: человек-клетка должен был стать дисциплинированным, покорным тружеником.

Человек-клетка должен был стать покорным тружеником, но по законам психологии это означало, что он будет плохим воином: по­корность исключает воинственность, а запрет на владение оружием не способствует военной выучке. Китайский Левиафан мог создать огромные и дисциплинированные армии, но эти армии не отличались высокой боеспособностью. Во II веке до н. э. в войска набирали прес­тупников, «молодых негодяев» с повышенной агрессивностью, но воспитание приводило к тому, что «негодяев» становилось все мень­ше. После смерти воинственного императора Уди Левиафан уже не вел наступательных войн, он лишь оборонялся и возводил укрепления на границах. Возведенная ценою жизни сотен тысяч людей-клеток Великая Стена стала грандиозным символом Китайского Левиа­фана, символом его мирского могущества и военной слабости.

Другим, не менее впечатляющим созданием Левиафана были огромные ирригационные системы в долине Желтой Реки. Они возво­дились так же, как Шисанлинское водохранилище, — сотнями тысяч мобилизованных крестьян под надзором инженеров в чиновничьих халатах. Эти инженеры — их звали Сы Мын-бао и Ши Ци — стояли на краю котлована, как полководцы на поле боя; они были такими же верными слугами Левиафана, как Шан Ян и Хань Фэй, и они столь же самоотверженно выполняли поставленную перед ними задачу.

«Нынешние ученые мужи, — писал Хань Фэй, — говорят об управ­лении чаще всего так: дайте бедным и неимущим землю, чтобы обес­печить тех, у кого ничего нет». Орошая целину и отбирая земли у знати, слуги Левиафана действительно стремились обеспечить землей «тех, у кого ничего нет».

«Управляя государством, умный правитель должен сделать так, чтобы земледельцы не покидали свои земли, чтобы они могли прокор­мить своих родителей и управляться со своими семейными дела­ми», — так говорит Шан Ян об отношении Левиафана к своему телу. «Земледельцы перестанут голодать, их поступки и помыслы будут чисты, — продолжал он. — А если земледельцы не голодают и не стремятся к красивым одеждам, то они усердствуют в общественных работах, прилежно трудятся на себя, и дела земледельческие идут на лад». Нужно обеспечить бедняков землей и прекратить голод — это главное. Нужно дать каждому крестьянину поле в 100 му и усадьбу под тутовыми деревьями, говорил знаменитый философ Мэн-цзы. Нужно уничтожить крупное землевладение и искоренить ростовщи­чество. Нужно строить каналы, осваивать окраины и переселять на целинные земли бедняков из густонаселенных районов. Массовые переселения миллионов безземельных крестьян — это был основной способ понижения демографического давления, великий секрет спа­сения от голода. «В 119 году переселили бедное население в числе свыше 700 тысяч человек в область Синьцзинь, — говорит трактат «Ханыпу». — Одеждой и пищей их снабжали уездные власти. В те­чение нескольких лет им давали в долг имущество».

Переселить 700 тысяч человек в течение одного года, обеспечить их пищей и всем необходимым, — только Левиафан был способен на такие деяния. Великая Стена, ирригационные системы и массовые переселения были не просто грандиозными свершениями древ­ности, — это были проявления жизнедеятельности колосса, способ­ного объединить миллионы в одном сверхъестественном усилии. Ле­виафан жил, и то великое, что он совершал, было для него столь же естественно, как жизнь естественная для живого. Империя жила, и поэтому она стремилась обеспечить жизнь всем своим клеткам. Со­циальные инженеры, создавшие этого колосса, были далеки от ил­люзий: они не обещали клеткам великого благоденствия, они обещали лишь жизнь — одну лишь жизнь без излишеств, роскоши и кра­сивых одежд.

Это было главное — жить, это было то, ради чего был создан Ле­виафан, то, ради чего люди испокон веков сражались и умирали. Все остальное было нужно лишь для поддержания жизни. Красивые одежды не нужны земледельцам: одежда, говорит Учитель Мо, пред­назначена не для украшения, а лишь для того, чтобы согревать в сту­жу. Дома предназначены, чтобы защищать от воров, а также от ветра и холода зимой. Лодки и повозки делают для того, чтобы люди обща­лись друг с другом. «Все роскошное и не способствующее этим

целям должно быть устранено», — как заклинание повторяет Мо Ди после каждой фразы. Под эти заклинания хунвэйбины раздевали модниц на улицах Пекина. Красивые одежды ни к чему земледельцам, и невозможно обеспечить ими всех земледельцев. Если же кто-то из них все же достанет эти одежды, то это вызовет недовольство осталь­ных, и в народе опять возникнет борьба. Роскошь и красивые одеж­ды — это вещи прошлого века, века Всеобщей Борьбы, показатели успеха в этой борьбе. Теперь же борьба прекратилась, поэтому земле­дельцы должны одеваться примерно одинаково, сообразно принци­пам равенства и месту этого сословия. Красивые одежды при новом порядке — это принадлежность ученых-чиновников, они говорят о ранге и заслугах, а не о стремлении выделиться.

Итак, нужно уничтожить эти «шесть паразитов»: пристрастие к красивой одежде и вкусной еде, стремление к роскоши, пренебреже­ние своими обязанностями, стяжательство, бездумную трату зерна. Нужно изгнать роскошь, «повысить цены на вино и мясо, увеличить налог на них, дабы он в десять раз превышал их первоначальную це­ну». Когда же «шесть паразитов» будут искоренены, то главное — чтобы народ не чувствовал своей бедности, потому что «... когда он бе­ден, он начинает задумываться над происходящим и размышлять о том, что выгоднее»*. А чтобы он не задумывался над происходящим, необходимо, как уже говорилось, «беспрестанно петь для самого себя самые очаровывающие песни», песни «реактивной бригады»:

Бог гордым противится,

А смиренным дает благодать...