Внеконституционное правительство в законодательном собрании

I

После того как партийные организации проникли в различные сферы публичной жизни с теми результатами, которые нам уже известны, они кончили тем, что укрепились даже в органах зако­нодательной власти и достигли там кульминационного пункта в виде «законодательного кокуса» и «организации палаты».

Законодательный кокус существует с давних пор. Напомним, что уже во времена федералистов многие члены конгресса, и в частности сенаторы федералистской партии, ввели в обычай уст­раивать частные собрания, чтобы заранее намечать линию своего поведения по наиболее важным вопросам, поставленным в конг­рессе; решения, принятые на этих тайных собраниях, которые были обозначены фамильярным названием кокуса, рассматрива­лись как обязательные для меньшинства. Этот обычай, введенный федералистами, несмотря на то, что он был яростно атакован оп­позиционной прессой, был принят республиканцами (демократа­ми). Один писатель начала XIX в, упоминает об этом в следую­щих выражениях: «Во время этой сессии конгресса (8-й) в дис­куссии о мероприятиях, предлагаемых сторонниками правитель­ства, было меньше свободы и независимости, чем раньше». Ока­залось, что по наиболее важным вопросам линия поведения, при­нятая большинством, являлась результатом сделок, совершенных кокусом, или, иначе говоря, была установлена в частных собраниях членов-демократов. Таким образом, деятельность законодательст­ва всегда руководствовалась партийными соображениями и ре­шениями, принятыми заранее, вместо того чтобы исключительно направляться здравым смыслом и личными убеждениями.

Вскоре кокус конгресса, как мы это уже знаем, взял на себя намечение кандидатов в президенты и вице-президенты Союза и выполнял эту функцию до тех пор, пока демократическое чувст­во, проявившееся во всей стране, не заставило его отказаться от этого. Тем не менее, народная буря не разрушила институт коку­са, и последний продолжал, при закрытых дверях, предопреде­лять государственную деятельность конгресса всякий раз, когда затрагивались интересы партии. Когда вопрос о рабстве расколол партии, кокус не мог удержать своей власти. После гражданской войны, с появлением могучей и самодержавной партии, партии республиканцев, кокус вернулся к власти. При отсутствии в кон­грессе регулярного управления лидеров, такого, какое создала английская парламентская эволюция, кокус, который стремился соединить различные элементы партии и обеспечить согласованную деятельность, отвечал действительной политической потреб­ности. Но, избегая яркого света гласности и ответственности, этот тайный комитет был слишком склонен присвоить себе дик­таторскую власть. Он ее дал почувствовать даже наиболее видным членам партии. Знаменитый государственный деятель Чарльз Самнер, испытав на себе тиранию кокуса, поднял по этому воп­росу большие дебаты в сенате в 1867 г. Он протестовал против «присвоения кокусом не только святой, но и священной власти, которая торжественно обязывает каждого присутствующего чле­на... Мы должны здесь выполнить наш долг сенаторов. Мы не мо­жем связать себе руки заранее... Вы нарушаете конституцию». Во время новых дебатов в 1871 г. Самнер (который за это время был снят по распоряжению кокуса со своей должности предсе­дателя комитета иностранных дел) объявил, что кокус является лишь «условностью», и отрицал, что его решения могут иметь в какой-либо степени обязательный характер.

Через тридцать пять лет, в 1906 г., подобного рода дебаты были подняты в сенате одним сенатором-демократом против де­мократического кокуса. Оратор указал на то, что кокус является вопиющим нарушением духа и содержания конституции Соединен­ных Штатов, что он противоречит равенству представительства шта­тов в сенате, так как под режимом кокуса сенатор голосует не как представитель своего штата, но как представитель других штатов, сенаторы которых заранее диктуют его поведение.

II

Эта новая атака против кокуса в конгрессе, имевшая место значительно позднее больших дебатов, поднятых Чарльзом Самнером, доказывает, что кокус все еще жив, И действительно, он укоренился в привычках и взглядах американцев. Обязательность для каждого члена законодательного собрания согласовать свое политическое поведение с решениями кокуса своей партии приоб­рела характер неоспоримого правила, приказания этического харак­тера. Для партий и их руководителей в палатах кокус являлся клас­сическим и верным средством для того, чтобы сломить всякого чле­на, имеющего собственные убеждения, и заставить его подчиниться. Но, начиная с той эпохи, которая следовала за гражданской вой­ной, сфера действий и влияния кокуса сузилась. Он оказался недо­статочным, чтобы осуществлять управление лидеров в новых парла­ментских условиях. Новые политические и экономические пробле­мы все более усложняли деятельность конгресса. Чтобы преодо­леть эти трудности в широком масштабе, развилась система посто­янных парламентских комитетов. Деятельность и обязанности па­лат перешли вскоре к комитетам. Их число увеличивалось беско­нечно. (В настоящее время существует больше пятидесяти коми­тетов при палате представителей.) Ввиду этого распыления зако­нодательной деятельности все более и более чувствовалась необходимость в концентрированной власти, и эта власть появилась. Путь ей был проложен процессом централизации, который про­изошел одновременно также и в партийных организациях вне конгресса и который нашел свое наиболее законченное выраже­ние в боссизме. Последний достиг Вашингтона наиболее прямым путем. Боссы, как мы это знаем, вошли в большом количестве в конгресс и принесли с собой не только свои методы, но также и власть, которой они пользовались над местными организациями партий, назначающими и увольняющими сенаторов и депутатов.

Тогда в той и другой палате конгресса образовались неболь­шие группы из нескольких лиц, которые управляли партией, как обыкновенный босс управляет своей машиной.

В палате представителей, в частности, эта автократия оформи­лась в виде чрезвычайных полномочий «спикера» (председателя), окруженного небольшой группой боссов, так называемой «орга­низацией палаты». Комитеты, которые сделались всемогущими, назначались спикером в силу регламента. Председатели наиболее важных комитетов со спикером во главе сделались диктаторами палаты*. Теперь уже нет более необходимости, по крайней мере, в такой же степени, как раньше, прибегать к кокусу для того, чтобы заставить следовать за собой членов большинства; доста­точно приказания организации палаты. Депутатам остается лишь повиноваться. Сопротивляющийся обрекает себя на политиче­ское уничтожение в конгрессе, а вслед за этим также в своем избирательном округе: он не будет назначен спикером и органи­зацией палаты в один из тех комитетов, которые действительно имеют какое-либо значение, он будет сослан в комитет по аку­стике зала заседаний или в другой комитет того же рода, где не сможет иметь ни малейшего случая заставить с собой считаться; его проекты законов будут похоронены в комитетах; спикер не даст ему даже слова на заседании. Его избиратели скоро узнают ужасную правду о том, что он «не регулярный», местная же ма­шина узнает об этом еще раньше; может быть, даже она будет об этом извещена из Вашингтона. Возможно, что он даже будет полностью оправдан в своей оппозиции к «организации палаты», но все равно на будущих выборах он будет отвергнут.

Единственной прерогативой членов партии является выбор «короля», и это делается в кокусе. В начале сессии собирается кокус, чтобы наметить спикера и утвердить старый регламент па­латы. Когда проявляется неудовольствие в рядах партии против господствующей олигархии и когда в некоторых важных случаях можно даже опасаться мятежа, собирается кокус в меньшей сте пени для того, чтобы умерить разногласия во мнениях, чем для того, чтобы заставить подчиниться малопокорных членов. Раз ка­кой-либо член «пошел на кокус», он должен подчиниться реше­нию большинства, чтобы не сделаться «раскольником» или, как теперь говорят, «инсургентом». Такие случаи встречают­ся время от времени. Но «раскольник» ставит этим на карту свою политическую жизнь*.

Так как вследствие этого многие члены не хотят «идти на ко­кус», олигархия созывает иногда вместо кокуса «конференцию», которая рассматривается как не влекущая за собой обязательств. Разница является скорее теоретической. Во всяком случае, оли­гархия использует конференцию так же, как и кокус, для того чтобы зондировать почву. Чтобы быть уверенной в том, что ей подчинятся, она должна узнать намерения палаты и взвесить от­носительную силу различных мнений, точно так же, как босс го­рода или штата распознает народное мнение, чтобы знать, до ка­кого предела он может идти.

В сенате, члены которого пользуются большим престижем, чем члены конгресса, и, разумеется, должны относиться друг к другу как власть к власти, подчинение сенаторов приказу партии и ее руководителей не проявляется с такой примитивностью. Но там установились такие же внеконституционные органы, как и в палате, функционирующие с таким же успехом. Это прежде все­го партийные кокусы. С точки зрения достоинства сенаторов, кокусы, рассматриваемые как свободные собрания, созываются в сенате чаще, чем в палате, но решения, которые на них прини­маются, не менее обязательны для сенаторов. В сенате партии осуществляют также свою олигархию под видом комитета, называ­емого руководящим комитетом, комитетом, дер­жащим руль. Этот комитет назначается кокусом. Официальные ко­митеты сената фактически также назначаются кокусом. Решения кокуса в сенате и в палате представителей, будучи навязаны в порядке морального принуждения, сами по себе не являются обязательно скверными. Иногда случается, что они бы­вают разумными и полезными для того, чтобы проводить необхо­димые законы. Но они являются также большой поддержкой ча­стных интересов, которые стремятся взять верх над законода­тельством. Последние имеют в кокусе своих представителей, ко­торые могут спокойно за закрытыми дверями кокуса обрабаты­вать его в их пользу.

II

В законодательных собраниях штатов партийный кокус также давно существовал под видом регулярного учреждения и прошел через те же превратности, как и в конгрессе. Менее возвышен­ный характер этих собраний и коррупция, которая так часто ца­рила среди многих из них, привели к тому, что в один прекрас­ный день выявились злоупотребления, причиной которых явилась деятельность этого орудия партии. Кокусы теперь в законода­тельных собраниях штатов гораздо менее часты. Прежде всего это происходит вследствие слабо развитого партийного духа в этих собраниях. Разделение партий, подобно существующему в конгрессе, здесь выражено слабее; большинство мероприятий принимается единогласно, и лишь немногие вопросы становятся партийными вопросами. Второй причиной является так же, как и в конгрессе, централизация, происходящая в партийном управле­нии. Приказание босса или господствующей олигархии не менее или даже более действительно в собраниях штата, так что в боль­шинстве случаев нет необходимости пускать в ход механизм ко­куса. Действительно, спикер и организация палаты не менее мо­гущественны в законодательных собраниях штатов при решении судьбы какого-либо билля, и они используют свою власть с не меньшим произволом; приказаниям «руководящего комитета» подчиняются не менее, чем в Вашингтоне. Благонамеренные чле­ны партии жалуются на то, что кокус не был созван, так как ко­кус прежде всего означает борьбу. Наконец, в штатах, где гос­подствует машина, организации соперничающих партий очень ча­сто действуют согласованно; между ними существует борьба, ко­торая начинается в первичных собраниях, но которая кончается в законодательных. Босс или организация палаты не имеют на­добности прибегать к кокусу, чтобы взять верх над оппозицией честных членов своей партии, так как они всегда могут найти до­статочно коррумпированных членов другой партии, чтобы со­брать большинство в пользу своих зловредных мероприятий.

Партийные кокусы в законодательных собраниях штатов обычно существуют для намечения кандидатов на пост спикера или на другие должности палаты, а также на посты сенаторов Со­единенных Штатов (сенаторы, как известно, избираются законодательными собраниями штатов). Решения господствующего пар­тийного кокуса равнозначны выборам законодательного собра­ния. Точно так же все усилия и все влияние переносятся с со­брания на кокус. Борьба часто бывает очень оживленной, и сред­ства, употребляемые в этих случаях, не особенно чисты. «ЬоЬЬуз1'ы», агенты корпораций, действуют энергично, чтобы провести спикера, благоприятного частным интересам, которые они представляют. При этом предлагаются и даются обязательст­ва, в результате чего заранее создаются комитеты и заранее оп­ределяется ход законодательного собрания. Случается, но очень редко, что несогласное меньшинство изменяет кокусу и голосует на заседании против его кандидатов. Последние не могут собрать большинства голосов, баллотировки следуют одна за другой, и создается безвыходное положение. Иногда раскольникам и уда­ется утомить большинство партии и заставить его выставить дру­гих, более приемлемых для них, кандидатов, иногда же они сое­диняются с оппозицией и проводят своих собственных кандида­тов.

Время от времени кокусы созываются для обсуждения зако­нодательных мероприятий. Редко случается, чтобы члены кокуса не явились на зов. Обычно они «идут на кокус», но иногда, чтобы не быть связанными решением, которого они не одобряют, они уходят до голосования: они «выходят из кокуса». Настоящая ди­скуссия, настоящая борьба по поводу оспариваемых мер проис­ходит в кокусе; это там произносятся большие речи. Дискуссия в палате ведется только для виду. «Расколы» происходят по по­воду законодательных мер точно так же, как по поводу кандида­тур. «Раскольниками» бывают иногда люди возвышенного ума, иногда же они не стоят большего, чем те люди машины, против которых они борются.

IV

Несмотря на то что в конгрессе и в законодательных собра­ниях штатов кокус уступил место олигархии, он остается высшим выражением и сокращенным отображением режима партийных организаций. Дисциплина партии доведена до абсурда: делом че­сти является обязанность голосовать против своих убеждений; «регулярность» вынуждает отрешиться от долга и освобождает от ответственности за действия, которых нельзя оправдать. Управ­ление большинства, являющееся притязанием и оправданием ко­куса, сведено к управлению меньшинства; не только меньшинст­во партии уничтожено, но и большинство законодательного со­брания лишено своей воли и своей власти. Коррумпированное меньшинство может диктовать законы. Свобода слова не более реальна, чем свобода голосования; публичная дискуссия заменена тайными собраниями. Избавленный от всякой ответственности, кокус освобождает от нее представителей народа; самое скандальнее голосование находит готовое оправдание: «это была мера кокуса», ничего нельзя было сделать. Трусливые и раболепные в отношении вождей партии, эти законодатели могут не бояться общественного мнения, которое само дало им эту власть, усвоив ложное понятие, приписывающее решениям кокуса священное значение. В то время как кокус исключает гласность и ответст­венность, он широко открывает двери тайным влияниям и кор­рупции. Компаниям, падким на прибыль, частным интересам, ко­торые добиваются получить привилегии на то, чтобы грабить пуб­лику под прикрытием законов, изданных под их влиянием, оста­ется только протянуть руку. Сосредоточив свои усилия на огра­ниченном числе членов, они овладевают кокусом, и этот послед­ний предает им законодательство, которое, в свою очередь, пре­дает им интересы народа. Таким образом, власть конституцион­ного управления извращена и отдана на позор внеконституционному корпусу, которому она дала возможность развиться под своей сенью. То, что ролью кокуса в широкой мере овладели ор­ганизация палаты или боссы, ничего не меняет: и те и другие яв­ляются лишь двумя сторонами одной и той же медали.

Глава девятая

БОРЬБА ЗА ЭМАНСИПАЦИЮ

Неужели американская демократия навсегда обречена на та­кое состояние вещей, которое мы только что описали? Разве нет выхода? Многие добрые граждане уже с давних пор потеряли на­дежду найти такой выход. В действительности последние трид­цать или сорок лет, которые были отмечены высшей степенью политической коррупции, были также ознаменованы многочис­ленными и разнообразными попытками вырвать американскую демократию из того положения, до которого довели ее управле­ние машины и влияние финансовых предприятий. Чтобы закон­чить наше описание, рассмотрим эти попытки.

Они начались вскоре после гражданской войны. Они были вы­званы коррупцией партии, находящейся у власти, республикан­ской партии: поддерживаемые дисциплиной партии, ее продаж­ные элементы эксплуатировали без зазрения совести государст­венную власть, в то время как под их покровительством образо­вывались монополии в пользу крупных промышленных и финан­совых интересов. Движение возмущения проявилось в двух на­правлениях: в экономическом и политическом. Экономическое возмущение разразилось одновременно в первобытных районах Запада среди фермеров, которые себя считали обиженными произвольными тарифами железных дорог, и на Востоке, где оно было направлено против излишнего протекционизма фабрикантам, начавшегося с момента гражданской войны. Движение фермеров создало на Западе очаг социального неудовольствия, которое сделалось постоянной угрозой политической устойчивости, воп­лощенной в традиционных партиях. Антипротекционистское дви­жение приняло форму пропаганды в пользу идей свободной тор­говли и, в свою очередь, сделалось очагом свободной мысли по политическим вопросам; оно привлекло к себе лучших людей и независимые умы той и другой партии, и там образовалась наи­более крупная группа руководящего штаба, которая должна была повести за собой, в течение следующей четверти века, все кам­пании за реформы и свободу.

Первое крупное восстание произошло, во всяком случае, на политической почве, по поводу президентских выборов в 1872 г. Тогдашний президент генерал Грант, который, помимо своего желания, проводил режим деспотизма и коррупции партии, яв­лялся кандидатом на перевыборы. Перспектива увидеть, что этот режим получит новое подтверждение, подняла многих достойных членов республиканской партии. Во главе движения находился натурализованный немец — Карл Шюрц. Почти юношей он при­нял довольно романтическое участие в революционных событиях в 1848 г. в Германии. Убежав из тюрьмы, он, пройдя несколько этапов, прибыл в Соединенные Штаты. Вскормленный отважной силой чувств, которые воодушевляли людей 1848 г., Шюрц¹²⁶ отдал свою полную сил юность американской демократии. После сравнительно короткого времени он сделался политиком, дипло­матом, генералом Северной армии во время гражданской войны, сенатором, замечательным оратором и блестящим писателем. Возмужав в республиканской партии и выросши вместе с нею, он теперь поднял против нее оружие, чтобы лучше служить аме­риканской демократии, и с тех пор его можно было всегда встре­тить в первых рядах во всякой борьбе за свободу, руководимой независимыми.

Республиканцы-сецессионисты, названные «либеральными ре­спубликанцами», решили противопоставить Гранту независимого кандидата. Чтобы его выбрать, не нашли ничего лучшего, как со­брать национальный конвент, по всем установленным правилам. Он собрался в Цинциннати в 1872г. Профессиональные полити­ки не зевали, но большинство конвента было охвачено чистыми чувствами. Тем не менее интриги и маневры, жертвой которых так легко делаются национальные конвенты, имели место также и в этом собрании. Кандидат, который был выбран, не был зна­менитым, это был неожиданный кандидат — Хорас Грили. Заме­чательный журналист, но не очень твердых убеждений, не имея совершенно опыта государственного человека и будучи эксцент­ричного поведения, он не мог серьезно рассматриваться в каче­стве будущего руководителя государства. Будучи бешеным протекционистом, он принужден был, главным образом, опираться на сторонников свободной торговли. С подобным знаменем дви­жение независимых было, конечно, обречено на гибель. На на­циональном конвенте демократической партии, в свою очередь, была также выдвинута кандидатура Грили 1*1, но последний и там оказался не в лучшем положении. Хозяином Белого дома остался Грант.

Очень бурная избирательная кампания, которая сопровождала конвент, лишь привела к тому, что лучше выявила политическую и моральную антиномию между системой стереотипных партий и потребностями жизни. Либеральные республиканцы были «от­мечены стигматами, как вероотступники», которые отрекались от своей аболиционистской веры; но рабство, возражали раскольни­ки, исчезло навсегда... «Их называли мятежниками, но война бы­ла окончена семь с половиной лет тому назад...» «Их обвиняли в быстрой смене политических убеждений, но изменить убежде­ния заставили их обстоятельства, так как старые проблемы усту­пили место новым». Заключенный в таких условиях союз либе­ральных республиканцев и демократов противопоставил озлоб­ленным «регулярным» республиканцам не только моральный урок, но также и новый метод политических действий, который давал возможность разрешить противоречивость выдвинутого вопроса. Этот метод ставил действительность выше условностей и, вместо того, чтобы оставлять людей при их старых расхожде­ниях и враждебности, сближал их в соответствии с условиями нового положения. Союз людей для одной политической цели, людей, которые глубоко расходились по поводу другой пробле­мы, являлся до такой степени новым фактом, что либеральные республиканцы были удивлены и растроганы, «обнаружив, что люди, на которых они в течение такого долгого времени нападали с таким бешенством и негодованием, были прежде всего такими же людьми, как и все».

¹¹

Разочарованные жалким исходом движения 1872 г., незави­симые республиканцы изменили тактику. Их число возросло бла­годаря скандалам второго президентства Гранта, но они отказа­лись от мысли организовать «третью партию», партию независи­мых. Они считали более благоразумным и более целесообразным качаться на качелях между двумя партиями, становясь на сторону той, которая предложит лучших кандидатов и лучшие мероприя­тия. Уклонившись от президентских выборов 1876 г., так как кандидаты, принятые национальными конвентами партий, Гейс Тильден, как тот, так и другой оба казались им подходящими, не­зависимые вернулись на сцену, чтобы воспрепятствовать канди­датуре Гранта на третий период, предложенной накануне выбо­ров 1880 г, Эта кандидатура, совершенно противоречащая прецеденту, созданному Вашингтоном, который не разрешал одному _и тому же лицу оставаться президентом больше двух периодов, была выдвинута несколькими боссами сената. Такая кандидатура угрожала не только возвратом политической коррупции, которой были отмечены оба периода президентства генерала; это была де­рзкая попытка наложить руку машины на национальное прави­тельство; машина выходила из границ местной сферы, которая являлась театром ее подвигов. Благодаря соперничеству полити­ков Грант потерпел поражение на конвенте так же, как его глав­ный соперник «политик» Ж.Г.Блайн, и уступил место «темной ло­шади», Гарфилду. Независимым не нужно было больше осуще­ствлять своих воинственных намерений.

Но через четыре года, в 1884 г., явилась необходимость но­вого вмешательства. Ж.Г.Блайн, который уже долгое время кара­улил президентство, как жертву, казалось, на этот раз должен был его получить. Он был наиболее видным и наиболее способ­ным политическим деятелем республиканской партии. Но его политическая честность была слишком спорной, он обвинялся во многих взятках, не имея возможности в них оправдаться, и в том, что он использовал занимаемое им официальное положение, что­бы обогатиться. Национальный конвент республиканцев не обра­тил на это никакого внимания и наметил его значительным боль­шинством на президентство. На следующий день независимые выступили с открытым возмущением. Доверие, оказанное Блайну национальным конвентом, обязывало каждого верного партии го­лосовать за него без возражений. Неужели обязательство перед партией выше моральной обязанности каждого гражданина от­странить от власти недостойного человека? Должна ли индивиду­альная совесть гражданина капитулировать перед решением ка­кого-либо объединения? Такова была почва, на которой незави­симые построили борьбу. Они провозгласили «связанное право раскола», объявили себя готовыми голосовать за демократиче­ского кандидата, если намеченный для этого человек явится ува­жаемой личностью. Когда демократический национальный кон­вент принял кандидатуру человека, который сумел заслужить враждебность профессиональных политиков, — Гровера Клив­ленда, независимые республиканцы поспешили демонстративно присоединиться к нему не для того, чтобы перейти навсегда на сторону демократической партии, но единственно для того, чтобы обеспечить, в данном случае, лучший выбор.

Кампания отличалась необычайной стойкостью, несмотря на очень неблагоприятные условия, в которых независимые должны были бороться. Они были лишены всякой местной организации, на них нападали с ожесточением, позорили их и поднимали на смех. Их заклеймили насмешливым прозвищем тисртипре. Это слово, заимствованное из индейского языка, имело большое бу­дущее, так же как и другое слово того же языка — кокус, — однако более почтенное будущее, Слово тидтипрз, которое означает у индейцев «начальник», «лучший человек», было приме­нено к независимым, чтобы подчеркнуть моральное превосходст­во, которое они себе присвоили, но вскоре независимые сами со­гласились называться этим именем, и это последнее вошло в по­литический язык, чтобы обозначать гражданина, который не де­лает из партии фетиша, для которого партия не является целью, а только средством и который сохраняет свободу ума и совести в своем политическом поведении. Произошло действительное пробуждение тех умов, которые когда-то вели великую борьбу за аболиционизм. Молодые люди, горя энтузиазмом, делались миссионерами и шли большими дорогами, чтобы завоевать серд­ца. Чисто моральная почва, на которой пшсгтяпрн повели борьбу за президентство, привлекла к ним служителей церкви. Шюрц не щадил себя, переезжал из города в город и из штата в штат, про­износя свои могучие речи. Число розданных «политических доку­ментов» было также очень значительно. Наступил день битвы, и Кливленд был избран президентом. Результат был в высшей сте­пени замечательным, он натурализовал ггшдтнпр и дал ему права гражданства в американской политической жизни с властью ар­битра между партиями.

.

III

Двенадцать лет спустя после раскола, произведенного тидтипрз, произошел еще более сильный раскол в среде демо­кратической партии. Демократическая организация нашла воз­можным встать за идею свободной чеканки серебра. Наиболее культурный и богатый класс демократической партии отказался этому следовать, напутанный перспективой финансовой катастро­фы, которую могло повлечь за собой установление обесцененной денежной единицы, а также напуганный социалистически-рево­люционными тенденциями некоторых элементов, присоединив­шихся к биметаллистам. Число раскольников было очень значи­тельно, никогда еще не видели подобного раскола. Часто, движи­мые личными соображениями или соображениями класса, золо­тые демократы, как называли раскольников, были вынуждены провозгласить основную идею автономии избирателей. И никогда еще эта идея не была так удачно выдвинута и так широко приня­та, даже теми, по вине кого произошел раскол. Личность канди­дата, который, благодаря обстоятельствам, внезапно оказался представителем золотой единицы, Мак-Кинли, сподвижника про­текционизма, не внушала большого энтузиазма демократам -~ сторонникам золота. Но большинство из них забыло о своих рас­хождениях с ним по другим вопросам, не касающимся денежной единицы, и благодаря их поддержке он был избран. Он был из­бран не потому, что был Мак-Кинли, но несмотря на то, что был Мак-Кинли. Республиканцы не восторжествовали в качестве ре­спубликанцев, противников демократов. Эта победа не была победой какого-либо человека или какой-либо партии. Впервые, по крайней мере после столкновения по поводу рабства, борьба раз­вернулась по частному, совершенно определенному вопросу.

К тому же наличие такого нового факта, что борьба проис­ходила уже не между двумя партиями, вооруженными своими воспоминаниями и традициями, своими симпатиями и антипатия­ми, а между двумя решениями одной и той же проблемы, вызва­ло и укоренило новый способ действия посредством специаль­ных организаций, группирующихся, борющихся на единственной базе — оспариваемой специальной проблемы. Чтобы вести борь­бу за золотую единицу, была создана «Лига звонкой монеты» с многочисленными разветвлениями в стране, которая объединила совместные действия всех противников свободной чеканки се­ребра, вне зависимости от их взглядов по другим политическим вопросам. Эта лига в значительной степени способствовала пора­жению биметаллистов. Когда вскоре после этого, в связи с вой­ной с Испанией, страна была взволнована проблемой «империа­лизма», политикой территориальных завоеваний, в которую была втянута республика, оппозиция этой политике оформилась в виде «Антиимпериалистической лиги», в которой встретились биметаллисты и сторонники золота, республиканцы, которые никогда не покидали своей партии, и независимые.

IV

«Регулярность партии», в которой была пробита брешь изнут­ри отдельных партий, была также подорвана независимыми пар­тиями или «третьими партиями», которые мы уже видели на по­литической сцене под видом «либеральных республиканцев». Другие «третьи партии» в большинстве случаев были организова­ны для того, чтобы бороться против существующего экономиче­ского порядка; они являлись выражением социального неудо­вольствия, которое появилось на другой день после гражданской войны, в особенности на земледельческом Западе, на что я вкрат­це указал в начале этой главы. В поисках экономической панацеи возникал целый ряд новых партий, которые после кратковремен­ного существования исчезали, чтобы вскоре возродиться под дру­гим названием и снова выдвинуть более или менее аналогичные требования. Наиболее значительной из них явилась «Народная партия» или «Партия популистов», партия полусоциалистическая, развившаяся в последнее десятилетие XIX в. По­пулистам удалось захватить места в конгрессе и даже в сенате Соединенных Штатов. Но этими успехами они были часто обяза­ны тем соглашениям, которые они заключали со старыми ненави­стными им партиями, то с партией республиканцев, то с партией Демократов, всегда заключая союз с партией, находящейся в меньшинстве, против партии у власти. В этих условиях разруша­ющее действие, которое они могли произвести в отношении старых партий, оказывалось в значительной степени нейтрализован­ным. Оно было также затруднено утопическим характером из­любленных лечебных средств этих новых партий или некоторых из этих средств. Этот характер вселил даже недоверие к «треть­им партиям», каковы бы они ни были, и способствовал распрост­ранению идеи, что «третьи партии» всегда утопичны и что чело­век здравого смысла всегда присоединится к той или другой ре­гулярной партии.

Недоверие в отношении к «третьим партиям» не было рассе­яно даже наиболее старой из них «Партией прохибиционистов», которая требовала запрещения законом произ­водства и торговли спиртными напитками. Она стремилась овла­деть властью, чтобы осуществить целительную реформу, и, начи­ная с 1872 г., регулярно выставляла кандидатов на президентст­во и вице-президентство республики со скромным, но все возра­стающим успехом. Сочувствием к своей партии прохибиционисты были обязаны тем опасениям, которые внушало развитие ал­коголизма, но в значительной мере также отвращению к старым партиям, которое захватывало честных людей. Со времен прези­дентских выборов 1896 г. голоса прохибиционистов уменьшают­ся, хотя принцип борьбы с алкоголизмом сделал большие успехи в стране. В течение последних лет ее сторонникам удалось до­биться проведения законов против алкоголизма в большинстве штатов, и в особенности на юге. Таким результатом она в широ­кой мере обязана усилиям одной организации, создавшейся вне партий, Антисалунной лиге. Самой молодой «третьей партией», имеющей действительно большое значение, является социалистическая партия. Она собрала на президент­ских выборах 1904 г. 408 000 голосов и на выборах 1908 г. 424 000 голосов.

Сфера местной политики, политики штатов, еще чаще являет­ся театром борьбы против дисциплины партии и режима машины; но эта борьба имела меньшее значение потому, что она часто со­единялась с соперничеством национальных партий и местными ссорами тех, кто был у власти, и тех, которые стремились ее за­воевать. Даже когда борьба была искренней, слабые попытки к местной независимости быстро угасали, задушенные заботами о судьбе партии в сфере национальной политики; эти заботы неиз­бежно оживляли любовь к партии и возвращали восставших в их овчарню. Несколько легче осуществлялось в сознании отделение муниципальных интересов от забот о национальной политике. Также и борьба, направленная против машины, на муниципальной почве могла легче освободиться от традиций партии. С этой точки зрения некоторые возмущения против машины в больших городах отметили собою даты в эволюции американских политических методов подобно тому, как и национальные движения, ко­торые мы только что рассмотрели.

Первое из этих муниципальных восстаний было вызвано в 1871 г. в Нью-Йорке злоупотреблениями знаменитого ринга Тви­да. Люди доброй воли, без формальных мандатов с печатью кокуса или партийного конвента, предложили свои услуги для того, чтобы руководить восстанием против коррупции. Они по собст­венной инициативе сорганизовались в комитет, сделавшийся зна­менитым под названием «Комитета 70», в котором объединились люди различных политических убеждений и профессий — адво­каты, банкиры, негоцианты, профессора, писатели и священники. Комитет обследовал злоупотребления, освещенные прессой, со­брал улики и заставил предстать пред правосудием членов ринга. Потом он организовал выборную кампанию, перенеся центр борьбы исключительно на вопрос о честной администрации. Ринг был низвергнут, злоупотребления были частично исправлены, но городского управления, лишенного партийного разложения, уста­новить не удалось. Граждане вскоре погрузились в свою привыч­ную летаргию, и город Нью-Йорк, как мы это уже знаем, снова подпал под власть Таммани холл.

Во всяком случае, «Комитет 70», который не замедлил исчез­нуть, существовал не без пользы, и его деятельность прошла не бесследно; раньше, чем началась борьба против тирании партии в сфере национальной политики, он в некотором роде наметил новые принципы государственной деятельности, которые с тру­дом прокладывали себе путь, то на почве национальной борьбы, то на почве местной борьбы: свободную группировку людей без различия партии ради определенной цели, вместо стереотипной организации, и управление лидеров, возникшее благодаря их соб­ственному достоинству и свободно принятое, вместо чисто фор­мального управления лидеров, установленного путем механиче­ского процесса. Борьба против коррупции и тирании партии увен­чалась успехом, по крайней мере моральным успехом, как раз в той мере, в какой пользовались этими новыми методами свободы и гражданского долга.

Городской ринг, наиболее знаменитый после Таммани, Газ-ринг Филадельфии, был низвергнут теми же приемами, как и ка­бала Твида. Но и этот эффект был кратковременным, и граждан­ская апатия одних и низменный эгоизм других вступили вновь в св<

⇐ Предыдущая23242526272829303132

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: