Субъекты гражданского права

Граждане (Михайлова И.А.)

Гражданско-правовое положение физических лиц в ГК РСФСР 1964 г.^[824] регламентировалось параграфом первым «Граждане» главы второй «Лица». Названный параграф, весьма незначительный по объему, включал всего 13 статей, в каждой из которых содержались наиболее важные правила относительно положения физических лиц как субъектов гражданских правоотношений. Основным параметром такого положения являлась правоспособность граждан (гражданская правоспособность), определяемая в ст. 9 как «способность иметь гражданские права и обязанности» и признававшаяся за всеми гражданами РСФСР и других союзных республик.

Равная для всех гражданская правоспособность базировалась на конституционных положениях о равенстве граждан. Так, в ст. 123 Конституции СССР 1936 г.^[825] устанавливалось, что «равноправие граждан СССР, независимо от их национальности и расы, во всех областях хозяйственной, государственной, культурной и общественно-политической жизни является непреложным законом». Аналогичное положение было закреплено и в ст. 34 Конституции СССР 1977 г.^[826]: «Граждане СССР равны перед законом независимо от происхождения, социального и имущественного положения, расовой и национальной принадлежности, пола, образования, языка, отношения к религии, рода и характера занятий, места жительства и других обстоятельств».

Нарушение равной для всех гражданской правоспособности запрещалось законом. Так, в соответствии со ст. 12 ГК РСФСР, «никто не может быть ограничен в правоспособности или дееспособности иначе, как в случаях и в порядке, предусмотренных законом. Сделки, направленные на ограничение правоспособности или дееспособности, недействительны».

Но равенство гражданской правоспособности не означало и не могло означать равенства в объеме субъективных прав, составлявших ее содержание, так как правоспособность представляла собой предпосылку возникновения и обладания гражданскими правами, возникающими у конкретных лиц вследствие различных юридических фактов – действий и событий. Как отмечал О.Н. Садиков, «до тех пор, пока существует распределение по труду и материальная заинтересованность в результатах труда, сохраняются и различия в конкретном объеме имущественных прав гражданина, т.к. необязательно, чтобы каждый гражданин обладал всеми теми субъективными правами, возможность (способность) обладания которыми допускается законом»^[827]. Действительно, далеко не все граждане имели жилой дом в личной собственности или становились авторами произведений науки, литературы и искусства, приобретая установленные законом личные и имущественные права на созданные ими объекты, хотя способность иметь названные права признавалась за всеми без исключения.

Рассматривая гражданскую правоспособность советских граждан, советские ученые нередко сопоставляли ее с правоспособностью в других правовых системах, подвергая соответствующие положения зарубежного законодательства резкой критике: «Полное равенство гражданской правоспособности всех членов общества лицемерно провозглашается в зарубежных капиталистических государствах. На деле же буржуазное общество никогда не сможет обеспечить подлинного равенства, поскольку основная его часть - трудящиеся лишены средств производства и вынуждены продавать свою рабочую силу собственникам этих средств – капиталистам»^[828].

Юридическое содержание гражданской правоспособности активно исследовалось и по-разному трактовалось в советской цивилистике. Так, В.А. Рясенцев утверждал, что «правоспособность представляет собой не некое естественное свойство, а общественную категорию, общественное качество, возникающее и существующее в связи с признанием его за гражданами Советского государства»^[829]. В ходе дискуссий постепенно выявились два основных подхода к определению сущности гражданской правоспособности: теория динамической правоспособности, выдвинутая М.М. Агарковым^[830], и противоположная концепция так называемой статической правоспособности, которую отстаивал С.Н. Братусь^[831]. Динамическая теория гражданской правоспособности исходила из того, что ее содержание зависит от того, какими конкретными правами обладает гражданин, а согласно статической теории, содержание гражданской правоспособности полностью зависит от ее государственного признания, так как правоспособность представляет собой общую и абстрактную предпосылку обладания этими правами, поэтому она принадлежит всем и каждому в равной мере, оставаясь неизменной по объему и по содержанию.

Большое внимание анализу и соотношению динамической и статической теорий гражданской правоспособности О.С. Иоффе, отмечавший «очевидные преимущества первой перед второй», так как «в социалистическом обществе реально гарантированная равная правоспособность отражает уничтожение классового неравенства, а несовпадающие конкретные имущественные правомочия – сохранение элементов такого неравенства, которое может быть устранено лишь с победой коммунизма»^[832].

Приверженностью либо статической, либо динамической теории правоспособности во многом объяснялось многообразие концепций и суждений: первом случае возможность совершать действия, направленные на возникновение, изменение или прекращение гражданских правоотношений связывалась с обладанием определенными гражданскими правами^[833]. Сторонники второго подхода рассматривали правоспособность как «суммарное выражение тех прав и обязанностей, носителем которых может стать субъект при наличии определенных юридических фактов»^[834]. Субъективное право, в свою очередь, в данном случае понималось ими как юридически обеспечиваемая возможность требования, которой располагает управомоченное лицо^[835].

Дискуссионный характер носил и вопрос о том, какое понятие является определяющим в категории «правоспособность» - «право» или «способность»,в зависимости от чего также сформировалось два основных научных подхода. Приверженцы первого из них полагали, что главной составляющей правоспособности личности является право гражданина: «Именно поэтому все без исключения граждане, независимо от каких бы то ни было факторов социального, физического или психического характера, признаются правоспособными с момента рождения»^[836].

Диаметрально противоположную позицию занимал, в частности, М.Ф. Орзих, утверждавший, что в правоспособности «существо заключается не в «праве», а в «способности». Это общественно-правовое свойство субъекта права, качество личности, позволяющее быть участником правоотношения»^[837]. Эта позиция неоднократно подвергалась критике в юридической литературе. Например, В.С. Тадевосян утверждал, что способность несовершеннолетних иметь авторские права зависит от того, умеют ли они читать и писать. «Понятно, что дети не способны «творить» со дня рождения, хотя право собственности они могут иметь в любом возрасте»^[838].

Правоспособность гражданина возникала в момент рождения и прекращалась смертью (ч.2 ст. 9 ГК), что обусловливается ее нерасторжимой связью с биологическим существованием личности. Однако смерть – не единственное основание прекращения гражданской правоспособности. Такие же последствия влекло объявление гражданина умершим: в соответствии со ст. 21 ГК гражданин мог быть в судебном порядке объявлен умершим, если в месте его постоянного жительства нет сведений о месте его пребывания в течение трех лет, а если он пропал при обстоятельствах, угрожавших смертью или дающих основание предполагать его гибель от определенного несчастного случая – в течение шести месяцев. Гражданско-правовые последствия объявления гражданина умершим были тождественны его биологической смерти, что явственно следовало из содержания ст. 528 ГК, в соответствии с которой временем открытия наследства признается день смерти наследодателя, а при объявлении его умершим - либо день вступления в законную силу соответствующего решения суда, либо день предполагаемой гибели гражданина.

Содержание гражданской правоспособности раскрывалось в ст. 10 ГК, в соответствии с которой «граждане могут в соответствии с законом иметь имущество в личной собственности, право пользования жилыми помещениями и иным имуществом, наследовать и завещать имущество, избирать род занятий и место жительства, иметь права автора произведения науки, литературы и искусства, открытия, изобретения, рационализаторского предложения, а также иметь иные имущественные и личные неимущественные права». Позднее (в 1987 г.) в приведенный перечень было включено указание на возможность иметь права автора промышленного образца^[839].

В данной норме закреплялся перечень основных, наиболее важных субъективных гражданских прав, которыми могли обладать советские граждане. Социалистическая доктрина полагала, что коллективные экономические и социальные права являются приоритетными по отношению к частным правам, и что отношения граждан с государством должны строиться на принципах заботы со стороны государства и долга со стороны граждан, поэтому их обязанности всегда были приоритетнее их прав^[840].

Эта позиция отражалась практически во всех положениях советского законодательства, определяющего гражданско-правовое положение физических лиц.Властное вмешательство государства во все сферы гражданского оборота с их участием наиболее ярко проявлялось в положениях о личной собственности граждан, которая была резко ограничена как по кругу объектов, принадлежавших гражданам, так и по их количеству. В соответствии со ст. 105 ГК, «в личной собственности граждан может находиться имущество, предназначенное для удовлетворения их материальных и культурных потребностей». Ограниченный перечень объектов права личной собственности граждан воспринимался как должное и положительно оценивался в литературе: «положения ст. 10 ГК РСФСР, устанавливающие, что можно иметь имущество в личной собственности, не означают, что можно иметь любое имущество и в любом количестве. Закон определяет круг объектов и в ряде случаев их количество»^[841]. Так, согласно ст. 106 ГК РСФСР, в личной собственности гражданина мог находиться только один жилой дом (или часть жилого дома).

Принципиальное значение имело и еще одно ограничение права личной собственности, состоявшее в решительном запрете извлекать так называемые «нетрудовые доходы» из движимого и недвижимого имущества, принадлежащего гражданам, поскольку основной чертой личной собственности граждан был ее сугубо потребительский характер. Часть 3 статьи 13 Конституции СССР устанавливала, что имущество, находящееся в личной собственности граждан, не должно служить для извлечения нетрудовых доходов. Такое же положение закреплялось и в ч. 3 ст. 105 ГК. Следовательно, личная собственность не могла использоваться для «личного обогащения и стяжательства», как в советский период обычно обозначались доходы граждан, не связанные с их деятельностью в организациях и предприятиях.

В основании законодательного подхода к личной собственности граждан лежал общий методологический взгляд на нее как на производную, зависимую от социалистической собственности и исторически бесперспективную экономическую форму. Законодатель не только казуистически нормировал ее объектный состав; в этот институт было введено специальное положение, указывавшее на недопустимость использования личного имущества для извлечения «нетрудовых» доходов, за нарушение которого устанавливался ряд санкций, в том числе безвозмездное изъятие указанного имущества в доход государства (ст. 111 ГК РСФСР) ^[842].

Столь подробный анализ законодательства, регламентирующего право личной собственности, не случаен: этот раздел весьма показателен с позиций эволюции правосубъектности физических лиц, поскольку именно к отношениям собственности, в конечном счете, сводятся вопросы наследования, выбора места жительства, совершения сделок, участия в обязательствах и т.п.. ГК РСФСР 1964 г. окончательно сформировал институт личной собственности граждан, которая по замыслу законодателя предназначалась исключительно для удовлетворения их личных потребностей (материальных, духовных и культурных), поэтому, во-первых, гражданам не могли принадлежать никакие средства производства, и, во-вторых, им запрещалось использовать принадлежавшее им имущество для извлечения нетрудовых доходов.

Вместе с тем в этот период наметились и определенные позитивные сдвиги. Как отмечал О.С. Иоффе, «поскольку частнокапиталистический хозяйственный уклад был уже ликвидирован, а мелкотоварный переведен на социалистические рельсы, идея равной правоспособности дополняется идеей дальнейшего расширения ее объема, в том числе и в плане собственности»^[843]. Важный вклад в развитие учения об имущественных потребностях советских граждан и о способах их удовлетворения внес Н.А. Баринов, детально проанализировавший субъективное право личной собственности как средство обеспечения удовлетворения таких потребностей:«Советские люди ведут личное подсобное хозяйство, занимаются садоводством и огородничеством, чем способствуют решению продовольственной программы»^[844].

Признание за гражданами права на занятие кустарно-ремесленным промыслом без привлечения наемного труда по оказанию услуг (пошив одежды, ремонт обуви и т.п.) было призвано несколько компенсировать тотальный запрет частной собственности и предпринимательской деятельности, создававший непреодолимые препятствия для гражданской активности физических лиц^[845]. Возможность осуществления кустарно-ремесленного промысла базировалась на ст. 17 Конституции СССР, допускавшей индивидуально-трудовую деятельность, основанную на личном труде граждан и членов их семей, в сфере бытовых услуг, в сельском хозяйстве и т.п...

К числу имущественных прав, составлявших содержание гражданской правоспособности, относилось также право завещать и наследовать имущество, реализация которого определялась нормами наследственного права, закрепленными в Разделе седьмом ГК РСФСР, базировавшимися на конституционном положении о том, что «право наследования личной собственности граждан охраняется государством» (ст. 13). Весьма подробно в ГК РСФСР 1964 г. регламентировались также имущественные и личные неимущественные права авторов произведений науки, литературы и искусства (Раздел IV «Авторское право»), права авторов открытий (Раздел V «Право на открытия») и изобретений (Раздел VI Изобретательское право»), которые охранялись либо авторским свидетельством, либо патентом.

Содержание гражданской правоспособности включало в себя также право избирать род занятий и место жительства (ст. 17), реализация которых являлась важной предпосылкой осуществления других субъективных гражданских прав. Однако, как будет показано ниже, право на выбор места жительства носило во многом декларативный характер, так как практически весь советский период существовал целый ряд ограничений права проживания в Москве и многих других так называемых «режимных» городах. Наличие различного рода ограничений права на выбор места жительства признавалось и в юридической литературе: «Каждый гражданин, достигший возраста восемнадцати лет, избирает и изменяет место своего жительства добровольно, по своему усмотрению, но в пределах, установленных законом»^[846] (курсив мой. – И.М.).

Перечень личных неимущественных прав граждан в ГК РСФСР отсутствовал, в ст. 10 содержалось только указание на возможность их принадлежности физическим лицам. Такому законодательному решению предшествовала длительная научная дискуссия, в ходе которой обсуждалась целесообразность обеспечения гражданско-правовой охраны чести, имени, собственного изображения и других нематериальных благ.

Признание за гражданами права на защиту чести и достоинства вытекало из содержания ст. 7 ГК, устанавливавшей, что гражданин вправе требовать по суду опровержения порочащих его честь и достоинство сведений, если распространивший такие сведения не докажет, что они соответствуют действительности. Однако официальная доктрина категорически отвергала возможность имущественной компенсации морального вреда, причиненного гражданину, и предусматривала в качестве способа защиты только публичное опровержение сведений, порочащих его честь и достоинство.

Такой подход был продолжением концепции, в соответствии с которой «понятие денежного возмещения морального вреда чуждо советскому правосознанию»^[847]. Несмотря на это, идея о необходимости дальнейшего развития законодательных гарантий защиты чести и достоинства граждан постепенно завоевывала все больше сторонников; она подчеркивалась Е.А. Флейшиц^[848], а вывод о том, что «возмещение морального вреда возможно и желательно», весьма убедительно обосновала М.Я. Шиминова^[849], однако понадобились долгие годы, чтобы предложения ученых были восприняты и воспроизведены законодателем.

Ранее рассмотренными субъективными гражданскими правами содержание гражданской правоспособности не исчерпывалось, так как оно включало в себя и обязанности гражданина. Неразрывная связь гражданских прав и гражданских обязанностей была общепризнанной, но по-разному трактовалась в науке. Так, В.А. Тархов отмечал, что «гражданин может иметь права и осуществлять их благодаря тому, что окружающие граждане, все общество позволяют ему это, и поэтому он должен осуществлять свои права в соответствии с интересами общества»^[850].

В приведенном высказывании отчетливо проявляется проникновение государства во все сферы жизни и деятельности физических лиц. Тотальный государственный диктат распространялся даже на те области, которые составляют частную жизнь, но которые в советский период подлежали всесторонней и детальной регламентации. В целом же доктринальное осмысление и научная трактовка содержания гражданской правоспособности были пронизаны идеологическим подходом, характерным для всей советской науки.

Вторым критерием, определявшим гражданско-правовое положение советских граждан, выступала дееспособность, под которой ст. 11 ГК понимала способность гражданина своими действиями приобретать гражданские права и создавать для себя гражданские обязанности. Дееспособность в полном объеме возникала с наступлением совершеннолетия, а в случаях, когда законом допускалось вступление в брак до достижения восемнадцатилетнего возраста - с момента заключения брака.

Главное отличие дееспособности от правоспособности заключалось в ее волевом характере: дееспособность означала способность лица собственными действиями приобретать права и создавать обязанности, реализуя свою осознанную волю на достижении того или иного юридического результата. Многими учеными дееспособность рассматривалась в качестве еще одного (наряду с правоспособностью) субъективного права гражданина, защищенного законом от его нарушений (ст. 12 ГК РСФСР), поэтому в юридической литературе право - и дееспособность иногда объединялись в общем понятии правосубъектности, а вопрос о соотношении и критериях разграничения правоспособности, дееспособности и субъективного права долгие годы оставался предметом оживленной дискуссии.

Бесспорно, что различие между данными понятиями существует, и отождествлять их нельзя. Братусь С.Н., в частности, справедливо отмечал, что соотношение между ними состоит в том, что «правоспособность – это субъективное право, порождающее в процессе своей реализации другие, вытекающие из него конкретные субъективные гражданские права и обязанности»^[851]. Л.С. Явич, в свою очередь, предлагал рассматривать правоспособность и дееспособность как возможные модификации субъективного права, которые могут принимать форму всеобщих или абсолютных прав, а также правомочий в гражданских правоотношениях^[852].

Большой вклад в исследование гражданской правосубъектности физических лиц внес Я.Р. Веберс, который, в частности, утверждал, что правоспособность и дееспособность являются основой правообладания, возникновения и существования правосубъектности в любом правоотношении, однако во многих правоотношениях лицу достаточно обладать только правоспособностью, если отсутствующую дееспособность можно восполнить^[853], но, как справедливо утверждал О.А. Красавчиков, понятие правосубъектности складывается из двух основных элементов: право- и дееспособности^[854].

Широкое распространение получило предложение выделять в структуре гражданской дееспособности два самостоятельных, но взаимосвязанных элемента – сделкоспособность, то есть способность совершать сделки, направленные на приобретение гражданских прав и создание гражданских обязанностей, и деликтоспособность, представлявшую собой способность нести ответственность по совершенным сделкам и за причиненный вред^[855], но этот вопрос также не нашел окончательного разрешения.

Принципиальное отличие дееспособности от правоспособности заключалось в том, что если правоспособность признавалась в равной мере за всеми гражданами, то объем дееспособности дифференцировался в зависимости от некоторых обстоятельств, предусмотренных законом, главным из которых был возраст лица. Как справедливо подчеркивал В.А. Тархов, «дееспособность граждан начинается по мере их взросления и появления у них психологической возможности совершения действий, необходимых для приобретения гражданских прав и возложения на себя гражданских обязанностей»^[856].

Соответственно законодательной возрастной градации в юридической литературе выделяли «частичную» (применительно к малолетним в возрасте до 15 лет), «относительную» (применительно к несовершеннолетним в возрасте от 15 до 18 лет), «неполную» (применительно ко всем лицам, не обладающим полной дееспособностью) и «ограниченную» дееспособность. Несколько иной подход к дифференциации дееспособности разработал Е.П. Андреев, выделявший 1)полную дееспособность; 2)дееспособность несовершеннолетних; 3)ограниченную дееспособность совершеннолетних лиц и 4)недееспособность лица, установленную судом^[857].

При этом дети, не достигшие шести (или семи) лет, практически всеми авторами признавались полностью недееспособными, поскольку они, как отмечал еще Д.И. Мейер, «вовсе не способны к гражданской деятельности»^[858]. Что же касается несовершеннолетних в возрасте до пятнадцати лет,то ни ГК, ни практика его применения не давали оснований считать их недееспособными: название ст. 14 ГК РСФСР – «Дееспособность несовершеннолетних в возрасте до пятнадцати лет» убедительно свидетельствовало о признании законодателем частичной дееспособности за лицами, относящимися к данной возрастной группе.

По общему правилу сделки за таких лиц должны совершать от их имени родители, усыновители или опекуны. Однако несовершеннолетние в возрасте до пятнадцати лет могли самостоятельно совершать мелкие бытовые сделки, а также вносить в кредитные учреждения денежные вклады и распоряжаться ими (ст. 14 ГК), однако ответственность за вред, причиненный такими лицами, возлагалась на их родителей и опекунов (ч.1 ст. 450 ГК РСФСР).

Гораздо более широкий объем дееспособности признавался за лицами, достигшими пятнадцати лет. Такие граждане были вправе не только самостоятельно совершать мелкие бытовые сделки, но и распоряжаться своим заработком или стипендией, осуществлять авторские и изобретательские права, вносить на свое имя в кредитные учреждения денежные вклады и самостоятельно распоряжаться ими. Дееспособность таких лиц одни авторы называли частичной^[859] или ограниченной^[860], а другие вообще не выделяли в качестве самостоятельного вида дееспособности несовершеннолетних^[861], хотя различия в правомочиях, которыми наделялись представители этих двух возрастных групп, были весьма значительны, в первую очередь, потому, что за лицами, достигшими возраста 15 лет, законодатель признавал возможность получения заработной платы или иных доходов. С достижением шестнадцати, а в исключительных случаях - пятнадцати лет несовершеннолетние граждане могли устраиваться на работу, будучи приравненными в трудовых правах к совершеннолетним лицам (ст. 173 Кодекса законов о труде РСФСР).

Однако, способность распоряжаться получаемыми ими доходами имела свои пределы. В соответствии с ч. 3 ст. 13 ГК при наличии достаточных оснований орган опеки и попечительства мог по своей инициативе или по ходатайству общественных организаций или других заинтересованных лиц ограничить или лишить несовершеннолетнего права самостоятельно распоряжаться своим заработком или стипендией.

Гражданско-правовая самостоятельность несовершеннолетних, относящихся к данной возрастной группе, не могла выходить за пределы правомочий, непосредственно названных в ч. 2 ст. 13 ГК, поэтому остальные юридически значимые действия они могли совершать только с согласия родителей, усыновителей или попечителей (ч. 1 ст. 13 ГК).

Некоторые авторы утверждали, что такое согласие является «…способом «допуска» к гражданскому обороту»^[862], однако в розничной купле-продаже, в транспортных организациях, в организациях общественного питания и культурно-зрелищных мероприятий сделки с несовершеннолетними, достигшими пятнадцати лет, как правило, совершались без выяснения вопроса о наличии у них разрешения родителей. Вместе с тем, когда О. Усманов высказал мнение о том, что лица, достигшие 16-летнего возраста, могут самостоятельно совершать договоры розничной купли-продажи, не запрашивая согласия законных представителей^[863], данное предложение было подвергнуто резкой критике как «свидетельствующее о попытке автора расширить объем дееспособности несовершеннолетних лиц»^[864].

Между тем, признание законодателем гражданской самостоятельности граждан, относящихся к данной возрастной группе, отчетливо проявлялась в положении о том, что ответственность за причиненный ими вред они несли на общих основаниях (ч.1 ст. 451 ГК). Как справедливо отмечал Е.П. Андреев, «лица, достигшие 15-летнего возраста, в основном правильно понимают материальные и духовные явления и осознают общественную значимость своих действий, поэтому их вина «индивидуально» образует субъективный элемент совершенного правонарушения»^[865]. Однако, в случаях, когда у несовершеннолетнего в возрасте от пятнадцати до восемнадцати лет не имелось имущества или заработка, достаточного для возмещения причиненного им вреда, вред в соответствующей части подлежал возмещению родителями или попечителем.

Среди факторов, оказывающих воздействие на гражданскую правосубъектность физических лиц, особое значение имело состояние психического здоровья, так как от него зависела способность лица самостоятельно осуществлять субъективные права, составляющие содержание гражданской правоспособности. В соответствии с ч.1-2 ст. 15 ГК, «гражданин, который вследствие душевной болезни или слабоумия не может понимать значения своих действий или руководить ими, может быть признан судом недееспособным в порядке, установленном Гражданским процессуальным кодексом РСФСР. Над ним устанавливается опека. От имени душевнобольного или слабоумного, признанного недееспособным, сделки совершает его опекун».

Для признания лица недееспособным признавалось необходимым сочетание юридического и медицинского критериев. Юридический (психологический) критерий выражался в неспособности лица понимать значение своих действий или руководить ими. Медицинский (биологический) критерий заключался в том, что возникшее состояние было обусловлено имеющимся у гражданина психическим заболеванием. В заявлении о признании гражданина недееспособным должны были быть изложены обстоятельства, свидетельствующие о наличии у него такого заболевания, вследствие чего гражданин не может понимать значения своих действий или руководить ими.

Дела о признании гражданина недееспособным рассматривались с обязательным участием прокурора и представителя органа опеки и попечительства (ст. 261 ГПК РСФСР). В случае необходимости и если это представлялось возможным по состоянию его здоровья, к участию в деле привлекался и гражданин, страдающий душевной болезнью или слабоумием^[866]. Лица, заинтересованные в разрешении дел такой категории, в том числе кредиторы гражданина по договорным и внедоговорным обязательствам, должны были привлекаться к участию в процессе в соответствии с Постановлением Пленума Верховного Суда СССР от 21 июня 1985 г. № 9 «О судебной практике по делам об установлении фактов, имеющих юридическое значение»^[867], в котором подчеркивалось, что «в ходе подготовки к судебному разбирательству дела, возбужденного в порядке особого производства, судья обязан выяснить, какие лица и организации могут быть заинтересованы в разрешении данного дела и подлежат вызову в суд» (п. 14).

Решение суда, основанное на заключении судебно-психиатрической экспертизы, имело своим следствием назначение опекуна гражданину, признанному недееспособным. Такие дела, нередко встречавшиеся в судебной практике, активно обсуждались высшими судебными инстанциями^[868].При признании гражданина недееспособным он лишался возможности полноценного участия в гражданском обороте, поскольку все сделки от его имени и в его интересах совершал назначенный гражданину опекун.

«Душевнобольные и слабоумные» лица, признанные недееспособными, могли выступать в качестве наследников, наследодателей и отказополучателей, но были не вправе составлять завещания и совершать отказ от права на наследство. За вред, причиненный такими лицами, ответственность возлагалась на их опекунов или организации, обязанные осуществлять за ними надзор, если они не могли доказать, что вред возник не по их вине (ст. 452 ГК). В случае выздоровления или значительного улучшения состояния здоровья такого гражданина суд признавал его дееспособным, а установленная над ним опека отменялась (ч. 3 ст.15 ГК).

В ГК РСФСР устанавливалась также возможность ограничения дееспособности гражданина, который вследствие злоупотребления спиртными напитками или наркотическими средствами ставит свою семью в тяжелое материальное положение (ст. 16 ГК). Это означало, что ограничение дееспособности могло производиться при совокупности двух оснований: а)злоупотребления гражданином спиртными напитками или наркотическими средствами; б) обусловленного этим злоупотреблением тяжелого материального положения членов его семьи. При этом возможность ограничения дееспособности гражданина не ставилась в зависимость от признания его хроническим алкоголиком или наркоманом^[869]; правовое значение имело только такое систематическое употребление, которое влечет за собой чрезмерные затраты денежных средств, ставящие семью гражданина в тяжелое положение.

Ограничение дееспособности могло иметь место и в тех случаях, когда другие члены семьи гражданина имели самостоятельный заработок, поскольку, как разъяснил Верховный Суд СССР, ограничение дееспособности гражданина имеет своей целью защитить не только интересы членов его семьи, но и здоровье и имущественные интересы гражданина, злоупотребляющего спиртными напитками или наркотическими веществами^[870].

