Эволюция системы конвентов 10 глава

Усиливая изо дня в день свое влияние, он создает небольшую местную машину; с ее помощью он входит в городской совет, в эту обетованную землю, где течет молоко и мед в виде контрак­тов на общественные работы и получения поставок с торгов или даже «льгот» или концессий, которых добиваются богатые ком­пании. Становясь лидером округа, он начинает борьбу за погло­щение других менее сильных окружных лидеров и в конце кон­цов избавляется от соперников. Вульгарный демагог, он привязы­вает к себе бедное население и, торгуя его голосами, становится цезарем машины и города. Такая оживленная и в то же время столь «трудовая» карьера иногда бывает прерываема более дра­матическими событиями, как, например, уголовным преследова­нием с обвинением в убийстве или менее важным столкновением с правосудием, которое может внезапно и как бы случайно про­будиться; и тогда, так же как его знаменитый предок Твид, он забудет невзгоды власти в спокойном уединении тюрьмы.

Босс штата обыкновенно американского происхождения. Его карьера обычно более почтенна, и в то же время в некоторых случаях его прошлое очень выигрывало бы, если бы его не «вскрывали». Войдя молодым в «политику», будущий босс штата медленно творит свою карьеру теми же приемами, как и босс ни­зшего разряда. Работая под начальством крупного босса, выпол­няя его поручения во всех частях штата, он связывается с мест­ными политиками, изучает их сильные и слабые стороны и рас­познает выгоду, которую он может получить от каждого из них, С более сильными он заключает наступательные или оборони­тельные союзы. Сильный этой дружбой и поддержкой, частью основанных на материальных интересах, частью же окрашенных личной привязанностью, он выдвигает себя как обладателя союз­ного патронажа и счастливо спекулирует на этих фондах, он по­степенно достигает того, что включает в сферу своего влияния весь штат в целом. Эта блестящая карьера человека, пришедшего с низов для того, чтобы сделаться руководителем управления большого города или штата, не занимая обыкновенно никакого официального положения, является, с начала до конца, триумфом высшей способности: умения управлять людьми. Неизбежно об­ладая недостаточной суммой благ, которые он мог бы предоста­вить бесчисленным вожделениям, он специализируется на гени­альном распределении «хлебов», деля их на правильные части и точно распределяя куски, которые он должен предложить каж­дому. Одним он дает выгодное пастбище мест, должностей, денег и влияния, другим тощую пищу обещаний. Как в шахматы, он иг­рает на нуждах и аппетитах, на легковерии и тщеславии.

Приспособленный для этой игры, глубоко расчетливый, хо­лодный, неспособный уступить под впечатлением момента, но очень способный принимать быстрые и смелые решения для того, чтобы справляться с тяжелым положением, — таков обычный «ум» босса штата, ум, который является отличительной чертой этой породы. Но личные качества боссов могут быть различными: бывают боссы грубые, дерзкие, резкие; и бывают боссы любез­ные и даже «обольстительные» или «магнетические». Но их при­ветливость никогда не доходит до экспансивности; босс обыкно­венно сдержан, всегда собирается с мыслями. Этому Мольтке¹²³ партийной машины легче быть молчаливым, потому что он не вла­деет шестью языками, со знанием которых умел молчать великий руководитель немецкого генерального штаба; часто босс не знает даже своего родного языка, он не умеет правильно ни говорить, ни писать по-английски. В действительности образование, полу­ченное боссом, очень ничтожно. Между тем, благодаря воспри­имчивости и упорной энергии, которая характеризует американ­ца, многие боссы, в особенности среди тех, которые поднялись до положения босса штата, приобретают не только лоск этикета и манер, но научаются даже маскировать пробелы своего очень недостаточного первоначального образования. Как культурный, так и некультурный босс является человеком выдающегося, но совершенно особого ума, проявляющегося в очень тонкой оценке существующего положения. Они не служат ему компасом, его курсом управляет ветер случайных обстоятельств и личных ком­бинаций. Он неспособен дать объяснения проблемам дня. Он ни писатель, ни оратор, ни даже хороший рассказчик, на трибуне он казался бы жалкой фигурой. Оппортунизм, приспособляемость, воплощением которых является босс, запрещают ему риск ини­циативы; он предпочитает оставаться в тени общественного мне­ния. Неспособный содействовать движению идей, он понимает их с трудом и воспринимает общественное мнение лишь в его, так сказать, кристаллизованном состоянии; стремления и порывы общественного мнения от него ускользают, а возмущения обще­ственного мнения застают его врасплох. Наблюдая и детально оценивая человека со всех его сторон, босс неспособен оценить моральные силы человеческой натуры; глубокий знаток людей, он не понимает человека. Он никогда не доверяет политической добродетели и сознательности гражданина вообще; он не пред­ставляет себе, чтобы эти качества могли существовать; лучше всего он усваивает слабости человека. Некоторые моральные до­стоинства политика, которыми он обладает, также сужены в сво­ем проявлении: он предан своим друзьям до самопожертвования; он является человеком слова лишь настолько, насколько дело касается определенного человека; если он обещал должности или какие-либо одолжения, он относится к этим обещаниям, как к святыне; но, обещав реформы накануне выборов, он завтра сме­ется над ними. Смелость и самоуверенность, которые характери­зуют его действия, покидают его в области идей: сделавшись вдруг боязливым, он прислушивается исподтишка к общественно­му мнению, чтобы знать, может ли он на что-либо решиться с тем, чтобы потом в этом не раскаиваться.

