Великий кормчий

Левиафан был чудовищем, но он имел лицо человека и отдавал приказы устами человека. Этот человек должен быть мудр, говорил Шан Ян, ибо от его решений зависит слишком многое, от его решений зависит все. Его должны окружать мудрые советники, и каждое ре­шение должно проверяться десять раз. Стоит мозгу Левиафана оши­биться — и локомотив на полном ходу сойдет с рельсов. Ин Чжэн не имел опыта управления империей. Он был хорошим учеником своих учителей и неплохо знал теорию легизма. Поначалу он прислушивался к советам Ли Сы, и это давало прекрасные результаты. Но локомотив все увеличивал скорость, и теперь все зависело от поведения человека за пультом.

Что мы знаем о Цинь Ши-хуане? Он старательно выполнял свои обязанности императора. Первые три года правления Ши-хуан про­вел в инспекционных поездках по восточным провинциям. Он побывал почти во всех областях огромной страны и всюду лично проверял дела местных чиновников. «Император установил единые обычаи для им­перии, и с этой целью изъездил очень много мест по воде и по суше, — говорит надпись на Ланъяйской стелле. — В заботах о черноголовых император трудился днем и ночью не покладая рук». Чувствуя свою

ответственность, он приносил жертвы сотням местных духов, просил у них благоприятной погоды и хорошего урожая. Он уважал местные традиции, стремился успокоить крестьян и сам выбирал места для новых поселений.

Длительные поездки зачастую были сопряжены с опаснос­тями: однажды Ши-хуан чуть не утонул при переправе через Голубую Реку, в другой раз при поездке через Хэнань на него напали террористы. Дороги кишели разбойниками, среди которых было мно­го беглых чиновников из шести царств. В 218 году близ Баланша тя­желый молот едва не разнес вдребезги колесницу императора: его метнули из-за кустов один ханьский аристократ и его силач-помощ­ник. Аристократия была недовольна ликвидацией кормлений, народ роптал на суровость законов. Кормления и «гуманность» были сос­тавными частями конфуцианской доктрины, поэтому Ши-хуан и Ли Сы считали всех недовольных конфуцианцами и, следуя заповедям Шан Яна, подвергали их все новым гонениям. В 214 году Ли Сы, вос­пользовавшись случаем, убедил императора запретить «Ши-цзин» и «Шу-цзин»; конфуцианские книги собирали по всем уездам и сжига­ли в кострах.

За традиционной легистской политикой трудно разглядеть лицо человека. Без сомнения, Ши-хуанди был увлечен идеей Левиафана и са­моотверженно служил этой идее. Он чувство­вал себя богом-покро­вителем страны и ста­рался честно выполнять свои обязанности. В своем увлечении он ред­ко обращал внимание на людей: он был богом и для него было очень естественно даровать чиновничий чин дереву, укрывшему его от гро­зы, или приказать выру­бить леса на горе, чтобы наказать непокорного духа. Подобно Гарун-ар-Рашиду, он любил гулять ночами по улицам столицы. Он кол­лекционировал дворцы: «Каждый раз, когда Цинь сокрушало власть какого-нибудь из владетельных князей, Ин Чжэн приказывал зари­совать устройство его дворца и построить подобный же дворец

на возвышенности к северу от Сяньяна... Поэтому от Юнмэна на восток — вплоть до рек Цзиншуй и Вэйшуй — всюду высились дворцы и дома, соединенные переходами поверху и понизу. Он заполнил дворцы красавицами, наполнил палаты колоколами и барабанами, захваченными у князей... »*

Все это было естественно для Верховного Императора: он был один, он олицетворял государство, и поэтому ему было позволено многое. Чиновники же вокруг него были просто людьми, и когда он смотрел на них, то, вероятно, не всегда замечал их лица. В соответ­ствии с принципами легизма чиновники должны были знать свое место. Государственный прокурор, непосредственный помощник императора, получал довольствие, не превышавшее дохода 20-ти крестьянских семей, — и при этом жил в постоянном страхе. Даже Ли Сы, ближайший советник Ши-хуана, сопровождал свои пред­ложения уничижительной формулой: «Я, ваш советник и слуга Сы, не страшась смерти за свои речи, скажу... »

Ши-хуан настолько вжился в роль бога, что ему недоставало лишь одного — бессмертия. Он остро чувствовал это, и это делало его че­ловеком, способным забывать о делах и совершать ошибки. Во время одной из своих поездок на побережье Ши-хуан встретил мага Сюй Ши, поведавшего императору о заселенных небожителями островах на востоке. Маг утверждал, что плоды с острова Пэнлай дают небо­жителям бессмертие — и этим рассказом он пробудил в Ши-хуане страх смерти. С этого момента император стал уделять меньше време­ни делам управления. Подчиняясь порыву, он отправил экспедицию за плодами бессмертия; моряками в этой экспедиции были без­грешные юноши и девушки, а капитанами — даосские маги. Многие мудрецы и маги с побережья стали чиновниками императора, они ва­рили для него лекарства и заставляли исполнять причудливые обря­ды. Ученые-легисты были вынуждены уступить свое место возле им­ператора каким-то темным шаманам, торговцам бессмертием. Один из этих колдунов, Лушен, вынудил императора скрываться от соб­ственных придворных. «Когда местопребывания повелителя людей известно его подданным, это мешает небесным духам», — говорил Лу-шен. Шантажируемый магами, император «повелел соединить между собой огороженными валами дорогами все 270 дворцов, распо­ложенных вокруг Сяньяна. Он повелел наполнить комнаты во двор­цах занавесями и пологами, колоколами и барабанами, населить их красавицами. Всему было определено свое место и не разрешалось перемещать что-либо. Когда император куда-либо являлся, того, кто сообщал о его местопребывании, наказывали смертью»**.

Опасаясь разоблачения, маги в конце концов бежали из Сяньяна Чтобы оправдать свои неудачи в колдовстве, они обвинили императора

__________

* Сыма Цянь. Шицзи [61, с. 65].

**Сыма Цянь. Шицзи [61, с. 79].

во многих преступлениях, помешавших им найти нужное сна­добье. По столице ходили порочащие Ши-хуанди слухи, и он распо­рядился произвести расследование. По легистской традиции, импера­тор и на этот раз обвинил всех подозрительных в конфуцианстве, — в те времена этот ярлык навешивали без различия всем инакомыслящим. Казематы наполнились узниками и стонами, чиновники под пытками оговаривали себя и друг друга. Более 460 человек было сварено живыми в котлах или закопано заживо в землю: «Император повелел сделать так, чтобы Поднебесная узнала об этом в назидание на будущее».

Потрясенный утратой надежды на бессмертие, император живьем закопал всех, кто посмел смеяться над его горем. В слепой ярости Ши-хуан ударил по пульту управления Империей, и мозг Левиафана начал давать сбои. Чиновники больше не осмеливались говорить Ши-хуану правду, а император не доверял чиновникам. Ши-хуан чувство­вал, что вот-вот потеряет управление огромной машиной. Он взял все на себя. «Он дошел до того, что на весах отвешивает один дань посту­пивших донесений, на сутки установил норму и, пока не выполнит ее, не позволяет себе отдохнуть» *. «Он целыми днями разбирал судеб­ные дела, по ночам писал приказы, шапки инспекторов-юйши мелькали во всех округах, одни из них писали ответы, другие ко­лесили по районам... а злодеяний было много, разбойников полным-полно, а дела становились все беспорядочнее и беспорядочнее» **.

Ши-хуанди не знал об истинном положении дел, он вел огромный локомотив вслепую, потому что запуганные чиновники боялись ска­зать правду. Скорость локомотива все возрастала, огромная машина Империи содрогалась и скрипела всеми своими частями. После строи­тельства Великой Стены император взвалил на спину Левиафану но­вую огромную тяжесть. Свыше семисот тысяч «личженей» были бро­шены на сооружение колоссальной гробницы в горе Лишань. Они вы­долбили огромную гору, залили стены бронзой и спустили вниз сар­кофаг. «Склеп наполнили привезенные и опущенные туда копии двор­цов, фигуры чиновников всех рангов, редкие вещи и необыкновенные драгоценности. Мастерам приказали сделать луки-самострелы, чтобы они стреляли в тех, кто попытается прорыть ход и пробраться в усы­пальницу. Из ртути сделали большие и малые реки и моря, причем ртуть самопроизвольно переливалась в них. На потолке изобразили картину неба, на полу — очертания земли. Светильники наполнили жиром жень-юев, в расчете, что огонь долго не потухнет» ***.

Огонь не должен был потухнуть века, и память о Ши-хуане дол­жна была остаться навеки. Поэтому в дополнение к гробнице в горах Лишань император повелел построить себе еще один колоссальный памятник — дворец Афан. За несколько лет работы сотни тысяч

___________

* Там же, с. 80.

** Хуайнаньцзы. Цит. по: [47, с. 54].

*** Сыма Цянь. Шицзи [61, с. 86].

рабов сумели выстроить лишь передний зал дворца. «С востока на запад он был длиной пятьсот бу, а с севера на юг — пятьдесят чжан *, на­верху могло поместиться десять тысяч человек, а внизу можно было водрузить знамена с древком в пять чжан. Вокруг дворца шла крытая дорога, которая от дворца вела прямо к горе Наньшань... Эта дорога напоминала созвездие Гэдао близ Полярной Звезды, которое, пе­ресекая Млечный Путь, тянется до созвездия Инши... » **

Огонь не должен был потухнуть века, и память о Ши-хуане дол­жна была остаться навеки. Дыхание Империи сливалось с хриплым дыханием раба, взбирающегося ко дворцу с корзинами земли. Раб пошатывался, дыхание его прерывалось, и только толчки со всех сто­рон заставляли его идти вперед: тысячи, сотни тысяч рабов, пошаты­ваясь и толкая друг друга, брели по дороге наверх, ко дворцу Афан, к созвездию Гэдао, к Полярной Звезде... И единым прерывистым дыханием они пели тягучую, похожую на вой, песню:

Афан! Афан!

Подохни, Ши-хуан!