Ограничение дееспособности производилось судом в порядке, установленном ГПК РСФСР, и такие дела имели довольно широкое распространение в судебной практике^[871]. Над гражданином, ограниченным в дееспособности, устанавливалось попечительство, и с этого момента его гражданско-правовое положение существенно менялось: такой гражданин мог совершать сделки по распоряжению своим имуществом, получать заработную плату, пенсию или иные виды доходов и распоряжаться ими только с согласия своего попечителя.

Таким образом, объем его дееспособности был значительно уже, чем дееспособность несовершеннолетних в возрасте от пятнадцати до восемнадцати лет. Существенному ограничению подвергались даже мелкие бытовые сделки ограниченно дееспособного лица: ему запрещалось приобретение спиртных напитков, поэтому попечитель имел право контролировать распоряжение подопечным даже теми незначительными денежными суммами, которые оставались ему от его заработка или пенсии на удовлетворение повседневных жизненных потребностей^[872].

Основополагающее значение право- и дееспособности для определения гражданско-правового положения физических лиц подчеркивалось законодателем в нормах, закрепляющих недопустимость их ограничения. В ст. 12 ГК, как уже отмечалось, было закреплено, что «никто не может быть ограничен в правоспособности или дееспособности иначе, как в случаях и в порядке, предусмотренных законом. Сделки, направленные на ограничение правоспособности или дееспособности, недействительны». Например, недействительным признавалось соглашение о том, что гражданин отказываются от права самостоятельно совершать те или иные сделки или осуществлять свои авторские или изобретательские права.^[873].

В рассматриваемом разделе ГК РСФСР содержались и указания относительно определения места жительства гражданина, в качестве которого признавалось место, где гражданин постоянно или преимущественно проживает. Местом жительства несовершеннолетних, не достигших пятнадцати лет, или граждан, находящихся под опекой, признавалось место жительства их родителей или опекунов (ст. 17 ГК).

При этом отсутствие информации о месте нахождения гражданина порождало правовую неопределенность не только для членов его семьи, но и для третьих лиц – его должников и кредиторов в различных гражданских обязательствах. Для преодоления коллизий, возникающих в таких ситуациях, применялись правила, закрепленные в ст. 18 ГК: «Гражданин может в судебном порядке быть признан безвестно отсутствующим, если в течение года в месте его постоянного жительства нет сведений о месте его пребывания». Вступление в законную силу решения суда, признающего гражданина безвестно отсутствующим, являлось основанием для назначения пенсии его иждивенцам, которые имели бы данное право в случае его смерти.

Все сказанное позволяет сделать следующие выводы. Законодательную регламентацию гражданско-правового положения советских граждан невозможно рассматривать и характеризовать в отрыве от общественно-политических реалий и идеологических установок советского периода. Однако, несмотря на идеологическое давление, тотальную цензуру и невозможность выходить за рамки марксистско-ленинских установлений, советские ученые благодаря высочайшему профессионализму и самоотверженному труду обогатили рассматриваемый институт глубокими исследованиями. Постепенное развитие советского гражданского законодательства, относящегося к правосубъектности граждан, и замечательные достижения советской цивилистической науки в рассматриваемый период нашли свое яркое отражение в учебниках и учебных пособиях и в научных исследованиях. Многие вопросы, связанные с гражданской правосубъектностью физических лиц, рассматривались в кандидатских и докторских диссертациях. Целый ряд блестящих цивилистов (М.М. Агарков, Н.А. Баринов, Я.Р. Веберс, В.П. Грибанов, О.С. Иоффе, О.А. Красавчиков, Н.С. Малеин, М.Н. Малеина, В.А. Рясенцев, А.П. Сергеев, Е.А. Суханов, В.А. Рыбаков, В.А. Тархов, Ю.К. Толстой, Е.А. Флейшиц, М.Я. Шиминова и многие другие) своими исследованиями подготовили теоретические основы для кардинальных преобразований всех разделов гражданского законодательства, в том числе и тех его положений, которые регламентировали гражданскую правосубъектность физических лиц.

 

⇐ Предыдущая19202122232425262728Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: