Эволюция системы конвентов 11 глава

Это происходит не потому, что избиратель предпочитает кор­румпированного человека; он хочет добра не менее пылко, чем тот господин в «лайковых перчатках», который приходит пропо­ведовать ему политическую чистоту; его инстинкты ведут его не менее настоятельно к тому, что честно, и к тому, что справедли­во, но он расценивает честность и справедливость по-своему. По его мнению, человек, который не делает зла своему соседу, а ко­торый ему делает добро, не может также причинить зла обще­ству и городскому управлению. Народный избиратель еще оце­нивает всякое положение при помощи критерия частной морали и неспособен подняться до морали социальной. Сознательность масс также не предохраняет их от притягательной силы машины. Нужны очень большие усилия для того, чтобы понимать и разре­шать выдвигающиеся политические проблемы. Народные умы прекрасно воспринимают рассуждения; здоровый язык находит в них свое эхо; но нужно, чтобы вопросы были хорошо разграни­чены и ясно поставлены. Поскольку проблема понята, народный избиратель способен проявить гражданское сознание так же, как и всякий другой. Но очень трудно достучаться до него и вызвать в нем доверчивую сознательность к вопросам, приходящим из­вне; социальная дифференциация, которая развивается в Соеди­ненных Штатах так же, как в странах Старого Света, создает барьер между народом и культурными людьми и все более и бо­лее усиливает антагонизм между классами, мешающий общему делу.

Существует специальная и очень обширная категория таких темных избирателей, которая создает у многих убеждение в том, что моральная несознательность и невежество этих избирателей используются их руководителями в качестве главной поддержки машины. Это «иностранный элемент», т. е. иммигранты. Явившись из стран с более отсталыми политическими установлениями, где они жили среди вырождения и нищеты, неспособные усвоить сразу нравы и дух американской демократии, эти иностранцы, число которых насчитывается миллионами, немедленно приобре­тая права американского гражданства, делаются лишь орудием политической деморализации. Однако почти все сознательные люди американского и иногда даже староамериканского проис­хождения, с которыми я имел возможность говорить как на Во­стоке, так и на Западе, настойчиво и иногда даже с большим воз­буждением возражали против этого положения. Некоторые из них указывали даже на то, что второе поколение иностранных иммигрантов является надеждой страны. Правда, недавно натура­лизованные граждане в большинстве случаев неграмотны, но про­порция неграмотных избирателей американского происхождения также не менее велика. Бедных иммигрантов легко купить, но бедные коренные жители также подд^аются этому соблазну, и да­же не только бедные. Я уже имел случай заметить, что избира­тельная коррупция процветает даже в сельских округах Новой Англии между обеспеченными фермерами, происходящими из пуритан. Многие иностранцы представляют в своем целом вели­колепные гражданские элементы, как, например, скандинавы и немцы. Даже евреи, избежавшие гетто Восточной Европы, обе­щают восстановить на американской почве свои гражданские до­стоинства. Подводя общий итог, оказывается, что иммигранты не­сколько усложняют задачу демократического управления, но за­труднения эти являются лишь временными и относительными. Молодое поколение ассимилируется с замечательной быстротой. Движение, имевшее место в последние годы, против иммиграции в этой стране, всегда открывавшей объятия угнетенным и оскор­бленным всего мира, в меньшей степени оправдывается фактами, чем расчетами политиков, которые для того, чтобы показать себя с хорошей стороны, спекулируют на предубеждении грубого на­ционализма, зависти и ревности, вызываемых заграничной конку­ренцией в некоторых слоях рабочих. Один образованный амери­канец резюмировал весь вопрос в следующих словах; «Нам уг­рожает опасность не от осквернения нас иностранцами, но от пренебрежения теми идеалами, которыми живет самоуправление и без которых оно погибает».

IV

Естественный хранитель этих идеалов, общественный класс, возвышающийся над народными массами своей просвещенно­стью и своим богатством, не сумел выполнить своей миссии. Этот класс, который называется в Соединенных Штатах «лучшим эле­ментом», потому что он находится в лучших ма­териальных условиях, предоставляет общественное дело его соб­ственной судьбе. Его отречение обязано многим причинам, кото­рые однако, все сводятся к чрезвычайно материалистическому. духу, которым преисполнены состоятельные и богатые классы, Объединяясь вокруг одной и той же исключительной заботы: «делать деньги», этот класс измеряет всякое по­ложение вещей с помощью единственного критерия: приносит ли это дохо)? Он находит, что политика «не приносит дохода», что не стоит пренебрегать своими делами, чтобы зани­маться общественностью, и что более выгодно переносить гра­беж машины, чем тратить свое время на борьбу с боссами, в осо­бенности если они соблюдают известные границы. Многие члены «лучшего элемента» мнят себя «слишком хорошими» для полити­ки, она ниже их, она слишком «вульгарна». Они думают, что вы­полняют свою гражданскую обязанность, когда идут в день вы­боров опускать в урну список партии; многие же вообще совсем уклоняются от этого. Наиболее «патриотичные» подписываются на фонд партии, но отказываются предоставить в ее распоряже­ние свою собственную персону и тратить на нее свое время и свои усилия. Кроме того, фетишизм партии, который господству­ет над умами, заставляет многих весьма почтенных избирателей закрывать глаза на преступления машины; они очень искренно верят, что противоположная партия является очагом коррупции и что их партия совершенно честна. Другие же, более проницатель­ные, ропщут, но опасаются противиться машине на выборах, убеждая себя в том, что «жизнь» партии в опасности и что не время выискивать проступки некоторых представителей органи­зации.

Дух боязливого консерватизма, которым отличается большин­ство членов «лучшего элемента», заставляет их опасаться неопи­суемых катастроф, в случае если они выйдут из партийной колеи. Избиратели с философским уклоном мыслей прикрываются тем принципом, что американское правительство является партийным правительством, что партии не могут существовать без организа­ции и что, признавая это, надо платить дань организации. Они хо­тят видеть в боссе лишь организатора победы их партии и не ви­дят в нем корруптора республики. Другие, более осторожные из­биратели удерживаются самолюбием, боясь подвергнуться упре­ку, который более всего деквалифицирует человека на американ­ской почве: быть мало практичным, быть похожим на профессора колледжа, который невинно воображает, что можно участвовать в политике вне своей партии. Некоторые избиратели проявляют даже такую независимость, что говорят о партии с развязной циничностью, однако, когда подходит время выборов, будучи рабами привычки, они не могут даже решиться вычеркнуть из партийного списка нежелательных кандидатов. Наконец, другие и очень многочисленные избира­тели находятся в счастливом неведении всего того, что проис­ходит в партии, всех политических скандалов и злоупотреблений политиков. Они не читают газет, не обращают внимания даже на самые благонамеренные разоблачения, направляемые прессой против машины и против боссов; пресса по своей собственной вине потеряла доверие публики. Рассуждая каждый по-своему или не рассуждая вовсе, эти избиратели «лучшего элемента» все кончают тем, что голосуют за «желтую собаку», выдвинутую ма­шиной.

Значительная часть этого класса делает это просто из личного интереса. Это уже не бессознательное или полусознательное по­пустительство невежественных избирателей, озабоченных своим ежедневным куском хлеба, это холодный расчет людей, которые добиваются благ, находящихся во власти машины. С ее помощью они могут добиться большего успеха в своих коммерческих де­лах, так же как и в области свободных профессий, и достигнуть тех почестей, которые являются в равноправном обществе Сое­диненных Штатов непреодолимой приманкой для множества лю­дей. Нельзя себе представить, как много людей стремится «сде­латься чем-нибудь», добиться государственной должности, хотя бы на короткое время, либо ради самой этой должности, либо для того, чтобы воспользоваться ею как пере­ходной ступенью. Адвокаты поддерживают дружбу с боссами и не останавливаются перед вступлением в Таммани холл в надеж­де на какое-нибудь положение: адвоката города, прокурора, судьи, положение, которое дает известность в обществе и может увеличить клиентуру на случай, если придется вернуться к своей прежней свободной профессии. Вполне почтенные и образован­ные люди, рассчитывающие на государственную службу, добро­желательно относятся к машине: они мечтают о выдвижении в кандидаты. Представители корпораций усердно платят свою дань, как «плату за мир», считая, что они должны прежде всего думать об интересах своих акционеров.

Те, которые не сдерживаются тем, что они рассматривают как свою обязанность или свой интерес, покорно сдаются без борьбы и протеста, по простой привычке или апатии. Традиция, которая поставила в такое выгодное положение режим машины, была нарушена серьезным образом лишь в последнее время, с момента морального подъема, упомянутого выше. Но надолго ли? Непоколебимый оптимизм, являющийся одной из существенных черт американского характера, удовлетворяется тем, что, столк­нувшись с беспорядками, вызванными машиной в политической жизни, говорит: «Это устроится», или иначе: «С американцами все устраивается». Его не выводят из терпения даже картины материальных опустошений, производимых политиками, и он довольствуется тем, что говорит: «Мы можем это перенести, «эту» страну нельзя довести до разорения». Что же касается злоупотреблений машины, рассматри­ваемых с моральной точки зрения, также нет надобности волно­ваться: они лишь указывают на слабость человеческой натуры; без сомнения, люди не ангелы; «такова человеческая натура, чего же вы хотите».

