 |
Классификация периодов жизни по Флурансу
|
|
|
|
| № п/п | Период | Годы |
| Первый период детства | 0-9 | |
| Второй период детства | 10-19 | |
| Первая молодость | 20-29 | |
| Вторая молодость | 30-39 | |
| Первый период зрелости | 40-54 | |
| Второй период зрелости | 54-69 | |
| Первый период старости | 70-85 | |
| Второй период старости | после 85 |
А вот классификация немецкого физиолога, крупнейшего специалиста в области социальной гигиены Макса Рубнера (1854-1932):
1. Младенчество — до 7 —9 месяцев
2. Раннее детство — до 7 лет
3. Позднее детство — до 13—14 лет
4. Юношеский возраст — 19 — 21 год
5. Зрелый возраст — 41—50 лет
6. Старость — после 50 лет
7. Почтенная старость — после 70 лет.
Еще одна классификация принадлежит немецкому паталогоанатому, создателю современной функциональной патологии Людвигу Ашофу (1866—1942). Он выделяет 10 периодов:
1. Период развития в лоне матери
2. Возрастная группа новорожденных — до 7-го дня жизни
3. Период младенчества — до 7-го месяца жизни
4. Период детства — до 7-го года жизни
5. Отроческие и девичьи годы — до 14-го года жизни
6. Годы созревания — до 25-го года жизни
7. Зрелый возраст — до 45-го года жизни
8. Начало старости — до 65-го года жизни
9. Старческий возраст — до 85-го года жизни
10. Сверх этого возраста — почтенная старость.
Отметим, что Ашоф, во-первых, вводит период утробного развития и, во-вторых, старость сильно расширяет и детализирует (как и детство).
В целом эти периодизации, хотя и не лишенные интереса, ничего принципиально нового в понимание возрастного деления человеческой жизни не привносят. Не сильно отличаясь от спекулятивных концепций более ранних времен, они лишь усиливают линию в понимании возраста, сводя возрастную динамику к соматической основе.
|
|
|
Более существенные изменения происходят в XIX веке не в плане возрастной периодизации жизни, а в плане понимания сути отдельных возрастов. Мы уже говорили об изменениях отношения к детству. Отметим также и перемены в отношении к старости.
Уже показано, что старость, как особый период развития человека, исторически эволюционировала. При этом и фактически, и в сознании наших предшественников старость начиналась достаточно рано и довольно тесно примыкала непосредственно к молодости (для юристов прошлого они были неразличимы). «Старикашки» Мольера — еще достаточно молоды, ибо старость понималась не как дряхлость, а скорее как старение, которое действительно начинается у человека гораздо раньше наступления старости: выпадение волос, ношение бороды, наконец, просто лысина (именно так обстоит дело в Тициановском концерте, представляющем возрасты жизни, где старик изображаем просто лысым!). И вообще, старость не слишком почиталась в совсем недалекие времена — с ней ассоциировались набожность и болтливость, аморфный покой и безжизненная книжность.
Несмотря на то что осмысление и исследование старости началось давно (по крайней мере со времен Гиппократа, Цицерона и Галена), оно было уже недостаточно интенсивным в Новое время. Однако изучение старости проходило под лозунгом Цицерона: старость есть болезнь. Поэтому в конце XIX века знаменитый французский врач, психиатр и психолог Шарко настаивал на необходимости преодоления пренебрежения по отношению к старости и тем самым сделал Францию на долгие годы центром научной геронтологии. По этому пути — изжития предубеждений относительно человеческой, старости — пошел в России конца прошлого — начала нашего века И. И. Мечников, а после Октября А. А. Богомолец, А. С. Догель, М. С. Мильман, А. В. Нагорный, Н. Д. Стражеско и др.
Фактически мы можем говорить о принципиально новом открытии старости учеными конца прошлого — начала нашего века, главным в котором было установление точки зрения на старость как равноправный в ряду других человеческий воз-
|
|
|
раст, не сводящийся к процессам распада, а самоцельный и особенный по своим характеристикам период.
Причин оживления интереса к старости было много и самых различных: и демографические (в конце XIX —начале XX века человечество стало «стареть», т. е. увеличилась доля стариков в обществе), и экономические (характер производства требует от рабочих квалификации и опыта, которые приходят с возрастом), и медицинские (преодоление ряда болезней, увеличивающих продолжительность жизни), и, наконец, религиозно-философские споры о возможности человеческого бессмертия, удивительным образом соединившиеся с прогрессом биологической науки, от которой стали ждать научных оснований вечной жизни.
Какой же вывод мы можем сделать из рассмотрения истории возрастов жизни в Новое время? Читатель, видимо, уже заметил, что нам все труднее оставаться в рамках какой-либо одной акцентуации. В осмысление проблем возраста все настоятельнее включаются педагогика и экономика, юриспруденция и эстетика. Пожалуй, правомерно сделать акцент на науке как ведущей форме общественного сознания XX века. Именно научные исследования проблемы возраста составляют суть и нашего времени.
Впрочем, и в наше время, в том числе и среди людей весьма образованных, встречаешься с мнением, что в истории «нет ничего реального, кроме исписанной бумаги» (М. Ланглуа и Ю. Сеньобос), что «единственной реальностью является настоящее» (Г. Рейхенбах) — одним словом, с той или иной формой нигилизма по отношению к истории. Впрочем, история действительно приносит пользу лишь тому, кто ее изучает. Люди, которые признают только настоящее, наличную данность — чаще всего это позитивисты, которых и в наше время гораздо больше, чем иногда думают, — считают обращение к истории формальностью, «хорошо оплачиваемым любопытством», не более. Из многих заблуждений, которые неизменно сопутствуют научному поиску, этот наихудший. Одна из страшнейших человеческих болезней — расстройство памяти, приводящее к распаду личности, превращающая человека в существо «ниоткуда и в никуда». Игнорирование истории — аналогичная болезнь, дезориентирующая нас во времени. Какой же урок мы можем извлечь из нее, переходя к анализу современной возрастной динамики развития личности?
|
|
|
Прежде всего нужно констатировать, что даже беглое знакомство с историческим развитием возрастов жизни не оставляет никаких сомнений относительно социального происхожде-
ния и культурно-исторической детерминированности возрастных аспектов жизни человека. Не естественный закон внутри нас, не биологический ритм существования, а развертывающийся в истории процесс формирования фаз человеческой жизни — вот суть грамотного подхода к возрастам жизни.
Те процессы изменений возрастной динамики жизни человека, которые мы будем описывать как «современные», есть не что иное, как результат определенного исторического процесса и одновременно его момент (ибо развитие не завершилось!). И сегодня, в конце XX века, мы являемся свидетелями новых изменений, всесторонне понять и объяснить которые сможем, видимо, лишь в будущем, однако и сейчас мы не бессильны перед лицом новых фактов и явлений, так как есть бесценный опыт прошлого, благодаря которому только и можно зафиксировать и сами эти изменения. А они затрагивают в наше время весь спектр возрастов жизни. Существенные изменения происходят в мире детства — оно в XX веке имеет тенденцию к удлинению, так как все больше времени требуется человеку для всестороннего развития своих способностей, овладения теми человеческими качествами, которых требует социальная жизнь, производство, творчество. Одновременно детство интенсифицируется — напряженнее становится «программа» развития личности на разных этапах детства, уплотняется график общественного воспитания и народного образования. Существенно изменяется, а у некоторых развивающихся народов впервые появляется отрочество как особая стадия развития личности — переходный этап от детства к взрослости. Буквально на наших глазах изменяется юность, по-новому осмысливаются молодость и зрелость человека, которые расширяют свои возрастные границы, отвоевывая годы у старости. В свою очередь, старость также отодвигается во времени. Еще более существенные изменения происходят внутри возрастного самосознания людей. Словом, история возрастов жизни не прекратилась, каждое новое поколение вписывает в нее новую страницу.
|
|
|
Глава третья
Путь личности
П роблематизируя предметную область психологии личности в одной из первых своих работ (А. В. Толстых, 1979), я поставил задачу определить личность как предмет возрастной психологии, т. е. изучить ее через призму анализа онтогенетического развития. При этом задача была сразу понята как изучение целостного онтогенеза личности — всего жизненного пути человека от рождения до смерти, от детства до старости. В то время такой подход был мало распространен, исследователи работали в основном с отдельными или смежными возрастами, причем преимущественно в рамках детской психологии. Переход к изучению личности в рамках того, что англоязычным термином обозначается как life span psychology, вынудило критически посмотреть на отдельные теоретические догматы возрастной психологии, которые до этого не представлялись проблемными. В результате пришлось прибегнуть к существенной ревизии изучаемой области, включая психологические представления о личности и об онтогенезе ее развития. Далее я подробно изложу, что рассматривалось, где обнаружились точки несогласия и что предлагается мною.
При этом я — помня свое обязательство говорить с каждым читателем, а не только с профессионально подготовленными — буду, может быть, избыточно подробен в изложении фактуры
различных подходов, в чем-то использую ходы, характерные для учебников. Вряд ли в этом много греха: тот, кто лучше подготовлен и начитан, может пролистнуть страницы с известными им теориями и фактами. Долг вежливости заставляет помнить и о тех, для кого эта книга — может быть, первая психологическая книга в жизни.
В ПЛЕНУ ДВУХ ФАКТОРОВ
Традиционно считается, что все психологические теории личности и ее развития (в том числе и возрастного) тяготеют к двум полюсам — биогенетическому или социогенетическому — в зависимости от ответа на ключевой вопрос: об источниках развития личности, который они дают.
Один из зачинателей научной психологии и биогенетического направления в теории личности американец Стенли Холл, изучая детскую психологию, пришел к утверждению о невозможности понять возраст из совокупности его симптомов-признаков. С. Холл достаточно последовательно обосновал необходимость поиска такого психологического подхода, который помог бы осмыслить возраст как нечто целостное, поддающееся единому психологическому объяснению. Сам С. Холл выдвинул в качестве такого основания идею биологического универсализма (обусловленность специфических психологических особенностей возраста причинами биологического характера). Тем самым он положил начало развитию биогенетического направления в изучении психологии возрастов.
|
|
|
Впрочем, у биогенетического направления в психологии есть своя предыстория.
Долгое время в психологии господствовала теория преформизма (предобразования) в понимании процесса развития человека. Суть этой теории, биологической по своему происхождению, заключалась в том, что якобы уже зародыш представляет собой наперед сложившийся организм с той самой структурой и формой, что и зрелый организм, но только в микроскопически уменьшенных размерах. Что будто бы уже в семени человека в миниатюре заключен весь будущий человек со всеми его органами, частями тела, а весь процесс развития сводится к количественному росту. Ребенок, с этой точки зрения, есть маленький взрослый, подросток — это ребенок «побольше» и т.д. Мы не станем подробно комментировать эту точку зрения — развитие эмбриологии разрушило теорию преформизма, и она фактически исчезла из научного
оборота, сохранившись лишь в потаенных уголках обыденного мышления.
В 20 —30-е годы нашего века широкое распространение получила среди психологов теория рекапитуляции (повторения). Ее теоретические принципы были заимствованы из эмбриологии, в которой Геккель и Мюллер сформулировали биогенетический закон: «онтогенезис повторяет филогенезис», т.е. развитие единичной жизни, индивидуума, повторяет развитие рода во всех формах проявления жизни. Это означало, что органическое развитие ребенка в утробный период повторяет развитие живых существ на Земле от первичной клетки до наиболее сложного существа — человека, а органическое развитие ребенка во внеутробный период повторяет все стадии культурно-исторического развития всего человечества. Очевидно, что принцип рекапитуляции противостоит теории преформизма, выдвигая положение, что ребенок есть качественно развивающееся существо, а вовсе не миниатюра взрослого.
Это была, безусловно, прогрессивная мысль, поскольку приводила к необходимости введения принципа развития (историзма) в изучение жизненного пути человека. Однако, поскольку принципом объяснения в данном случае являлась биологическая обусловленность психической жизни, то попытки рассматривать психическое развитие в историческом контексте страдали явной натянутостью. Так, согласно Гетчесону, психическое развитие ребенка повторяет стадии первобытной дикости, кочевой жизни, пастушества, земледелия и торговли (например, отрочество в этой схеме соответствует периоду «земледелия» и отличается, по Гетчесону, «страстью к садоводству»!). Штерн проводил параллель между эпохой полового созревания и средневековым рыцарством. Циллер утверждал, что человек пробегает в своем развитии сначала ступень, представленную в сказке, затем эпоху Робинзона, патриархов, судей, царей и т.д., вплоть до эпохи Реформации, в которой он видит окончание развития.
Исторической заслугой биогенетического направления было внесение генетического подхода в изучение психики (рассмотрение ее в развитии), а слабость и ошибочность заключалась в сведении этого развития к биологическим механизмам. Поэтому биогенетический закон не получил, да и не мог получить серьезных фактических оправданий, учитывая капитальную ошибку, лежащую в его основании: этот закон не учитывал принципиальной разницы среды, в которой происходит развитие рода человеческого, и среды индивидуального развития, ставя между ними знак равенства (посредством универсализации биологического фактора), отвлекаясь тем самым от исто-
рико-культурных и социальных закономерностей психического развития человека.
Современные теории биогенетического направления отмечены установкой на «врожденные особенности» (наследственность) в понимании психического развития, его независимость от обучения и воспитания, которое выступает для биогенетиков лишь как «внешний фактор». Тем самым связь органического развития индивида с миром истории, культуры и общества оказывается чисто внешней, что приводит к упрощенно-механистическому пониманию развития личности, подчиненному якобы механизму инстинкта, изменений эндокринной системы, различным конституциональным особенностям организма.
Вульгарный биологизм в понимании процессов психического развития вызывает понятное чувство неудовлетворения у многих психологов, отмечающих определяющую роль социальной среды в развитии психики человека. К сожалению, критика биогенетического направления была сопряжена с утверждением «социогенетической концепции», которая не менее ошибочна и ведет либо к умозрительным построениям в стиле философской метафизики, либо к вульгарно-социологическому объяснению процесса развития личности.
Примером умозрительной концепции «социологического направления» может служить теория психического развития, разработанная немецким психологом Э. Шпрангером, относящаяся к 20 — 30-м годам, которая в конце 60-х — начале 70-х годов вновь стала популярной на Западе.
Шпрангер отрицал естественно-научное объяснение психики (тесно связанное с биологией и физиологией высшей нервной деятельности) и создал теорию ее «духовного развития». Психическое развитие, по Шпрангеру, это развертывание индивидуальной психической жизни изнутри по направлению к большому внутреннему расчленению и повышению ценности психического единства. Духовное развитие Шпрангер определял как врастание души индивида в объективный нормативный дух или в «сверхиндивидуальные духовные связи». В детстве созревание открывает человеку области культуры, достигнутые тем слоем или классом общества, в котором он живет и в который внедряется данный «созревающий индивид». Только при участии в сверхиндивидуальной структуре объективного духа (общества) отдельная душа, по мнению Шпрангера, становится субъективным духом и вступает в сферу ценностного мировоззрения, структурируется применительно к сферам общественной жизни. Шпрангер выделил шесть типов жизненных форм, или культурных областей общества, участвуя в которых, дух
формируется в детстве, отрочестве и юности. Так, психический тип, по Шпрангеру, определялся отношением: (1) к ценностям познания (тип теоретика); (2) к экономическим ценностям (экономический, практический человек); (3) к ценностям власти (человек, обладающий властью); (4) к социальным ценностям (человек, ценящий социальное влияние и общение); (5) к эстетическим ценностям (эстетический человек); (6) к религиозно-нравственным ценностям (религиозный человек).
В этой классификации Шпрангер установил как бы вневременные формы и типы ценностей, имеющие, по его мнению, непреходящее значение в качестве основных человеческих установок. И хотя Шпрангер рассматривает развитие индивидуального духа в историческом аспекте, он понимает это развитие не как действительное развитие человека и общества, а лишь как развитие его духовной сферы.
На другом полюсе социогенетического направления находятся работы многих зарубежных и советских психологов 20 — 30-х годов (А. Б. Залкинда, С. С. Моложавого, А. С. Залужного и др.), главные положения которых сводятся к следующему: основной фактор развития человека — приспособление его к социальной среде, среда — фатальный фактор развития ребенка, отсюда изучение среды автоматически дает «изучение индивида», в этой среде развивающегося; сознание индивида растворяется в поведении, и поэтому его не надо принимать во внимание при исследовании и т. д. Верно подчеркивая роль социальной среды в развитии личности, данные психологи напрямую связывают средовые влияния с развитием психики, что безусловно упрощает истинное положение дел, а тезис о фатальном характере средовых влияний, к которым следует приспосабливаться, низводит личность до положения «винтика» социальной «машины», превращая его из субъекта исторического, социального и культурного действия в грубый сколок с наличной действительности. В этом, как это ни парадоксально, просматривается близость крайне социологизаторской позиции и крайне биологизаторской (крайности, как известно, сходятся): и в том, и в другом случае биологический (наследственность) или средовой (группа, коллектив, класс) факторы выдаются в качестве фатального (т.е. неизбежного и непременно определяющего) момента развития личности, которой уготована роль приспосабливающегося к перипетиям судьбы пассивного существа.
Надо хотя бы кратко остановиться на логике понятия приспособления — одинаково популярного и у биогенетиков, и у социогенетиков. Все дело в том, что при использовании понятия приспособления фактически отпадает необходимость поиска и
анализа истоков человеческой активности, так как последняя может быть сведена по логике приспособления к чисто рефлекторному балансу с окружающей средой, т. е. к чисто животной активности. Так, видные советские биологи А. Н. Северцев и В. А. Вагнер, исследуя процесс эволюции психики у животных, анализируют преобразование психических процессов как форму приспособления к среде посредством изменения поведения «без изменения их организации». Отмечая развитие наряду с наследственным приспособлением индивидуальной изменчивости поведения у животных, А. Н. Северцев, а вслед за ним и В. А. Вагнер усматривают специфику человеческой психики в соединении приспособительных актов с развитием пластичности организма, вследствие которой человек совершенствует свое поведение в искусственно созданной среде культуры и цивилизации. В итоге человек рассматривается лишь как вершина развития способности живых существ к приспособлению.
Сочлененное с традицией анатомического, функционального анализа психического развития, понятие приспособления создает иллюзию созревания психических возрастных качеств личности внутри «биогенетического закона», вне зависимости от воспитания, деятельности человека, которые воспринимаются лишь как «внешний фактор».
Подведем итоги.
Двуединство внешнего и внутреннего, биологического и социального, наследственного и средового неразрывно связано с историей теоретических и экспериментальных исследований процесса развития личности человека. По сути это была борьба двух объяснительных принципов, двух точек зрения. Представители социогенетического направления справедливо критиковали биогенетиков за попытки сведения всей совокупности жизнеизъявлений человека к проявлению наследственных задатков, попытки вывести сложные социальные и психологические феномены из органических изменений человеческой сомы. Биогенетики, в свою очередь, критиковали социогенетиков за сведение процесса психического развития человека к «средовым влияниям», что создавало представление о человеке как «тени» социального организма. Понятно, что обе эти точки зрения являются крайними полюсами объяснения. Но это не значит, что истина лежит где-то посередине — в признании биосоциальной природы человека. Природа у человека одна. Она по своей сущности есть «ансамбль всех общественных отношений». Поэтому смешение аргументации, идущей из области естественно-научной (биологии, физиологии) и социально-исторической, ведет к эклектике.
В острой дискуссии с теориями двух факторов, многочисленных научных баталиях с био- и социогенетиками в отечественной психологии утвердилось представление о предметной деятельности как основе саморазвития человека.
Основания деятельностного понимания процессов психического развития были заложены еще в довоенные 20 —30-е годы в работах С. Л. Рубинштейна, Л. С. Выготского и А. Н. Леонтьева.
С. Л. Рубинштейн выделил и подробно охарактеризовал основные виды деятельности: игру, учение, труд и общение. Рассматривая жизненный путь личности, легко увидеть процесс сосуществования, взаимосвязи и последовательной смены этих видов деятельности. При этом принципиальным с точки зрения ряда психологов (А. Н. Леонтьева, Д. Б. Эльконина, В. В. Давыдова и их учеников) является рассмотрение основных видов деятельности в качестве генетического принципа развития личности: от игры маленького ребенка через учебную деятельность детей и подростков к трудовой деятельности взрослого человека — таков магистральный путь развития современной личности. Общение при этом выполняет функцию средства осуществления отдельных видов деятельности (и игра, и учеба, и труд — все эти деятельности осуществляются в формах общения людей). Вместе с тем и само общение становится на разных этапах жизненного пути (например, в младенчестве) основным каналом личностного развития.
В то же время, подчеркивает А. Н. Леонтьев, отвергая чисто механическое, вульгарное понимание деятельностного подхода, «жизнь или деятельность в целом не складывается, однако, механически из отдельных видов деятельности. Одни виды деятельности являются ведущими и имеют большее значение для дальнейшего развития личности, другие — меньшее. Одни играют главную роль в развитии, другие — подчиненную. Поэтому нужно говорить о зависимости развития психики не от деятельности вообще, а от ведущей деятельности. В соответствии с этим можно сказать, что каждая стадия психического развития характеризуется определенным, ведущим на данном этапе отношением ребенка к действительности, определенным ведущим типом его деятельности. Признаком перехода от одной стадии к другой является изменение ведущего типа деятельности, ведущего отношения ребенка к действительности».
Эти фундаментальные положения психологической теории деятельности, первоначально разработанные лишь относительно детского развития, распространяются и на человеческую жизнь в целом. А это означает, что основным принципом рас-
смотрения изменении человека на отдельных этапах его жизненного пути является анализ ведущего типа деятельности. Для реализации в конкретном материале отдельных возрастов деятельностного объяснения развития человека, необходимы еще два понятия — о социальной ситуации развития и психологических новообразованиях личности.
Оба эти понятия в отечественной науке неразрывно связаны с именем Л. С. Выготского и его учеников (в первую очередь Л. И. Божович и Д. Б. Эльконина). Выступая против, с одной стороны, натурализма, грубого биологизаторства в понимании возрастных изменений личности, а с другой — против вульгарного социологизма, Л. С. Выготский разработал принцип единства социального и индивидуального, который и составляет основной смысл предложенного им понятия социальной ситуации развития, т. е. «системы отношений между ребенком данного возраста и социальной действительностью как „исходного момента“ для всех динамических изменений, происходящих в развитии в течение данного периода и определяющих целиком и полностью те формы и тот путь, которой проходит индивид, приобретающий новые и новые свойства личности». Этим термином Л. С. Выготский обозначал то особое сочетание внутренних процессов развития и внешних условий, которое является типичным для каждого возрастного этапа и обуславливает и динамику психического развития на протяжении соответствующего возрастного периода, и новые, качественно своеобразные психологические образования, возникающие к его концу. То есть данное понятие фиксирует ту конкретную (взятую в современном своеобразии общественных, культурных и индивидуальных факторов) ситуацию, в которой происходит указанный выше переход от одного типа ведущей деятельности к другому.
Что же касается понятия психологического новообразования, то в контексте понимания социальной ситуации развития личности и оно становится прозрачным: эти новообразования суть психологические качества, возникающие на отдельном возрастном этапе (в определенной социальной ситуации развития), которые, с психологической точки зрения, можно определить как новые потребности, мотивы, способности и т. д.
Таким образом, мы познакомились с содержанием главных понятий, которые необходимы для деятельностного объяснения процесса развития человека.
Развивающийся в процессе своей жизнедеятельности человек, познаваемый в своих субъективных определениях (потребности, субъективный образ, цели, мотивы, воображение, воля
и т. д.), нуждается для своего раскрытия в идее и логике саморазвития. Любая попытка абстрактного (чисто внешнего) утверждения исходной активности саморазвития человека при более тщательном и конкретном выявлении «внешних факторов», влияние которых якобы содержательно определяет каждый шаг становления его личности, с неизбежностью оборачивается тем или иным видом «сведения» сложного к простому. Только реальная предметная деятельность человека по присвоению общественно выработанных способов действия может быть основой для понимания саморазвития человека в процессе преобразования его жизнедеятельности. В этом основной смысл деятельностного подхода для описания процессов возрастной динамики жизни человека.
Мы рассмотрим три альтернативных объяснения процесса психического развития личности. Одна группа теорий всецело сводит это развитие к его биологическим механизмам, другая — к определяющим влияниям социальной среды, а третья — теория деятельности — акцентирует ведущую роль человеческой активности.
|
|
|
