Начало партийных организаций 2 глава

Бирмингемские радикалы объявили кумулятивному голосованию такую же войну, как прежде ограниченному изби­рательному праву. Но хитроумное распределение голосов между кандидатами на этот раз оказалось слишком сложным и потому не удалось, и вместо того, чтобы захватить в свои руки весь со­вет, как они того желали, радикалы оказались в совете в мень­шинстве.

Престиж либеральной ассоциации оказался, таким образом, подорванным, ее организация распалась — однако лишь для того, чтобы возродиться в новых формах, с новой силой и открыть эру блестящей деятельности, чреватой последствиями для политиче­ской жизни страны в целом.

Два человека выступили в это время на сцену в Бирмингеме. Люди весьма неравных достоинств, честолюбия и возможностей, перед которыми открывалось различное будущее, они больше чем кто-либо другой способствовали изменению характера вне­парламентской политической жизни. Одним из этих людей был Шнедгорст (У.5сппас1г1огз1:), новый секретарь либеральной ассоци­ации, другим — Джозеф Чемберлэн⁴¹, ставший вдохновителем организации. Избранный в 1873 г. мэром города Бирмингема, Чемберлэн был блестящим представителем группы выдающихся людей, ^по воле случая встретившихся в этом городе. Все они бы­ли передовыми радикалами. Большей частью деловые люди, умные и деятельные, они отнюдь не были переобременены излишней начитанностью. Важное место занимали в этой группе не­сколько священников-унитаристов, воодушевленных великодуш­ным избыточным энтузиазмом и возводивших каждый вопрос на высоты морали и цивилизации. Гуманитарное рвение и граждан­ские чувства одних, так же как стремление других, составивших состояние, войти в общественную жизнь, нашли себе одинаково благодарную почву в бирмингемском муниципалитете. Несмотря на возраставшее благосостояние города, все в нем было неудов­летворительно: от уличных мостовых до санитарного состояния жилищ. Люди, объединившиеся вокруг Чемберлэна, возымели че­столюбивую мысль поработать над благоустройством города. Для этого надо было стать хозяевами положения в муниципальном со­вете. После энергичной избирательной кампании они этого до­стигли. Водворившись в муниципалитете, Чемберлэн и его друзья организовали целый ряд общественных работ для оздоровления и украшения Бирмингема. Это была деятельность, подобная той, которую Гаусман развернул в Париже⁴².

И

В этом деле Чемберлэна и его друзей поддерживало сплочен­ное большинство, не раз уже подвергавшееся испытанию на вер­ность. Его создала организация либеральной партии, доведенная до редкого совершенства трудами Шнедгорста, исключительно даровитого организатора. Каждый житель города, хотя бы он и не пользовался избирательным правом, мог вступить в члены ас­социации. Не была обязательна и уплата членских взносов. В каждом участке все члены партии выбирали на открытом митинге комитет, который имел право кооптировать неограниченное чис­ло новых членов. Над всеми участковыми комитетами находился общегородской исполнительный комитет, в состав которого вхо­дили по должности председатели и секретари всех участковых комитетов, а также делегаты от участков, избранные на общественных собраниях, и сверх того члены, кооптированные обеими группами участников комитета. Наряду с этим исполни законодательным органом существовало собрание с функциями совещательными: генеральный комитет, состоящий из всех членов ис­полнительного комитета и специально избранных представителей участков. Всего генеральный комитет насчитывал около 600 членов, и обычно его так и называли «шестьсот», Он как бы воплощал бирмингемскую демократию. Говорили, что руководство партией вверено ему потому, что партия доверяет народу. Однако в действительности доверие было вовсе не так беспредельно, как об этом говорилось. В самой сложности устройства ассоци­ации крылись меры предосторожности против «народа». Власть органов, управлявших ассоциацией, не исходила непосредствен­но от народа. Из 11 членов распорядительного комитета всего 4 назначались «советом шестисот»; две трети составляли члены по избранию исполнительного комитета; этот же последний, в свою очередь, насчитывал в своей среде кооптированных членов, а в выборной своей части состоял из членов, избранных комитетами, часть участников которых кооптировалась остальными. Конечно если бы участковые комитеты, составлявшие основу этой органи­зации, избирали своими делегатами людей непреклонной незави­симости, то всякая попытка управлять ими свыше была бы обре­чена на неудачу, Но ловкость руководителей организации в том и заключалась, что они становились хозяевами участковых собра­ний и заставляли их избрать тех делегатов, на которых можно было рассчитывать.

Став хозяевами ассоциации, Чемберлэн и его друзья не пре­вратили, однако, своего положения в орудие личного господства; они вдохнули в ассоциацию живую кипучую жизнь. Вслед за ни­ми, и главным образом по настчщнию Чемберлэна, лучшие пред­ставители партии вошли в ассоциацию, приняв звание членов «со­вета шестисот». Они установили постоянное общение с массами при помощи митингов, собраний, личных разъяснений по вопро­сам общественного значения и, т.о., поддерживали интерес к об­щественной жизни. Та же группа, собравшаяся вокруг Чембер­лэна, отдавая общему делу свой личный труд, с не меньшей го­товностью предоставляла и свои денежные средства. Каждое об­щественное начинание могло наперед рассчитывать на их симпа­тию и поддержку. Таким образом, они блестяще доказывали, что руководство общественной жизнью, составлявшее величие ста­рой Англии, могло осуществляться к общему благу не одними лэндлордами и не только в духе отеческого снисхождения ари­стократии ко всем остальным гражданам.

Так как Чемберлэн и его друзья действовали под фирмой ли­беральной ассоциации, то приобретаемый ими, вполне законно и справедливо, авторитет как бы принадлежал ассоциации и так как люди, стоявшие за ассоциацией, были также во главе каж­дого общественного начинания как в муниципальном совете, так и за пределами его, то в сознании населения легко возникало не­которое сомнение. Чемберлэн и его друзья не делали ничего для того, чтобы рассеять это недоразумение, наоборот, они старались укрепить представление о том, что ассоциация есть источник и необходимое орудие общественного блага.

В политической области отождествление интересов муници­пальных с деятельностью ассоциации имело другое важное по­следствие: ассоциация была организацией либеральной, значит, в делах ее могли участвовать только те, кто разделял либеральные идеи. Консерваторы оказались изгнанными из общественной жизни Бирмингема. Они были выбиты со всех позиций в местном самоуправлении, из всех выборных органов, даже тех, которым был чужд какой бы то ни было политический характер, из бла­готворительных учреждений и советов по усовершенствованию школ. Либералы, входившие в состав ассоциации, отклоняли от себя всякую ответственность за это: избиратели предпочитают либералов консерваторам, можно ли требовать от либералов, что­бы они поддерживали консервативные кандидатуры? И затем, го­ворили они, дело преобразования города могло быть осуществле­но только муниципалитетом, который располагает подавляющим большинством и не боится партийных интриг. В действительности же подавляющее большинство на выборах в городской совет нужно было вдохновителям ассоциации еще и для иных целей — для законодательных выборов.

Приобщение консервативно настроенных сограждан к своим муниципальным планам лишь наполовину удовлетворило бы гла­варей ассоциации. Успокоение умов, как следствие этого приоб­щения, должно было смягчить остроту политической борьбы за места в парламенте, которые либералы намеревались целиком ос­тавить за собой. Изгнанные либералами консерваторы были вы­нуждены уйти восвояси. Неизменно называя их «врагами», либе­ралы разнуздали чернь. Банды приверженцев ассоциации врыва­лись на митинги консерваторов и производили там шум и беспо­рядок. Это делалось так методически, что консерваторы были принуждены отказаться от устройства общественных собраний в Бирмингеме.

Расчет либералов на политические услуги ассоциации оказал­ся безошибочным. Ее кандидаты прошли на законодательных вы­борах без сучка и задоринки. Сам Чемберлэн был избран в 1876 г. Дисциплина среди избирателей была безупречная; «силы, которыми располагает либеральная ассоциация, это не какие-ни­будь буйные вольнонаемники, это армия дисциплинированных людей, привыкших идти сомкнутыми рядами», — так заявляли с чувством удовлетворения главари ассоциации. Но не один Бир­мингем должен был воспользоваться благами этого совершенного орудия. Бирмингемские деятели повели во всей стране кампанию пропаганды, всячески восхваляя свою ассоциацию. В частности, Чемберлэн и Шнедгорст посетили один за другим все главнейшие города королевства, везде пропагандируя «Бирмингемский план». После небольших частных собраний, состоявших из наиболее влиятельных или наиболее активных людей, они излагали этот план на публичных митингах. Пропаганда велась весьма деятель­но. Наряду с видными своими членами, ассоциация посылала в разные места эмиссаров, которые скрывали свои титулы, чтобы работать с большим успехом.

Почва была, впрочем, для этого достаточно подготовлена. Тай­ная подача голосов, Ьа11о1, введенная в 1872 г., очень скоро, по­сле значительного увеличения числа избирателей, предоставляе­мых, таким образом, в день выборов собственным склонностям, сильно затруднила руководство выборами без предвыборных соглашений, без более или менее сплоченной организации. Но что еще говорило в пользу «Бирмингемского плана», это поражение либералов на общих выборах 1874 г., приведшее в Палату впер­вые с 1841 г. огромное консервативное большинство. Либералы, которые считали вечным свой договор со страной, не могли опом­ниться от изумления и, как это обыкновенно бывает с побежден­ными партиями, искали причины избирательной катастрофы от­нюдь не в собственном поведении, а усматривали их главным об­разом в том, что они были плохо организованы. «Бирмингемский план» притязал на верное восполнение этого не­дочета. Поэтому в целом ряде городов были спешно организова­ны по примеру Бирмингема «сотни», «триста», «четыреста» и т.д.

 

III

Новые либеральные организации весьма шумно выступили на сцену. Поводом к этому послужили события, развернувшиеся в 1876—78 гг. на Востоке и живо интересовавшие Англию. Пра­вительство Дизраэли⁴³, следуя традиционной до того времени политике Англии, склонялось на сторону Турции против России, вступившейся за дело своих угнетаемых славянских единовер­цев. Известия о болгарских зверствах вызвали в Англии громкий крик ужаса, и горячий протест против турецкого варварства про­несся из одного конца страны в другой; новые либеральные ор­ганизации поспешили сделаться выразительницами этого возбуж­дения, которое они тотчас же обратили против своих политиче­ских противников, стоявших у власти. Они обвиняли консерва­тивное правительство в моральном соучастии с турками. Главари либеральной оппозиции в Палате, которые, по правилам игры, должны были руководить осадой враждебной партии, были более сдержанны в нападках на правительство. Такое поведение лиде­ров, принадлежавших к умеренному либеральному течению, глу­боко возмущало радикалов и энтузиастов. «Сотни», отражавшие настроения этих последних, были неутомимы в организации про-тивотурецких митингов, выносивших враждебные правительству резолюции. Бирмингемская ассоциация поддерживала и даже подстрекала их. По ее указанию, другие ассоциации созвали в несколько дней более 150 «митингов негодования».

Стройность, с которой ассоциации вели все это движение, да­вала отдаленное представление о том, чего их деятельность могла бы достигнуть, если бы она была всегда скоординирована и под­чинялась единому импульсу. Идеи такого рода уже зрели в со­знании главарей бирмингемской организации. И когда «план» оказался принятым достаточным числом городов, то Шнедгорст нашел, что настал момент слить ассоциации в единую организа­цию.

Циркуляр Бирмингемской ассоциации, обращенный ко всем либеральным организациям, построенным на «представительных началах», предложил этим организациям прислать в Бирмингем делегатов для обсуждения проекта их объединения. Около ста ассоциаций ответило на этот призыв, и 3 1 мая 1877 г. в Бирмин­геме открылась конференция под председательством Джозефа Чемберлэна.

В хорошо построенной речи Чемберлэн доказывал пользу и необходимость новой организации, указывая, что при данных политических условиях стало необходимым «ввести массы (весь народ — 1Ье реор!е а! 1агде) в советы партии и дать им место в управлении ею». «Отсюда новый строй Бирмингемской ассоциа­ции. Страна покроется сетью ассоциаций, построенных на одно­родных основах, а все они будут объединены организацией, ко­торая образует подлинно либеральный парламент за пределами законодательных учреждений, парламент, избранный не как эти последние учреждения, а всеобщим голосованием. Его задачей будет не столько утверждение нового либерального, как сообщение либеральной политике большей определенности и большей решительности действий. События последних лет слиш­ком ясно доказали, что официальные лидеры последними отдают себе отчет в состоянии общественного мнения. Целью и заслугой новой организации явится придание общественному мнению си­лы и выразительности».

Оба центральные пункта этой речи: право «народа» на непосред­ственную инициативу в выборе людей и мероприятий, с одной сто­роны, и несостоятельность традиционных лидеров, с другой, были еще более подчеркнуты в горячей речи следующего оратора — В.Гарриса, автора «Бирмингемского плана». «После распростране­ния избирательного права на городские массы недопустимо, чтобы лидеры продолжали выписывать на население провинции векселя с оплатой их в форме агитации по определенному поводу через два месяца. Народ должен сам решать, по какому поводу и когда начи­нать агитацию. Вот это-то дело агитации «со всем авторитетом го­лоса нации» и возьмет на себя предполагаемая федерация».

Таким образом, с образованием Бирмингемской федерации внеконституционная организация, не раз выступавшая на полити­ческой арене Англии, вступала в новую фазу: возникал в качестве постоянной организации «парламент за пределами имперских законодательных учреждений», противостоящий государственной власти, установленной конституцией, и опирающийся на более широкую базу, чем Палата общин, построенная на ограниченном избирательном праве, То выразитель, то возбудитель общественного мнения, свободный парламент брал на себя все дело политической агитации по всем вопросам, как возникшим, так и могущим возникнуть впредь; к органам власти исполнительной и власти законодательной в политическом строе страны присоединялся новый орган -- агитационный. Этот проект организации, который влек за собой столь глубокое изменение в функционировании государственной машины, почти не подвергался обсуждению. Демократический энтузиазм, воодушевлявший собрание, заста­вил смолкнуть немногочисленные возражения и оговорки. Про­ект был принят, и Национальная Федерация Либеральных Ассо­циаций, вскоре названная для краткости Национальной Либераль­ной Федерацией, была учреждена.

IV

Формальная сторона учреждения Федерации была закончена, но это было, так сказать, только поднятием занавеса. Самая пье­са должна была быть разыграна в тот же вечер — это был пуб­личный митинг с участием Гладстона⁴⁴ в качестве главного ора­тора. Знаменитый государственный деятель приехал, чтобы само­му быть восприемником новой Федерации. Вскоре после пораже­ния либеральной партии на выборах 1874 г. Гладстон оставил ру­ководство партией, решив положить конец своей долгой полити­ческой карьере и употребить остаток своих дней на приготовле­ние к великой минуте, когда он предстанет перед вечным судьей, Ему назначили преемника лорда Гартингтона (Наг1тд1оп), кото­рый официально принял бразды правления партией. Но при стро­гой организации парламентских партий, управляемых каждая од­ним главою, и притом пожизненным, к которому непрестанно об­ращаются все глаза, нелегко уйти в политическое небытие тому, кто с блеском выполнял обязанности лидера целые годы. Уйдя, он для партии и страны остался Гладстоном, как отрекшийся от престола король остается его величеством. К тому же ему и са­мому нелегко было привыкнуть к тому скромному существова­нию, на которое он себя обрек, покаяние и молитва не больше могли наполнить его существование, чем Карлу V жизнь его в монастыре святого Юстина. Его бурная душа, волнуемая воспо­минаниями о сотнях битв, только ждала случая, чтобы снова вспыхнуть: зверства в Болгарии заставили Гладстона выйти из уединения. Полный гнева и негодования, он в ряде пламенных, взволновавших глубокие слои английского народа речей обличал жестокость Турции и гнусность правительственной системы, об­рекавшей христиан на насилия со стороны дикой орды. В этой ораторской кампании Гладстон окончательно стал властелином души английского народа, какому не было равного ни до, ни по­сле этого.

Благодаря покровительству, оказываемому Гладстоном Феде­рации, последняя пожала плоды престижа его огромной власти, и притом в момент, когда популярность его достигла апогея. Уча­стие Гладстона в открытии новой организации сообщало этому провинциальному союзу национальное значение и, что было не менее важно в то время, снабжало его печатью подлинного ли­берализма. Учреждая организацию для общего руководства либе­рализмом, основатели Федерации отрицали авторитет официаль _НЬ1Х лидеров партии, но, имея на своей стороне Гладстона, они _прикрывались авторитетом истинного главы либерализма.

Пред огромной аудиторией, численность которой определяли 30 000 человек, Гладстон восхвалял новую организацию и на­родный принцип, принятый в Бирмингеме. Указав, что либераль­ная партия нуждается в организации больше партии тори, вопло­щающей начало политической неподвижности, Гладстон в крас­норечивых словах говорил о роли города Бирмингема в деле про­ведения Билля о реформе и приветствовал Бирмингем за то, что _Он «поднял знамя порядка в либеральной партии». Ни о роли Фе­дерации, на открытие которой он приехал, ни о программе, ко­торую она ставила перед собой, ни о сфере влияния, на которую она притязала, ни о тактике ее в отношении лидеров партии и ос­вященного традицией конституционного порядка вообще — Глад-стон не сказал ни слова. Он перешел к восточному вопросу, и скоро все собрание было охвачено горячим энтузиазмом, какой обычно вызывала каждая из его речей.

В жизни Федерации запечатлелся факт, что крещение она получила от главы английского либерализма.

Общественное мнение не замедлило обратить внимание на но­вую организацию, и вскоре завязалась оживленная дискуссия в прессе и на «платформе».

Естественно, что прежде всего эта тема подверглась партий­ной полемике. Бирмингемская система притязала быть орудием победы для либеральной партии. Этого было достаточно для того, чтобы консерваторы посмотрели на нее весьма неблагосклонно. Лорд Биконсфильд, изливая на противников свой сарказм, бро­сил по адресу их новой организации кличку «Кокус», которая в истории американских партий давно связывалась с представлени­ем о маневрах и ухищрениях беззастенчивых избирательных дельцов и о политической коррупции. Брошенная премьер-мини­стром, подхваченная эпиграммами кличка «Кокус» сразу стала приобретать право гражданства в Англии и превратилась в обще­принятое название новой либеральной организации.

 

 

Глава четвертая РАЗВИТИЕ КОКУСА

I

Стремясь к расширению влияния либеральной Федерации в стране, бирмингемские деятели, возглавлявшие Федерацию, с жаром вели пропаганду. Шнедгорст продолжал поездки по стране для ознакомления населения, в самых лестных выражениях, с образцовой ассоциацией и для указания на пользу учреждения новых ассоциаций по ее образцу. Гладстон был, со своей стороны, неистощим в похвалах Бирмингемской систем Г Кокус распространялся на один город за другим, иначе говоря, этих городах возникали по всем правилам представительные ас­социации. Очень часто эти ассоциации начинали свою карьеру при полном равнодушии масс. Иногда массы просто не интересо­вались ни непосредственным участием народа в делах партии, ни прекрасными речами, в которых этого участия добивались; в дру­гих случаях «план» казался им подозрительным, потому что они не доверяли «буржуа», которые его пропагандировали. Но во многих местах система была встречена массами хорошо, и ее спешили применить на практике. Поведение традиционных лиде­ров, принадлежавших к господствовавшим прежде классам, было также очень различно. Одни, видя в новых ассоциациях подлин­ное средство к усилению влияния партии, приняли их полностью, Другие, хотя и не питали большого энтузиазма к демократиче­ским организациям, считали, однако, более благоразумным не подымать шума; они вошли в новые ассоциации или даже помог­ли их возникновению. В этих случаях они естественно оказались во главе их. Третьим претил отказ от власти в пользу масс. Там, где их влияние не было решающим, их недовольство обошли мол­чанием и основали ассоциации по Бирмингемскому плану; но это было не всегда достаточно для того, чтобы обезглавить «лидеров» и заставить исчезнуть старые местные Кед181га1лоп 5ос1еиез или ЫЬега! Ай8ос1а(:юп8, и во многих местах оказались существующи­ми две соперничающие ассоциации, из которых у каждой была своя особая клиентела. В центральной организации этот дуализм был еще более явно выражен. Бирмингемская Федерация притя­зала на руководство делами партии, но старое учреждение пар­ламентского кнута с его бюро продол­жало существовать. Как ни была велика его вера в свой автори­тет, оно принуждено было признать, что перед ним выросла но­вая соперница, и инстинктивно оно отступало пред этой силой, как перед морским приливом. По молчаливому соглашению, оно отказалось в пользу этой новой силы от всех центральных окру­гов, столицей которых был Бирмингем; оно уступило также и Лондон, но Федерация не намеревалась ограничиться этим, она вторгалась в другие части королевства, водружала там свое зна­мя и оставляла свои гарнизоны в виде представительных ассоци­аций. Все более теснимая Кокусом, организация парламентского кнута уходила в себя и все более и более сжималась в качестве организации с явно выраженным «вигским» характером, который ей сообщила сама история английской либеральной партии. Каж­дый шаг вперед, сделанный по Бирмингемской системе, был ша­гом вперед по территории старого либерализма; каждый жест, каждый акт новой организации был угрозой или нападением на подлинный «вигизм». Бирмингемское движение везде обнаружи­вало более или менее скрытый антагонизм между вигами и радикалами и обостряло его. II

В старом либерализме было два основных элемента: парла­ментаризм и индивидуализм. Один был историческим вкладом вигов, другой принесли с собой политическая экономия, философия и промышленная революция. Борясь против неограниченной власти короны, виги утвердили здание парламентаризма, поддер­живаемые своими аристократическими друзьями и вассалами, стоявшими за ними в стройном порядке, основанном на социаль­ной дисциплине. Когда средний класс, желая вступить в полити­ческую жизнь, присоединился к вигам, им пришлось приспосо­биться, примениться к характеру пришельцев и их умственным склонностям, взращенным на идеях индивидуальной свободы и свободы торговли. Аристократы-виги освежили в этих «принци­пах» свои старые аристократические титулы, в то время как ли­беральная буржуазия признала их право на традиционное лидер­стве и, охотно полагаясь на их политический опыт и престиж, не­заметно втянулась и в круг их социального влияния. Из этого сли­яния образовался комплекс политических взглядов и чувств, ко­торые, начинаясь в многочленных последовательных своих оттен­ках почти у границ «торизма», с одной стороны, и доходя почти до радикализма — с другой, в среднем представляли тип, одина­ково отдаленный от обеих крайностей, свободный от их недо­статков, но нередко чуждый и их достоинствам.

Основное положение «вигизма», выработанное в борьбе с ко­роной, а именно, что никому не должно быть дано неограничен­ных прав, оправдывало в глазах либерала его преклонение перед умеренным и координированным правлением, которое он назы­вал английской конституцией, и наполняло его отвращением к якобинскому духу. Авторитарность во всех ее формах и со всеми последствиями, безразлично, поражает ли она государство или индивида, внушала ему ужас, оскорбляла не только его идеи, но еще больше его чувствительность. Любовь к свободе была ему привита воспитанием и привычками, он любил не как страстный любовник, подобно классическому радикалу, а скорее как диле­тант. Свобода скорее ласкала его эстетическое чувство человека хорошего вкуса, чем зажигала пламя в его сердце. Огонь, согревший его душу, горел ровно и хорошо поддерживался прикры­вавшим его слоем золы, но никогда не превращался в жгучее пламя. Вдумчивый, хотя и не мыслитель в собственном смысле слова прежде всего уравновешенный, он нелегко поддавался увлечениям. Спокойный и сдержанный, он часто казался холодным, а не надо и прямо кичащимся вереницей своих дворянских предков или грудами золота, заработанного коммерческими делами.

Питая при всем этом крепкую веру в здоровые принципы, особенно политической экономии, «некоторые из которых математически доказуемы», он соединял с аристократической спесью или плутократической самоуверенностью интеллектуальную гор­дость доктринера или тупое самодовольство полуученого.

Эти чувства, в соединении с духом личной независимости в хорошем смысле этого слова, делали его мало доступным измен­чивым влияниям «мнения». Во всяком случае, он не признавал за ним неограниченных прав, ибо не признавал неограниченных прав вообще. Тем более претило ему искать или делать вид, что ищет, вдохновения на улице, на общественной площади; к удер­живавшему его от этого чувству личного достоинства присоеди­нялось некоторое презрение, страх перед толпой, пред чернью. С другой стороны, приученный к социальным условностям и к компромиссам делового мира, он естественно применялся к пар­тийным комбинациям и легко подчинялся требованиям, которые они выдвигали. Уравновешенность ума, хладнокровие, умерен­ность, вкус или привычка к компромиссам — либеральный виг слишком хорошо знал, что обладает всеми этими драгоценными политическими качествами, и потому был слишком склонен счи­тать себя рожденным для дела управления, и понятно — власт­вование было одновременно его правом и долгом. Ради осущест­вления права он соглашался на уступки, которые охотно считал жертвами долгу, и, естественно, стремясь избежать жертв, он вкладывал в осуществление своего права особый дух ревности и исключительности, державший на расстоянии втершиеся чуждые элементы.

Однако барьер, который воздвигал вокруг себя вигский либе­рализм, скорее, возбуждал нападавших и, вместо того чтобы слу­жить прикрытием, подвергал либерализм опасностям. Бирмингем­ский радикализм, прорвавшийся словно сквозь брешь, атаковал старый либерализм по всей линии. Провозглашая несостоятель­ность каких бы то ни было традиционных лидеров и требуя для «народа» права, в качестве первой и последней инстанции, опре­делять и устанавливать линию политического поведения, новый либерализм отрицал всю доктрину вигов, он повергал в прах это прекрасное и остроумное правительственное сооружение, где все части, уравновешивая одна другую, совершали некоторое планомерное и непрерывное движение. Вигской терпимости он противопоставлял ревнивую и исключительную веру, выражав­шуюся формулой «вера в народ», и доказательством этой веры для него служила единственно солидарность с численным боль­шинством народа или с теми, кто считал себя его представителя­ми. Мало любя дисциплину, которой требовала такая вера, виги питали еще большее отвращение к энтузиазму, непрерывным по­током изливавшемуся «сотнями» на своих митингах, например по поводу восточных дел. Они не доверяли политическому сенти­ментализму или, как говорили их враги, отрицали влияние нрав­ственного чувства в области политики. Самая резкость голосов, шум, излишняя жестикуляция членов Кокуса оскорбляли их, они были или считали себя слишком джентльменами, чтобы перено­сить их. Виги получили предложение очистить место; они занимали его лишком долго; они были не чем иным, говорили им, как группой, генетически стремившейся к власти; им перестали быть понятны стремления и потребности нации. Они были неспособны руково­дить ею. Напрасно умеренные протестовали, утверждая, что им еще предстоит сыграть большую роль. Ничто не указывало на то, чтобы развитие демократического духа достигло степени, кото­рая оправдала бы введение радикализма. Можно сколько угодно водружать красное знамя демократии, говорили они, но старые социальные условия от этого не исчезнут. Преступление умерен­ных, или, как их называют, вигов, заключается в том, что они твердо держатся принципов, игнорируют демократические стра­сти данной минуты и учитывают постоянные интересы и свободу нации. «Для нас вопрос не в том, что популярно, а что разумно и справедливо, и мы считаем одной из обязанностей государст­венных людей разбивать народные иллюзии хотя бы ценою вла­сти и положения». Все эти доводы защиты были в глазах радика­лов ни чем иным, как признанием собственной вины. И так как умеренных, как и вигов, представляли их официальные лидеры, то Кокус объявил войну традиционным лидерам и фатально пе­ренес ее с удвоенной силой на умеренных вообще,

III

Несомненно, что во многих местах новые организации и по­мимо восточных дел, волновавших великодушные чувства масс, вызвали большой гражданский энтузиазм и честный искренний интерес к общественной жизни. Но не менее верно и то, что этот порыв требовал руководства, а руководство часто отсутствовало. Не трудно было воспроизвести бирмингемскую организацию, го­раздо труднее было найти людей, по достоинствам равных тем, которые ею руководили, и тот общественный дух, который они умели создать и поддержать. Вожакам радикального движения обыкновенно не хватало основного достоинства лидеров: чувства меры. С другой стороны, умеренным людям, поспешившим при­соединиться к Кокусу и принадлежавшим, главным образом, к господствовавшим прежде классам, слишком часто не хватало энтузиазма и искренности для того, чтобы оказывать благотвор­ное влияние на массы. При самых благоприятных условиях им Удавалось, благодаря умеренности и такту, сдерживать энтузиастов и поддерживать мир среди представителей различных оттенков в партии. Там, где таких людей не было или новые политические слои были более непримиримы, Кокус, группировавший 'округ себя всех передовых горячих членов партии, скоро становился фракционной крепостью для группы, полной сектантского Духа, и Кокус был тем более нетерпим и притязателен, что на родная форма его организации давала ему повод выдавать себя за единственного и законного представителя либеральной партии Этот дух Кокуса не замедлил сказаться в осуществлении им своей первой задачи: в назначении кандидатов для парламентских выборов. Согласно Бирмингемской доктрине, ни один кандидат не должен был быть выдвинут помимо Кокуса. Исключения не со­ставляли и депутаты, которые желали быть переизбранными на новый срок. То обстоятельство, что Кокус часто представлял лишь часть партии, и притом наиболее страстную, наиболее горя­чую, не способствовало обеспечению ему общего сочувствия, и притязания новых организаций вызвали живой протест. Одно из выражений протеста, благодаря высокому положению лица, от которого оно исходило, нашло себе громкий отклик во всей стра­не. Конфликт произошел в Бредфорде между Кокусом и одним из депутатов города В.Форстером, знаменитым либеральным го­сударственным деятелем. Форстер представлял город Бредфорд в парламенте в течение восемнадцати лет. Но с некоторых пор небольшая группа избирателей, вдохновляемая религиозной стра­стностью, объявила ему непримиримую вражду. Она не прощала ему роли, сыгранной им в создании системы народного образо­вания. Когда Форстер стал министром народного просвещения в первом кабинете Гладстона (1868—1874 гг.), в Англии все еще не было организовано начальное образование народа. Попытки его организации разбивались о фанатизм различных религиозных групп, которые не могли сговориться о постановке религиозного образования. Форстер мужественно взял дело в свои руки и про­вел, в качестве компромисса, закон, введший обязательное свет­ское обучение везде, где на это соглашалось население. Государ­ственные субсидии продолжали выдаваться частным школам при условии преподавания вероучений до или после других уроков, причем ученики были свободны получать или не получать в шко­ле религиозное образование.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: