Классические концепции идеологии

Веком рождения классических идеологий принято считать эпоху Просвещения, сформировавшую рационалистическое политическое мышление. В ее рамках была выдвинута идея идеологии прогресса и возможности создания разумного общественного порядка на основе сознательно формули­руемых самими людьми целей преобразования и ожидаемых резуль­татов. Обоснование возможности целеполагающей деятельности людей востребовало науку об идеях, в которых выражались идеали­стические представления о желаемом обществе. Однако природа этих идей трактовалась неоднозначно. Содержание идеальных пред­ставлений в одних случаях вытекало из материальных и социальных условий жизни конкретных классов, в других — идеи представляли собой сознательно сформулированные идеалы и цели, способные интегрировать и мобилизовать различные общности на базе этниче­ской, религиозной и культурной идентичности. Неоднозначность в понимании природы идеальных представлений о мире привела к различным трактовкам термина «идеология».

Понятие «идеология» было введено в научный оборот в 1796 г. французским философом и экономистом А.Д. де Траси в докладе «Проект идеологии». В этом докладе и в появившемся позднее 4-томном исследовании «Элементы идеологии» де Траси стремился разработать методологию систематизации идей выдающихся мыслителей Нового времени — Бэкона [32], Локка [119], Кондильяка [99], Гельвеция и создать общую «теорию идей», или наук идеологии. Вместе со своими современниками П. Кабанисом и К. Вольнеем он разрабатывал учение о том, как из чувственных восприятий образуются идеи, как затем эти идеи сочетаются и складываются в системы, каковы законы их функционирования. Идеология в их понимании — такая же наука, как и естественные науки, например зоология. Успех этой затеи был кратковременным. Пришедший власти Наполеон назвал идеологию демагогией и болтовней, дав тем самым термину резко отрицательное значение пустой и ложной спекуляции, не имеющей под собой ничего конкретного. «Идеологами» стали называть людей, проповедующих взгляды, оторванные от практических вопросов общественной жизни и реальной политики.

Со времени появления термина «идеология» в науке сложились различные взгляды на его содержание и то духовное явление, которое оно отражает в политической сфере общества. В частности, В. Парето [172] рассматривал общественные (политические) идеологии как интеллектуальные системы, которые являются «языками чувств» и лишь оформляют побудительные мотивы человеческого поведения. В этом смысле идеология суть лишь ловкий словесный покров, оболочка, которая придает теоретическую форму человеческим эмоциям.

С предубеждением относился к идеологии и основоположник теории идеологии К. Маркс[131], рассматривая в своих ранних работах это понятие в противоположном наполеоновскому, но столь же негативном смысле как обозначение различного рода идей, существующих не в пустом пространстве, а коренящихся в классовых интересах. Последователи Маркса (Ленин в том числе), хотя и признавали значение «социалистической идеологии» как фактора мобилизации массового пролетарского движения, сохраняли вместе с тем и отрицательный смысл самого понятия в его применении к «буржуазной идеоло­гии».

В работах создателей марксисткой теории в зависимости от контекста термин «идеология» использовался в трех значения:

· сознание определенного класса в целом;

· теоретическое сознание;

· ложное, извращенное сознание, вызванное противоречиями производственных отношений.

Марксизм исходит из обусловленности идеологических доктрин материальны­ми условиями жизни общественных групп. Идеология рассматрива­ется как относительно самостоятельный феномен духовной жизни людей наряду с другими формами политического сознания. В зависимости от места, которое занимает группа в общественных отношениях, ее идеология является научной или нет. Идеология научна, если выражает классовые интересы, совпадающие с ведущими тенденциями общественного развития. Естественно, что с этой точки зрения, идеология рабочего класса, которому отводилась роль освободителя человечества от эксплуатации, рассмат­ривалась как научная. Современные последователи К. Маркса трактуют идеологию как систему ценностей, легитимизирующую существующий в данном обществе порядок господства (К. Ленк). Чисто классовое пони­мание идеологии снижает ее интегративные возмож­ности и коммуникативные способности к налаживанию диалога «власть — общество».

Расширительная трактовка идеологии представлена Т. Парсонсом[173], который рассматривал ее с позиций функционального подхо­да. Он акцентировал внимание не на природе и специфике идеоло­гии, а на ее предназначении в обществе. Исходя из такой посылки, он интерпретировал идеологию как систему ценностей конкретного общества, выступающую в качестве универсальных ориентаций со­циальной деятельности.

Иной подход к идеологии демонстрировали сторонники либеральных взглядов. В западной политологии преобладает интерпретация идеологии как надисторического явления, существующего вне зависимости от социальных и политиче­ских условий. Чаще всего идеологию характеризуют как систему ценностей и предпочтений (Д. Истон[84], М. Дюверже [69] и др.). Благодаря ценностям осуществляется процесс диф­ференциации и иерархизации объектов по степени их значимости, что необходимо для стимулирования человеческих действий. Принципиальной позицией является категорическое отрицание у идеологии познавательных функций.

Более конструктивное — культурологическое — объяснение фе­номена идеологии предполагает рассмотрение ее в контексте куль­туры, а именно как важного элемента культуры. Подобная традиция была заложена в работах М. Вебера[34], К. Мангейма[128], Э. Дюркгейма [71]. М. Вебер относил идеологию, как и другие мировоззренческие и религиозные образования, к области веры, отрицая тем самым даже саму постановку вопроса о ее научности. Согласно их воззрениям, природу и содержание идеологии следует выводить из субъективных ценностей, актуализированных группой, индивидом и выступающих в качестве мотивов их деятельности. Особое значение идеологии в конкретном обществе обусловлено, по М. Веберу, заданностью политических идеалов религиозными нормами. Эти нормы и ценности предписывают определенный об­раз жизни, действия и являются культурным кодом, позволяющим понять специфику политических форм жизни в конкретном обще­стве. Естественно, мотивации могут под воздействием прогресса общества и разрушаться. Тогда возникает потребность в новых смыслах и ориентациях.

Данный культурологический подход развивают и некоторые со­временные исследователи, в частности Э. Шилс, У. Матц [134] и др. Их интересует значение идеологий в социальном прогрессе. По теории Э. Шилса:

· понятие идеологии применимо только к такой системе убеждений, которая закономерно выходит на политическую сцену во время серьезных общественных кризисов;

· идеология как политическое мировоззрение представляет собой такую систему ценностей, которая имеет силу веры и потому обладает особенно большим ориентационным потенциалом;

· ориентационные возможности идеологии настолько значительны, что она спо­собна нарушить состояние социальной аномии (разрушение), обусловленное кри­зисом. Новая система смыслов и ориентации появляется как неиз­бежное следствие стремления устранить несоответствие между рас­тущими потребностями определенных социальных групп и сущест­вующими ценностями и нормами, регулирующими общественные отношения. Когда прежняя картина мира и соответствующая ей система смыслов человеческой деятельности утрачивают свои ориентационные и мобилизационные возможности, общество вступает в состояние социальной аномии. Поиск выхода из этого состояния стимулирует формирование новых идей. Более совершенное со­стояние общества, предлагаемое новой идеологией, вызывает к жизни определенную политическую практику. Так, следующие друг за другом, начиная с XVIII в., наиболее значимые идеологии — ли­берализм, социализм, коммунизм, национал-социализм — предла­гали такие интерпретации общественного прогресса, которые были актуальны для конкретных обществ в определенных исторических условиях [134, с.130-131].

К. Мангеймв книге «Идеология и утопия» [128, с.56],с близких к марксизму позиций, систематически разработал концепцию М. Вебера. Известный исследователь проблем человеческого мышления, так же как и К. Маркс, понимал идеологию как «совокупность ложных представле­ний». Однако основное внимание он уделил ее функциональным характеристикам. Наиболее важная, по его мнению, функция идеологии выражается в ее способно­сти сплачивать людей, аккумулировать их политическую энергию. По функцио­нальному признаку Маннгейм выделил собственно идеологию и утопию. Идеоло­гия — это «коллективное бессознательное мышление определенных групп, кото­рое скрывает действительное состояние общества как от себя, так и от других и тем самым стабилизирует его».

Утопическое же мышление характерно для групп, заинтересованных в уничтожении и преобразовании существующего общества. Поэтому они невольно видят только те элементы ситуации, которые на­правлены на его отрицание. Такое мышление тоже «не способно правильно диаг­ностировать действительное состояние общества... Их мышление никогда не бы­вает направлено на диагноз ситуации: оно может служить только руководством к действию».

Рассматривая идеологию как одно из средств борьбы с политическими оппо­нентами, К. Мангейм выделял частичную и тотальную идеологии. Частичная идеология ставит под сомнение некоторые высказывания политического противника, подчеркивая, что противник как представитель определенной социальной группы в ряде случаев сознательно или бессознательно искажает истину. Тоталь­ная идеология, критикуя мировоззрение противника, дискредитирует всю структуру его сознания, ставит под сомнение его способность правильно мыслить. Впер­вые такой способ борьбы с идейными политическими противниками применил К. Маркс, декларируя научную обоснованность только своей теории. Идеология является своеобразным духовным основанием политики. Своевременно сформулированные идеи, идеологические доктрины позволяют разрабаты­вать адекватные подходы к оценке социальных процессов, к определению теку­щих и перспективных целей политики.

Такое противопоставление «консервативной идеологии» и «революционной утопии» оказалось в конечном итоге несостоятель­ным. В дальнейшем сам Мангейм был вынужден говорить о невоз­можности в принципе заранее предвидеть — какую идею «следует рассматривать в качестве истинной (т.е. реализуемой также в будущем) утопии восстающих классов», и какую — «в качестве чистой идеологии господствующих (но также и восстающих) классов» [Политология Василика].

В теории возникла парадоксальная ситуация: политика не мо­жет обходиться без идеологии, однако последняя рассматривается, по мнению немецкого политолога У. Матца [134], не как «необходимость открытого общества», а как «результат исторических случайностей. В фазе мировоззренческих кризисов они (идеологи) вроде костылей подвернулись под руку».

Французский политолог Б. де Жувенель [76] не уставал повторять: «Политикой управляют мотивы, которые экономике не извест­ны». Этим он подчеркивал не только относительную самостоятель­ность политики, но и ее непредсказуемость, вероятностный харак­тер. Но при всей кажущейся на первый взгляд непредсказуемости политических взаимодействий, вызванной различиями целей и ин­тересов участников политического процесса, обнаруживается неко­торая заданность их действий, подчиненность определенной логике. Благодаря им обеспечивается целостность общества и политический порядок. В основе этой заданности, которая направляет поведение людей, формирует их волю, стремление к действию, политическому участию, лежит политическая идеология. Она стимулирует полити­ческую деятельность, способствует распределению целей по их зна­чимости для субъекта на основе имеющихся у него представлений, ценностей, верований, идеалов.

Роль политической идео­логии в обществе оценивалась и оценивается по-разному, причем оценки располагаются в весьма широком диапазоне: от ее характеристики как замкнутой на себя «служанки власти», не имеющей связи с реальностью и потому не обладающей сколько-нибудь серьезным весом в политике, до признания ее от­крытой к изменениям, гибко адаптирующейся идейной системы, про­низывающей все политическое пространство. Так, если П. Рикерт вслед за Р. Моской[153], Р. Михельсом [148] и другими неомакиавеллистами гиперболизирует значение политической идеологии, рассматривая даже формы эстетического и религиозного сознания как специфи­ческие формы ее проявления, отрицая таким образом явления, не опосредованные ею, то У. Матц считает, что идеология выдвигается на политическую авансцену только во время серьезных политических кризисов [134, с.134]. А Ю. Хабермас [241] даже полагает, что, в силу невозможности вычленения в настоящее время специфических «классовых миров», место идеологии занимает «массовая культура».

Американский теоретик Л. Саджент полагал, что идеология, вы­рабатывая определенные цели и ценности политического развития, в то же время огрубляет решение практических проблем. Его соотечественник Ф. Уоткинс утверждал, что идеология всегда противостоит статус-кво и является политическим фактором, сохраняющим зна­чительный преобразующий потенциал. В противополож­ность таким идеям Д. Истон[84], А. Конноли и некоторые другие ученые делали упор не на ее эмоциональном, а на ценностном содержании. Более дифференцированное представление об идеологии предложил Г. Лассуэлл[109], рассматривав­ший ее как разновидность коммуникации, направленной на поддер­жание политического сообщества, как такового.

Несмотря на различие в подходах, в западной политологии все же сложились устойчивые позиции по отношению к идеологии. В частности, принципиальным подходом является бескомпромиссное разведение идеологии и науки, отрицание за идеологией познавательных функций. Весьма распространено и сугубо функциональное толкование идеологии как инструмента интеграции общности (Т. Парсонс [173] и др.), оставляющее в тени ее социально-исторические источники и детерминанты. Нередко идеология сводится к психологии отдельных групп и индивидов (Р. Пайпс[169], В. Старк и др.).