Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Глава 11 - Чудесное спасение




Со дня великой бури прошло более 3-х месяцев. Мне потребовалось примерно

6 недель для того, чтобы навести порядок, хотя о восстановлении пирса я

теперь и не думал.

В это субботнее утро – а это было 22 мая 1954 года – я чувствовал себя на

удивление прекрасно. Сезон ураганов уже прошел, оставив позади штормы,

о которых не стоило даже делать запись в моем ежедневнике. Погода теперь

была спокойной, а сад еще никогда не выглядел лучше. У меня не было

никаких особых забот – все было просто отлично. Стояло прекрасное

беззаботное утро, и ничего не предвещало того, что через пару часов я буду

трястись от страха и мучительной боли.

Я сделал прекрасный завтрак из нескольких ку, которых я оставил на ночь в

печи, завернутых в листья, покормил кошек. После того, как помыл посуду, я

столкнул «Поломанного утенка» в лагуну и погреб к острову Одного дерева,

где решил посадить несколько молодых кокосовых пальм. Посадка кокосовых

пальм стала для меня чем-то вроде хобби. Это началось случайно, когда, не

нашев ни одного уто и не собрав ни одной вязанки дров, я решил сменить

обстановку и погреб к одному из островов. Я выбрал для этого прекрасный

день, но, думаю, что подсознательно мне просто захотелось сменить

обстановку. Посадка кокосов показалась мне прекрасной идеей, и мне это

времяпрепровождение вскоре дало свои плоды. Каждый раз, когда я садил

кокосовую пальму, мне казалось, что я ускоряю эволюцию на сотни лет.

Тем утром я решил потратить немного времени на это свое хобби. Помню,

что, когда я почти подгреб к острову, уже поднялся небольшой встречный

ветер. Было 7 часов утра. Я вытащил лодку почти на край кораллового

пляжа, и, не подумав, бросил на пляж железный лом, который служил мне

якорем.

Вот тогда это и случилось. Спину мою пронзила внезапная боль, я закричал.

В это первый момент я был скорее удивлен, чем напуган. Я стоял, не

двигаясь, и пот стекал по моему телу. Потом я попытался осторожно

подвигаться – и невольно закричал так громко, потому что боль не давала

мне двинуться с места. Я решил немного подождать - возможно, прошло

всего несколько минут, но я потерял ощущение времени. Помню, как стоял и

весь дрожал. Пока я не двигался, боли не было, но как только пытался

подвигаться, то любое движение вызывало спазмы, пронизывающие каждую

мышцу.

Я не сомневался относительно того, что со мной случилось. Я был уверен, что

получил вывих спины. Помню, как говорил себе: «Нил, если это так и есть, то

тебе конец».

К тому моменту утренний туман уже разошелся, и солнце светило на мою

оголенную спину. С того места, где я стоял, я мог видеть пальмы на

горизонте, находящиеся на противоположенной стороне лагуны.. Из-за воды

расстояние выглядело ничтожно малым – казалось, от пальм меня отделяет

не более четверти мили. Но на самом деле, до моей лачуги было более трех

миль, и моем состоянии достигнуть ее было практически невозможно. Я не

думаю, что смог бы проплыть на «Поломанном утенке» даже 10 ярдов.

Я видел, как лодка плавает в мелкой воде и знал, что должен предпринять

какое-то усилие, но не мог даже повернуться. Боль была такой сильной, что я

буквально истекал от пота. Я только и мог, что повернуть голову – не более

того. Теперь, когда я вспоминаю об этом, то с удивлением думаю, что я,

который, в общем-то всегда хорошо переносил боль, боялся даже

пошевельнутся или вздохнуть, боясь вызвать новый приступ боли. И все же,

я просто не мог стоять там, как статуя, пока бы не упал от истощения.

Наконец, я решил попытаться подползти к лодке на четвереньках. Я заставил

себя мягко опуститься на песок около якоря и сидел так, задыхаясь, пока ко

мне не вернулись силы. Каким-то образом мне удалось взять себя в руки, но

я не смел прилечь (хотя это бы наверняка облегчило мою боль). Я знал, что,

если я прилягу, то уже просто не смогу встать на ноги. Я просто оставался на

месте, страдая от палящего солнца, собирая силы для того, чтобы

пошевелиться. Я сделал несколько попыток, но в последний момент боязнь

боли, которая, как я знал, обязательно настигнет меня, останавливала меня.

Я просто не мог подвергнуть себя таким пыткам. Шло время, и весь вымок от

пота, как если бы залез в свой душ.

Сейчас я не могу сказать, почему и как я решился пошевелиться. Я ужасно,

почти что отчаянно хотел исправить то положение, в котором оказался. Я

был практически парализован и находился в двухстах милях от

человеческого жилья. Не было никаких шансов и на то, что какой-либо

корабль случайно приплывет на Суваров. Совершенно одинокий, я умру на

острове Одного дерева, словно собака, сгорев на солнце, если не сделаю над

собой усилия. В этот момент я внезапно подумал, что все равно умру, но,

оглядываясь назад, понимаю, что меня подвигло на почти нечеловеческое

усилие именно чувство самосохранения и отчаянное желание достичь своей

лачуги. Она была моим единственным домом и мне нужно было непременно

попасть туда. И, если мне предстоит умереть в полном одиночестве, то, по

крайней мере, пускай это произойдет в моей кровати. Это мое отчаянное

стремление достичь Анкориджа и моего собственного острова достигло такой

силы, что я, наконец, решился сделать над собой усилие. Это было

невероятно трудно, я, наверное, предпринял не меньше дюжины попыток,

останавливаясь и обливаясь потом каждый раз. мне казалось, что чьи –то

руки удерживают меня на месте.

До этого я слышал, то человек с вывихнутой шеей просто не в состоянии

заставить себя повернуть голову. Это ставило меня в затруднительное

положение – практически не выносимое - потому что все мое тело, казалось,

словно пылало огнем.

Я до сих пор не знаю, как смог это сделать. Просто не могу точно вспомнить,

как нашел в себе энергию и решимость для того, чтобы пройти эти десять

ярдов к лодке. Не имею ни малейшего понятия, сколько времени у меня это

заняло, потому что каждое движение отзывались мучительной болью, и мне

постоянно приходилось останавливаться и отдыхать. Но, так или иначе,

преодолевая боль, мне удалось, скользя по теплой воде, достигнуть лодки. И,

как не странно, когда мне удалось это сделать, полуприподняться и

схватиться за борт, то боль отступила. Это обнадежило меня, как и

ощущение рядом «Поломанного утенка».

Я немного отдохнул, задыхаясь и старясь заглушить это ужасное чувство

одиночества и беспомощности. Несколько месяцев тому назад, находясь на

Раро, я даже не мог себе представить, что окажусь в подобной ситуации –

одинокий и попавший в ситуацию, когда спасти меня могли только

нечеловеческие усилия. Однако, потного и задыхающегося – меня беспокоила

даже не боль, а мои жалкие достижения. Мрачное и безнадежное будущее

смотрело мне прямо в глаза. Смогу ли выжить? Что ждет меня, если я не

смогу двигаться? Эти мысли пронзали мой мозг и по-прежнему мучили меня

больше, чем физическая боль. Прежде, находясь на острове, я часто

чувствовал себя одиноким и физически слабым. Лихорадка ослабила меня,

но, по крайней мере, когда она закончилась, я не чувствовал себя

беспомощным. Теперь первый раз в жизни я столкнулся с ситуацией, в

которой ранее никогда не оказывался. Я никогда не представлял себе, что

наступит такой момент, когда я скажу себе: «Нил, ты просто беспомощен».

И вот такой момент наступил. Все, чего я хотел сейчас – это достигнуть

Анкорижда, даже если бы умер, пытаясь это сделать. К счастью, по пути

назад подул ветер со стороны острова Одного дерева, который подталкивал

лодку. Я рассчитывал, что ветер поможет мне додрейфовать до Суварова. Но

сначала мне нужно было вскарабкаться на борт.

Медленное ползанье по песку вымотало меня, но я чувствовал, что это был

единственный, хотя и болезненный, способ добраться до лодки.

В конце концов мне удалось стать на ноги, хотя я и был слишком напуган

для того, чтобы шевелиться. Я стоял в одной позе около 10 минут. Потом

осторожно согнул в колене одну ногу. Я старался не поворачиваться, потому

что это было очень больно. Я попытался согнуть вторую ногу – и у меня это

получилось. Пот лил с меня, заливая голову и глаза. Я не мог даже поднять

руку, чтобы вытереть его.

После короткого отдыха я снова поднял ногу, согнув колено, и смог шагнуть

в свою лодку. Мелкие волны сделали эту задачу более трудной, но мне

удалось перекинуть одну ногу, а затем и другую. После этого я осторожно

опустился на сиденье, сидя в вертикальном положении.

Как только я сел, боль, казалось, стала менее мучительной, или, может быть,

я просто к ней привык. К счастью, я оставил свое мачете в лодке и у меня

был длинный носовой фалинь, так что я смог скатать веревку в подобие

катушки, а потом при помощи одного мучительного усилия поднять якорь.

Почти сразу я почувствовал, как «Утенок» стал отплывать от острова.

Следующие четыре часа я провел, страдая от невыносимой боли. Так или

иначе, «Утенок» под напором ветра медленно, но уверенно приближался к

Суварову.

Я не могу рассказать историю этого страшного путешествия в деталях,

просто потому, что помню все происходившее тогда урывками. Помню, что

должен был сидеть прямо, потому что так мне было не очень больно. Солнце,

которое я обычно рассматривал как своего союзника, теперь стало для меня,

кажется, самым злым врагом. Когда я забирался в лодку, то уронил свою

шляпу и потом не смог дотянуться до нее и невыносимо страдал от жара.

К счастью, я был в состоянии двигать руками вперед и назад – но не мог

поднять их или завести за спину. Так что, сидя настолько неподвижно,

насколько это возможно, я медленно протянул руки к двум веслам и

установил их в уключины. Я плыл по течению и не осмеливался

пошевелиться, но время от времени все-таки взмахивал веслами для того,

чтобы направить лодку в нужном направлении.

Впереди меня находился Анкоридж, и самым удурчающим для меня был тот

факт, что хотя он и казался близким, но все-таки приближался слишком

медленно. Я понял – в первый раз в жизни – что чувствуют люди,

умирающие от жажды, при виде миража. Остров казался настолько близким,

что пара порывов ветра могла подогнать «Утенка» к берегу. Я мог видеть, как

шевелятся листья пальм – которые Стивенс называл «овощными жирафами».

Но и через час, и через два остров казался таким же близким – и таким же

далеким. Инстинкты подсказывали мне, что я должен был двигаться, но, в то

же время, мой притупленный разум отказывался что-либо понимать. Я

просто сидел в лодке под палящим солнцем и боялся даже пошевелиться,

чтобы пристать к острову. Я много раз почти готов был сдаться. Часы моей

агонии, казалось, тянутся бесконечно. Вода мерцала и переливалась передо

мной, причиняя дополнительные страдания моим глазам и голове.

Раз или два я сделал неосторожное движение. Затем, мучительно приходя в

себя, я некоторое время вообще не мог пошевелиться, а способен был только

спокойно сидеть прямо, потея и дрожа от воспоминаний о внезапной резкой

боли.

В конце концов я причалил к пляжу, двигаясь очень, очень медленно. Потом

я отчаянно пытался вытащить лодку на пляж. Оглядываясь назад, я думаю,

что именно тогда понял: жизнь стоит того, чтобы за нее бороться. Может, это

случилось потому, что боль немного отступила и я перестал чувствовать себя

таким одиноким и беспомощным. Я почти уже был дома – но находился в

ужасе от мысли, что не смогу вытащить «Утенка» на пляж. Хотя якоря уже и

не было – я перерезал веревку, когда отплывал от острова Одного дерева, но

веревка, которая оставалась в лодке, была по-прежнему достаточной длины.

Эта веревка была, в полном смысле этого слова, моим последним якорем. И

это доводило меня до состояния бешенства. С одной стороны, у меня не было

сил для того, чтобы вытащить лодку на пляж. А с другой стороны, я не мог

себе позволить потерять ее, а без лодки жизнь на острове станет невероятно

трудной.

Я до сих пор не понимал точно, что же случилось, потому что все было еще

как в тумане. Все, что я помню – это то, что мне необходимо было подняться,

но я потерял равновесие и упал, крича от боли. Когда я открыл глаза, то

«Поломанный утенок» находился на пляжной отмели, близко от моего

деревянного сиденья, которое я, должно быть, положил туда сам. Лодка

наполовину завалилось, так что я мог развернуть ее, вытащить на пляж и

привязать к ближайшей пальме.

Был уже полдень, и безжалостно палящее солнце заставляло меня мучительно

желать достичь своей лачуги как можно скорее. После небольшого отдыхая

снова стал в позу краба и пополз по коралловой дорожке к крыльцу.

Об этом путешествии у меня остались только путанные воспоминания. Это

было медленное и мучительное путешествие, которое растянулось на долгое

время. Но, в конце концов, мне удалось достигнуть собственной постели,

взяв с собой с кухни два кокоса, стакан, мачете и самодельный календарь.

Я помню, что хотел просто иметь календарь под рукой потому, что это

казалось мне невероятно важным делом – даже более важным, чем еда и

питье. Одинокая жизнь заставляет беспокоиться о совершенно невероятных

вещах, когда ты находишься в беспомощном состоянии. Меня посетил страх

того, что я буду долго лежать, выздоравливая, и даже не буду знать, сколько

прошло дней недель или месяцев. Это означало бы, что я потерял власть над

временем – словно часть моей жизни была бы безвозвратно утеряна. Я лежал

в постели, сжимая в руке свой самодельный календарь и думал о том, что,

если бы мои часы работали, то я мог бы заводить себе будильник время от

времени и тогда смог бы отмечать в календаре прошедшие дни. Это стало

просто моей идеей-фикс.

Я, должно быть, уже начал просчитывать варианты – или, возможно, мечтать

(это слово лучше описывает сложившуюся ситуацию) - о том, как смогу

отдохнуть недельку – другую. Мечты мои имели надо мной такую власть, что

мне показалось совершенно естественным, пролежать в постели несколько

недель, не думая о том, как я буду жить без воды и еды. Я был так

расслаблен и так счастлив лежать в собственной постели вместе с котами,

что у меня даже не возникали мысли о насущных потребностях. Однако,

одна мирская мысль у меня все-таки возникла. Когда я лежал, сонный, на

постели, то отдал бы все в мире – даже свою лодку – за сигарету. За одну

только сигарету, которой можно было бы затянуться пару раз.

Должно быть, я время от времени впадал в беспамятство, потому что были

дни, которых я не помнил. Как ни странно, но я не помню, как открывал

питьевые орехи, хотя потом мои спасители обнаружили, что они вскрыты, а

стакан был использован (как я и планировал) для того, чтобы не намочить

постель.

Но я никогда не представлял, что меня могут спасти. Шансы на это были

минимальные. Я должен был просто лежать и ждать, пока пройдет спазм в

мышцах. Я просто не ожидал того, что случиться чудо.

Я помню, что мог поворачивать голову и двигать руками, так что, полагаю,

что, лежа в кровати, мог дотянуться до орехов и вскрыть их мачете. Затем я

захотел по нужде и помочился в стакан, который затем вылил на пол. Но все

это я потом узнал от своих спасителей, которые появились на острове чудом.

Должно быть, их послало мне провидение, иначе я не знаю, что бы делал.

Даже сейчас, вспоминая об этом, я не перестаю удивляться. Может быть, я и

преувеличиваю, но один из моих спасателей после путешествия написал

книгу «Человек и его остров», где описал свое путешествие по Южному

Тихоокеанью. В частности, в одной из глав был описан и мой случай.

Я думал, что никогда не забуду этот день. Я проснулся, лежа на кровати,

когда внезапно услышал голоса двух разговаривающих мужчин. Хотя я и не

религиозный человек, но в первую минуту подумал о том, что случилось чудо

или у меня видения. Конечно, это не могло быть ничем другим, но тем не

менее, голоса продолжали звучать. Я подумал, что, должно быть, схожу с ума.

Я открыл глаза. Каждый предмет в моей спальне был отчетливо виден.

Затем я снова услышал голоса и шаги – и вдруг понял, что это не сон. Я

подумал, что это могут быть рыбаки с Манихики и попытался закричать. Но

мое горло свела судорога, и я не мог вымолвить ни звука. Затем я услышал,

как голоса приближаются и затем раздалось покашливание – такое

покашливание, какое издает человек, входящий в чужой дом непрошенным

гостем. Затем кто-то произнес:

- Есть кто дома?

- Кто там?, – сумел прохрипеть я.

- Заходите, заходите – простонал я.

Вид моей комнаты, должно быть, показался посетителям довольно смешным.

В комнату вошли двое мужчин. Мой обзор был ограничен, потому что я не

мог повернуть голову. Все, что я увидел – это два смуглых бородатых лица.

Мужчины были белыми, просто очень загорели. Они мгновение смотрели на

меня, потом прошлись взглядом по груди и парео, которое закрывало

чресла. Затем один из них воскликнул удивленным голосом: «Боже! Да он

белый человек!»

- Меня зовут Том Нил, - снова простонал я, - вывихнул спину. Вы должны

помочь мне. Какой сегодня день?

- Вторник, - ответили они, все еще стоя передо мной.

- Какое число?, - спросил я снова.

- Двадцать шестое.

Я до сих пор еще не мог поверить в происходящее.

- Должно быть, я пролежал здесь четыре дня, - сказал я, пытаясь сесть.

- О боже!, - незнакомец, стоящий около меня, выглядел действительно

обеспокоенным, - вы, должно быть голодны. Приготовить вам что-нибудь?

- Не отказался бы от чашечки чая, спасибо вам. (Позже они сказали мне, что

я даже улыбнулся тогда).

- Где я могу заварить чай?, спросил он, оглядывая мою комнату.

Я сказал ему, что он может развести огонь на кухне, и это замечательный

человек (как я вскоре узнал, его звали Пеб), бодро сказал своему другу:

«Пойди и сделай чая, а я попробую усадить его».

По его акценту я сразу понял, что он – американец. Когда он наклонил ко

мне свое лицо, то его черная борода коснулась моего лица, и я подумал, что у

этого человека – сильная врожденная страсть к путешествиям, что он,

несомненно, хороший моряк, а все эти качества дополняются мягкостью и

добротой.

- Не волнуйтесь, Том, - сказал он, кладя руки на мои плечи, - будет больно

только один раз.

И это было чертовски больно, но пришлось терпеть. Я стиснул зубы, и Пеб

усадил меня. Как он и сказал, боль прошла.

«Вы вспотели», - мягко сказал он, - «позвольте мне вам помочь». Он вышел в

столовую, вернулся с полотенцем в руках и принялся вытирать мои плечи и

спину.

«Через минутку я приду в себя», - сказал я. Я слышал, как его компаньон

кричит с кухни, что развел огонь.

«Все, что вам нужно», - ответил Пеб, – «это хорошая еда. У вас все ребра

видны. Подождите немного. Я схожу к своей лодке за припасами».

Затем, почти уже выходя, он спросил: «Вы курите?».

Больше всего на свете я хотел закурить, но почему-то этот его американский

акцент окончательно доконал меня, и я поверил, что это все – не сон. Это

вызвало у меня странную реакцию. Я начал смеяться. Не знаю почему, но

мне припомнился вестерн, который я читал однажды вечером в лачуге. Сидя

в одиночестве, я долго смеялся над ответом шерифа на заданный вопрос: «Я

сделаю это, черт тебя подери!». У меня возникло непреодолимое желание

ответить Пебу именно этой фразой, пока я не увидел выражения его лица:

«Том, вы в порядке?», - тревожно спросил он.

«Подымить сейчас – это было бы что-то», - ответил я.

В ту ночь я ел лучшую еду в своей жизни: миску доброго овощного супа,

банку тушенки и консервированных фруктов. Были там и еще чудесные

вещи, принесенные Пебом с яхты: маленькая бутылка рома – мой первый

алкоголь с тех пор, как я выпил бутылку, подаренную Томом Ворфом – пачка

сигарет, и, что более важно, банка мази, которую двое моих новых друзей

взяли для массажа спины.

Этот массаж очень помог мне – вечером я был уже в состоянии сесть на один

из моих стульев, сделанных из коробок (по крайней мере, пока держал спину

прямо). Пока я сидел, Пеб и Боб рассказывали мне историю о том, как

именно они смогли прибыть на Суваров таким удивительным и

своевременным образом.

Пеб – это было не настоящее имя этого человека. На самом деле, его звали

Джеймс Рокфеллер. Он жил в штате Мэн и приплыл в Тихий океан на своей

лодке «Мандалай» вместе со своим другом Бобом Грантом. Они проводили

время, плавая от острова к острову. Как объяснил Пеб, «это лучший способ

узнать южную часть Тихого океана».

Пеб делал заметки и фотографировал для своей книги – которая была

опубликована позже – и у меня сложилось впечатление, что у них достаточно

денег для того, чтобы обеспечить себя на несколько месяцев. В прошлом я

встречал нескольких молодых американцев, которые заработали денег

тяжелым трудом, а затем бросили свою работу и отправились в путешествие

вроде этого до того, как осесть на одном месте.

Покинув Таити и оставив почти 8 сотен миль за кормой, они взяли курс на

Самоа, когда Пеб, который жаждал новых впечатлений, подумал об этом, по

его словам, «одной волшебной фразе». И этой фразой была: «Суваров

необитаем».

Тогда они решили провести пару недель на необитаемом острове.

«Как только я прочел слово Суваров, я вспомнил все, что слышал об этом

месте», - рассказывал мне Пеб вечером. «Я читал, что на острове было

найдено сокровище, и, конечно, же, я читал Фрисби в Штатах. Я просто

чувствовал, что должен взглянуть на это место своими собственными

глазами». Их голову ни на минуту не посетила мысль, что на острове уже

может кто-то жить. Пеб рассказал мне, как ничего не подозревая, они

осматривали пустынный пляж в бинокль, когда что-то приковало их

внимание. Это была моя лодка, вытащенная на песок под пальмами и

стоявший неподалеку стул. Они бросили якорь и подплыли к берегу. «Одна из

вещей, которая нас поразила – это то, что название «Поломанный утенок»

было выведено на вашей лодке очень нетвердой рукой», - сказал Пеб. Выйдя

на пляж, они обнаружили мои следы, ведущие к лачуге. Это, должно быть,

была жуткая картина – «Поломанный утенок», стул – и никаких признаков

жизни. «Это мне немного напомнило «Марию Селесту» - сказал мне Боб.

Достигнув крыльца, они оба громко закричали. И, хотя их голоса, должно

быть, были слышны в любом уголке Анкориджа, им никто не ответил.

Им ничего не оставалось делать, как войти в лачугу.

«Первая комната, которую я увидел, была чем-то вроде кабинета», -

рассказывал мне Пеб. «На полках стояли книги, а стол был завален бумагами

и журналами. Потом я заглянул во вторую комнату – вашу спальню. Там было

довольно темно, поэтому поначалу я не мог разглядеть ничего, кроме части

кровати с белой простыней на ней. Затем – о боже мой! – я увидел на

простыне пару ног. Мы были очень поражены. И Боб шепнул мне, что

следовало постучаться сначала. Он покашлял, надеясь, что вы услышите его.

Я ужасно боялся, что вы окажетесь уже покойником. Именно тогда я

крикнул: «Есть кто дома?». Господи, как я рад был услышать ваш голос!»

Мои гости остались со мной на Суварове на две недели, помогая мне

вылечить спину, заботясь обо мне с удивительным терпением и кормя меня

удивительной консервированной едой с «Манадлая». Это была та еда,

которую я не пробовал уже много месяцев, и это меня убедило еще раз в том,

что человеческий организм нуждается в мясе или каком-либо его заменителе,

особенно когда человек занимается тяжелым физическим трудом. Мы с

удовольствием менялись друг с другом блюдами: гости с удовольствием

поглощали свежую рыбу, яйца, птицу, фрукты и овощи, пока я питался их

консервами из свинины и говядины и прекрасным свежим хлебом,

приготовленным из их муки.

В течение этих двух недель моя спина восстанавливалась с потрясающей

скоростью, хотя, как я записал в своем дневнике, я не мог поднять обе руки,

чтобы умыться, до 8 июня – прошло больше 2 недель после приступа.

Дважды в день Пеб и Боб натирали меня мазью, и вскоре я уже мог довольно

хорошо ходить и даже сделать небольшой заплыв в Пиладес Бей. Однако,

время от времени, боль, похожая на удар ножа, пронзала мою спину и живо

напоминала мне о том, что до выздоровления еще далеко. Хотя эти приступы

проходили достаточно быстро, но мне было ясно, что на этот раз моя болезнь

продлиться долго.

«Не думай, что ты вылечился,» - сказал мне Пеб перед отплытием, - «ты не

вылечишься до тех пор, пока не посетишь доктора».

Естественно, я должен был серьезно задуматься о собственном будущем,

потому что я действительно опасался за состояние моей спины. Память о том

утре на острове Одного Дерева по-прежнему беспокоила меня при каждом

уколе боли, и я знал, что Пеб был абсолютно прав. Я никогда не

восстановлюсь до тех пор, пока не получу квалифицированную медицинскую

помощь. Я мог бы прожить на острове еще пару месяцев, если буду

острожен, но какая бы это была жизнь на необитаемом острове, когда все

время вынужден осторожничать, дважды думать перед тем, как поднять

лопату или сбить орех? Теперь я не сомневался, что к взрыву боли привело

колоссальное усилие, внезапный рывок, который заставил мышцы

инстинктивно напрячься, даже до того, как сигналы поступили от мозга к

конечностям. С такой болячкой я, без сомнения, не мог больше жить на

необитаемом острове, где от физических усилий зависит вопрос выживания.

Я должен был признать это. Это заболевание не только сделает мою жизнь

сложной, но и через некоторое время может просто довести меня до

самоубийства.

Если бы у меня на острове был товарищ, этакий Пятница, то я, может быть,

и остался бы. Пример Пеба доказал, что компаньон мог быстро усадить меня

и размять мышцы – чего я не в состоянии был сделать самостоятельно. Но у

меня не было компаньона, а Пеб вскоре должен был уехать.

«Я полагаю, что мне придется покинуть остров», - я помню, как сказал это,

медленно прогуливаясь по пляжу перед закатом – время суток, которое я

любил больше всего. «Мне это совсем не нравится, но я боюсь за свою спину

– и хочу пожить немного дольше.»

Пеб был приятным человеком. Он тактично предложил мне поехать с ними

на Паго-Паго, хотя на «Мандалае» было не так много места. Я, однако,

отказался по двум причинам.

Когда он отвезет меня на Самоа, я не только останусь там без малейших

перспектив, но буду вынужден занять или заработать денег для того, чтобы

доехать до Раро на лодках, которые курсируют между этими островами

достаточно редко. Если я вернусь на Раро, то хотел бы приехать туда

прямым рейсом. И, во-вторых, меня удерживало от путешествия вместе в

Бобом И Пебом еще кое-что, несмотря на то, что они были прекрасными

приятелями. Они не могли понять, что для меня означает покинуть остров.

Собственно, два молодых и образованных человека, «штурмующих» Тихий

океан, и не могли этого понять. Я восхищался их мужеством и стремлением

исследовать реальную жизнь на островах (а не ту, которую показывают

туристам). Но я также знал, что для них этот опыт никогда не будет иметь

большее значение, чем прекрасные впечатления, ностальгические истории,

которые можно рассказать у камина своим детям, а также фотографии,

которые можно показать им для того, чтобы и они тоже пережили это

прекрасное приключение вашей молодости.

Для меня, в отличие от этих парней, остров не был просто приключением,

это было кое-чем бесконечно большим… целым пластом жизни. Если я и

вынужден был покинуть Суваров, то это, несомненно, было жизненной

необходимостью, и мне нужно было провести несколько последних недель на

острове в одиночестве. Чувства, которые я испытывал, были так сильны, и я

думаю, что Пеб понимал это, потому что не попытался уговорить меня, а

лишь кивнул в ответ на мои попытки объяснить ему, что я переживаю. Он

согласился с моей просьбой после прибытия на Паго-Паго отправить

телеграмму комиссару Раро, написать ему, что я заболел и попросить

попутную шхуну, направляющуюся на Манихики, забрать меня. Вероятно,

комиссар будет злиться, потому что такого рода вещи стоят государственных

денег, но в моем нынешнем настроении я не слишком боялся гнева

официальных лиц.

В их последний вечер на острове мы устроили прощальный ужин, я не могу

написать о нем лучше, чем сделал это в своем дневнике: «убили еще одного

петуха для прощальной трапезы с моими друзьями, потому что завтра они

должны отплыть, если погода будет хорошей. У нас был прекрасный ужин с

бутылкой шампанского (охлажденным в мешке с морской водой, висящем в

тени на ветру). На десерт был шоколадный торт (охлажденный и

приготовленный на лодке) и хорошее кофе. Это был лучший мой ужин на

острове.»

После ужина рюмочка-другая рома не дала нам уснуть полночи (которая

была ясной и звездной). Я был очень тронут потому, что полюбил этих

мальчишек всем сердцем и не смог не почувствовать нежную меланхолию

(усиленную ромом), зная о том, что жизнь разводит нас и, вероятно, я вижу

этих двух молодых людей в последний раз в жизни.

Как я предполагал той ночью, я больше никогда не видел Боба и Пеба, хотя

до меня и доходили слухи, что Пеб женился и осел на одном месте.

В то утро, когда они отъезжали, Пеб попросил меня подняться на

«Мандалай», где для меня были приготовлены припасы: хороший запас

сигарет и пара бутылок рома.

«Это поддержит вас до тех пор, пока не придет шхуна» - Пеб пожал мне руку

в последний раз, - «и, ради бога, будьте осторожны!».

«Еще увидимся!», - крикнул Боб, и затем быстро поднял якорь. Прежде, чем я

успел осознать, что происходит, «Мандалай» стал медленно отплывать, ловя в

паруса первые порывы ветра. Я долго стоял около разбитого причала,

наблюдая, как корабль становится все меньше и меньше.

Когда яхта практически скрылась из вида, я повернулся и пошел вверх по

коралловой дорожке к лачуге. Дома я сделал себе чашечку чая. Это был

важный момент для меня. В течение последних двух недель мы втроем стали

очень близкими людьми. Мы ни разу не поссорились, ни разу у нас не

возникла неприязнь друг к другу. Они оказались настоящими друзьями –

такими, каких редко встретишь в жизни. Однако, когда чайник начал

шипеть, я нагрел чашку и положил в нее большую ложку чая, то

почувствовал мир в душе.

Прошло две недели прежде, чем за мной приплыл корабль.

Оглядываясь назад, я должен признать что все это время был очень

острожен при передвижении и всегда осознавал, что эти недели –

счастливейшее время в моей жизни.

 

Остров для себя

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...