Методы босса в точности соответствуют его уму: он не любит дискуссий, столкновения идей; это человек затаенных действий. Он избегает света, его сферой являются интриги, и он владеет ими артистически. Он устраивает все по секрету, он помалкивает и заставляет молчать своих помощников до того момента, когда нужно предстать перед публикой. Но, работая в тени, не прячет­ся, он проявляет свою власть на виду у всех. Пресса не разоб­лачает его, хотя его личность, его дела, его поведение и его мни­мые проекты являются предметом постоянного обсуждения. Та­кая огласка вообще ему совсем не неприятна: с ним обращаются как с большим государственным человеком. Нужно прибавить, что публика также находит прелесть, мелодраматическую пре­лесть, следя за делами и поведением босса. Последний представ­ляется ей по описанию в газетах, которые не имеют привычки щадить для босса красок и сравнений, например Мефистофелем, сменяемым Калиостро, имеющим в своем мешке бесконечное множество фокусов. Что вытащит из мешка босс, что он будет делать, что он только что сделал — это все вопросы и гипотезы, которые помогают рассеять монотонность американской жизни. Будет справедливо признать, что любопытство является единст­венным чувством, которое создает боссу весьма естественную популярность. Это человек, который, выйдя из небытия, оказался на верху величия, поражает воображение американцев и льстит ему. Он признается руководителем людей. Он вызывает в них восхищение, как конкистадор, завоевывающий царства и склады­вающий их в свой мешок. Даже культурные люди и люди высо­кой честности часто не могут сопротивляться этому чувству вос­хищения перед любимцами судьбы, честными людьми или пира­тами, которых немало в Новом Свете. Порой кажется даже, что они гордятся своими боссами.

Как общее правило, босс не прилагает много усилий для ис­пытания своей популярности при народном голосовании, он часто не добивается избирательных функций для себя самого. Иногда вопиющая необразованность его мешает ему занять видную дол­жность; но чаще всего он не хочет рисковать своей репутацией манипулятора и торговца избирательным материалом, в то время как, оставаясь за кулисами, он может спокойно дергать за вере­вочки и заставлять выбирать людей, которые ему подходят. Босс Штата с удовольствием принимает назначение в сенат Соединен­ных Штатов, и именно потому, что он может более легко достичь этого поста посредством интриг и коррупции; сенаторы выбира­ются не путем всеобщего голосования, а законодательным собра­нием штата, где босс часто является хозяином. Во всяком случае босс проявляет свою власть не на государственных должностях. Его власть по своей природе является скрытой и безответствен­ной.

Босс извлекает также из своего положения большие личные выгоды, как материальные, так и моральные. Первые более зна­чительны: он «делает деньги» и часто составляет капитал. Для босса города это является большим и единственным делом. От­куда появляются деньги? Во-первых, босс единолично распоря­жается фондами партии. За этим следуют взятки, даваемые круп­ными предпринимателями общественных работ, одолжения от городских властей. Наконец, босс коммерчески эксплуатирует ри!1з, которыми он обладает над представителями государствен­ной власти, обеспечивая доходную клиентуру коммерсантам и ад­вокатам и в вознаграждение за это участвуя в прибылях. Спра­ведливо отметить, что если доходы босса значительны, то также велики и его общие расходы; босс с компаниями, получающими различными «льготы» или другие преимущества, должен много тратить, чтобы поддержать свое политическое положение и что­бы содержать свою машину. Иногда босс отдает ей все свои до­ходы и не может разбогатеть путем «политики». «Незаинтересо­ванный» босс делает «политику» вкуса ради: его страстью явля­ется «политика», т. е. не политические проблемы в прямом смыс­ле этого слова, но интриги, комбинации и политические сплетни отдельных личностей. Вот такой «политикой» он наслаждается. Любовь к власти, удовлетворение автократа, который поднимает и принижает людей в зависимости от своего желания, является самым основным двигателем его действий; он пользуется этой властью за кулисами и на сцене. Политики его обожают, как ко­роля. Он устраивает приемы даже в своих летних резиденциях; многочисленные просители должностей ожидают там своей уча­сти, зависящей от кивка его головы.

Главные помощники босса живут с ним в тесной связи, но в их отношениях всегда существует оттенок большей или меньшей почтительности; они носят характер взаимоотношений между верховным владыкой и его вассалами. Между тем, среди этих вассалов встречаются власть имущие, с которыми начальник дол­жен считаться, как король Франции считался с герцогом Бургунд­ским, с герцогом Нормандским и с графом Фландрским. От этого обязательства не избавлен даже такой влиятельный босс, как ру-ководитель Таммани; среди его окружных лидеров встречаются люди, которые не зависят от босса ни в отношении заработка, ни в отношении своего положения, которые делают «политику» по своему вкусу и честолюбию, которые проявляют в своих округах неоспоримую личную власть и которые имеют многочисленных вассалов и преданных им людей. Босс штата, даже такой могу щественный, как босс республиканцев в Пенсильвании, находит­ся в зависимости от предприятий некоторых своих подчиненных, охваченных желанием устроиться «за свой счет» (1о зе! ир юг ШетзеКгез). Бывает иногда открытая борьба, когда крупный босс состязается со своими непокорными вассалами, как Людо-вик XI¹²⁴ с Карлом Смелым¹²⁵, но в конце концов он мирится с ними. Когда можно, он без раздумья подавляет возмущение своей властью или при помощи коррупции; он смещает виновного или подозреваемого в неверности окружного лидера, или же он подрывает его положение в районе, подкупая первичные собра­ния деньгами, чтобы помешать «мятежнику приобрести делега­тов», без которых последний ничего не сможет сделать. Чтобы покрыть эти чрезвычайные расходы, вымогает деньги у корпора­ций и у финансовых компаний совершенно так же (это еще черта сходства с феодальными правами), как средневековый король вымогал средства у буржуа, торговых людей своих добрых горо­дов, для того чтобы идти войной на восставшего вассала.

Таков босс в своей общественной роли. Иногда он бывает ис­ключительно честным, его семейная жизнь часто безукоризнен­на, он может вести свою торговлю, аккуратно выполнять обряды религии, иметь свою скамью в церкви. Такая же характеристика будет правильной и в отношении подчиненных политиков. Ма­ленький или большой политик принимает совершенно просто, не отдавая себе, может быть, в том отчета, доктрину двух моралей, одной для частной жизни и другой для общественной.

В последние годы появились благородные политические дея­тели, которые, употребляя методы боссов для того, чтобы уста­новить и поддержать свое влияние, используют свою власть, с большей или меньшей незаинтересованностью, для народного блага. Люди характера и идей, с возвышенными и широкими по­литическими взглядами, они, казалось, создали новый тип босса, который оттеснил на задний план классический тип босса. Тем не менее, образцы нового типа этих белых ворон недостаточно мно­гочисленны, чтобы установить новую породу. Политики, о кото­рых идет речь, являются просто исключительными личностями, но было бы преждевременно говорить о «новой игре», начавшей­ся в «практической политике». Перемена, которая уже достигну­та, заключается в следующем: резко выраженные черты босса, которые только что здесь представлены читателю, в действитель­ности стали менее заметными.

II

Власть, которой босс так широко и глубоко пользуется, тем не менее далека от того, чтобы оказать влияние на всю политическую жизнь. Подобно тиранам греческих городов или итальянских рес­публик, босс не стремится установить свою власть в городе в це­лом. Все его предприятия, касающиеся общественной жизни, сводятся к тому, чтобы устроить выборы по своему усмотрению, определить всех своих сторонников на должность и изгнать всех своих врагов; протежировать первым, обезвредить вторых, ис­пользуя материальные выгоды, присвоенные этим должностям, и влияние, которое они доставляют. Если он «наказывает своих врагов», если он провоцирует измену, то он это делает единст­венно для защиты самого себя; он совершенно оставляет в покое граждан, которые не вмешиваются в эту борьбу. Если он бывает часто деспотом, то он скорее делается им по необходимости, по ремеслу, чем по своему желанию. Он желает, наоборот, приоб­рести себе возможно больше друзей и всем нравиться, так как, каков бы ни был источник его власти, материальную ее сущность составляет количество голосов, отдаваемых его кандидатам. Вполне интеллигентный босс никогда не может быть беспричин­но высокомерным и деспотичным; он проявляет свою власть ти­рана с умеренностью и добродушием. К тому же в этом нет боль­ших заслуг с его стороны. Если бы он захотел пойти дальше, то натолкнулся бы на права, предоставленные гражданам. Недоста­точно того, чтобы босс командовал исполнительной и законода­тельной властью, так как этим последним еще не все доступно. Американская конституция обеспечила защиту основных прав че­ловека и гражданина от притеснений, поставив их под охрану верховного правосудия, которое может, как внеконституцион-ное, изменять не только административные акты, но даже самые законы; все правосудие же в целом еще не находится под ударом босса.

Областью, наиболее подверженной предприятиям машины, является городское управление, вследствие его крупных средств, представляющих собой богатый материал для грабежа и находя­щихся, так сказать, под рукой. Финансы города, над которым гос­подствует машина босса, всегда тяжело отягощены бесполезны­ми или преувеличенными расходами. Учреждения всегда пере­полнены значительным числом синекур, которые не имеют дру­гой цели, как предоставить работникам машины возможность числиться на бюджете; выгодные общественные работы сдаются с торгов по безумным ценам; эксплуатация городского хозяйства отдается концессионерам ни за что на смехотворных условиях. Однако бывает часто, что средства городов, которые еще не за­хвачены машиной, расходуются не с большей экономией. Растра­ты, практикуемые боссами, вознаграждаются до некоторой сте­пени лучшим и более ответственным администрированием город­скими департаментами, которое обязано тому факту, что члены советов этих городов и их служащие более дисциплинированы. Машина, намечающая всех кандидатов на государственные дол­жности и превращающая их в послушные орудия, заботится в своих собственных интересах о том, чтобы сделать возможно лучший выбор, и, раз выдвинув их, она заботится о том, чтобы они ее не скомпрометировали. Вместо того чтобы отвечать перед народом, они ответственны перед машиной; хотя ответственность _и изменилась, но она все же осталась реальной и тем более ре­альной, что власть машины более централизована, более персо­нальна и более непосредственна. Кроме того, масса мелких слу­жащих не бесчестна; они получают свои места из рук машины, чтобы обеспечить себе скромный заработок. И, выполнив первую обязанность своего долга, который заключается в обслуживании машины, когда налог на их время, на их усилия, на их совесть ими внесен, они честно отдают остальное народу. Городская ад­министрация, управляемая наиболее коррумпированной маши­ной - - я имею в виду Таммани-холл, - - представляет поражаю­щую демонстрацию этого состояния вещей.

Из всех государственных учреждений больших городов наи­более оскверненной машиной боссов является полиция, помощь которой для них особенно ценна. Полиция полна «политики». Она защищает подлоги, учиненные на первичных собраниях и выбо­рах сторонниками машины; она притесняет ее врагов, предъявля­ющих свои права избирателей; она закрывает глаза на кабаки, на­рушающие права, на игорные дома и на дебоши, за которые пла­тят подать машине. Но помимо этого полиция исполняет свои обязанности, и исполняет их в общем довольно хорошо. Другие городские учреждения также заражены «политикой», но в мень­шей степени. Машина ищет в этих учреждениях материала для добычи: мест, контрактов и т.д. Она использует для этой цели иногда пожарные команды, иногда госпитали, иногда школьные советы, вводя в них в качестве вознаграждения политических ра­ботников, которым не было возможности дать что-нибудь луч­шее. Но как бы ни была удовлетворительна в своем целом адми­нистрация городов, управляемых машиной, настолько прилична и честна, что служащие даже не заражены рутиной, все же дух, царящий в администрации, является отсталым и лишен вдохнове­ния и размаха.

Деятельность законодательных собраний также не вполне ос­квернена машиной. Законодательные собрания штатов, которые вотируют законы по приказанию босса, чтобы увеличить его воз­можности патронажа или чтобы предоставить привилегии или мо­нополии компаниям, находящимся в союзе с боссом, вотируют также хорошие законы, законы, полезные для народа. Добиться подобных законов даже легче с помощью босса. Вместо того что­бы агитировать и оказывать давление на мнение часто тяжелых на подъем членов законодательного собрания, лучше обратиться к боссу; этот последний отдаст приказание, и закон пройдет, как письмо по почте. В этих случаях режим босса представляет вы­годы системы «просвещенного деспотизма». Босс использует так­же свою власть, чтобы отклонить вредные попытки в законода­тельстве, исходящие от некоторых членов законодательных со­браний: они хотели бы заставить богатые компании плясать под их дудку путем симуляций биллей, направленных против этих компаний; но если эти компании пользуются заранее оплаченной протекцией босса, он делает знак, и автор билля исчезает, как ученик, пойманный на месте преступления. Босс с таким же ус­пехом может остановить прохождение хорошего мероприятия, проводимого «независимым», т.е. упорным в глазах босса членом. Таким образом, в штате, так же как и в городе, босс действует как дисциплинарная сила, как для блага, так и во вред.

Пользуясь не только узурпаторской, но и безответственной властью, босс может всегда нарушить пределы сдержанности. Как и всякому самодержцу, неограниченная власть, рано или поз­дно, может вскружить ему голову; он делается самодовольным, заносчивым и деспотичным; он переходит границы той развязно­сти, с которой он или его люди располагают по своему усмотре­нию государственными средствами. Наконец, народному терпе­нию наступает конец, разражается возмущение, и машина «раз­летается вдребезги». Судьба всякой машины подобна судьбе раз­бойника, который кончает свое существование на эшафоте. Это лишь вопрос времени. Но как повешение калабрского или абруц-цкого бандита совсем не мешает тому, чтобы в горах, являющих­ся театром его подвигов, у него тотчас же появился последова­тель, так же «разлетевшаяся вдребезги» машина в короткое вре­мя перестраивается тем же или другим боссом с тем, чтобы его, в свою очередь, постигла участь его предшественников. Этот ре­жим в некоторых отношениях подобен тому, который некогда был охарактеризован словами: «деспотизм, смягченный убийст­вом». Здесь убийство является лишь символическим, так как сво­бодные установления позволяют произвести революцию совер­шенно мирным путем, простой игрой в избирательные бюллетени. Американскому народу стоит лишь, по выражению оратора три­буны, «подняться в своем могуществе и величии», и все вернется к порядку. В действительности он поднимется меньше в своем «величии», чем в своем гневе. Бесстрастный и апатичный в тече­ние долгого времени, он поднимается вдруг в пароксизме гнева, бьет без жалости и без разбора: виновные и невинные, все оди­наково хороши для того, чтобы произвести гекатомбу, которая ему нужна. Власть общественного мнения, которая, казалось, должна господствовать и в действительности господствует в Со­единенных Штатах над всеми и над всем, добирается наконец до политиков, однако настигая их скорее случайным путем, исклю­чающим всякую регулярную ответственность. Власть, которую общественное мнение распространяет на машину, является вла­стью суда Линча.

Почтительность и покорность, которые машина видит себя обязанной выказывать в отношении общественного мнения, гра­ничат, следовательно, с риском пробудить спящего в народе Линча. Она оказывает, конечно, большое внимание общественному мнению, она внимательно наблюдает за состоянием умов, и в слу­чаях, когда возможно дать удовлетворение общественному мнению, если это ей недорого обходится, машина делает это с по­спешностью. Но часто это для нее невозможно, т.е. если бы она всегда уважала интересы народа, она разрушила бы свое собст­венное благополучие. Боссы соглашаются лишь с очевидностью. Чаще же машина все-таки частично рискует, и только после того, _как ее побьют, она делается умнее. Она тогда дает великолепных кандидатов на выборах, делается незаменимой, скромной, куль­тивирует добродетель, пока ей вновь не удастся усыпить обще­ственное мнение. Ответственные члены партии, богатые люди, которые из лойялизма к партии вносят ее машине крупные сред­ства по подписке в фонд избирательных кампаний, действуют в качестве узды на боссов, когда речь идет о важных кандидату­рах. Гораздо более эффективно в качестве узды на машину дей­ствует машина соперничающей партии: в случаях, когда обе пар­тии находятся в равновесии, небольшое число добрых граждан может способствовать победе той или другой из них, и тогда обе машины заняты тем, что взапуски ищут расположения этих неза­висимых избирателей, составляя свои избирательные списки из имен настолько почтенных, насколько это допускает коммерция машины. Это вмешательство независимых избирателей является коррективом к злодеяниям машины, который часто становится важным и действенным.

Наиболее значительные ограничения, которые встречает власть машины и политиков, исходят от экономического и соци­ального характера среды. Там, где население более однородно и менее густо, где общественное мнение, следовательно, обладает большим постоянством и утверждается с большей силой, машина не может себе позволить того, что она себе позволяет в больших городах, где народное сознание подавлено колоссальным скопле­нием разнородных элементов, собранных в общую кучу. Дела ма­шины не ускользают так легко от внимания публики, и в силу не­обходимости она более осторожна и более скромна в своих вож­делениях. Там, где нельзя получить значительных городских ра­бот, заключить крупные договора и где нет могущественных ком­паний, интересы которых зависят от администрации или законо­дательства, одним словом, там, где материал для грабежа недо­статочен, машина в силу необходимости должна быть воздержан­ной. Таким образом, частями Союза, наименее оскверненными машиной и политиками, являются сельские округа. Преимущест­венно земледельческий Юг, где мало крупных городов, не явля­ется достаточно благоприятной почвой для развития машины. Ис­ключая два крупных города, Новый Орлеан и Луисвилль, гнусный тип босса совсем не встречается на Юге. На Западе машина про­цветает в большей степени, проявляя бесконечные вариации в распространении своей власти и своих злоупотреблений. Главный очаг машины и босса находится в восточных штатах, богатых и Населенных, где социальная дифференциация сделала большие Успехи, Если соединить все части Союза, где машина находится у власти, это составит лишь часть страны, но эта часть будет содер­жать в себе почти треть населения Соединенных Штатов и сосре­дотачивать, по крайней мере, ³/5 их экономических интересов,

С другой стороны, благодаря моральному подъему, происшед­шему в последние годы во всей стране, о чем будет еще упомя­нуто, власть машины ослабела, и если боссы все еще существу­ют, то все же они совершают свои дела с меньшим презрением к стыдливости, с большим уважением или, вернее, опасением в отношении общественного мнения. Медленно, но верно машина преобразовывается. Она ставит на государственные должности лучших людей; ее способы эксплуатации народного достояния менее грубы; случаи открытого расхищения народных денег бо­лее редки. Общественное мнение этого больше не терпит, как во времена Твида.

III

Но почему же власть машины, даже ограниченная и ослаблен­ная, тем не менее существует? Почему ее терпят при полном раз­витии демократии?

Многочисленные элементы ответа на этот вопрос были уже выявлены, и теперь лишь остается более методично подвести итог. Первым условием существования и успеха машины являет­ся, разумеется, необычайное развитие выборного режима и пар­тийной системы, которая создала потребность в чрезвычайно сложной избирательной механике, пускаемой в ход специалиста­ми. Но почему эти специалисты должны быть из породы боссов, и как произошло, что они так крепко завладели государственны­ми делами и эксплуатируют их с такой легкостью? Наиболее об­щее объяснение, которое этому дается, заключается в том, что машина располагает обширным патронажем или что она живет за счет богатых корпораций и что, если бы она не имела ни того, ни другого из этих источников или обоих вместе, она погибла бы от истощения. Но такое объяснение правильно лишь отчасти, оно относится лишь к материальным источникам. Последние действи­тельно очень значительны: места в государственных учреждениях или надежда на их получение; подати, контрибуции, уплачивае­мые кандидатами, известное число процентов, вносимое чиновни­ками; контрибуции, вносимые в фонды машины частными лицами, богатыми ревнителями партии, и в особенности контрибуции, ко­торые вносятся финансовыми или промышленными компаниями.

Но еще более крупными являются моральные сокровища, ко­торыми располагает машина и которые заключаются в сознатель­ной или бессознательной поддерке со стороны различных эле­ментов общества. Машина существует и функционирует в полном согласии с их волей и никогда не идет против них. Первый из этих социальных элементов, на который опирается машина, со­стоит из ее собственных служащих и наиболее близких сторонников той социальной категории, которую обыкновенно обозна­чают именем «элемент машины». Эти люди работают для машины так, как если бы они работали для промышленника или коммерсан­та, для всякого, кто мог бы ими располагать. Они честно зарабаты­вают на «практической политике», т. к. они тратят свои усилия днем и ночью. Работа эта, может быть, и не совсем чистоплотна; но ведь существует же столько занятий, которые требуют отвратительных манипуляций; всякое занятие имеет свои приемы, и «практическая политика» имеет также свои. Происхождение заработка, заклю­чающегося в «добыче», также не содержит в себе ничего оскор­бительного и является естественным. Когда бог, после того как он создал два больших светила дня и ночи, создал две крупные политические партии, он приказал им разделить между собой го­сударственные функции. Не справедливо ли также то, что долж­ности предоставляются людям, которые «работают» для партии, и только им. Следуя именно подобным рассуждениям, люди ма­шины рассматривают независимых членов партии, борющихся против машины, как ненавистных и презренных; эти граждане не только мешают им зарабатывать на жизнь, но стараются также, объявляя себя рыцарями чести, захватить должности, не «делая работы» для партии; это лицемеры, полные (об­мана и лицемерия), В лучшем случае это лишь законоучители, профессора колледжей, созерцатели звезд, т.к. правительство вне партий, составляющее их мечту, является идеей настолько же абсурдной, насколько и зловредной. Такое прямодушие оп­равдывает поведение и возбуждает рвение наемных политиков.

Помимо этой категории своих сторонников, машина, в первую очередь, располагает народными массами, Преступные, полупре­ступные и всякого рода деклассированные элементы, которыми кишат большие города, приобретаются машиной, потому что она их покупает за наличные или защищает их против закона.

Более почтенная народная прослойка, имеющая, однако, лишь временные средства к существованию и составляющая армию безработных, находит также помощь у представителей машины; режим боссов с убыточным управлением городов, которыми они руководят, приносит пользу целой массе мелких людей. Филант­ропия и другие хорошие приемы, которыми пользуются полити­ки, привязывают к ним сердца народа. Можно объявить боссов народными врагами, разоблачить коррупцию режима машины, но народ ответит: «Это достаточно хорошо для нас». Действительно, он не видит зла, совершаемого политиками, он знает лишь их любезность и их щедрость. Босс Твид, совер­шивший чудовищные растраты, посаженный в тюрьму, ничего не потерял в уважении и в восхищении, которыми он пользовался в глазах черни Нью-Йорка, она была убеждена в том, что Твид, ко­торый был так добр к бедным людям, стал жертвой злодеяний богачей. Машина облегчает им не только их материальную нужду, но также и моральную. Лидеры машины обладают ласковыми словами для наиболее скромных жителей своего округа; они при­нимают участие в их радостях и в их горестях; они находят сим­патичную улыбку даже для «ничтожных и паршивых»; на самые несчастные души они бросают луч человеческой солидарности, Они это делают автоматически, по профессии, в отношении всех без разбора, но они являются как бы служителями культа брат­ства и стоят ступенью выше, чем священнослужители церквей и профессиональные филантропы; они ближе к народу, они друже­ски ежедневно встречаются с ним, и народ им верит. Они дают народу лишь подделку солидарности и любви к ближнему, но ес­ли он принимает это так радушно, то лишь потому, что искренние проявления очень редки и неудовлетворительны и неравномерно распределены в нынешнем обществе. Людей, находящихся в луч­ших условиях, которые «спускаются в народ», как с луны, чтобы убеждать его голосовать в пользу честных кандидатов, оппозици­онных в отношении к машине, он не знает и им не доверяет, так как они принадлежат к другому социальному слою.