Начало партийных организаций 4 глава

С тех пор как с выступлением в 1868 году широких масс на политическую арену обе стороны теснее сомкнули свои ряды, положение независимого депутата стала трудным.

Образовались две сильные армии с двумя могущественными вождями: Гладстоном и Дизраэли, борьба между которыми при­няла характер дуэли, эпического сражения. И все-таки неужели яркая личность, которая заняла бы особое положение в парла­ментской среде, не могла бы сохранить его, опираясь на доверие своих сограждан, заслуженное подлинной преданностью народ­ному делу, опираясь именно на массы, поставляющие пушечное мясо, и апеллируя, так сказать, от слабости демократии к ее си­ле? Поведение Коуэна ставило этот вопрос. Ответ был дан отри­цательный,..

III

Ньюкаслская секция Кокуса начала с Коуэном беспощадную борьбу. Коуэн без удовольствия встретил возникновение Кокуса, у которого не было твердых убеждений, отчетливых принципов, который требовал только «присоединения к организации». А Ко­уэн игнорировал Кокус. Возможно, что сознание услуг, оказан­ных им Ньюкаслу, внушило Коуэну преувеличенное представле­ние о его праве на руководство политической жизнью Ньюкасла. Но Кокус поспешил полностью оправдать недоверие Коуэна. Объявив себя с первой минуты хранителем ортодоксального ли­берализма, Кокус был шокирован поведением Коуэна в восточ­ном вопросе. Тем не менее, зная его огромное влияние в области Тайна, Кокус не решился вступить в борьбу с ним на вы­борах 1880 г. Но когда в новом парламенте Коуэн показал, что он намерен, при либеральном правительстве, остаться таким же независимым, как при правительстве Дизраэли, тогда вспыхнул гнев, который таили в своих сердцах руководители ньюкаслского Кокуса. Им удалось почти добросовестно уговорить себя, что главным, единственным стремлением Дизраэли было ставить пал­ки в колеса либерального правительства. И ввиду этого ньюкасл-ский Кокус превратился в своего рода святую инквизицию, ко­торая следила за каждым словом Коуэна и доискивалась его мо­тивов, и неизменно его старались выставить перед избирателями в весьма невыгодном для него свете. Старые граждане Ньюкасла, свидетели всей жизни Коуэна и почти участники его дела, знали, следует думать, но молодое поколение или пришельцы, те, кто что не знал прошлого Коуэна, более благосклонно прислушивались к инсинуациям Кокуса. Претензии к Коуэну были многочисленны: он не был предан (либеральной партии, в отношениния с избирателями он не признавал авторитета местной предста­вительной организации либералов, он не считался с ней при го­лосовании в Палате, и, наконец, он отвергал всякое участие Коку­са в политическом руководстве журналом, который он выпускал в Ньюкасле.

Кокус считал, что ему в качестве признанного представителя местного либерализма принадлежит высшее руководство всеми политическими выступлениями либеральных депутатов округа как на трибуне, так и в прессе.

На выборах 1885 года Кокус, внешне держась на совершен­но нейтральной в отношении Коуэна позиции, предпринял реши­тельное выступление против него. Приверженцы Кокуса подняли на ноги весь город, взывали ко всем предрассудкам, к ненависти, к уязвленному чувству самолюбия. На предвыборные собрания они явились с сотнями заранее приготовленных вопросов, на ко­торые Коуэну предлагали отвечать немедленно в надежде на то, что под градом вопросов он потеряет почву под ногами и обличит сам себя. Он отвечал спокойно, с достоинством. Избегая всякой полемики с ньюкаслским Кокусом, он подчеркивал все принци­пиальные вопросы, которые скрывались в разыгравшемся конф­ликте, - - об отношениях депутата к избирателям, об обязанностях партии, о политических организациях. Намекая на самого себя, он говорил: «Я резюмирую наши разногласия в одной или двух фразах: я ставлю на первое место либеральные принципы, они либеральную партию; для меня важны мероприятия, для них лич­ности. В этом весь спор». «Партия есть лишь средство для дости­жения цели, но не цель. Лидеры хороши на своем месте, но ни­кто из них не может быть признан непогрешимым, и высказывать вместо меня суждения по принципиальным вопросам я не поручу никому - - ни одному человеку, как бы он ни был влиятелен, ни одной группе людей, как бы она ни была многочисленна».

Организации Кокуса во всей северной области со страхом ожидали исхода борьбы, начатой в Ньюкасле. Каждая из них считала Коуэна своим личным врагом. Они оказывали ньюкаслскому Кокусу моральную поддержку, и не только моральную. Для того чтобы помочь делу возбуждения избирателей, Кокус города Сандерленда послал в Ньюкасл группу людей, энергичных и Достаточно грубых, которые обострили на свой лад ход избирательной кампании. Дело дошло до того, что на Коуэна напали на улице забросали грязью и камнями. Узнав об этом нападении, руково­дитель Кокуса, человек очень почтенный, был взволнован и опе­чален. Он и его соратники, по крайней мере, наиболее близкие, могли очень далеки от того, чтобы вызывать не только физические насилия, но и словесные эксцессы, жертвой которых был Коуэн но они разнуздали в массах партийный фанатизм, довели его своей организацией до степени бешенства, и в конце концов он захлестывал их. На выборах Коуэн прошел первым по списку, но число избирателей, отказавших ему в своем голосе, было огром­но. Не было более никаких сомнений в том, что Коуэн в значи­тельной степени потерял почву под ногами. Он почувствовал удар и, благодаря своих избирателей за возобновление его полномо­чий, он заявил, что никогда больше не выставит своей кандида­туры в Ньюкасле, В самом деле, когда парламент, избранный в 1885 г., был распущен (в 1886 г.), Коуэн не выставил своей кан­дидатуры. В ответ на предложения выставить свою кандидатуру на выборах он объяснил, что считает невозможным согласиться на то положение, в которое Кокус ставит депутата. «Кокусу нуж­ны политические машины. Я не машина, а человек». Джозеф Ко­уэн покинул политическую арену. Кокус победил.

IV

Поражение, нанесенное Кокусом Коуэну, было более чем личным поражением, оно ярко знаменовало упадок политической доктрины, представляемой Коуэном, — старого радикализма, ко­торый не знал другого орудия политической борьбы, кроме прин­ципов, для которого личное мнение было не только правом, но и обязанностью, в глазах которого всякое подчинение, всякая за­висимость как от сильных мира сего, так и от масс одинаково за­служивали презрения и который, не соблазняясь властью, слиш­ком верил в могущество планомерно распространенных идей, чтобы эксплуатировать материальную силу масс, и был слишком полон интеллектуальной и моральной гордости, чтобы увлекать массы лестью и ухаживанием. Представители старого радикализ­ма, уцелевшие после возвышения Кокуса, чувствовали и ясно ви­дели, что Кокус рассеивает на все четыре стороны их идеал, их политические и моральные концепции, и они предупреждали об опасности всех, желавших услышать их. Указание на то, что Ко­кус работает на пользу либерализма, не уменьшали опасений да­же тех из этих радикалов, кто был тесно связан с официальным либерализмом. Так, звание члена министерства Гладстона не удержало Леонарда Куртней (вскоре лорда Куртней) от того, что­бы предостеречь демократию против новых тенденций. Говоря перед своими избирателями по поводу открытия одной политиче­ской ассоциации рабочих, он указывал, что первой задачей подо­бных союзов является научить своих членов мыслить. Предосте­регая своих слушателей против тех, кто сказал бы, что дело рабочих ассоциаций — не воспитание, а использование сил, кото­рыми располагают рабочие, приведение их в такое движение, при котором они будут не растрачены впустую, а использованы с наибольшим результатом, Куртней обращал внимание на то, что механизм бесполезен, если у него нет движущей силы, что организация тщетна, если она не поддерживает и не развивает индивидуальных сил; что она может даже стать опасной, если превра-_Т0т людей в автоматов. «Вы спросите, может быть, — прибавлял Куртней, — почему я предлагаю все эти вопросы на ваше обсуж­дение и грозит ли нам опасность, чтобы ассоциация, которую мы сегодня открываем, или другие, только что возникшие во всей стране, вступили на этот путь? Да, я думаю, такая опасность су­ществует. Я думаю, в нашей стране наблюдается тенденция ин­дивидуальность заменить механизмом, а также тенденция одной части населения довериться механизму вместо того, чтобы про­должать умственную работу».

Призывы этого рода не встречали в стране ни громкого отзву­ка, ни большого числа людей, которые были бы готовы их повто­рить. Те, кто обращался с такими призывами, те, кто еще испо­ведовал и проповедовал веру старого радикализма, с каждым днем все больше представлялись остатками исчезнувшей расы. Меланхолически констатируя это, Коуэн говорил: «Радикализм, как его излагали учителя веры, — теперь только традиция. То здесь, то там можно еще встретить радикала старого типа, но он живет среди людей, которые его не понимают. Эти люди считают всякую независимую мысль ересью, всякое великодушие к про­тивнику как бы слабостью, и они удивлены и опечалены, когда похвалы и осуждения раздаются с разбором, когда убеждения человека не меняются со временами года и сообразно погоде, когда больше значения придается делу, чем лицам, когда истина ценится выше победы»,

Классический радикализм дышал уже на ладан, когда появил­ся Кокус, и Кокус оказался подлинным его могильщиком. Не так обстояло дело с умеренным либерализмом, который Кокус застал еще на ногах и с которым он повел особенно упорную борьбу, Вылитый из менее чистого металла, чем классический радика­лизм, он был устойчивее его. Он был еще жив при втором мини­стерстве Гладстона (1880—1885 гг.), но и он был глубоко пора­жен и к тому же в том, что в нем было лучшего. Представителя­ми старого либерализма были не только аристократические виги ^: Реакционными тенденциями и плутократы, выдвинутые торжествующей буржуазией. Он насчитывал немало приверженцев, Равда, не достигающих моральной красоты классических ради-калов, души которых были закалены, как сталь, которые являлись Устными индивидуальностями, питали искренние симпатии к народу и глубокую веру в человека и свободу и соединяли му-'ственную независимость с мудрой умеренностью. Они представляли не столько касту или класс, как подлинный политический темперамент, умеренный в лучшем, т.е. в подлинном значении этого слова. Случай с Форстером доказал, что и им нет по-щады со стороны нового радикализма, и притом не вследствие недостатков аристократически-плутократического вигизма, от ко­торых они были более или менее свободны, а по причине их твердой и обдуманной умеренности и умственной независимости, —- черт, особенно ненавистных новому радикализму.

Равновесие умеренного и радикального элементов, которое вначале с грехом пополам поддерживалось в «сотнях», было на­рушено после 1888 года⁵⁰. Воодушевленные победой на выбо­рах и решительным направлением политики министерства Глад-стона, которое указывало, казалось им, на усиление шансов во­инствующих элементов, передовые элементы «сотен» стали тес­нить умеренных. В то же время их наступательные силы заметно возросли благодаря факту, незначительному с виду, который про­изошел во внешней жизни ассоциаций. Этим фактом было упраз­днение обязательных членских взносов. Ассоциации были тотчас же наводнены членами, которые ничего не платили, но много го­ворили. Члены из числа старых политических деятелей были от­теснены,

Кокус, или, что безразлично, воинствующие элементы, пре­вратившие Кокус в свою крепость, говорили от имени партии с видимостью права на это, видимостью, которую особенно под­крепляло то обстоятельство, что Кокус неизменно защищал пол­итику великого вождя партии Гладстона, пред которым склоня­лись все либералы. Потому они и шли в большей или меньшей степени за застрельщиками. Робкие и нерешительные брюзжали, но все-таки шли по одному пути со своими представителями в Палате. Другие, и таких было очень много, отдавались течению с закрытыми глазами, сильные своей верюй в Гладстона. Наконец, третьи, с более критическим и смелым умом, хотели бы устоять, но как это сделать? У них не было своей организации. Затем, ка­кое они могли водрузить знамя? Объявить себя единственными подлинными хранителями начал исторического либерализма? Что это именно так и было, может быть, могли бы доказать ученые историки, но массы шли на вывеску, а вывеска над дверьми Кокуса, сверкая новенькими огненными буквами, гласила: «Либе­ральный совет пятисот», или шестисот, или восьмисот, и все «вы­борные», «строго выборные» органы либеральной партии. Правда, у умеренных все еще оставалось средство, очень могуществен­ное в английском политическом мире средство, состоящее в де­нежной поддержке и социальных связях. Но этим можно было пользоваться лишь в редких случаях, ибо собственные аристок­ратические родственники умеренных, следуя своим аристократи­ческим склонностям, пошли за новой вывеской, чтобы иметь дво­який шанс, как на бегах, когда ставят для большей верности вы­игрыша одновременно на двух соперничающих лошадей. Значит, раз умеренные не желали плыть по течению, они должны были стушеваться. Тем или иным способом организации Кокуса, потому что они были организациями либеральной партии, возглавляе­мой Гладстоном, выводили их из строя, поскольку они были ли­бералами,

