 |
Глава 6 - Убийство дикой свиньи
|
|
|
|
В начале января первые сильные дожди стали заливать остров. За моей
спиной осталось 3 месяца напряженной работы, но теперь, наконец, я смог
увидеть результаты своего труда, ибо я жил счастливой, легкой, свободной –
но не одинокой – жизнью. Я содержал свое жилище в безупречной чистоте,
построил небольшой навес на пляже, накрыв его плетенным пандусом
(который служит гораздо дольше, чем крыша из кокосовых листьев). Под
этим навесом я выпивал свою вечернюю чашку чая после трудового дня.
Если бы я еще мог зачесть в свой актив приручение диких кур, то это было
бы идеально, но пока что я мог похвастаться только тем, что они стали более
дружелюбными, когда я стал подкармливать их яйцами крачек. Также я
начал строительство ограды для сада и посеял семена в своих маленьких
коробках с землей. Хлебное дерево чувствовало себя отлично, два саженца
банана также росли, окруженные оградкой из кокосовых веток. Даже мои
кошки казались более довольными жизнью, чем их обычные собратья. Таким
образом, когда показания барометра начали падать, предупреждая меня о
приближении плохой погоды, я сложил свой «неприкосновенный запас» в
вырытую в сарае дыру и отметил удовлетворенно про себя, что моего запаса
сухой древесины вполне хватит для того, чтобы пережить следующие 6
месяцев.
Я тщательно подготовился к наступлению плохой погоды - приготовил
двухнедельный запас уто и сложил его в специальную коробку. У меня также
сохранился приличный запас тушенки, кофе, чая, сахара и некоторое
количество муки, хотя в нее и забрались червяки. Чтобы избавиться от них,
я просеял муку через чайное ситечко. По правде говоря, я почти с
нетерпением ждал наступления дождливой погоды, потому что нуждался в
|
|
|
ней по практически смешной причине (хотя и на Суваров, слава богу, время
от времени иногда налетали короткие резкие тропические шторма). Дело в
том, что плохая погода должна была дать мне мой первый отпуск!
Вам кажется смешным, что я хотел получить «отпуск», живя на необитаемом
острове? Поверьте, я заслужил его и несмотря на то, что я мог позволить себе
иногда почитать перед сном, у меня не было времени на мелкий ремонт
дома, а также для того, чтобы починить свою одежду. Между тем, не только
моя одежда, но и крыша требовала ремонта, а также в починке нуждался
один из моих башмаков. Кроме того, дверца шкафа была сломана, книги
нужно было снять с полок и убрать подальше от сырости. У меня всегда не
хватало времени для этих мелочей. Однако, с наступлением дождливой
погоды, все мои уличные работы будут приостановлены, так как когда в
Тихом океане идет дождь – то это означает, что дождь действительно идет.
Должен сказать, что я ожидал наступления сезона дождей с волнением, с
которым, должно быть, школьники ожидают начала каникул.
На протяжении более двух недель сильный дождь заливал остров, в то время
как сильные ветра завывали в кронах деревьев, а кокосы, падая, гремели по
жестяной крыше моей лачуги. Самую большую опасность представляют
именно зимние ураганы, и, хотя я и был хорошо защищен от дождя, ничто –
даже звуки джунглей – не могло сравниться с тем, что Фрисби называл
«нечеловеческим ревом» воздуха или со звоном проводов, который
раздавался каждый раз, когда моя лачуга вздрагивала от ветра.
Порой ветер дул настолько сильно, что, когда я осмеливался высунуться
наружу, струи дождя летели почти горизонтально. В частности, ночью я
видел иногда, как дождь бешено бьет по вершинам небольших кокосовых
пальм, сверкая в лучах молодой луны, и мне было трудно поверить, что вся
|
|
|
эта вода льется именно с небес, потому что ее поток летел практически
параллельно земле, так, как будто кто-то издалека брызгает на остров из
гигантского шланга.
Мне потребовалось примерно полчаса на то, чтобы залить воск. Как только
воск застыл, я отрезал кончики веревок, которые находились в отверстиях
деревяшки, осторожно отделил половинки бамбука- и вот у меня уже были
свечи.
После этого мне никогда не приходилось больше пользоваться настольной
лампой. Я берег керосин для той лампы, которую использовал во время
урагана. Я знал, что рано или поздно мне она понадобится, когда снова
наступит сезон плохой погоды.
Сделанных свечей мне хватило на несколько лет. Уже на следующий вечер я
снова читал в кровати.
Хотя лачуга и не протекала, вся она, казалось, пропиталась влагой. Одежда,
листья и даже одеяла вызывали это слабое, но весьма неприятное ощущение.
Стены промокли как снаружи, так и изнутри, и каждый день я вынужден
был протирать их.
Пространство вокруг дома было покрыто огромными лужами, в которых
танцевали струи дождя. Гибискусы около сарая лишились всех своих цветов,
которые теперь лежали у подножья стволов, подобно мокрому разноцветному
отрезу шелка; низкие облака стремительно пролетали над верхушками пальм,
чьи длинные ветви, корчась на ветру, выглядели почти живыми и
стремящимися убежать. Даже жирные и сочные листья папайи, которые под
дождем блестели, словно вымытые тарелки, были разбросаны по двору, как
разбитая посуда. Время от времени облака расходились на часок, а затем
слабые, но стойкие солнечные лучи превращали двор в сауну, испаряя воду с
земли. А потом остров снова накрывала стена дождя.
Я нечасто выходил во двор, если не считать моих коротких перебежек за
сухой древесиной или вылазок за папайями и случайно сохранившимися
плодами хлебного дерева, потому что я никогда не был человеком, которому
нравится создавать себе неудобства. Если мне действительно необходимо
было выйти, то я не откладывал это на потом и делал то, что было нужно –
даже если означало, что я промокну до нитки. Но не было никакого смыла
прогуливаться ради «удовольствия», когда у меня был комфортабельный
|
|
|
домик, дополнительное одеяло (когда начинало холодать), крытая кухня,
много еды и разнообразных книг. Я устроился гораздо лучше, чем городской
житель, которому нужно было сначала в дождь добираться на работу, а затем
сидеть весь день в офисе в мокрых штанах.
Я практически не мог рыбачить как раньше, каждый день, и чувствовал от
этого огромное облегчение. Фактически я с трудом даже добирался до пляжа,
отчасти потому, что у меня не было никакой необходимости в этом, отчасти
потому, что море было действительно опасным в это время года. Ветер
подымал огромные волны, которые, бушуя, стремительно врывались в проход
между рифами и были волне способны пронестись сквозь весь Анкоридж,
который стоял прямо на их пути.
Так что, поскольку я не мог влиять на грозную стихию, то оставался дома. Я
много читал на протяжении этих дней – и ночей. Сначала мое внимание
полностью захватил «Лорд Джим» Конрада, особенно тогда, когда ревущий
ветер мешал мне спать. А затем среди книг с бумажной обложкой я
обнаружил древний экземпляр произведения Оскара Уальйда, которое
полностью поглощало меня каждый вечер, пока один несчастный случай не
отучил меня читать в постели.
Это произошло тогда, когда внезапный удар сотряс мою лачугу около трех
часов утра. Я подумал, что сейчас дом завалится прямо на меня и выпрыгнул
из постели, шаря вокруг в поисках спичек для того, чтобы зажечь лампу. В
спешке я опрокинул банку с керосином. Это не должно было привести к
неприятным последствиям, потому что, разумеется, емкость была
небьющейся, но я, по своей небрежности, плохо закрутил крышку. Прежде,
чем я успел зажечь спичку, чтобы посмотреть, что же случилось, мой
драгоценный керосин уже разлился по полу. Это была катастрофа, потому
что я уже и так использовал свою вторую из четырех канистр керосина. С
этого дня – пока я не разработал альтернативный способ освещения лачуги –
я больше не читал в постели.
С другой стороны, плохая погода оказала мне хорошую услугу. На вторую
неделю дождь практически прекратился всего на один вечер, и у меня была
|
|
|
возможность порыбачить. Мне нужно было подойти очень близко к морю на
той стороне Анкориджа, где расположена лагуна, потому что волны все еще
врывались через проход. Но мне удалось поймать почти две дюжины ку в
течение всего лишь часа.
Некоторых из них я пожарил на ужин, но у меня было гораздо больше рыбы,
чем я или коты могли съесть, и я знал, что рыба не останется свежей до утра,
если ее не приготовить. Однако, я просто не мог вынести мысли о том, чтобы
снова строить свою печь. Я замерз и промок, а все вокруг было липким на
ощупь.
С другой стороны, мне жалко было выбрасывать такую хорошую еду,
поэтому после того, как я выделили котам большую порцию на ужин,
завернул остаток в листья и положил их на мой новый кирпичный очаг. Я
действительно не знаю, что побудило меня поступить таким образом – за
исключением того факта, что у меня было больше рыбы, чем мне было
нужно. Поэтому вместо того, чтобы просто выбросить ее - почему бы не
провести эксперимент?
Огонь выгорел за то время, пока я рыбачил, но кирпичи все еще оставались
теплыми, хотя и не обжигающими. Несмотря на то, что я сомневался, что в
них осталось достаточно тепла, но подумал: «Идея стоящая». Было около
семи вечера. Я завернул рыбу в листья, как обычно, укрыл ее «крышкой» из
плодов хлебного дерева, положил сверху два мешка (сложенных вдвое),
придавил всю эту конструкцию камнями и оставил.
На следующее утро я открыл упаковки из листов. К своему удивлению, я
обнаружил, что рыба великолепно приготовилась и была на вкус гораздо
лучше, чем любое блюдо, которое я ранее готовил на своем очаге из камней.
Она готовилась продолжительное время при низкой температуре, и поэтому,
вероятно, получилась сочной и мягкой. На самом деле, рыба была такой
вкусной, что я плотно позавтракал под укоризненными взглядами моих
котов.
После этого памятного завтрака я всегда использовал свою кирпичную печь
для того, чтобы готовить рыбу. Я больше не жарил ее на открытом огне.
Я часто прикуривал от огня свою сигарету вечером и оставлял его гореть для
того, чтобы потом приготовить еду на печке. Я разжигал очаг таким образом,
чтобы он оставался горячим, пока я рыбачил. Когда я возвращался, все, что
мне нужно было сделать – это собрать угли вместе при помощи куска жести,
положить рыбу, завернутую в листья, на печку, накрыть ее и оставить на
ночь – таким образом, мой завтрак готовился сам собой.
На шестнадцатый день, когда я проснулся, на небе светило солнце. Со всего
острова шел пар, земля начинала подсыхать и, придя на пляж, я увидел, что
|
|
|
волн почти нет. «Праздники» заканчивались, и мне снова нужно было
приниматься за работу.
В дождливую погоду у меня была масса времени для того, чтобы подумать о
проблемах, которые все еще остались нерешенными. И, прежде всего, я
решил, что мне надо что-то делать с этими дикими свиньями, особенно
учитывая то, что в течение всех этих месяцев мысль о собственном саде
никогда не покидала меня. Для начала, я построил забор, сделанный из
крепких, но расщепленных кусков дерева, которые сейчас были не видны
под слоем почвы. Однако, прежде, чем продолжить работу – до того, как я
посажу хотя бы одно семя – я знал, что должен справиться со свиньями.
Их было всего пять – пять монстров, которые непрерывно и определенно
мешали всем моим попыткам разбить сад. Каждый зеленый росток, который
я хотел посадить, был обречен на то, что его вырвут и сожрут. И с тех пор,
как сад стал необходимостью, создалась ситуация, при которой остаться мог
либо я, либо свиньи.
Иногда я видел их мельком, но, поскольку у меня не было ружья, я немного
мог сделать. Каждый раз, когда я пробовал поймать одну из них, она
демонстрировала мне такую скорость бега, которую развивала несмотря на
свои громоздкие размеры, что мне оставалось только стоять на месте. Какое-
то время я обдумывал идею постройки какой-либо ловушки из веревки со
скользящим узлом, при помощи которой я мог бы заарканить свиней. Я
часами думал о глубокой яме, покрытой сухой корой и листьями кокосовой
пальмы. Но неизменно я осознавал, что даже если мне и удастся заманить
одну из них в ловушку, то эти сильные животные порвут любую веревку из
тех, что у меня имеется.
Это стало просто вопросом моего выживания на острове. После тяжелых
размышлений я решил, что мне следует уничтожать их по одной.
Но даже после того, как я принял это решение, я был обеспокоен поиском
наилучшего способа для осуществления этой задачи. В конце концов, я
решил, что наилучшим выходом будет устранить их при помощи копья. И
чем больше я думал об этом, тем меньше удовольствия испытывал от этой
мысли. Конечно, я никогда не сомневался насчет того, чтобы убить
животное, когда я голоден (а у меня были более веские причины убить этих
свиней, потому что само мое выживание было поставлено на карту). Но,
независимо от этих резонов, перспектива ликвидации хрюшек наполняла
меня тяжелыми предчувствиями и вызывала у меня отвращение, потому что
имела все признаки тщательно планируемого преступления.
Однако, поскольку у меня не было другой альтернативы, то я начал
готовиться к этому непростому делу. Пока шли дожди, я тщательно наточил
лезвие своего сломанного мачете, пока оно не стало острым, как бритва. И
когда я говорю «как бритва» - это не просто оборот речи, я действительно мог
бриться своим ножом, и еще ни один охотник за головами не обладал более
острым оружием. Внимательно осмотрев мачете в последний раз, я привязал
его к столбу.
Так что теперь в моем распоряжении было серьезное оружие – одиннадцать
дюймов острой стали. Затем, когда я обзавелся оружием, то почувствовал
некоторую определенность, но передо мной стал другой вопрос: после того,
как закончатся дожди, мне надо будет придумать, как заманить свиней в
ловушку. Из своего опыта я знал, что у свиней нет привычки смотреть вверх.
Поэтому, вооруженный этим знанием, я потратил три дня на возведение
платформы на пальме, которая находилась на высоте примерно 12 футов. А
следующие парочку дней я был занят очищением подножья дерева.
Это было очень просто. Все, что мне осталось сделать теперь – это заманить
свиней. Зная их страсть к еде, я подождал наступления полнолуния и,
открыв дюжину коксовых орехов, разбросал их внизу дерева. Затем я залез
на платформу, где терпеливо начал ждать появления свиней.
Конечно, легкие опасения не покидали меня. Мачете я держал около себя, а
копье держал в потных от волнения ладонях.
Но ничего не происходило. Ни один звук не нарушал тишины. Ночь за ночью
я был обречен на бдение под светом полной луны среди листьев и веток.
Несмотря на мое ужасное волнение, обстановка казалась мне невероятно
романтичной. В течение четырех ночей, когда я караулил свиней (которые
так и не появились), перед моими глазами, стоило мне только повернуть
голову, расстилался прекрасный вид: лагуна, рифы и безбрежный океан с
танцующими на его поверхности лунными бликами, напоминающими
каскады из миллионов игл на поверхности. Было тепло и уютно там, на
дереве, южно-восточный пассат мягко мурлыкал в деревьях, а тишину
нарушал только плеск мелкой ставриды в лагуне.
На земле подо мной лунные тени на земле рисовали причудливые рисунки,
там, где коксовые крабы (некоторые весом до восьми фунтов) исполняли
гротескные танцы, а их огромные когти громко щелкали по белой стороне
расколотых орехов. Маленькая атолловая крыса (одна из тех, кто избежал
когтей миссис Воришки) выбежала из-за деревьев, подозрительно
принюхалась и начала грызть орех двумя длинными передними зубами.
А потом, на пятый день, темная тень молча маячила у клубка лиан и
виноградных лоз на краю поляны, так что эта маленькая крыса поспешно
сбежала обратно во тьму.
Вдруг я увидел, как сверкает лунный свет на бивнях, подчеркивая черное
тело зверя. Я почувствовал, как у меня сперло дыхание и как холодок
пробежал вдоль спины, но внезапно я преисполнился ненависти и сжал свое
самодельное копье покрепче.
Наступив на орех, свинья тихо, осторожно и подозрительно обнюхала его,
потому что теперь она знала, что на острове у нее появился враг. Затем
послышался звук чавканья, потом хрюканье, а затем кабан приступил к
поеданию следующего ореха, а потом – следующего, постепенно подходя
ближе и ближе к моей засаде.
Вообще-то я - миролюбивый человек, но сейчас я чувствовал дикое
напряжение от ожидания, и когда свинья вплотную подошла к подножью
дерева, я просто дрожал от волнения. Мои руки ныли, потому что я сжимал
копье слишком сильно и были так напряжены, что стали, казалось, частью
копья.
Подойдя к дереву, свинья остановилась и начала подозрительно
принюхиваться. Инстинктивно я понял, что она меня учуяла. Целя в место
позади ее шеи, я вонзил копье в животное изо всех сил. Металл, острый, как
бритва, вошел в тело свиньи до самого древка, и она издала ужасный визг.
Затем раздался еще один жуткий крик, и копье было вырвано из моих рук.
Оставляя кровавые следы, которые были видны в лунном свете, свинья
начала бегать вокруг с копьем, торчащим из ее спины. Пошатываясь, она
направилась в заросли, а я спустился со своей платформы и погнался за ней
с мачете в руках.
Я поймал ее до того, как она достигла укрытия и полоснул мачете вдоль ее
спины. Снова раздался душераздирающий крик и свинья перевернулась на
бок. Я перерезал ей горло одним сильным ударом, и ее кровь потекла,
окрашивая кораллы.
Отшатнувшись назад, забрызганный кровью, я на мгновение подумал, что
сейчас упаду в обморок, но, как только бульканье и дерганье прекратились, а
тяжелое тело неподвижно застыло в темноте, меня вдруг внезапно
переполнило чувство меланхолии. Я полагаю, что это была такая моя реакция
на стресс. В конце концов, я не был охотником, а просто пожилым человеком
51 –летнего возраста, который жил один на острове. Я медленно пошел
домой, решив, что похороню животное завтра. Ничто на свете не могло
заставить меня съесть хотя бы кусочек его мяса.
Когда 1953 год стал подходить к концу, мой сад находился все еще в весьма
печальном состоянии, и меня все время подгоняло нежелание слишком
быстро растратить запасы, приобретенные мной. Я отчаянно хотел растянуть
из на как можно больше время, поэтому позволял себе только иногда
роскошь вроде банки тушенки. А вообще я питался тем, что давал мне
остров, исключая, конечно, чай и кофе и еще карри.
Суваров, однако, был полон сюрпризов. Однажды я нашел участок,
заросший аррорутом. Это был своеобразный подарок острова, потому что из
него можно сделать крахмал гораздо лучшего качества, чем можно купить в
магазине. Когда я вырыл его, то обнаружил клубневый корень, который
уходил на девять дюймов вниз, в песок. Из этого корня проросли бледно-
зеленые полые стебли с листьями, очень похожими на листья папайи. Листва
блекнет, когда растение вырастает, и это самый подходящий момент для
того, чтобы выкопать клубни. То растение, которое я нашел на Суварове,
значительно отличалось по размеру от того, что я видел ранее.
Некоторые из клубней были размером с маленькое яблоко, в то время как
другие весили до 3 фунтов. Я использовал арроурут для того, чтобы
приготовить пои – очень популярное блюдо в Южных морях. Сначала я
смешивал крахмал с папайями, но потом, когда сад стал плодоносить, я
заменял папайи на бананы или тыкву.
Приготовление этого блюда было достаточно трудоемким процессом. После
мытья клубней я тер их, а затем проводил дальнейшие манипуляции. Перед
этим я втыкал в землю четыре колышка, каждый примерно высотой два
фута, недалеко друг от друга. На них я растягивал полотно и ставил под ним
свой умывальник.
Сверху полотна я клал арроурут, а затем выливал на него холодную воду,
помешивая руками, пока вода полностью не процеживалась. Сначала вода,
которая оказывалась в миске, была молочно-белого цвета, но с каждой
последующей порцией она становилась все более прозрачной. Я промывал
арроурут до тех пор, пока из него не вымывался весь крахмал, а на полотне
не оставалось только волокнистая часть растения, которую я выбрасывал.
Когда я поднимал миску, крахмал оседал на дне. Я выливал воду, а затем
клал снежно-белый, отличного качества крахмал на солнце для просушки.
После высыхания из него легко можно было сделать порошок, а когда я делал
это, то брал парочку почти спелых папай, резал их кубиками, варил и
натирал, перед тем, как смешать с арроурутом. Получившуюся массу я
заворачивал в банановые листья (потому что они не растрескаются от жара),
а после этого мой очаг делал всю оставшуюся работу по приготовлению
великолепного пудинга, который я ел вместе с кокосовым кремом.
Я очень сильно зависел от урожая папай на острове, пока в моем саду не
появились овощи. Зачастую, когда я был голоден, я разрезал одну из папай
пополам, вынимал семечки, но оставлял шкурку, а затем клал ее на
кирпичный очаг. Приготовленную таким образом папайю я ел с кокосовым
кремом, зачерпывая фрукт раковиной. Помню, как писал в дневнике, что на
вкус это блюдо – точь-в-точь тушеные персики. Коксовый крем, с которым я
ел большинство блюд, легко было приготовить. Я просто раскалывал спелые
орехи, тер их мякоть так мелко, как это было возможно, заворачивал эту
массу в полоску ткани, а затем скручивал концы до тех пор, пока не
выдавливались «сливки».
Вскоре моя кухня стала напоминать камбуз. В одном углу стояла моя печь из
камней (ее я теперь редко использовал), в другом – плита для уто рядом с
кирпичной печью с ее железными прутами. Но все это было мне необходимо
для жизни, потому что пищу, которую я находил на Суварове, нужно было
готовить самыми разными способами. Плоды хлебного дерева, к примеру,
всегда готовятся на открытом огне. Теперь плоды хлебного дерева, которые я
находил на Суварове, были ненамного больше детского мяча. Сорвав этот
плод с дерева, мне нужно было всего лишь поместить его на открытый огонь,
огороженный кругом из камней, который призван разместить дрова в
нужном положении. По прошествии получаса я переворачивал плод, чтобы и
вторая сторона тоже могла приготовиться. Достаточно тяжело описать вкус
готового блюда, но мне оно очень нравилось и я ел его регулярно, когда жил
на Таити и Муреа, где хлебное дерево является главным продуктом питания
для местных жителей. Я предпочитал есть его горячим с приправой моего
собственного приготовления – коксовым кремом.
Это была разновидность моего обычного кокосового крема, который
готовился очень просто. Я брал половину кокоса со сливками и помещал его
на раскаленный докрасна на огне вулканический камень. (Сломанная
посередине пальмовая ветка отлично заменяла мне пару щипцов). На
горячих камнях сливки кипели и пузырились, а затем загустевали и
приобретали исключительно пикантный вкус. Особенно хорошо кокосовый
крем елся с плодами хлебного дерева.
Хотя я рыбачил каждый день, я всего дважды столкнулся с акулами. Один
раз это произошло около северной оконечности острова, где я заметил
большой залив, сообщающийся с океаном, который заходил в лагуну через
разрыв в рифах.
Залив выглядел невероятно удачным местом для рыбалки, и я зашел в воду,
держа копье в руках.
Не прошло и минуты, как три акулы уже кружились вокруг меня. Каждая из
них была около трех футов длиной – именно такие акулы чаще всего
встречаются в прибрежных водах. На мгновение меня буквально
парализовало, а затем я инстинктивно выбежал на сушу, хлопнув по воде
своим копьем. До берега было всего два или три шага, но в эти секунды
время, казалось, застыло для меня. К счастью, мой удар по воде напугал
акул, которые уплыли сразу же. После этого я пересекал этот залив только
там, где воды было по щиколотку.
Второй случай был гораздо более опасным. В лунную ночь я стоял в воде в
двух шагах от берега, ловя ку при помощи моего бамбукового стержня, когда
большая рыба съела наживку и подняла вихрь брызг.
Я понятия не имел, что это была за рыба, но осторожно и медленно подтащил
ее к краю рифа, и когда я понял, что рыба уже не уплывет, то наклонился
вперед и осторожно взял ее за жабры.
Моя рука была в шести дюймах от ее головы, когда какой-то инстинкт
заставил меня заколебаться. Возможно, это была интуиция, которая
предупредила меня об опасности.
Эти секунды спасли мне жизнь. Пока рыбина по-прежнему билась на
остроге, большая серая масса ринулась на меня, подобно торпеде.
Прежде, чем я смог отдернуть руку, сокрушительный удар сбил меня с ног и
опрокинул на спину.
Я вскочил, задыхаясь и выплевывая соленую воду. Рыбы не было.
Приманка исчезла. Моя острога плавала на воде. Должно быть, акула
промахнулась всего на пару дюймов, когда хватала рыбу и, уплывая, ударила
меня хвостом.
Я медленно встал и побрел к хижине. Кожа на левой ноге была грубой, как
будто я потер ее наждачкой.
К концу весны 1953 года я убил последнюю свинью. Это заняло у меня так
много времени потому, что я должен был дожидаться лунных ночей. Я был
вынужден повторить этот ужасный ритуал еще четыре раза – сидел на моем
дереве, смотрел на лунные дорожки на воде и сжимал в руке смертоносное
оружие. Каждый раз эти душераздирающие сцены повторялись снова:
иногда все проходило быстро, иногда после бесконечного ожидания.
Я ненавидел эти лунные ночи так сильно, что мне приходилось заставлять
себя залезать на дерево, и вздыхал с облегчением, когда темные облака
закрывали луну, и я не мог продолжать свои бдения.
Но после того, как эта жестокая охота была окончена, моя жизнь изменилась.
Побеги дикой папайи выросли повсюду, и теперь дикие свиньи не могли их
уничтожить. Дикие банановые пальмы начали также буйно расти. А затем –
поддерживаемый уверенностью в том, что саду, заложенному мною, больше
ничего не сможет повредить – я решил попробовать починить лодку,
оставленную военными, которая до сих пор лежала на веранде. Вообще-то, я
мог оставить лодку там, где она и находилась все это время, если бы мне не
нужна была почва для сада. Так как почва находилась на южном конце
острова, то у меня просто не было выбора. Я не мог таскать на себе мешки с
землей на расстояние в четверть мили.
«Нил», - сказал я себе однажды, - «тебе нужна лодка».
Будет ли старая лохань плавать снова? Я решил, что мне стоит, по крайней
мере, попытаться. Помимо того, что лодка нужна была мне для переправки
земли для сада, я надеялся сплавать на ней на Моту Туо – остров, который
находился в шести милях от лагуны, или посетить другие маленькие
островки, разбросанные внутри рифа на площади 50 квадратных миль.
Я внимательно осмотрел лодку. Честно говоря, меня она не впечатлила:
десять футов в длину и три – в ширину. Это была неуклюжая плоскодонная
посудина. Ее борта были в довольно хорошем состоянии, но вот ее киль
шириной в три дюйма и длиной в 12 дюймов был изрезан зияющими
четвертьдюймовыми трещинами между каждой парой досок.
Но как же я буду затыкать все эти щели? Ну почему я был так глуп и не
привез с собой паклю? Внезапно я вспомнил о толстой двухдюймовой
веревке, найденной мною после прибытия с Махуранджи, которая хранилась
теперь в сарае. Найдя ее, я разрезал веревку на полоски длиной в ярд,
которые я размахрил одну за одной и получил в итоге что-то наподобие
пакли. Я сделал грубую кисть из другой старой веревки и принялся за
работу. Работая на веранде, я обработал щели большим количеством зеленой
краски, а затем законопатил их моей самодельной паклей, стараясь не
заталкивать ее слишком глубоко – на данном этапе ремонта это было бы
губительно для лодки.
Как только эта работа была сделана, я перевернул лодку кверху дном и
заполнил швы на внешней стороне большим количеством зеленой краски.
Затем я вырезал из дерева полосы длиной в двадцать футов и приделал их к
щелям, снова хорошо окрасив зеленой краской. Таким образом, доски почти
полностью закрыли большие щели. Потом я перевернул лодку в исходное
положение и применил несколько плоских кусков железа, имевшихся у меня,
для покрытия щелей. В сочетании с паклей и большим количеством зеленой
краски это обеспечило достаточно хороший результат – все швы были
полностью заполнены. Наконец, я еще раз закрасил швы и оставил лодку
высыхать.
Я должно быть, и вправду неплохо сделал эту работу – лодка не разу не
протекала, и удовлетворенный ее мореходными качествами, я назвал лодку
«Сломанный утенок» (в память о старом друге с Таити, у которого каноэ
имело точно такое же название) и написал название красной краской на ее
борту.
«Сломанный утенок», огромный и неуклюжий, тем не менее, оказался
неоценимым подспорьем для меня, и вскоре я уже буксировал лодку по
отмели к южной части острова, где я хотел провести день, собирая почву. Я
мог перевезти на лодке за раз столько почвы, сколько бы мне пришлось
таскать на своей спине несколько дней подряд.
Кроме того, лодка открыла для меня целый новый мир. Теперь я мог сплавать
на один из близлежащих островов, где мог заниматься своим любимым делом
– поиском обломков. Я находил самые разнообразные вещи: старые японские
туфли – кусок пластмассы с перепонкой для большого пальца, а также
бутылки, жестянки и куски железа.
Однажды я нашел нечто, что дало мне понять - некое судно подошло очень
близко к острову. Вид зеленого кокосового ореха, лежащего между камней на
острове Брашвуд, пробудил во мне странные чувства. Подняв орех, я
обнаружил, что один его конец был отрезан с неправильной стороны – там,
где были расположены «глазки».
«Должно быть, это дело рук одного из попаа,» -подумал я, использовав
местное обозначение европейцев. Ни один туземец не срежет орех с этой
стороны, так как тут кожура самая толстая. Кроме того, это было сделано
неумело и тупым ножом.
Когда я открыл орех, то увидел, что он еще не успел испортиться. Орех не
мог пробыть здесь дольше пары дней и его должны были выбросить с борта
судна, проходящего очень близко от острова.
«Почему они не заехали на остров?» - удивился я. Мне было бы приятно
увидеть дружественное лицо, и я подумал о том, что мог бы обменять
некоторые дары острова на банку керосина, чтобы опять иметь возможность
читать в постели. Признаюсь, что мне очень не хватало этого наслаждения.
Я не помню, почему стал думать о чтении в постели после того, как увидел
этот кокосовый орех и не могу сказать, как в мою голову несколько недель
спустя пришла мысль сделать свечи из того воска, что я нашел на пляже.
Возможно, тот кокос ничем мне и не помог, но в один прекрасный день я
отломил несколько кусочков от глыбы воска и обнаружил, что они легко
плавятся на медленном огне. Таким образом, я мог сделать себе свечи. Это
было очень кстати, так как я в последнее время боялся тратить свой керосин
и перемещался ночью вообще без света.
Изготовление свечей было делом не трудным, но мне нужен был бамбук,
который не рос на Суварове. Время от времени, однако, я находил куски
этого дерева на пляже. Должно быть, их выбрасывали с бортов проходящих
мимо японских рыболовных судов.
Выбрав один кусок, я разрезал его на части, в которые легко мог залить
расплавленный воск. Теперь передо мной стояла другая проблема – какой
материал использовать для фитиля. Я решил эту задачу, просверлив
крошеные отверстия в шести дюймах друг от друга в куске старой обшивки.
Затем я продел в каждое отверстие веревку и завязал ее таким образом,
чтобы она не провалилась в дырочку.
Я положил части бамбука около каждого отверстия. Бечевки, которые я
протянул, должны были стать фитилями, но мне нужно было удерживать их в
натянутом состоянии. Обе моих руки должны были быть заняты бамбуком и
расплавленным воском. После нескольких неудачных попыток сохранить
фитиль в центре полого бамбука, я привязал концы ниток к большому
гвоздю. Таким образом, веревка оказывалась лежащей по центру куска
бамбука и потом, поворачивая гвоздь, я заливал следующую свечу.
Получалось у меня не очень красиво – некоторые куски фитиля торчали
наружу.
Мне потребовалось примерно полчаса на то, чтобы залить воск. Как только
воск застыл, я отрезал кончики веревок, которые находились в отверстиях
деревяшки, осторожно отделил половинки бамбука- и вот у меня уже были
свечи.
После этого мне никогда не приходилось больше пользоваться настольной
лампой. Я берег керосин для той лампы, которую использовал во время
урагана. Я знал, что рано или поздно мне она понадобится, когда снова
наступит сезон плохой погоды.
Сделанных свечей мне хватило на несколько лет. Уже на следующий вечер я
снова читал в кровати.
Остров для себя
|
|
|