Или же еще, многие граждане, хорошо обо всем осведомлен­ные, решительно закрывают глаза и затыкают себе уши, отрицая очевидность. Можно подумать, что, утомленные постоянным ли­цезрением боссов, они в одно прекрасное утро решили перестать верить в реальность такого порядка и сказали себе, что это толь­ко фантасмагория, которой лишь поддаются расстроенные умы и легковерные иностранцы. Наконец, когда эти граждане, кичащи­еся своей дальновидностью, оказываются прижатыми к стене и вынужденными признать, что боссы не совсем мифические суще­ства, они объявляют, что боссизм является венцом всего управ­ления и что без босса был бы хаос.

Вот слова, которые завершают всякую дискуссию и которые выражают интимные чувства членов «лучшего элемента»: босс уп­равляет за них, он их избавляет от скучной обязанности управлять самими собой и дает им возможность свободно заниматься своими частными делами. И вот еще последнее объяснение успеха машины: она является правительством. Она в высокой степени обладает мно­гими качествами, кроме законности ее происхождения и честности ее деятелей: персонал ее лидеров и работников составлен путем ес­тественного отбора и ни в какой мере не формальным способом; они являются представителями большой массы избирателей, они связаны с ней и, в особенности, связаны между собой наиболее тесными узами социальной связи, чувством взаимной привязанно­сти и феодального лойялизма в отношении к своим руководителям; индивидуальная ответственность и личное достоинство являются единственными принципами, которые регулируют их отношения; твердость, энергия и смелость характеризуют все их действия, Они обладают именно теми достоинствами, которых как раз и не хвата­ет обществу в целом, раздробленному, разрозненному, инертному и неизменно трусливому. Такие существенные принципы управле­ния, как отсутствие формализма, индивидуальная ответствен­ность и чувство личного достоинства, как раз противоположны тем, которые общество позволяет машине себе навязывать, как эзотерические доктрины, которые в прежние времена отдавали народ во власть коварных обладателей эзотерической доктрины.

Это — управление, но это не то управление народа народом, которое было установлено конституцией. Но если это не народ­ное управление, то каково же оно? В последние годы, которые были свидетелями народного взрыва против могущества денег, часто отвечали на этот вопрос следующим образом: это управле-_ние в пользу частных интересов, это коммерческая олигархия, которая владеет страной. Эти недостойные утверждения обосно­ваны далеко не плохо, тем более что они являются общераспро­страненными. Изучая пути и средства машины, мы достаточно хо­рошо обнаружили те финансовые интересы, с которыми она свя­зана и которым она служит. Они не являются, конечно, единст­венными коррумпированными и даже преступными частными ин­тересами, сопровождающими машины, но они безусловно явля­ются наиболее очевидными и наиболее деморализующими. Они не хотят управлять страной, это не является их главной целью, но, чтобы добиться своего, чтобы удовлетворить свою алчность, они си­стематически стараются сделаться хозяевами всех государственных административных учреждений. Общая забота о различных финан­совых интересах и естественная общность их методов создает меж­ду ними сотрудничество, которое распространяется, как паутина, на всю область управления. Они предоставляют наибольший рынок для всех сил коррупции в обществе, и эти силы привлекаются к ним самопроизвольно, в то время как партии предоставляют в их распоряжение честные элементы общества.

Хотя эта картина внеконституционного управления, как она была только что изображена, в значительной степени соответст­вует действительности, однако она в перспективе должна под­вергнуться некоторому незначительному изменению: на вершине управления не появится больше босс или политический ринг, но крупный финансовый капитал и крупная промышленность. Боссы окажутся на более низкой ступени в качестве агентов и постав­щиков частных интересов и разделят эту функцию с другими по­средниками, как деятели парламентских кулуаров (1оЬЬу), банды депутатов или коррумпированных городских советников, за ними же будет стоять центральный комитет господствующей партии или же центральные комитеты обеих партий. Такого рода полити­ческий трест, с крупными финансами и с крупной промышленно­стью во главе, получил значительное развитие за последние де­сять-пятнадцать лет, не уничтожив, однако, розничной торговли политической коррупции, которой занимаются местные ринги и машины. Они отличаются друг от друга лишь по своим методам. Политический трест, так же как и трест промышленный, не име­ет нужды прибегать к грубым приемам мародеров; ему достаточ­но одной концентрации сил коррупции для того, чтобы с легко­стью достичь своей цели: не расхищая народного достояния, он создает для частных интересов обширные источники обогащения посредством новых дополнительных законов или даже использо­вания существующих законов при попустительстве со стороны их конституционных хранителей. Боссы и машины, которые ра­ботают над прежним материалом, все больше приближаются к традиционным методам Таммани. Во всяком случае, настоящего правительства нет там, где его предусмотрела конституция.

Глава восьмая