 |
Глава 12 - Прощание с островом
|
|
|
|
Задолго до того, как я ее увидел, я знал, что это должна была быть шхуна с
Манихики. Сначала она была пятнышком, плывущим от горизонта. Однако,
ни одна шхуна никогда не заходила так далеко от торговых путей. И хотя я
тревожно рассматривал горизонт в течение многих дней, волнуясь о своей
спине, но эта внезапная новость заставила меня волноваться – я никак не
мог поверить, что это правда. Через несколько часов я буду на борту! И тогда
я могу больше никогда в жизни не увидеть Суварова.
Я запомнил этот момент на всю жизнь. Я сел на пляжный стул, ища опоры и
открыл питьевой орех, из которого стал пить, пока корабль подплывал ближе.
Эмоции, тесно граничащие с паникой, охватили меня. Я не только
волновался перед встречей с людьми на шхуне, но и пасовал перед
перспективой жизни на Раро. Это были гораздо более глубокие чувства, чем
просто волнение. Я просто не хотел уезжать. Я знал, стоя в оцепенении, что
абсолютно точно не хочу уезжать. Мистер Том-Том вышел из-за пальмы и
легко запрыгнул ко мне на колени. Я автоматически погладил его и понял то,
чего не понимал раньше – что я никогда еще не хотел от жизни большего,
чем такие вот моменты.
Чувствами, которые я испытал, глядя на эту маленькую точку на горизонте и
осознание того, что отъезд отложить невозможно, были внезапное
одиночество и отчаяние.
Желание остаться было настолько сильным, что самые смешные отговорки
пришли ко мне на ум. Может, я смогу спрятаться? Если меня не найдут, то
они подумают, что я умер на другом острове, уедут и оставят меня в покое?
У меня даже оставалось время для того, чтобы переплыть на другой остров и
спрятаться там. Я на момент даже задумался о том, не могу ли я
|
|
|
инсценировать собственную смерть – оставив немного одежды на пляже, к
примеру, как будто я утонул.
Как только боль отступает, человек легко забывает о ней. Я сидел там и
убеждал себя в том, что если боль в спине вернется, мне не выжить.
Боль сейчас практически не ощущалась, но как только я попытался
повернуться, она напомнила о себе внезапной вспышкой, которая и вернула
меня к реальности. Как-то Пеб сказал мне, когда мы сидели на крыльце и
пили ром: «Одно дело, когда тебя убивает шторм или ураган – это, своего
рода, внезапный конец. Но совсем другое – лежать на спине, не в силах
пошевелиться, в одиночестве, медленно умирая от голода, живым, но
парализованным, зная о том, что еда лежит всего в паре шагов».
Конечно, он был прав. Выхода не было. Со вздохом я встал и потянулся,
скинув протестующего Том-Тома на песок.
Осталось еще немного времени до того, как корабль причалит. Я поднялся в
лачугу и стал паковать свой старый потрепанный кожаный чемодан, кладя в
него вещи, которые не доставал уже 18 месяцев: две или три футболки, мои
«выходные» туфли. Я оставил только пару шортов и одну футболку. Я оденусь
в них в последнюю минуту. Но перед этим я хотел бы помыть посуду в
последний раз на кухне, которую я сделал практически своими руками.
Я провел некоторое время, приводя все в порядок, потому что предполагал,
что рано или поздно какой-нибудь путешественник заплывет на остров.
Затем я в последний раз осмотрел свой сад, удивившись тому, насколько он
теперь хорошо выглядит, по сравнению с первоначальным состоянием (до
того, как я убил диких свиней). Помидоры выросли почти на высоту моего
роста. Невольно я начал рубить индийский шпинат своим мачете. Потом я
внезапно остановился, щурясь на солнце. Зачем беспокоиться? Ведь сад
зарастет менее, чем за месяц.
Я пошел к курятнику и быстро открыл двери. Куры и петухи теперь одичают,
|
|
|
потому что без меня и без моего корма они будут голодать. Как и я, они не
хотели покидать свой дом, и оставались в курятнике, пока я собирал семь
яиц. Я подумал, что подарю их капитану шхуны – свежие яйца в море – это
настоящий праздник. В последнем порыве я поймал и связал четырех
кудахчущих кур, которые также должны понравиться капитану. Теперь они
уже никому не пригодятся, быстро одичав на Суварове.
Я достал ящик для кошек, которую сохранил потому, что знал, что не смогу
оставить их. Там им будет достаточно уютно во время поездки на Раро. Если
я позволю им затеряться на шхуне, то, вероятно, никогда не увижу снова.
Некоторые люди ненавидят кошек, и я даже видел, как один из них швырнул
кошку за борт в приступе гнева. Я собрался и был готов отправиться в путь
задолго до того, как корабль прошел через проход. Из своего опыта я знал,
что, когда судно плывет через атоллы, капитан не любит задерживаться. Как
только шхуна прошла через проход, я узнал ее. Это была уродливая 300-
тонная посудина под названием «Ранна». Я почувствовал острый укол
разочарования, потому что надеялся, что это будет Энди на «Тиаре Тапоро».
Я многое отдал за то, чтобы увидеть Энди сейчас.
К тому времени, как якорная цепь опустилась вниз, я уже донес свой
чемодан, Гладстоун, мои инструменты, птиц и коробку с котами до пристани
и стоял там, наблюдая, как ко мне приближается корабельная лодка.
Затем пара туземцев с островов Кука спрыгнули на берег и весело
поприветствовали меня. Я знал их, так как оба они служили со мной на
других судах. Я старался быть вежливым, но не мог вымолвить не слова,
залезая в лодку, и сидел там молча, пока эти двое гребли к шхуне.
Мне пришлось немного потрудиться для того, чтобы подняться на борт
«Ранны», экипаж которой состоял из 12 человек и которая имела шесть кабин
для пассажиров (и неограниченное количество мест дл пассажиров на
палубе) и высокую осадку. Но все, казалось, хотели помочь мне. Потом я
увидел капитана, Джона Блакелока, моего старого приятеля, который
поприветствовал меня с верхней палубы.
Блакелоку, должно быть, было около 50 лет. Это был могучий человек,
который повидал мир – и занимался всеми видами работ. Он был и
|
|
|
полицейским, и пахарем, торговцем, а также моряком.
Я в ответ помахал ему рукой, но не знаю, узнал ли он меня, потому что, как и
все, он спешил. Казалось, все на секунду застыли, когда я поднялся на борт,
а потом снова забегали. А я стоял на корме «Ранны» и просто смотрел, как
атолл растворяется в серо-голубой дымке.
Это было 24 июня 1954 года. Один или два пассажира подошли ко мне и
начали задавать вопросы, но мне не хотелось говорить. На Суварове я ценил
редкую возможность поговорить с людьми, но это совсем не то же самое, что
быть окруженным незнакомцами, которые даже трудились представиться.,
но явно впоследствии хотели похвастаться своим родным и знакомым, что
разговаривали с сумасшедшим отшельником, который жил на необитаемом
острове.
Мои мечтания были грубо разрушены голосом Джона Блакелока, который
раздался позади меня и прокричал: «Том, заходите ко мне!».
Я знаю, что он хотел, как лучше, но он не мог понять, что сейчас мне больше
всего хотелось остаться в одиночестве.
Я не стыжусь признаться, что у меня на глаза наворачивались слезы, по мере
того, как остров, ставший мои домом на 21 месяц, становился все меньше и
меньше, бледнее и бледнее, пока, наконец, не исчез за горизонтом. Тщетно я
пытался закрыть уши, чтобы не слышать, как пассажиры вокруг меня
смеются и хихикают, а члены экипажа кричат и ругаются.
Я вспомнил мои счастливые вечера, когда я сидел на пляже, слушал
мурчание кошек и наблюдал заход солнца, вспомнил мой размеренный ритм
жизни и подумал о том, что ни один человек, окружающий меня, не мог
представить, как я был рад, когда законопатил лодку, или тем вечером,
когда я сделал свечи, или утром, когда нашел кирпич.
И теперь все это кончилось, превращалось в воспоминания по мере того, как
остров удалялся от меня. Я помню, как стоял там и вдруг вздрогнул, когда
капитан снова закричал, приглашая меня выпить с ним за встречу. Я
вздрогнул не от холода, а от воспоминания о старой пословице таитян,
которую я услышал много лет тому назад: «Кораллы разрастаются, пальмы
тянуться к солнцу, но человек уходит».
Остров для себя
|
|
|
