Ответственность за нарушение обязательств (Кузнецова О.А.)

Понятие ответственности за нарушение обязательств. Советский период гражданского права характеризуется активной разработкой различных теорий гражданско-правовой ответственности, при этом основная дискуссия по вопросу о данном понятии разворачивается в рамках двух из них – теории государственного принуждения и теории возложения неэквивалентных обязанностей.

Так, С.Н. Братусь полагал, что любое принудительное исполнение обязанности является мерой ответственности, вне зависимости от того появляются или нет у нарушителя какие-либо дополнительные обязанности в связи с привлечением к ответственности: «Основное назначение ответственности – это государственное принуждение к реальному исполнению обязанностей, а не возложение добавочных обязанностей на лицо, совершившее противоправное действие»[1097]. Один из последовательных представителей теории неэквивалентных обязанностей О.С. Иоффе писал, что «гражданско-правовая ответственность есть санкция за правонарушение, вызывающая для правонарушителя отрицательные последствия в виде лишения субъективных гражданских прав либо возложения новых или дополнительных гражданско-правовых обязанностей»[1098].

Следует отметить, что наибольшее распространение имело научное, учебное и комментаторское представление об ответственности как о возложении на должника дополнительных обязанностей или лишении его субъективных прав («особая мера воздействия (санкция), состоящая в лишении лица, нарушившего гражданский закон, права и интересы других лиц, имущества без какой-либо компенсации»[1099]). Эта теория основывалась на штрафном аспекте юридической ответственности.

Вопрос о понятии гражданско-правовой ответственности носил не только академический характер. В гражданском праве все санкции разделялись на меры ответственности и иные меры защиты. Все санкции так или иначе связаны с государственным принуждением и направлены на защиту гражданских прав кредитора. Если в результате применения санкции у должника возникает дополнительная имущественная обязанность, то такая санкция является мерой ответственности. Если имущественная сфера должника не уменьшается в результате применения к нему санкции, то имеет место иная мера защиты.

Основанием применения и мер ответственности, и иных мер защиты являлся состав правонарушения. Однако если для реализации ответственности необходимо наличие всех элементов состава (и объективных и субъективных), то для применения иных мер защиты достаточно только факта противоправного деяния. Следовательно, в последнем случае не должны устанавливаться вред и причинно-следственная связь, а также не будет действовать презумпция вины.

Понуждение к передаче индивидуально-определенной вещи и выполнение работы за счет должника в институте ответственности за нарушение обязательств. Развернувшаяся дискуссия относительно понимания сущности ответственности за нарушение обязательств нашла отражение и в ГК РСФСР 1964 г. Так, в гл. 19 кодекса, посвященной гражданско-правовой ответственности, были расположены ст. 217, регулирующая последствия неисполнения обязательства передать индивидуально-определенную вещь, и ст. 218, регламентирующая последствия неисполнения обязательства выполнить определенную работу.

В случае неисполнения обязательства передать индивидуально-определенную вещь в собственность, в оперативное управление или в пользование кредитору последний был вправе требовать отобрания этой вещи у должника и передачи ее кредитору. А в случае неисполнения должником обязательства выполнить определенную работу кредитор был вправе выполнить эту работу за счет должника, поскольку иное не вытекало из закона или договора, либо требовать возмещения убытков.

Если понимать ответственность как применение мер государственного принуждения, требование об отобрании вещи и выполнение работы за счет должника должны были бы быть отнесены к мерам ответственности наряду с убытками и неустойкой[1100], а с позиций теории неэквивалентных обязанностей эти способы защиты права мерами ответственности не являлись[1101].

В учебной литературе, например, обязанность передать индивидуально-определенную вещь рассматривалась как проявление принципа реального исполнения обязательства и описывалась в разделах, посвященных исполнению обязательства, а не ответственности за его нарушение[1102]. Корнеев С.М. прямо писал, что «никакой ответственности здесь нет, а есть лишь особая форма осуществления права кредитором путем принуждения должника к исполнению обязанности»[1103]. Аналогичное мнение было высказано и другими учеными: «Эта мера не является гражданско-правовой ответственностью, так как хотя она и обусловлена правонарушением, но не сопряжена с возложением на должника иных имущественных обязанностей по обязательству. Для гражданско-правовой ответственности характерно именно то, что она всегда выражается в возложении на должника дополнительной обязанности, ущемляющей его имущественные интересы»[1104].

Несмотря на это, статьи о понуждении к передаче индивидуально-определенной вещи и о возможности выполнить работу за счет должника весь период действия ГК РСФСР 1964 г. сохраняли своё место именно в главе об ответственности.

Статья 217 ГК РСФСР 1964 г. практически дословно повторяла ст. 120 ГК РСФСР 1922 г. и касалась регулирования обязательственных отношений, предметом которых является индивидуально-определенная вещь – вещь, обладающая особыми признаками, позволяющими отграничить её от ей подобных (дом, картина и т.п.), и объектом которых является действие по возмездной или безвозмездной передаче такой вещи в собственность, оперативное управление или в пользование. На передачу вещей в хозяйственное ведение эта статья не распространялась.

В случае если вещь должником уже передана третьему лицу, имеющему однородное с кредитором право (собственности, оперативного управления или пользования), кредитор лишался права требовать отобрания этой вещи как у должника, так и у третьего лица. В связи с этим индивидуально-определенная вещь, переданная одному из кредиторов, не могла быть истребована другими кредиторами, даже если они заключили договор с должником раньше. Эта норма закрепляла своеобразный приоритет вещных правомочий над обязательственными. Если вещь еще не была передана (отсутствие вещного приоритета), преимущество имел тот из кредиторов, в пользу которого обязательство возникло раньше, а если это невозможно определить, то тот, кто раньше предъявил иск. Это правило являлось отражением древнеримского принципа «кто раньше во времени, тот сильнее в праве».

При нарушении должником обязательства по выполнению работы кредитору было предоставлено две альтернативных возможности: 1) выполнить эту работу за счет должника, поскольку иное не вытекает из закона или договора, либо 2) требовать возмещения убытков.

Ограничения права кредитора выполнить работу за счет должника могли быть установлены законом или договором, следовательно, это правило являлось диспозитивным. Такие ограничения были разнообразны: в одних случаях право выполнить работу за счет должника должно было быть прямо предусмотрено в договоре (ч. 1 ст. 364 ГК); в других – кредитору предоставлялось альтернативное право отказаться от договора и потребовать возмещения убытков (ч. 2 ст. 284, 295, ч. 1 ст. 360 ГК); в третьих – кредитор был обязан отказаться от договора и взыскать убытки (ст. 359 ГК).

Не допускались случаи выполнения работы за счет должника, когда из закона, договора или существа обязательства вытекала обязанность исполнить работу лично (обязательства личного характера, неразрывно связанные с личностью должника, например исполнительская деятельность в области искусства) (ч. 2 ст. 171 ГК).

Убытки как основная форма ответственности за нарушение обязательства. ГК РСФСР 1964 г. закреплял принцип универсальности убытков как меры гражданско-правовой ответственности (ч. 1 ст. 219 ГК), который заключался в следующем:

1) убытки возмещаются при любом неисполнении или ненадлежащем исполнении обязательства;

2) возмещаются только убытки, причиненные правонарушением, а не в результате, например, стихийных бедствий;

3) должник обязан возместить убытки кредитора.

Убытки рассматривались как денежное выражение ущерба (вреда) кредитора[1105].

Нормативно закреплялись следующие виды убытков (ч. 2 ст. 219 ГК): 1) расходы, произведенные кредитором; 2) утрата имущества; 3) повреждение имущества; 4) не полученные кредитором доходы, которые он получил бы, если бы обязательство было исполнено должником.

Расходы, утрата или повреждение имущества назывались «реальным ущербом»[1106], «положительным ущербом в имуществе», неполученные доходы – «утраченной, упущенной выгодой»[1107]. Хотя некоторые ученые высказывались против использования последнего термина из-за его «неполного соответствия социалистическому правосознанию» и настаивали на сохранении легального термина «неполученные доходы»[1108]. Отметим, что и в научной литературе, и в судебной практике имело место использование обоих понятий (и неполученные доходы, и упущенная выгода).

Положительным ущербом являлись, например, утрата или повреждение перевозчиком груза, а убытками – стоимость утраченного имущества или его части. Под утратой понималась и физическая и юридическая невозможность возврата вещи кредитору[1109]. Так, невозврат железной дорогой арендованных вагонов в течение установленного в договоре аренды срока, по мнению Госарбитража СССР, свидетельствовал об их утрате арендатором, их стоимость подлежала возмещению арендодателю (дело № 7/58 – 1985 Госарбитража СССР[1110]). Повреждение имущества кредитора могло выражаться как в частичной утрате имуществом полезных свойств при сохранении возможности его использования для других целей, так и в повреждении, которое могло быть полностью устранено, а имущество восстановлено (дело № 2-801/1-1972 Госарбитража при Белгородском облисполкоме[1111]).

К положительному ущербу относились и расходы, которые вынужден был понести кредитор из-за ненадлежащего исполнения обязательства, например дополнительные затраты в связи с нарушением обязательства (расходы на хранение груза, несвоевременно полученного грузополучателем, или на возврат неполученного груза, на устранение недостатков приобретенной вещи) и полезные затраты, которые не были использованы кредитором из-за правонарушения (расходы на аренду склада при неполучении от должника имущества), и т.п. Не подлежали возмещению такие расходы, которые кредитор мог понести только в будущем: «…истец не вправе требовать взыскания в свою пользу суммы неустойки (штрафа, пени), которую он должен уплатить своим контрагентам, но ещё не уплатил. Однако истец не лишен права предъявить иск о взыскании этих убытков в последующем, после того как он их фактически понесет» (п. 2 Инструктивных указаний Госарбитража от 23 сентября 1974 г. № И-1-33 «О разрешении споров, связанных с возмещением убытков, причиненных нарушением обязательств по договору поставки»[1112]).

Возмещению подлежали только необходимые расходы – обычные расходы, которые мог понести любой участник гражданского оборота в соответствующем случае. Такие расходы не должны были быть завышенными, необоснованными. Положительные убытки уменьшают имущество кредитора, представляют «минус в его имуществе»[1113].

Утраченная выгода (неполученные доходы), наоборот, представляла собой тот «плюс» в имуществе кредитора, который он получил бы при надлежащем исполнении обязательства, – утрату кредитором ожидаемого прибавления в имущественной сфере. «Применительно к деятельности социалистических организаций не полученные кредитором доходы включают в себя ту часть плановой прибыли, которую должна была бы получить организация при надлежащем исполнении обязательства»[1114].

Подлежала взысканию неполученная прибыль предприятием даже в том случае, если оно, несмотря на правонарушение, выполнило план по прибыли за счет перевыполнения плана по другим видам продукции (п. 5 Инструктивных указаний Госарбитража СССР от 23 сентября 1974 г. № И-1-33). Так, организация предъявила иски к ряду совхозов о взыскании неустойки и неполученной прибыли за недопоставку овощей и фруктов. Убытки были определены в размере неполученных наценок, подлежащих уплате покупателями. Госарбитраж взыскал только неустойку, указав, что организация в целом убытков не понесла (дело № 89-5 – 1973 Госарбитража при исполкоме Краснодарского краевого Совета депутатов трудящихся[1115]). Однако в этом деле отсутствие убытков объяснялось перевыполнением плана по другим видам продукции, поэтому указанное решение арбитража вызвало определенную критику в комментаторской литературе[1116].

Для граждан неполученные доходы – это только трудовые доходы[1117], на которые они могли реально рассчитывать (доходы в виде неполученной платы за аренду дачи могли взыскиваться только в пределах утвержденных ставок).

Исчерпывающее определение видов убытков в ч. 2 ст. 219 ГК представляло собой выражение принципа полного возмещения убытков, обеспечивающего восстановление нарушенного права кредитора, и в наибольшей степени отвечало компенсационной функции советского гражданского права[1118]. В литературе обращалось внимание на сложность определения убытков, особенно упущенной выгоды, предлагались различные авторские методики подсчета убытков[1119].

Наряду с убытками активно использовалась и другая форма гражданско-правовой ответственности – взыскание неустойки. В случае когда за неисполнение обязательства или ненадлежащее исполнение обязательства законом или договором устанавливалась неустойка (штраф, пеня), по общему правилу убытки взыскивались в части, не покрытой неустойкой, т.е. неустойка была зачетной (ч. 3 ст. 219, ст. 189 ГК).

Возмещение убытков и исполнение обязательства в натуре. При возмещении убытков за ненадлежащее исполнение и неисполнение обязательства вставал вопрос о последующей судьбе самого обязательства: о возможности продолжения его действия или его прекращении.

По общему правилу при возмещении убытков обязательство не прекращалось (ст. 221 ГК), оно должно было быть исполнено в натуре, поскольку «никакая денежная компенсация не в состоянии заменить ожидаемый от реального исполнения эффект»[1120], «только реальное исполнение создает реальное выполнение заданий народнохозяйственного плана и непосредственно удовлетворяет соответствующий интерес кредитора»[1121].

В этом проявлялось жесткое действие принципа реального исполнения обязательства, который был обусловлен, прежде всего, плановой организацией социалистического хозяйства: «Так, предприятие (кредитор), изготовляющее обувь, не может удовлетвориться получением от должника вместо кожевенного сырья денежной компенсации в виде возмещений убытков за неисполнение обязательств (если исполнение возможно). Это привело бы к невыполнению им договорных обязательств перед торгующей организацией, а там самым к невыполнению установленных для него плановых заданий. Вместе с тем это означало бы срыв плана торгующей организации по продаже гражданам обуви»[1122]. Аналогичного подхода придерживалась и судебная практика. Например, арбитраж по одному из дел указал, что поставщик обязан возмещать недостачу комбикормов покупателю в натуре, так как «для кормления птицы необходим комбикорм, а не его стоимость в денежном выражении» (дело № 454-83/4 – 1983 Госарбитража при Совете министров Дагестанской АССР[1123]).

Единственным исключением из общего нормативного требования об исполнении обязательства в натуре являлась утрата силы планового задания, на котором было основано обязательство между социалистическими организациями. В этом случае возмещение убытков прекращало обязательство, не требовало исполнения его в натуре.

Однако это правило подлежало расширительному толкованию: если возникала объективная невозможность исполнить обязательство в натуре (например, гибель индивидуально-определенной вещи), возмещение убытков освобождало должника от исполнения обязательства в натуре. Так, можно было освободить должника от возврата в натуре взятой напрокат вещи или полученной для ремонта вещи, если она была утрачена или приведена в состояние непригодности к эксплуатации (п. 7 постановления Пленума Верховного суда РСФСР от 3 сентября 1974 г.[1124]).

Если плановое задание не утратило силу, то не только должник был обязан исполнить обязательство в натуре, но и кредитор был обязан потребовать такого исполнения. Если было нарушено неплановое обязательство, то кредитор был вправе требовать по своему выбору либо реального исполнения, либо прекращения обязательства.

Ограниченная ответственность за нарушение обязательства. Важнейшим принципом гражданско-правовой ответственности являлось требование полного возмещения ущерба.

Законодатель устанавливал возможность исключений из общего правила о полном возмещении убытков – ограниченную гражданско-правовую ответственность (ст. 220 ГК)[1125].

Случаи ограниченной ответственности могли быть предусмотрены законодательством СССР и РСФСР и в основном сводились к следующим группам:

взыскание только положительного (реального) ущерба без упущенной выгоды (ст. 347 ГК, ч. 1 ст. 371 ГК, ч. 1 ст. 428 ГК);

взыскание части положительного ущерба в строго установленных пределах (ст. 383 ГК, ст. 151 УЖД СССР, ст. 165 КТМ СССР);

взыскание только неустойки (исключительная неустойка) без убытков (ч. 2 ст. 189 ГК, ч. 2 ст. 377 ГК, ст. 153 УЖД СССР).

Если размер ответственности был точно определен законом, то социалистические организации не могли заключать соглашения об ограничении такой ответственности, оно признавалось недействительным арбитражем (п. 3 Инструктивных указаний от 28 декабря 1967 г. № И-1059 «О работе органов арбитража по выполнению Постановления Совета Министров СССР от 27 октября 1967 г. № 988 «О материальной ответственности предприятий и организаций за невыполнение заданий и обязательств»[1126]; п. 10 Инструктивных указаний Госарбитража СССР от 23 сентября 1974 г. № И-1-33[1127]). Это правило на граждан не распространялось.

Отметим также, что сама возможность ограничения ответственности в гражданском праве для отдельных субъектов права (транспортных предприятий, банков, энергоснабжающих организаций) была предметом научной критики[1128].

Основание и условия ответственности за нарушение обязательств. В советском гражданском праве достаточно распространенной являлась точка зрения, согласно которой основанием гражданско-правовой ответственности является состав гражданского правонарушения, понимаемый как совокупность определенных признаков или элементов[1129]. Матвеев Г.К. понимал под составом тот «юридический факт, который порождает правоотношение между правонарушителем и потерпевшим и создает определенные притязания потерпевшего и обязанности нарушителя по заглаживанию ущерба, причиненного противоправным действием»[1130]. Состав охватывал элементы – условия гражданско-правовой ответственности, к которым традиционно относились: противоправное поведение, вредные последствия, причинно-следственная связь и вина. Если не было установлено хотя бы одно из условий (например, причинная связь между противоправным поведением лица и нанесенным вредом), которые одновременно являлись и элементами гражданского правонарушения, то не было и законных оснований для привлечения должника к ответственности.

Противоправным поведением считалось неисполнение или ненадлежащее исполнение обязательства. При этом под неисполнением понималось несовершение должником ни одного действия, предусмотренного обязательством (неоплата), под ненадлежащим исполнением – частичное исполнение обязательства, а также исполнение обязательства с нарушением его условий (оплата долга с просрочкой).

Возмещению подлежал только такой вред, который был причинен неисполнением или ненадлежащим исполнением обязательства, т.е. находящийся в причинно-следственной связи с противоправным нарушением обязательства.

Являясь универсальной категорией философии, причинность отражает связи в окружающем мире, в котором все взаимосвязано и взаимообусловлено. Причинная обусловленность – объективная взаимосвязь явлений реального мира. Кофман В.И. писал, что в праве должны исследоваться только те причины, которые включают в себя поведение людей[1131].

В советский период существовало несколько теорий причинно-следственной связи. Наиболее простой являлась теория эквивалентности, согласно которой любое предшествующее вредным последствиям действие являлось их причиной. Однако с учетом того, что значимость причин, влекущих конкретное следствие, была различной и иногда даже их количество невозможно было установить, эта теория была подвергнута критике[1132]. Впоследствии была разработана теория объективно-необходимой и объективно-случайной причинности, представители которой считали, что для юридической квалификации имеет значение только необходимая причина, а случайная связь между поведением и вредом юридически безразлична[1133]. Однако слабым звеном этой теории считалось сложность в разграничении необходимых и случайных причин.

Иоффе О.С. разработал теорию возможных и действительных причин: «Нарушитель должен отвечать, если он обусловил действительность результата, т.е. воплотил в отличительных особенностях последнего индивидуальные свойства причиняющей силы своего неправомерного поведения, т.е. совершил такое действие, благодаря которому дальнейшее превращение возможности в действительность становится в зависимость от обстоятельств, и без того повторяющихся в данной конкретной обстановке. Если нет ни того, ни другого, значит оцениваемое поведение соотносится с результатом как вызвавшее всего только абстрактную возможность, а потому недостаточно для возложения ответственности»[1134]. На основе этой доктринальной концепции в судебной и арбитражной практике было выработано представление о причине вреда как о главной его причине, с неизбежностью повлекшей наступивший вред.

В советской гражданско-правовой доктрине имелись и другие теории причинно-следственной связи (теория прямой и косвенной причинной связи, теория необходимого условия, теория типичной (адекватной) причинности)[1135].

Важнейшим условием ответственности считалась вина. Нормативное закрепление вины в качестве условия ответственности в ГК положило конец противостоянию представителей научных теорий – «теории причинения» и «теории вины»: «лицо, не исполнившее обязательства либо исполнившее его ненадлежащим образом, несет имущественную ответственность лишь при наличии вины (умысла или неосторожности), кроме случаев, предусмотренных законом или договором» (ст. 222).

Закон не давал определения понятия вины. В доктрине вина определялась преимущественно как субъективное основание ответственности – «особое психическое отношение лица к своим противоправным действиям и к их противоправному результату»[1136].

Вина могла быть выражена в двух формах – умысле и неосторожности, при этом их определение давалось по аналогии с понятиями форм вины в уголовном праве: «умышленно действует тот, кто осознавал противоправный характер своих действий, предвидел возможный противоправный результат и его желал или хотя бы сознательно допускал. Для признания действий неосторожными необходимо: чтобы лицо их предвидело, но легкомысленно надеялось предотвратить; либо не предвидело возможности наступления таких последствий, хотя должно было и могло их предвидеть»[1137].

Умысел имел место, когда, например, «предприятие в целях выполнения плана по реализации фактически отгружает меньше продукции, чем указано в отгрузочных документах, или отгружает продукцию с определенными недостатками»[1138] или «должник, поссорившись с кредитором и желая вызвать у него материальные затруднения и иные неприятности, сознательно не исполняет обязательство»[1139].

Неосторожность могла проявляться в «нарушении правил эксплуатации арендованного оборудования, повлекшем его преждевременный выход из строя»[1140] или в том, что «отправитель погрузил бьющийся груз без надлежащей упаковки, легкомысленно рассчитывая на то, что сохранность груза будет обеспечена предупреждением водителя о необходимости повышенной осторожности»[1141].

Гражданско-правовое значение имело разделение неосторожной вины на грубую и простую. В некоторых случаях ответственность наступала только за грубую вину (ст. 345, 427 ГК). При этом существовало доктринальное и судебное разграничение этих видов неосторожности. В научной литературе грубая и простая неосторожность отождествлялась с уголовно-правовыми понятиями легкомыслия и небрежности: «Если лицо не предвидело вредных последствий своих действий, но по обстоятельствам данного дела могло и должно было их предвидеть, его можно обвинить в легкой неосторожности; если же лицо предвидело последствия своих действий, но легкомысленно надеялось избежать их, оно может быть обвинено в грубой небрежности»[1142]. Внешнее проявление неосторожности заключалось в нарушении должником определенных требований внимательности, заботливости, предусмотрительно­сти[1143].

В судебной практике грубая и простая неосторожность различались по принципу: чем более элементарные правила были нарушены, тем более грубой является вина (п. 7 Постановления Пленума ВС СССР от 23 октября 1963 г. «О судебной практике по искам о возмещении вреда»[1144]).

Несмотря на то, что буквальное толкование ст. 222 ГК не позволяло разграничить вину граждан и организаций, в научной и учебной литературе, а также в арбитражной практике стал формироваться особый взгляд на вину организаций и категорически заявлялось, что «вину организаций – юридических лиц нельзя понимать так же, как вину отдельных граждан»[1145], вина юридического лица – особая разновидность гражданской вины[1146].

Вина социалистической организации виделась в том, что организация не использовала имеющиеся у неё возможности для исполнения обязательства: «предприятия и организации в интересах народного хозяйства должны применять все необходимые меры к безусловному и надлежащему выполнению своих обязанностей перед другой стороной, в полной мере используя в этих целях заложенные в социалистической системе хозяйства возможности» (п. 15 Инструктивных указаний Госарбитража СССР от 6 октября 1969 г. № И-1-33 «О практике применения ст. 37 Основ гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик»[1147]).

В литературе отмечалось, что «вина организации – это всегда вина её работников»[1148]. Также под виной юридического лица усматривалась как вина любого его работника при выполнении им трудовых обязанностей, так и вина всего коллектива в целом[1149]. «Под виновностью юридического лица следует понимать виновное совершение неправомерных действий теми работниками, которые исполняют возложенные на них по закону или договору обязанности»[1150]. «Пороки вины этих должностных лиц и работников, выражающиеся, к примеру, в заключении заведомо невыполнимого договора, в умышленном или неосторожном неисполнении договорных условий, приобретают новое качество, превращаясь в пороки воли предприятия»[1151].

Обусловленность гражданско-правовой ответственности наличием вины являлась диспозитивным правилом: законом или договором могли устанавливаться случаи наступления ответственности независимо от вины, которые получили не совсем точные, но устоявшиеся наименования «ответственность без вины» или «повышенная ответственность».

Законом были предусмотрены следующие случаи ответственности независимо от вины:

ст. 223, 225, 227, 246, 249, 377, 427, 449, 454 ГК;

за нарушение обязательств из плана перевозок (ст. 145–146 УЖД СССР[1152], ст. 183–184 Устава внутреннего водного транспорта СССР[1153], ст. 93 ВК СССР[1154], ст. 131 УАТ РСФСР[1155]).

Вина должника презюмировалась – именно он был обязан доказывать свою невиновность (отсутствие вины). При этом на кредитора возлагалась обязанность доказывать факт неисполнения или ненадлежащего исполнения обязательства, наличие и размер вреда, а также причинно-следственную связь между ними (п. 2-4 Инструктивных указаний Госарбитража СССР от 6 октября 1969 г. № И-1-33[1156]). Кредитор, предъявляя иск к должнику, не был обязан доказывать наличие его вины. Имелись редкие случаи законодательного закрепления презумпции невиновности должника в обязательстве (ст. 382 ГК; ст. 149 УЖД СССР).

Опровержение презумпции вины предполагало доказательство должником его невиновности, а именно того, что он принял все необходимые меры для надлежащего исполнения обязательства[1157], в том числе меры необходимого воздействия на своих контрагентов[1158].

В практике сложился подход, согласно которому неисправность контрагентов должника и другие обстоятельства, устранение которых лежит на должнике, не оценивались как невиновность должника: не могут служить основанием для освобождения поставщика от ответственности за невыполнение договорных обязательств ссылки его на отсутствие или недостаток оборудования, сырья, материалов, поскольку по действующим правилам устранение всех этих причин лежит на поставщике (п. 7 Инструктивных указаний Госарбитража СССР от 6 октября 1969 г. № И-1-33). Так, покупатель предъявил иск к поставщику (сахарному заводу) о взыскании неустойки за недопоставку сахарного песка. Ответчик указал, что недопоставка продукции имела место не по вине завода, а вследствие того, что завод не был обеспечен импортным сырьем. Однако Госарбитраж, напротив, усмотрел в поведении ответчика грубое нарушение договорных обязательств, поскольку неисправность его поставщиков не свидетельствует о его невиновности и он не предпринял меры к изменению условий договора (дела № 34/18 и № 35/18 Госарбитража СССР[1159]).

Вместе с тем, Госарбитраж посчитал доказательством невиновности плодовоовощного совхоза в непоставке земляники факт ливневых дождей, в результате которых собранные плоды оказались нетранспортабельными (дело 8а/5-1978 Госарбитража при Краснодарском облисполкоме[1160]). По мнению Госарбитража случайный пожар в цехе лесопиления, возникший не по вине работников, также свидетельствует о невиновности поставщика в недопоставке лесопродукции (дело 10/309-1978 Госарбитража при Свердловском облисполкоме[1161]).

Непреодолимая сила также исключала вину должника в неисполнении и обязательства.

Об отсутствии вины в недостаче могли свидетельствовать акты контрольных и комиссионных отгрузок, составленные с участием представителей общественности, которые, однако, должны были оцениваться в совокупности с другими доказательствами по делу (п. 8 Инструктивных указаний от 31 декабря 1982 г. № И-1-6 «О рассмотрении споров, связанных с недостатками продукции и товаров при поставках[1162]).

Ответственность должника за действия третьих лиц. Законодательством допускалась возможность возложения исполнения обязательства полностью или в части на не участвующее в обязательстве третье лицо, если это допускалось установленными правилами (преимущественно транспортным законодательством), административной подчиненностью[1163] или договором (ч. 1 ст. 171 ГК). Третьими лицами могли быть как граждане, так и организации, состоящие в юридической связи с должником.

При этом ответственность за поведение таких лиц нес непосредственный должник (ст. 223 ГК): поставщик отвечает за ненадлежащую отгрузку продукции грузоотправителем; продавец – за несвоевременную доставку продукции перевозчиком или почтой, генеральный подрядчик перед заказчиком – за ненадлежащее исполнение обязанностей субподрядчиком, генеральный подрядчик перед субподрядчиком – за неисполнение обязательств со стороны заказчика и т.п.

Такая ответственность обусловлена тем, что третье лицо, являясь фактическим исполнителем, не имело непосредственных правовых связей с кредитором, могло его вообще не знать. Применительно к спорам по расчетам за поставленную продукцию Госарбитраж ССССР указал, что покупатель по договору несет перед поставщиком ответственность, если указанный покупателем плательщик не оплатит отгруженную продукцию (п. 15 Инструктивных указаний Госарбитража СССР от 17 марта 1975 г. № И-1-7 «О практике разрешения арбитражами споров, связанных с расчетами за продукцию, товары, услуги»[1164]).

С учетом принципа вины должник несет ответственность только за виновные действия третьего лица. Для освобождения от ответственности должнику необходимо было доказать как свою невиновность, так и невиновность третьего лица. Так, завод-изготовитель искусственных кож обратился в арбитраж к поставщику о взыскании неустойки за недопоставку продукции. Госарбитраж установил, что сырьё для изготовления этой продукции должно было поставлять ответчику третье лицо по договору на поставку спирта. Однако договор между поставщиком и третьим лицом был расторгнут в арбитраже по причине неполучения импортного оборудования. Поскольку поставщик сырья освобожден от ответственности, основания для взыскания санкций с ответчика также отсутствовали (дело 1/131-1978 Госарбитража при Свердловском облисполкоме[1165]).

Законом или договором могла быть предусмотрена ответственность непосредственного исполнителя независимо от вины. Например, поставщик мог быть освобожден от уплаты неустойки перед покупателем за недопоставку продукции при условии, если перевозочные средства не были поданы по обстоятельствам, освобождающим орган транспорта от ответственности за неподачу транспортных средств (п. 8 Инструктивного письма Госарбитража СССР от 16 августа 1973 г. № И-1-33 «О практике разрешения органами арбитража споров, связанных с просрочкой поставки, недопоставкой и невыборкой продукции и товаров»[1166]). В таких случаях должник для опровержения презумпции вины и освобождения от ответственности мог доказывать только свою невиновность.

Если и должник и третье лицо в соответствующих обязательствах отвечали на началах риска (независимо от вины), то ответственность должника наступала в любом случае, наличие вины и невиновности обоих не выяснялось.

Должник нес ответственность за действия третьих лиц по общему правилу в полном объеме, в том числе в размере причиненных убытков, неустойки, и в порядке регресса мог предъявить требование третьему лицу.

Законодательством СССР и РСФСР были установлены случаи возложения ответственности непосредственно на третье лицо. Например, при поставке некачественной или некомплектной продукции к ответственности могли быть привлечены как поставщик по договору, так и непосредственный изготовитель продукции (п. 72 Положения о поставках продукции производственно-технического назначения, утв. Постановлением Совета Министров СССР от 10 февраля 1981 г. № 161).

Смешанная ответственность за нарушение обязательства. Под смешанной ответственностью в гражданском праве понималась обоюдная вина должника и кредитора в наступлении вредных последствий в имущественной сфере кредитора[1167].

Имелись два основания ответственности за так называемую смешанную ответственность (обоюдная вина и должника и кредитора):

1) в неисполнении или ненадлежащем исполнении обязательства виновны обе стороны, т.е. действия и должника и кредитора находятся в причинно-следственной связи с нарушением обязательства, например порча перевозимых в рефрижераторе фруктов произошла как вследствие неправильной их погрузки (навалом) отправителем, так и из-за нарушения температурного режима в процессе перевозки[1168];

2) в самом неисполнении или ненадлежащем исполнении обязательства виноват только должник, однако кредитор либо а) умышленно или по неосторожности содействовал увеличению размера убытков, либо б) не принял мер к уменьшению убытков.

Правовое последствие смешанной вины в обоих случаях – уменьшение судом размера ответственности должника, в первом случае – это обязанность суда, во втором – право.

Правило об уменьшении ответственности должника из-за вины кредитора базировалось на принципе исполнения обязательств, согласно которому кредитор обязан соде

⇐ Предыдущая29303132333435363738Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: