 |
Часть 2 - На острове: октябрь 1952 г. – июнь 1954 г.
|
|
|
|
Глава 4 - Наконец-то один
Теперь, когда я остался в одиночестве на своем острове, я начал подводить
итоги. Так как Анкоридж приблизительно похож по форме на большой язык,
и ширина его достигает самое большее трехсот ярдов, то я мог окинуть
остров одним взглядом, стоя на берегу и наблюдая, как исчезает
«Махуранджи».
Стоя на разбитом причале, откуда я махал рукой, я мог видеть тянущиеся от
пляжа заросли кокосовых деревьев, пальм и лиан и таухуну – кустарника,
который имеет привычку разрастаться полосами до 20 футов и более,
образовывая непроходимые заросли. Небольшие размеры этих кустов
подчеркивали пять пальмовых деревьев, чьи тяжеловесные листья торчали
над стволом в двадцати футах над моей головой. Стволы пальм были
развилистыми и перекрученными, словно у старого английского дуба, и,
должно быть, они и были теми самыми деревьями, к которым Фрисби
привязывал своих детей во время урагана. Они выглядели достаточно
внушительно для того, чтобы выдержать любой шторм. Движимый
внезапным порывом я решил, что, прежде, чем делать что-нибудь еще,
обойти остров, либо по линии прибоя, либо по мелководью вдоль бахромы
рифов. Это не должно было стать прогулкой ради удовольствия. Я хотел
познакомиться с островом поближе, посмотреть, где растут лучшие кокосы,
исследовать местонахождение лучших плодородных участков почвы для
своего сада, а также изучить на глаз отмели и найти те, где мне удобнее
всего будет рыбачить.
Это было прекрасное утро, поэтому, оставив старую пристань позади, я
спустился к западному побережью со стороны лагуны – к северу от моего
нового дома. Наконец, я гулял по пляжу, такому ослепительно-белому, что
|
|
|
мне приходилось постоянно прикрывать глаза, в полном одиночестве.
Пройдя небольшое расстояние, я наткнулся на скопление кокосовых
деревьев, листья которых свисали на песок, словно тент. Их тонкие стволы
изогнулись под действием ветров, поэтому они были наклонены под углом
около 40 градусов. Но их прелесть для меня была не только в этом. На них
легко было залезть, и я сразу присмотрел множество орехов, расположенных
довольно низко, чтобы их можно было сорвать, не особенно напрягаясь. К
тому же, я заранее запасся для этой цели крюком.
За пальмами был расположен холм высотой в 15 футов – самая высокая
точка острова. На нем росли более высокие деревья. Кроме того, заросли
таухуну, который отлично себя чувствует на песчаных почвах атоллов (и,
также как и кокос, впитывает соль из морской воды) выглядели такими
густыми, что я подумал, что из них много орехов не достанешь. Также вокруг
было много пальм. Тонколистные пальмы выглядели совсем не так, как
коксовые деревья, которые Фрисби однажды назвал «деревья с неуклюжими
конечностями».
Это был единственный холм на моем острове, и он не был особенно большим.
По мере того, как я медленно спускался по его северной оконечности, земля
постепенно уходила вниз до тех пор, пока над уровнем моря не оставалось
около 3 футов.
На побережье некоторые пляжи были засыпаны песком, но на некоторых из
них кораллы так разрослись, что делали проход невозможным, поэтому я был
вынужден огибать эти миниатюрные «мысы» на лодке. День выдался ясным,
и за рифами, протянувшимися к северу от Анкориджа, я увидел несколько
островов лагуны: Вейл, Брашвуд и Остров Одного Дерева, на котором
красовалась одна пальма, которая была похожа на игрушечное дерево на
подставке из картона и стекла.
Всего за несколько минут я дошел от пирса до середины западного
побережья острова. Я прошел расстояние немногим более четырехсот ярдов.
|
|
|
Потом я повернул назад и прошел вдоль восточного побережья по белому
песочному пляжу, который плавно изгибался на протяжении полумили, пока
не достигал конца острова. Я не увидел ни одной пчелы и ни одного
насекомого, пока гулял по острову, а также ни одной рептилии. Кажется,
самые опасные существа, которые когда-либо водились на Анкоридже – это
кокосовые крабы, а также несколько крыс. Несколько пятнадцатифутовых
деревьев мики-мики росли почти что на голой скале около среза воды, и я
мысленно взял их на заметку. Их тяжелые ветви были бесценны, так как
только из них получались лучшие в мире палки, которые использовались для
очистки кокосов. В нескольких ярдах дальше я заметил молодые папайи и
решил рассмотреть их поближе. Я уже почти достиг их, когда внезапное
резкое движение в подлеске испугало меня до смерти. Прежде, чем я смог
понять, что же это было, я увидел, как дикая свинья удирает от меня с
поразительной скоростью. Мой внезапный испуг тут же сменился яростью,
когда я обнаружил, что это животное уничтожило молодые побеги папайи.
Это были одни из тех даров земли, от которых я зависел, поэтому гневу
моему не было предела. Эти дикие свиньи представляли для меня реальную
проблему.
Остальные побеги папайи находились в прекрасном состоянии, но рядом
стоящие банановые деревья были повреждены, и я понял, что, если я желаю
пополнить свой рацион бананами, то должен рассчитывать на те побеги,
которые я привез с собой, а также подумать над устройством ограждения,
которое должно было защитить деревья от свиней.
Продравшись через разросшийся кустарник, я двинулся вдоль извилистого
побережья, пока не прошел половину восточного побережья. Здесь я нашел
небольшую бухту, которая на картах обозначалась как Пиладес Бэй. Я
вспомнил, что здесь купался во время своего первого визита на остров.
Это был естественный глубокий бассейн. Вода в нем была голубой, чистой и
манящей. Само собой, я собирался сделать Пиладес Бэй моим личным
плавательным бассейном. Позади него земля была покрыта гибискусами и
плотными зарослями таухуну, а также с пляжа мне были видны несколько
выкорчеванных кокосовых пальм. Их длинные, тонкие, прямые мертвые
|
|
|
стволы лежали там, где они и упали. Я вспомнил, как Фрисби говорил мне:
«Самая ужасная вещь в урагане – это смотреть на то, как ветер запросто
валит на землю старые кокосовые пальмы высотой в 80 футов»
Это, должно быть, и были те самые коксовые пальмы, про которые он и
говорил, когда описывал ураган 42. Я подошел к ним, пробравшись сквозь
заросли таухуну, пройдя вдоль участков, гравия, разбросанных повсюду –
некоторые из них были усыпаны цветками гибискуса, некоторые укрытые
слоем птичьего помета (это меня радовало, так как я знал, что это означает).
Тут недалеко должно быть гнездовье крачек, которые предпочитают
высиживать яйца на голых скалах в ноябре и декабре. Я уже предвкушал,
как буду есть яйца крачек, когда они начнут гнездиться через три или
четыре месяца.
Разбросанные повсюду кокосовые деревья были очень большими, и то, как
они лежали, напоминало картину гигантского рассыпавшегося коробка
спичек. Деревья уже заросли лианами, и некоторые из них были вырваны из
земли прямо с корнем.
Лениво оглядываясь вокруг, я увидел смутно знакомый предмет, который
лежал среди огромных запутанных корней, поэтому мне с трудом удалось
извлечь его. Это был кирпич, находящийся в отличном состоянии, по-
видимому, сделанный из огнеупорной глины. Насколько я мог понять, его
ранее не использовали, и, должно быть, пролежал под кокосовой пальмой в
течение пятидесяти лет или больше. Без сомнений, он лежит здесь с тех
времен, как братья Левер добывали на острове копру. Я засунул его под
мышку – на необитаемом острове пригодится все.
Южная часть острова, по видимому, больше пострадала от урагана, и мне
достаточно было только оглянуться вокруг, чтобы понять причину, по
которой это произошло – северное побережье было защищено барьерным
рифом. Гигантские волны, которые врывались через проход в рифах, должно
быть, обрушивались на южную оконечность острова в полную силу. Этот
дикий натиск стихии, однако, сделал и одно хорошее дело – теперь на
|
|
|
острове было много чернозема. Взяв в руки горсть земли, я почувствовал у
себя в руках отличный рассыпчатый гравий и я понял, что это именно то,
что мне нужно – хотя на данном этапе я даже не думал о том, как я буду
транспортировать его к саду, а расстояние до него составляло четверть мили.
На следующий день погода была такой ясной, что я смог рассмотреть Моту
Туо, где Энди и я когда-то устроили пикник. Я вспомнил, как в то теплое
утро бриз едва шевелил цветное одеяло лагуны. Также я вспомнил, как стоял
по щиколотку в воде, смотря на полосу пальм на Суварове и сказал самому
себе: «Ну, Нил, после всех этих лет – наконец-то это все твое».
В течение последующих дней я был так занят, что забыл обо всем на свете, в
том числе и о приготовлении еды. Но это мало меня занимало, потому что я
знал – прежде, чем моя жизнь полностью придет в порядок, пройдет еще
много времени. Временами мне казалось, что я жил на острове всегда. В
конце концов, я ведь готовился к этому полжизни. Моя длительная работа с
двигателями дюжин различных кораблей, плавающих с острова на остров,
научила меня обращаться с инструментами. На самом деле, я привык
справляться с любыми практическими задачами также во время своей
работы на берегу: я мог проредить кустарник, посадить бананы, а также
рассчитывать необходимое количество запасов. Вся прожитая мною жизнь
научила меня хорошо заботиться о себе. Я был универсальным работником. Я
знал 4 различных способа смастерить соломенную крышу, я мог ловить рыбу
копьем, мог при помощи увеличительного стекла добыть огонь (не то чтобы,
мне это умение пригодилось, потому что я знал породы дерева, которые
только тлеют, а не горят, поэтому мог оставлять костер на ночь, не
поддерживая его постоянно.)
Я был безмерно счастлив в те первые несколько дней. Прежде, чем
приступить к окончательной распаковке своих вещей, я тщательно вычистил
свою лачугу - вымыл полы и выскоблил стены. Затем в течение 3 или 4 дней
усердно счищал лианы и виноградные лозы с крыши дома, а также с сарая
при помощи мачете. Я закончил сооружение крыши на веранде и прибил
гвоздями две ставни, которых не хватало. Казалось, что работа подходила к
концу. Я сделал еще полочки в бане, а также натянул веревки для сушки
белья между двумя гибискусами в нижней части двора, достаточно
высокими для того, чтобы я мог развесить свое постельное белье.
Все эти работы заняли достаточно много времени, и, к тому же, я должен
был рыбачить для того, чтобы накормить своих кошек (и себя тоже). Хотя я и
почти не готовил на первых порах, я все же должен был разводить огонь
|
|
|
время от времени, поэтому и собирал хворост по всему острову. Но я был
полон решимости расчистить свой дом до того, как приступать к чему-либо
еще и только тогда, когда я выполнил эту миссию, приступил к сортировке
своих вещей.
Одной из первых задач для меня было расфасовать мой мешок сахара в
пустые закручивающиеся банки, которые я привез вместе с собой до того,
как он отсыреет. Я сложил эти банки вместе с остатками своих объемных
припасов в старый холодильник, за исключением нескольких, которыми я
пользовался ежедневно.
Старый холодильник стал для меня настоящим благословением, потому что я
решил, что моя столовая должна быть той комнатой, которая должна была
быть безупречно аккуратной. По-видимому, это было отголоском моих
морских привычек – всегда класть вещи на место и поддерживать все в
идеальном состоянии. Первое, что я сделал, просто для того, чтобы
напомнить себе, что грязным тарелкам не место на идеальном острове, - это
натянул веревку между двумя гвоздями прямо над скамейкой. Эта веревка
должна была служить для сушки моих посудных и чайных полотенец. С тех
пор я всегда стирал их в горячей воде и всегда держал несколько чистых
полотенец про запас. А когда я садился за стол, всегда ставил свою тарелку
(а иногда вместо тарелки я пользовался зелеными листьями) на клеенку,
которую я взял с собой именно для этой цели.
С того дня, как я распаковал свои вещи, я использовал верхнюю полку
шкафа для хранения продуктов, которые я использовал постоянно: банку с
сахаром, жестянку с джемом, немного кофе и чая, и так далее. Посередине
полки я держал свои тарелки и столовые приборы. Нижняя полка была
зарезервирована для маленьких баночек с солью, порошком карри и моей
кофемолки.
Я старался тщательно заботиться о всех моих инструментах. Я распаковал
самые маленькие из них – пилы, зубило, молоток и так далее – и сложил их в
удобную коробку, которую держал на веранде, так что мог достать их в
любую минуту. Более массивные инструменты, а также кирку и лопату я
хранил в сарае, который стоял во дворе. Также в сарае была и полка для
гвоздей, винтов и мотка провода.
Кухня не требовала особого обустройства, и, хотя я и сложил в углу свои
вулканические камни, у меня еще не нашлось времени для этого трудоемкого
дела – складывания очага, и я пока что довольствовался тем, что нашел два
камня соответствующей формы, на которые поставил железные пруты для
того, чтобы готовить пищу на открытом огне. В другом углу я держал
коробку с деревянной стружкой и дрова для растопки. Единственная вещь, о
которой я забыл при сборах – это дровяная печь, вроде той, на которой я
готовил, когда жил на Муреа. Такие печки просты в использовании,
экономят дрова и при их использовании легко поддерживать порядок на
кухне. Я должен был купить такую печь на Раторонге, даже если это
означало бы для меня отказ от некоторых предметов роскоши. Я мог бы
сложить из вулканических камней большой камин, если бы они были на
острове, но такого количества стройматериала у меня просто не было.
После того, как я распаковался, создание своего дровяного запаса стало для
меня приоритетной задачей, потому что я хотел, чтобы мой сарай был
заполнен запасом дров, которого мне бы хватило, как минимум, на шесть
месяцев. Через несколько месяцев должен был начаться сезон ураганов, что
должно было означать постоянно дождливую погоду. Мне не хотелось в
такую погоду остаться без сухих дров.
Это была тяжелая работа. У некоторых кустарников и деревьев были
мертвые сучья и ветви, которые можно было отрубить одним ударом топора.
Но, с другой стороны, были и такие твердые деревья, которые надо было
пилить пилой. Я отложил все свои дела и посвятил себя заготовке дров. У
меня ушло почти две недели для того, чтобы наполнить свой сарай дровами,
но зато я был полностью готов к сезону дождей.
Древесину для растопки я держал отдельно. В основном, я использовал для
этого таухуну, которые, когда немного подгниют, отлично тлеют. У меня
всегда была пара дров, которая тлела в очаге на кухне, и я всегда старался
поддерживать огонь, потому что хотел, чтобы огонь был у меня тогда, когда
мне это необходимо, и чтобы для его получения мне нужно было всего лишь
соединить два тлеющих полена и подбросить немного дров из ящика,
который я всегда держал под рукой. Таким образом, приложив немного
усилий, я мог получить в свое распоряжение огонь. На самом деле, эта
система работала так хорошо, что я использовал спички крайне редко, и для
меня стало почти делом чести продержаться как можно дольше без них.
Почти не замечая того, я полностью погрузился в рутину жизни на острове.
Каждое утро еще до рассвета меня будил крик петуха. Я позволял себе
немного поваляться, думая о том, как счастлив и представляя себе свой
будущий день, которые не должен был принести мне ничего, кроме
удовольствия. После того, как всходило солнце, я вставал и шел наполнять
водой свой чугунный чайник и разжигать огонь. Обычно угли были еще
теплыми. Когда чайник был наполнен и огонь разожжен, я неизменно шел в
«дом медитаций», так как был сторонником регулярных привычек.
В нем стояла старая жестяная бочка с отрезанным верхом. Наполненная
пеплом, она служила практически альтернативой современной сантехнике.
Затем я наскоро окунался перед завтраком – основную массу воды я
припасал для вечернего омовения после тяжелой работы на солнцепеке.
Затем я возвращался обратно в столовую, где чайник уже обычно закипал к
этому времени, а кошки с нетерпением ожидали своей рыбы (которую я
приготовил для них еще с вечера). И, пока они завтракали, я доставал свою
банку с кофе и заваривал себе чашечку в жестянке из-под бобов. Кофе я пил
с парочкой печений Сува с намазанными на них маслом и джемом, хотя
позже, когда я более освоился на острове, то пек на завтрак лепешки, а еще
позже – часто ел утром яйца.
Я нечасто плотно обедал. В течение первых месяцев жизни на острове у меня
было столько дел, что у меня не было времени на приготовление пищи в
течение дня, и я готовил только вечером. Я с легкостью находил кокосы с
водой внутри, а если чувствовал, что живот сводит от голода – то жевал уто –
внутренности молодых побегов кокосов, которые можно употреблять в пищу
как в сыром, как и в жареном виде. (Далее я расскажу вам об это
поподробней).
Моя нелюбовь к готовке (только потому, что я считал, что это потерянное
напрасно время) стала почти фобией, а все потому, что я не мог себя
настроить на новый темп жизни. На самом деле, мне не нужно было никуда
торопиться. Подсознательно я старался сделать любое дело как можно
быстрее, и время о времени меня подгоняли меланхолические мысли о том,
что я никогда не разобью свой сад или не построю забор или не разведу кур.
После работы я немного рыбачил, а затем готовил свой улов. Затем, если
погода была хорошая, то выпивал чашечку чая на берегу, сидя на ящике-
стуле, который я сделал своими руками и наблюдая за закатом. Эта часть
дня была моим любимым временем.
После этого я осваивал нечто совершенно отличающееся от моего дневного
времяпрепровождения – а именно - книги, оставленные военными.
Это была весьма разношерстная подборка, и я должен заметить, что,
поскольку мой литературный вкус формировался под влияние католической
церкви, то у меня просто не было слов, чтобы описать эти книги!
Я решил, что половина из них вообще не стоит того, чтобы быть
прочитанными – мнение, которое сформировалось у меня после года
пребывания на острове, когда я был рад читать что угодно. Но и среди этого
мусора мне попалось несколько драгоценных камней, включая несколько
книг, о которых я раньше даже не слышал.
Однажды вечером я взял в руки «Дивный новый мир» Олдоса Хаксли. Я
помнится, очень устал тем вечером и решил прочитать несколько страниц,
чтобы уснуть. В результате я не мог сомкнуть глаз полночи, завороженный
описанием мира настолько ужасающего, что время от времени я
останавливался, чтобы поразмыслить над прочитанным и сказать самому
себе: «Нил! Если это, на что будет похож мир, то лучше тебе оставаться там,
где ты есть». Тем утром меня не смог поднять даже крик петуха!
В течение первых недель проблемы обустройства поглощали все мое время,
но также я начинал и некоторые долгосрочные дела, которые задумал ранее.
Хотя тогда перспектива есть на завтрак яйца и казалась очень отдаленной,
но я пытался задобрить кур путем рассыпания тертого кокоса в дальнем
конце моего двора. У меня был план приручить их собрать вместе в загоне, и
после первых двух недель я заметил, что они все меньше боятся
приближаться к моей лачуге.
К сожалению, мои подарки в виде тертого кокоса привлекали не только кур,
но также и диких свиней. Пять больших животных, сеющих разрушение, чья
лихорадочная страсть к выкорчевыванию всего подряд заставляла меня
думать о том, что мои планы насчет сада могут так и не осуществиться.
Тем не менее, сад не был таким уж необходимым. Его остатки – полоска
земли длиной около сорока футов – напоминали мне о том, что было бы
неплохо возвести вокруг нее забор. Но ввиду того, что я не мог выполнить
эту задачу прямо сейчас, то я успокоил себя тем, что попытался спасти хотя
бы хлебное дерево, которое росло рядом с кухней. Мне удалось осуществить
эту задачу путем построения своего рода забора вокруг корней. Я сделал
ограждения из одинаковых кокосовых ветвей, которые я отпилил от
нескольких упавших деревьев. Каждый день после этого я готовил особую
смесь из остатков еды, старых листьев, рыбы, которую не доели кошки и
даже рыбных костей. Все это я перемешивал и получал нечто наподобие
гумуса. Этой смесью я удобрял корни дерева, что позволило мне регулярно
получать неоценимую добавку к своему рациону в виде плодов хлебного
дерева.
На одном конце того, что осталось от сада, я посадил два саженца банана,
которые я привез с собой. И, хотя я удобрял их точно так же, как и хлебное
дерево, должно было пройти не меньше года прежде, чем я попробую первый
плод банана. Как только деревья были посажены, они начали хорошо расти.
Я умудрялся выполнять всю эту работу, несмотря на свое довольно плотное
расписание. Мне, к тому же, везло с погодой – она была почти идеальной в
течение первых недель. Первый месяц пролетел так быстро, что я просто не
поверил, когда мне нужно было сделать запись в своем дневнике 6 ноября,
что сегодня уже мой день рождения. Я посмотрел потом в своем журнале, что
я написал в журнале в ту пятницу: «прекрасный теплый день, хлебное дерево
чувствует себя прекрасно. Выпил свой чай на побережье после того, как
наловил рыбы котам. Приготовил ее на пляже до наступления сумерек и
понаблюдал за тем, как солнце опускается в лагуну.» И затем, вспомнив, что
сегодня за дата, я добавил: «51 год назад у моей мамы был очень трудный
день».
Мне было трудно поверить в то, что я провел на острове уже целый месяц.
Это звучит неправдоподобно? Поверьте, что именно так я себя и чувствовал.
Каждый день был настолько наполнен заботами о том, как мне обжиться на
острове, что время, казалось, остановилось для меня. Иногда я был настолько
занят, что забыл даже об обещании, данном самому себе – бриться каждую
субботу и воскресенье, а также кипятить свое постельное белье раз в неделю.
И вот наступил ноябрь с его сезоном ураганов, которые могли налететь в
любой момент, поэтому я вынужден был отложить все свои дела и заняться
кое-чем более важным – обеспечением своей безопасности.
Так как лачуга стала моим домом, ее сохранение стало моей первой задачей.
Я знал, что должен был усовершенствовать ее конструкцию, так, чтобы она
устояла при любом ветре. Я решил привязать ее к земле парой канатов,
сделанного из провода, который оставили военные.
Я начал копать три дырки с каждой стороны лачуги. Эти отверстия были
предназначены для того, чтобы закрепить при их помощи канаты, которые я
планировал протянуть прямо над крышей. Следующей моей задачей было
сделать хорошие якоря, к которым бы крепились растяжки, так как при
обычном креплении они никогда не устоят перед сильным ветром.
Для каждого из шести выкопанных мною отверстий я притащил по
пятидесятифунтовому квадратному куску коралла. Я поместил их посредине,
предварительно обмотав каждый из них проводом и оставив только петли из
провода, отходящие от каждого коралла.
Затем я заполнил ямы камнями и забросал землей, так что над землей
остались только петли проволоки. После этого я отрезал от мотка три
длинных провода и перекинул их через крышу лачуги. Все, что мне осталось
сделать потом – это закрепить оба конца проводов в петлях с
противоположных сторон лачуги и затянуть проволоку при помощи
скручивания плоскогубцами.
Эта важная работа заняла у меня несколько дней, но, когда я закончил, то
почувствовал себя в гораздо большей безопасности – хотя я и не льстил себя
надеждой, что мое сооружение переживет такой ураган, как 42-ой. Но при
обычном шторме, по моему мнению, оно должно было устоять.
Также я предпринял еще одну последнюю предосторожность – вырыл яму
около пяти футов в длину и три фута в ширину в сарае для того, чтобы
сохранить свой «комплект выживания», который состоял из моего ящика с
инструментами, к которому я добавил три коробки спичек, запакованных в
жестянку при помощи лейкопластыря. Также в коробку я положил запасную
пару резиновой обуви. Начиная с этого времени я стал практиковать
«строевую подготовку». Как только мой барометр показывал, что надвигается
гроза, я помещал ящик в это отверстие. Без этой меры предосторожности
мои шансы на выживание значительно уменьшались.
Остров для себя
|
|
|