Но если вы хотите сохранить благосклонность современного _государства, - - говорили им тори, — идите к нам. С тех пор как министерство Гладстона⁵¹ (в 1880 г.) приступило к работе и, со времени аграрной реформы в Ирландии, вступило на путь ради­кальных реформ, тори не переставали предостерегать вигов, ука­зывать им глубокую пропасть, в которую их влекли их радикаль­ные союзники, увлекаемые демоном разрушения. «Перережьте кабель». Такой совет легко дать, гораздо труднее ему последо­вать. Пусть настроение сближает с консерваторами, но насколь­ко отдаляет от них воспоминание о долгих борьбе и соперниче­стве, о злобе, передававшейся и переходившей по наследству, насколько отдаляло от них самолюбие собственника, которому легче расстаться с жизнью, чем на старости лет перейти из сво­его дома на жительство в чужой. Потому-то виги, хотя и очень нерешительные и деморализованные потоком радикализма, уно­сившего их почтенные принципы и навыки, отвечали, не отвергая редко делавшихся им предложений, что час еще не настал и, мо­жет быть, никогда не настанет, что виги и радикалы могут еще долгие годы бороться бок о бок. А если товарищи разойдутся, — спрашивали они сами себя, — что станется тогда с фирмой? Ав­торитет товарищей вигов сильно умален в предприятии и даже вовсе не признается многими из клиентов, но все же они сохра­няют право подписи от имени фирмы; благодаря деликатному вниманию Гладстона они имеют численное превосходство в ка­бинете. Эта противоречивая позиция руководителей вигов застав­ляла их загонять на дно души опасения и тревоги, вызывавшиеся радикализмом, и даже побуждала их подавлять попытки сопро­тивления со стороны -своих сторонников.

Такие попытки были сделаны в нескольких местах в провин­ции. Искренние либералы, но глубоко умеренного темперамента, пришли к выводу, что игра не может больше продолжаться, и хо­тели явно порвать с Кокусом, противополагая ему умеренную ор­ганизацию. Вожди вигизма в Лондоне, которым был сообщен этот план, ответили, что они полностью разделяют чувства своих Умеренных друзей, но в конце концов рекомендовали не образо­вывать новой организации, чтобы не разрушать единства либе­ральной партии. Это была все та же забота о фирме. Удержанные таким образом, несмотря на интимные свои чувства, в рамках официального либерализма, умеренные отнюдь не были успокоены, и вскоре, когда накануне выборов (1885 г.) главный представитель нового радикализма и создатель Кокуса Чемберлэн огсил свою «неутвержденную программу», в рядах либералов произошла паника. Теперь уже не милосердные тори, а голоса из своей среды говорили, что час пробил, что остается только одно: ^1ерейти в лагерь консерваторов. Но надежен ли будет там при ют? Что скрывается за дверью, в которую постучатся беглецы? Это-то мы и рассмотрим сейчас, вернувшись к организациям кон­сервативной партии, с которой расстались в момент, когда дол­жна была произойти великая демократическая реформа 1867 го­да⁵².

 

Глава седьмая

ОРГАНИЗАЦИЯ КОНСЕРВАТОРОВ

I

Расширение избирательного права на городское население, согласно акту 1867 г., являлось для консервативной партии весь­ма угрожающим. Города, всегда бывшие цитаделями либерализ­ма, должны были решительно отодвинуть деревни в политиче­ском отношении на задний план. Тори, в частности Дизраэли, со­вершая или, вернее, уже совершив «скачок в темноту», понадея­лись на то, что городские массы могли бы для них послужить поддержкой на выборах, что не смогут они остаться нечувстви­тельными к влиянию и принципам тори. Был ли этот расчет хи­мерой или нет, ясно было, что будущее консервативной партии отныне зависело от городских избирателей. Сейчас же консер­ваторы обдумали, как наложить на них руку. Они стали поспешно организовываться для вербовки новых избирателей. В несколь­ких промышленных городах были призваны к жизни прежние «конституционные общества» или были ббразованы новые. Это движение, являвшееся в некотором роде новым, дополненным изданием течения, возникшего еще тридцать лет назад, вследст­вие восклицания сэра Роберта Пиля: «Кед181ег, Кед1з1ег, Кед181ег», было, однако, отмечено новым и весьма значительным фактом: разбросанные по всей стране ассоциации были объединены в од­ну конференцию под именем «Национальный Союз консерватив­ных и конституционных ассоциаций», представленную собранием делегатов, избираемых ежегодно.

В систему организации консервативной партии была, таким образом, введена, наряду с назначаемым парламентским лидером партии, новая центральная власть, наделенная избирательным мандатом, представляющая, правда, косвенно и неполно, консер­вативное мнение в стране. В данный момент это не имело значе­ния. Власть новой организации могла бы стать реальной только при условии, если бы консервативное мнение вылилось в какую-нибудь независимую форму. Ядро же консервативной партии, представлявшее все, что сохранилось от прежнего распавшегося общества, как-то: традиции, интересы, предрассудки, — все скрепленное нитями социального подчинения, — продолжало, как и раньше, ждать приказов сверху, приказов верховных лиде­ров партии, и следовать им, так что кнуту и его сотрудникам, управляющим избирательными пар­тийными делами, не было оснований опасаться Союза, учрежден­ного в конце 1867 г. Они не без снисходительности рассматри­вали его как вспомогательное учреждение, способное им при случае оказать услугу.

Формирование местных ассоциаций сначала шло очень мед­ленно, и только с 1870 г., когда Дизраэли поручил организацию молодому адвокату, ставшему впоследствии одним из наиболее видных государственных деятелей тори, Джону Горсту (.1оЬп Согз1), оно пошло быстрым темпом. Приложены были все усилия для привлечения масс в эти организации. Партийные деятели при­знавали, что после 1832 г. кончилось время господства знатных фамилий, так же как и последовавшая за этим с 1832 г, власть среднего класса в городах; что наступил день, когда настала пора обратиться к народу в форме более прямой, ясной и определен­ной, чем это делалось до сих пор. И наконец, не были ли проло­жены тропинки к новому пути великим партийным вождем Диз­раэли? Не он ли, и уже давно, водрузил знамя народного ториз­ма?

II

И действительно, народный торизм был тем мостом, который Дизраэли построил для себя в начале своей карьеры, когда он пе­реходил от радикализма к консерватизму. Соединив свои судьбы с консерватизмом, он постарался, в своих собственных интере­сах, снять с торизма лежавшую на нем печать реакционной пар­тии. Его тонкая диалектика, подкрепленная могучим воображени­ем, помогла ему понять, что в исторической перспективе враж­дебность прогрессу, гражданской и религиозной свободе была следствием торизма, выродившегося и деморализованного дли­тельной властью в исключительных обстоятельствах; что преж­ний торизм начала восемнадцатого столетия, не будучи вовсе ка­кой-либо исключительной партией, стремился охватить всю на­цию во всем разнообразии ее составных элементов, начиная с трона и кончая наиболее глубокими слоями народа; что именно вигизм захватил власть для аристократической олигархии. Роман­тизм эпохи если не внушал, то, во всяком случае, санкциониро­вал теорию примитивного торизма. Подкрепленная чувством не­годования, вызванным в чувствительных душах торжеством либе­ральной буржуазии в государстве и индустриализмом в экономи­ческой области, эта теория упрочилась и нашла свое выражение ^в Движении Молодой Англии. Сентиментальный аро­мат, распространяемый Молодой Англией, быстро улетучился, но Дизраэли сохранил свою концепцию народного торизма. Это было его девизом до конца его жизни, хотя он его никогда и не применял.

Наряду с романтиком, одаренным живым воображением, _в нем жил также политический борец, умевший сражаться в жиз­ни. Изолированный гладиатор в течение долгих лет, потом, после бесчисленных испытаний, главарь банды, наконец, великий кон­дотьер, он знал только одно правило поведения - - то, которое вело к победе. Увлекая за собой партию, постепенно, шаг за ша­гом, он привел ее к демократии. Но, желая оправдать свой оп­портунизм, Дизраэли проводил эту эволюцию под эгидой старой аристократически-народной веры. По его мнению, предпринятые им внешне рискованные мероприятия были в полном соответст­вии с почтенными учреждениями Англии и концепциями прими­тивного торизма, воплощавшими старый национальный дух. Принципы, защитниками которых являются тори, потому что только принципы свободы, порядка, законности и религии могут обеспечить безопасность Англии, не могут быть доверены ни ин­дивидуальному суждению, ни капризам или страстям большинст­ва. «Свобода Англии покоится на том, что в ней имеется класс, равно не приемлющий деспотов и толпы, вокруг которого народ всегда может объединиться», — заявлял он, забывая, что автор акта о реформе 1867 г. сам способствовал тому, чтобы выдер­нуть почву из-под ног этих «естественных вождей народа». Та­ким образом, «народный торизм» Дизраэли, как честная и после­довательная доктрина, не содержал в себе ничего истинно демок­ратического, и, когда в его политике это проявлялось, он это от­рицал. «Народный торизм» был, по существу, только наименова­нием, Правда, в политике наименование часто важнее содержа­ния, и «народный торизм» был призван представить новое дока­зательство этой истины.

III

Насколько смысл слова «народный торизм» был неясен и не­уловим, настолько было ясно объяснение, даваемое ему органи­заторами партии. Народный торизм означал для них просто изы­скание среди народных избирателей голосов за партию тори; об­ратиться к народу означало для них вербовать непосредственно из избирательной армии в партию тори. В то время, когда изби­рательное право было ограничено, накануне выборов образовы­вались, по мере надобности, комитеты из местных нотаблей, в которые, для привлечения народного избирателя, включали одно­го или двух ремесленников или даже учреждали специальный «комитет рабочих», не предоставляя ему, впрочем, ни малейшего влияния ни на выбор кандидатов, ни на направление избиратель­ной кампании.

Эта традиция снова ожила, причем временная организация была заменена постоянной, в которую набирали возможно боль щее количество рабочих, и не только отдельных лиц, на началах представительства. Образовывающиеся таким образом ассоциа­ции представляли часто если не по наименованию, то фактически клубы, политический характер которых состоял в том, что их чле­ны обязывались голосовать на выборах за кандидата тори. Нравы английского общества, в частности фракции тори, не соответст­вовали установлению равенства в обращении лиц разных классов между собой, так что народный элемент в клубах был предостав­лен самому себе. Довольно часто, впрочем, организации партии консерваторов придерживались исключительного положения, ус­тановленного официальным уставом, согласно которому рабочие формировали отдельные ассоциации или клубы — «Консерватив­ные рабочие ассоциации или клубы».

Это образование избирательных отрядов, составленных иск­лючительно из рабочих, людей из народа, не вполне отвечало прекрасной теории Дизраэли, согласно которой партия тори яв­лялась национальной партией, как бы органически включающей в себя все общественные элементы со всем разнообразием их различных положений и стремлений, так что Дизраэли при пер­вом же случае в 1873 г. в Глазго не мог удержаться от отказа в применении «народного торизма», которое практиковалось пар­тией. Тем не менее, консервативные рабочие ассоциации продол­жали существовать, и были даже основаны новые. Организаторы, понятно, думали, что теория — одно, а практика - - другое, что лучшим способом придать внутреннюю связь избирательным мас­сам было установить тот же порядок среди избирательных масс в партии, как и в обыденной жизни. А там классы были опреде­ленно разделены. Однако весьма настойчиво организаторы утвер­ждали, что между различными слоями общества наблюдается со­лидарность интересов и даже политических чувств. Это был весь­ма важный аргумент, выдвинутый Дизраэли, которым устанавли­валось, что реформа 1867 г., автором которой он был, соверши­лась при убеждении, что большинство нации, и в частности рабо­чие, были консерваторами. Он не уставал повторять, что рабочие были безусловно консерваторами, что они поняли, «что величие и могущество Англии обязано старинным учреждениям страны». Либералы отнеслись к этим утверждениям с веселым скептициз­мом. Ассоциации, основанные тори с 1868 г., сумели, однако, за­вербовать многих ремесленников, принявших горячее участие в избирательной кампании 1874 г., где консерваторы одержали блестящую победу. К великой радости тори и глубокому изумле­нию либералов, казалось установленным, что консерватор-рабо­чий не был мифом⁵³.

Торжество консерваторов, естественно, сказалось на мест­ных партийных организациях и ускорило организацию ассоциа­ции и клубов в местностях, где их еще не было. Но деятельность I влияние организаций не увеличились с их ростом, а скорее Уменьшились. Они представляли собой избирательную машину, лишенную самопроизвольной собственной жизни, и после того, как победа отняла у них побудительный стимул к деятельности, они начали чахнуть. «Национальный Союз конституционных и консервативных ассоциаций» не отличался большой жизненно­стью: его ежегодные собрания были тусклыми и незначительны­ми. Вслед за первыми, полными покоя, годами правления тори возник восточный вопрос, который держал всю страну в напря­женном ожидании поступков и выступлений Дизраэли (ставшего лордом Биконсфильдом). Он сам, поглощенный высокой полити­кой, потерял из виду местную партийную жизнь и ассоциации. Он вспомнил об этом только при своем триумфальном возвраще­нии с Берлинского конгресса, когда больше пятнадцати тысяч де­легатов «конституционных и консервативных ассоциаций» и «ра­бочих-консерваторов» приехали в Лондон, чтобы принести ему свои почтительные поздравления. Тот язык, которым он говорил с ними, ярко осветил представление главарей партии о функциях ассоциаций, призванных представлять свободное мнение англий­ского консерватизма, в котором правительство надеялось почер­пнуть вдохновение. Речь лорда Биконсфильда могла быть резю­мирована в одной фразе; «Ваша задача — доставлять нам изби­рательное пушечное мясо, постарайтесь этого не забывать». Выра­жения, которыми он пользовался, не отличались особенной мягко­стью, «Только придерживаясь старой дисциплины, вы сможете удержаться у власти, которую вы завоевали», — утверждал он. На­ступил день сражения, и, несмотря на дисциплину, их войска были разбиты и обращены в бегство при всеобщих выборах 1880 г.

IV

На следующий день после поражения перед тори встал обыч­ный вопрос: кто виноват? Наиболее простый объяснением, при­шедшим некоторым на ум, было, как ив 1874 г. для либералов, что консерваторы потерпели поражение потому, что были плохо организованы, в то время как у их противников была прекрасная армия Кокуса. В это время --в 1884 г. — умер лорд Биконс-фильд. Войска тори пришли в полное расстройство. Дисциплина ослабела, и в арьергарде произошло восстание. Открыто порвав со всеми условностями общества тори и с их традициями почти­тельности к лидерам, мятежники всячески издевались над ними и винили их в том состоянии упадка, в котором находилась пар­тия. Четверо из этих бунтовщиков образовали в Палате группу вольных стрелков, прозванную «четвертой партией», и объявили беспощадную войну одновременно и министрам-либералам и официальным лидерам консервативной партии, начиная с сэра Стаффорда Норскота, Смелость и резкость их возмещали, и да­же с излишком, их малочисленность. Положение лидеров-кон­серваторов, непрерывно атакуемых со стороны их же фланга, весьма походило на то положение, которое создали Чемберлэн и его друзья лорду Гартингтону⁵⁴, лидеру либеральной оппози­ции, после поражения 1874 г. Аналогия становилась все более полной, Восставшие тори не удовольствовались нападками на ли­деров, руководивших партией, но направили свои обвинения про­тив самого партийного центра. Так же, как бирмингемские ради­калы обвиняли либеральных лидеров в природном грехе вигизма, молодые тори предавали их народному гневу, публично объявляя их аристократами.

Это обвинение, будучи формулировано тори и перед тори имевшее весьма странный и почти непостижимый характер, име­ло своим скрытым источником недавние события интимной жиз­ни партии. Последнее министерство Дизраэли, как и все преды­дущие кабинеты тори, состояло исключительно из крупной знати. Партия насчитывала в палате только несколько членов плебей­ского происхождения, в особенности между городскими пред­ставителями. Но, по старой традиции, тори на них смотрели как на вспомогательное войско великой армии консерваторов, со­ставляемой графствами, в которой избиратели, немногочислен­ные до 1885 года, покорно голосовали за крупных лэндлордов. Городские коллегии, которые не так легко было завоевать, были оставлены «новым людям», в то время как сельские округа были местом охоты, предоставленным аристократам. Опять-таки они делили между собой обычно остатки ми­нистерских постов; впрочем, это не вызывало даже скандалов, это было в порядке вещей. Билль о реформах 1867 г. мог сколько угодно задаваться целью уравнения политической власти между го­родами и деревнями с преимуществом для последних, и большин­ство 1874 г. могло сколько угодно быть обязанным частью своего контингента городским округам, недавно только вырванным у либе­ралов усилиями организаторов, о которых мы выше говорили. Не­смотря на это, со времени образования министерств и распределе­ния второстепенных должностей все городские плебеи, даже те, которые своей деятельностью способствовали победе, были забы­ты. У некоторых из них зародилось острое неудовольствие против «аристократической котерии, захватывающей места».

⇐ Предыдущая234567891011Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: