 |
Глава 17 - Потерпевшие кораблекрушение
|
|
|
|
С тех пор, как меня покинул Энди, ни одно судно не посещало Суваров, но я
был тогда слишком занят и счастлив для того, чтобы обращать внимание на
отсутствие человеческого общения. Все шло отлично. Я получил уже три
урожая помидоров за год, много дынь, огурцов, лука и сладкого картофеля;
множество плодов хлебного дерева и бананов, которые я мог съесть. Хотя я
уже давно использовал всю свою муку, моя мука из маниоки прекрасно ее
заменяла. У меня было изрядное количество чая (который мне привез Ноэль
Барбер), но я использовал его очень осторожно, заваривая листья снова и
снова. Также я не испытывал недостатка в яйцах и петухах, потому что
теперь у меня в курятнике было 50 кур. Даже тот факт, что у меня не было
табака, не сильно беспокоил меня. Казалось, что у меня выработался
иммунитет против той зависимости, которая так терзала меня ранее. Как я и
предполагал, моя жажда табака и мяса была вызвана тем переутомлением,
которое я испытывал, строя пирс.
Я мог бы найти замену табаку, если бы захотел – многие жители островов
Кука курят листья банана, скатанные наподобие сигар, хотя они и имеют
совсем другой вкус. Я пробовал курить их раньше и нашел их не совсем
неприятными, но, к счастью, мне теперь просто не нужен был табак. Я мог
бы с удовольствием выкурить сигарету, если бы мне кто-то предложил, но я
не беспокоился об этом и не скручивал сигары из банановых листьев.
Хотя время в действительности не имело для меня значения, но некоторая
подсознательная необходимость, усвоенная мною в прошлом, и
необходимость поддерживать какое-то подобие связи с внешним миром
заставляли меня отсчитывать дни, месяцы и годы. У меня не было календаря,
|
|
|
поэтому я сделал свой собственный, используя маленькие кусочки бумаги,
которые я разделил на 30 квадратов. Каждый день после того, как я собирал
и подсчитывал яйца, я вписывал в квадратик число, не забывая в конце
месяца вспоминать, какое количество дней содержится в каждом из
месяцев, и записывая два числа в одной клетке, если это было необходимо.
Так как я должен был собирать яйца, то я неукоснительно соблюдал эту
традицию – записывать дату после их сбора. В качестве контроля я
копировал дату из своего самодельного календаря в дневник. Я заполнял его
каждый вечер, обязательно описывая все события дня прошедшего и
показания барометра, хотя я сомневаюсь, были ли среди них такие же
ошеломляющие записи, как те, которые я сделал 30 августа 1963 года:
«Сегодня я испытал величайший шок в моей жизни. Я сидел на веранде,
заплетая листья для того, чтобы закрыть дыру в крыше на веранде, когда
какой-то инстинкт заставил меня поднять взгляд. Неподалеку стоял, молча
наблюдая за мной худой и длинный человек, одетый в парео и гавайскую
рубашку. Мое сердце пропустило один удар, а потом мой страх сменился
гневом.»
Помню, что моими первыми словами стали: «Что, черт побери, вы здесь
делаете?».
Человек начал заикаться, когда отвечал мне, и тогда я понял, что он напуган
не меньше меня.
«Я не знал…», - начал он, - «я думал, что остров необитаем».
«Кто вы?» - спросил я более вежливым тоном.
Он сказал, что его зовут Эд Веси и он американец, а также объяснил мне,
что путешествует из Паго-Паго в Гонолулу с женой, которая родом из Самоа,
и дочерью. Они зашли в лагуну для того, чтобы отдохнуть после перехода, за
который они прошли 400 миль за 12 дней.
«Извиняюсь, если я сильно напугал вас,» - добавил он, - «но, честно говоря, я
и сам испугался больше, чем вы. Когда я увидел вас, то хотел закричать, но
не смог вымолвить не звука.»
«Ничего,» - сказал я приветливо, потому что мне на самом деле было приятно
|
|
|
видеть новое лицо, - «давайте вернемся к вашей лодке.»
«Хорошо,» - согласился он, тактично добавив после взгляда на мою
набедренную повязку, - «может быть, вы наденете немного больше одежды.
На пляже находятся женщины.» Я поспешил в лачугу и впервые за год одел
пару шорт.
Одетый более прилично, я был очень рад встретить жену Эдда Веси, веселую
уроженку Самоа и его дочь Силию – прекрасное дитя 13 или 14 лет. Позади
них в лагуне виднелась прекрасная яхта.
«Она называется «Тибурон»», - сказал Веси, - «она длиной 40 футов и
оснащена хорошим вспомогательным двигателем».
«Яхта – настоящая красавица,» - воскликнул я не без ноток зависти в голосе.
Тремя днями позже эта яхта потерпела кораблекрушение, и у меня на руках
остались 3 пострадавших.
Это случилось неожиданно. День был прекрасным, и я провел день на
«Тибуроне» с этой семьей. Миссис Веси развлекала нас игрой на гитаре и
песнями. Мы выпили стаканчик-другой, и я затем погреб к берегу. После
того, как я приплыл, я взглянул на них с веранды.
Некоторые сухие кухонные полотенца хлопали на ветру, но я не придал этому
факту значения. Внезапный короткий и мощный порыв ветра не был для
Суварова ничем необычным, а «Тибурон» стоял на якоре посреди лагуны. Я
успокоился, прочитал главу из книги Конрада, задул лампу и заснул. Меня
вскоре разбудили крики «Том!». Я выбрался из кровати, потому что узнал
голос Эдда, который звучал так, словно он находится у меня на веранде. Я
поинтересовался почти раздраженно: «Что, дьявол вас подери, вы здесь
делаете ночью?».
Из темноты вновь послышался его голос поверх завывания ветра, и он
сказал, слова, которые я не могу забыть и до сих пор. «Том!», - в его голосе
слышалась тоска, а не гнев: «Тибурона» больше нет!».
Я не мог в это поверить. Не было сильного шторма – ветер даже не гудел в
моих растяжках. Я не мог придумать ничего лучше, чем спросить: «Что?», -
зажигая мою лампу для урагана. Когда я вышел на веранду, Эд снова
закричал: «Тибурона» больше нет!».
Эд стоял на веранде вместе с женой и дочерью. Я поднял лампу, чтобы
получше рассмотреть их, потому что темные, быстро бегущие облака закрыли
луну. Они стояли, прижавшись друг к другу, мокрые, а спасательные жилеты
|
|
|
до сих пор висели вокруг их шеи.
«Заходите ради бога!», - сказал я и затолкал их в свою спальню, где дал им
несколько одеял. «Вот, завернитесь в это. Можете прямо сейчас не
рассказывать, что с вами случилось. Я пока сделаю вам чая.»
Я подкинул немного дров в тлеющий очаг, и вскоре чайник закипел. Только
после этого они сняли свою мокрую одежду, взяли горячий напиток и я начал
их расспрашивать, что же случилось.
«Мы только улеглись», - отрывисто сказал Эд, - «дуло, как в аду, но я не
волновался – но затем без предупреждения оборвался канат. Я почувствовал,
как «Тибурон» сдвинулся с места - казалось, что яхта кружит по кругу. Я
пулей выскочил из кровати. У меня не было времени даже на то, чтобы взять
свои вставные зубы. Я их на ночь вынул потому, что они болели. Как только
я оказался на палубе, стал кричать, чтобы остальные встали, и завел мотор.
Силия и ее мать, наконец, выбежали наверх и стали освобождать лодку – на
всякий случай. Но я все еще не боялся.»
Он глотнул чаю – я и сейчас во всех подробностях припоминаю эту сцену
так, как будто это было вчера. Они сидели в моем доме втроем, завернутые в
одеяло, при свете моей лампы напоминающие мне фотографии, увиденные в
детстве – группа индейцев-военнопленных с ребенком.
По мере того, как Эд продолжал свой рассказ, я понял, что он попытался
развернуть «Тибурон» обратно в лагуну, но, очевидно, оборванный канат
сделал яхту менее управляемой. А на острове не было никакого света, чтобы
он мог определить направление.
«Прежде, чем я успел что-то предпринять», - грустно сказал он, - «яхта
напоролась на рифы. Должно быть, пробоина была огромная - думаю, она
была справа. Все закончилось так быстро, что я не смог ничего сделать, Том»,
- он был почти в слезах, - «все закончилось в считанные минуты. Девочки
только и успели, что освободить лодку. Мы только успели вскочить в нее, как
яхта пошла ко дну. У нас не было времени для того, чтобы что-нибудь
прихватить – за исключением вот этого», – он кивнул головой в сторону
|
|
|
гитары своей жены, которую та, должно быть, прихватила в последний
момент. Эта была единственная вещь, находившаяся при них.
В короткий момент, когда луна вышла из-за облаков, они сумели высадиться
на берег. Высадившись около северной оконечности, они шли вдоль пляжа и
отмели, пока не вышли к пристани.
С этой ночи все они спали в моей спальне, и вся моя жизнь изменилась. Я
больше не был одиноким жителем острова, иногда приветствовавший гостей.
Я стал одним из четырех человек – троих из которых я едва знал. Кроме того,
мои гости могли остаться со мной на многие месяцы или даже годы. Они
были практически без одежды, без припасов – фактически, без ничего, за
исключением гитары и одежды, в которой они были во время
кораблекрушения. И хотя я к ним привык и даже радовался их обществу, но
перспектива провести неопределенное количество времени с незнакомцами,
приплывшими сюда на яхте, очень пугала меня. Там и тогда я дал себе обет,
что, как бы долго они ни провели на острове, я не позволю ни одной
женщине приблизиться к моей кухне! Я так гордился своими кулинарными
способностями, своей новой плитой, моим мастерством, что сама мысль о
том, что мне придется допустить сюда женщину, наполняла меня ужасом.
На следующее утро я быстро проник на кухню, где приготовил завтрак,
состоящий из кофе и яиц, для всех нас. После завтрака Эд и я пошли
посмотреть на затонувшую яхту. Она покоилась на дне рядом с коралловыми
рифами, ее корма была погружена в воду, а над водой были видны только
мачты и нос. Так как яхта лежала на кораллах, то Эд сказал: «Нужно
дождаться отлива, и тогда мы, должно быть, сможем подняться на борт.»
Примерно через час мы уже поднялись на борт «Тибурона». Так как вода
схлынула, она почти полностью оказалась над водой. Несмотря на отлив,
яхта, конечно же, была почти полностью затоплена водой, но теперь мы были
в состоянии вскарабкаться на палубу и побродить по ней.
Перед нами тут же открылись захватывающие перспективы. «Почему бы нам
не спасти вещи?», - спросил я Эда. «Вы потерпевшие кораблекрушение –
почти как Робинзон Крузо, а он многое смог спасти со своего корабля.»
«Но как же кабина, Том?», - Эд казался смущенным. «Кто из нас сможет
задержать дыхание на достаточно долгое время для того, чтобы суметь
вытащить что-либо ценное?».
«Меня волнует не то, как затаить дыхание», - сказал я, вспоминая, как
занимался дайвингом на Таити и как только недавно нырял вновь и вновь
для того, чтобы спасти свою лодку, когда та перевернулась. «Я волнуюсь о
том, что мы будем делать внутри. Можно держать глаза под водой
|
|
|
открытыми, но будет трудно нащупать мелкие вещи в кабине, наполненной
водой. Как мы, к примеру, найдем ваши зубы?».
«Много бы я отдал за то, чтобы получить их обратно», - вздохнул Эд и
добавил: «у меня есть маска. Вы не сможет дышать в ней, но у нее большое
стекло, которое закрывает все лицо.»
Это было то, что нужно.
Эд поклялся, что знает, где лежит маска, так что на следующий день во
время прилива мы снова вскарабкались на борт. Так как маска была нам
очень нужна, мы решили, что Эд нырнет первым, так сказать, «погрузиться»
в кабину, так как он знал, где должен находиться этот предмет. После этого
мы бы погружались по очереди. Мы продумали наш путь от палубы до
кабины, где спали Эд и его жена прежде, чем яхта затонула.
Погружение было и наполовину не таким сложным делом, как мы себе это
представляли. Эд аккуратно спустился низ по трапу, пока не достиг нижней
ступеньки – его голова все еще была над водой. Потом он сделал глубокий
вдох и нырнул вниз, а я ждал его, стоя по колено в воде. Он пробыл внизу не
более минуты, для меня, казалось, прошла вечность прежде, чем он
появился, задыхаясь, на трапе. Стоя на нижней ступеньке и высунув голову
над водой, он победоносно поднял вверх маску. Он нашел ее с первого раза.
Это положило начало «нырянию за сокровищами» - в число которых входило
все: от зубной пасты до бинокля.
Мы вскоре сформировали довольно четкое расписание. Я начинал день с
завтрака, потом дамы мыли посуду, убирались и собирали дрова, пока я и Эд
проводили время на яхте, пока был отлив. Эд все еще отчаянно пытался
найти свои зубы, а его жена настойчиво напоминала нам о том, что нужно
вытащить несколько пачек сигарет. Она описала мне их месторасположение
в мельчайших подробностях.
«Я положила их в шкафчик прямо над моей койкой», - она продолжала
настаивать, пока я, наконец, не возразил ей: «И в каком они будут состоянии
после недели, проведенной в соленой воде?».
Бедная девочка – она, должно быть, была заядлым курильщиком. Как только
мы уходили на яхту, она оставляла Силию – которая была тихим и
послушным ребенком – и спешила в заросли для того, чтобы собрать молодые
листья банановых пальм. Их она скручивала с ловкостью профессионала. Ее
редко можно было увидеть без одной из таких «сигар» во рту.
Хотя Эд и делал 30-40 погружений в день, каждое из которых длилось
примерно минуту, но до сих пор не мог найти ее пачки сигарет. На самом
деле, наши возможности поиска под водой конкретных объектов были сильно
ограничены. Мы были в состоянии только нырять и хватать все, что лежало
неподалеку от нас. Находясь в кабине, мы испытывали жуткие ощущения.
Хотя она и была затоплена полностью, но свет, проникавший через
иллюминаторы, давал достаточно освещения для того, чтобы я мог все
видеть сквозь свою маску. Я испытывал такое чувство под водой, словно
парил в невесомости. Все предметы вокруг словно бросали вызов
гравитации: раскрытые книги, бумаги, обрывки одежды – летали вокруг
меня, стоило мне взмахнуть рукой.
К сожалению, по прошествии недели эти документы и книги начали
портиться, так что нырять стало тяжелее, потому что вода была наполнена
мельчайшими частичками бумаги, сквозь которые практически ничего
невозможно было разглядеть.
Среди первых вещей, которые мы спасли, были одежда семьи и постельные
принадлежности. Мы вытащили почти всю их одежду, три матраса, одеяла,
постельное белье и даже полотенца. Все это мы погрузили в мою лодку и
вскоре эти вещи уже сушились на пляже – после того, как миссис Веси
простирала их и очистила от соли.
В нашу следующую вылазку мы проникли на камбуз и вытащили 7 бутылок
ликера и все консервы, которые смогли найти: тушенку, фрукты, масло и
даже крем. После того, как мы вытащили продукты питания на берег, мы
промывали банки 4 или 5 раз в пресной воде, чтобы избавиться от соли, а
потом тщательно их сушили.
К началу второй недели я, наконец, обнаружил сигареты миссис Веси – две
промокшие красно-белые пачки «Пэлл Мэлл» - и я никогда не забуду
выражение ее лица, когда мы принесли их ей.
«Это еще не конец света», - сказал я ей, утешая. «Вы сможете высушить их и
смыть с них соль. Я могу дать вам свою сигаретную бумагу для того, чтобы
вы могли навертеть себе новых сигарет».
Бедная миссис Веси! Видение настоящего сигаретного дыма были настолько
привлекательными для нее, что она не могла справиться с собой. Надеясь на
чудо, она схватила пачку и разорвала ее, чтобы открыть.
И, насколько бы невероятным это не казалось, в пачке нашлось несколько
сухих сигарет. Пять сигарет в индивидуальных целлофановых упаковках
избежали воды и были достаточно сухими для того, чтобы их можно было
курить прямо сейчас. Действительно, прежде, чем я успел оправиться от
шока, сигарета появилась в углу рта миссис Веси. Из всех необычных
происшествий на Суварове это было, несомненно, одним из самых
удивительных, ведь эти сигареты пробыли в воде больше недели. Она была
так рада, что даже поделилась со мной двумя сигаретами – но я не торопился
поджечь их. Я сломал одну из них и сделал из половины табака и
собственной бумаги сигарету.
Следующим моим триумфом было обнаружение зубов Эда. С тех пор, как
вода в кабине стала мутной, я отчаялся уже найти такую маленькую (хотя и
ценную) вещь. К тому времени шансов на это осталось совсем мало, но
однажды утром я шарил по полу и в массе бумаг обнаружил жесткий и
странный по форме объект.
Это действительно оказались его челюсти, и мы отпраздновали это событие
вечером. Помню, как я приготовил курицу тем утром – и впервые с момента
крушения «Тибурона» Эд был в состоянии пережевать что-то твердое! Мы
открыли консервированные персики и бутылку рома, спасенного с яхты.
Когда закончился ужин, Эд поднял свой стакан и провозгласил тост:
«Спасибо тебе, Том! Теперь я не буду жаловаться, если даже мои зубы и будут
причинять мне боль. Отныне они находятся на своем месте!».
Наш праздник в тот день затянулся дольше обычного. Мы опустошили почти
всю бутылку рома, пока миссис Веси играла на гитаре при свете лампы.
Ближе к полуночи я сделал замечание, которое дало удивительный эффект:
«Время сворачиваться», - сказал я, - «в этой части земного шара керосин –
очень драгоценная вещь».
«Черт побери, Том,» - начал извиняться полный раскаяния Эд, - «ненавижу
себя за то, что мы используем твои запасы только для того, чтобы
повеселиться».
На следующее утро он вернулся с прогулки по пляжу в задумчивости. Вскоре
он позвал меня в угол сарая, находящегося в нижней части двора, где я
хранил запас дров. «Это может показаться тебе сумасшедшей идеей,» -
неуверенно начал он, - «но я думаю, что, если бы ты помог мне, то я мог бы
обеспечить нас электричеством».
Я смотрел на него, не зная, что сказать.
«Да, я на самом деле так думаю. У меня есть генератор, двигатель и много
электропроводов – а также топливо. Все, что нам осталось сделать – это
перетащить все это не берег. Как только мы это все высушим, то наверняка
сможем запустить двигатель.»
Как только начался отлив, мы погребли к яхте. Двигатель, который запускал
генератор, был прикреплен к палубе четырьмя болтами. Он, должно быть,
весил не менее 300 фунтов.
Так как нижняя половина судна постоянно находилась под водой, то
единственный способ, при помощи которого мы могли открутить болты – это
стать на колени на ют с большим гаечным ключом в руках и, почти
окунувшись лицом в море, откручивать гайки. Это была достаточно
кропотливая работа. Мы потратили почти день, чтобы открутить три гайки.
Когда мы занялись четвертой, то просто не смогли повернуть ключ вокруг
нее. Мы пытались открутить четвертую гайку весь следующий день,
вынужденные постоянно находится в воде, но так и не смогли ничего
сделать.
«Мы просто не можем сдаться сейчас,» - воскликнул Эд в приступе
разочарования, - «давайте разрежем болт ножовкой».
В теории это выглядело прекрасно, но когда дело дошло до конкретных
действий, мы не смогли подобраться с ножовкой достаточно близко для того,
чтобы распилить болт. В конце концов, мы были вынуждены вынуть лезвие
из ножовки и пилить болт так, как два заключенных, собирающихся бежать
из тюрьмы, пилят решетку. Работая поочередно под водой, мы потратили
еще один день на это кропотливое дело, прежде чем, наконец, освободили
мотор.
Мы с трудом смогли его поднять. К нашему счастью, мачты не сломались,
поэтому, стоя по колено в воде, мы соорудили самодельные носилки и смогли
поднять с палубы двигатель, а потом осторожно погрузить его в мою лодку.
Потом мы подняли два резервных бака с топливом, которые Эд держал на
палубе и которые мы не обеспокоились спасти раньше, и отбуксировали их
на остров.
Как только мы вытащили двигатель на пляж, мы разобрали его и стали
промывать каждую деталь от соленой воды. Было очень трудно работать на
пляже, под палящим солнцем. После практически месяца, проведенного в
соленой воде, каждый болтик и каждая гайка, казалось, заросла солью.
В течение четырех дней, которые мы работали над этим, мы даже иногда
забывали о еде, пока Силия не прибегала пляж и не говорила нам, что ужин
готов. Весь двигатель был покрыт густой пеной, которая запачкала мои
драгоценные инструменты. Как только мы сняли цилиндр, работать стало
легче, но до этого момента мы не решались срезать ни один болт, потому что
запасных у нас не было. Тем не менее, мы рискнули подрубить самые
неподатливые из них при помощи молотка и долота прежде, чем приступили
к поршням и клапанам.
После того, как мы промыли каждую деталь в керосине и высушили ее, мы
собрали мотор заново и заполнили его топливом. Я стоял и смотрел на него –
не веря, что он заработает. Эд потянул маховик – ничего не случилось. Он
потянул еще раз – опять ничего.
«Но я чувствую, что двигатель вот-вот заведется,» - крякнул Эд. Он еще раз с
усилием провернул маховик, и в этот раз поршни задвигались. Двигатель
затрещал, заколебался, а затем ожил.
Сияющий Эд наклонился и выключил его, а потом мы снова залили в
двигатель топливо. Мы поступали подобным образом 4 раза – запуская
двигатель на полминуты – прежде, чем Эд остался полностью доволен. Пока
Эд работал над одним из двух запасных генераторов, я срезал 4 ветки тахуна
для того, чтобы перекатить двигатель с пляжа в хижину. После того, как с
них сняли кору, они помогали нам достаточно хорошо в деле перевозки
двигателя, хотя практически у нас ушла большая часть следующего дня на
то, чтобы транспортировать двигатель до того места около лачуги, где
военные, жившие тут прежде, оборудовали фундамент для собственного
генератора.
Двигатель нужно было установить болтами вниз, конечно же, но, поскольку
мы не имели понятия, как нам следует поступить, то построили деревянную
раму и вбили клинья в привод для того, чтобы предотвратить любую
ненужную вибрацию. К тому времени мы также успели спасти с яхты
светильник, и на следующий день Эд оборудовал спальню, кухню и даже
столовую проводами.
В целом мы были гордыми владельцами четырех лампочек. В тот памятный
день, когда наступили сумерки, Эд запустил двигатель. Помню, как стоял на
веранде с миссис Веси – которая к тому времени скурила все свои сигареты
и снова вернулась к скрученным банановым листьям – когда Эд закричал:
«Вот оно, Том!». Он пару раз крутанул маховик, и через несколько секунд
Суваров запылал (почти весь) – электрическим светом.
Как я писал в своем дневнике в тот вечер – уже при свете электрической
лампочки: «Никто в Раро не поверил бы мне, если бы я сказал им, что на
Суварове есть электричество.» Затем я почему-то добавил: «Это все очень
хорошо – если только бы это не напоминало мне так о цивилизации, от
которой я всегда хотел сбежать».
Вспоминая сейчас о тех месяцах, когда со мной на острове жили эти
потерпевшие кораблекрушение люди, я все время удивляюсь тому, что
между нами не произошло ни одной ссоры, а также тому, как философски
они воспринимали жизнь, которая занесла их на необитаемый остров – они
никогда не жаловались и не высказывали недовольства.
Для меня это был сознательный выбор – отказ от цивилизации. Миссис Веси
же, должно быть, помогло приспособиться ее самоанское отношение к
жизни. Но для Эда потеря «Тибурона» была, возможно, огромным шоком, а
перспектива прожить очень долгое время без благ цивилизации очень
тревожила и разочаровывала его. Но Эд был замечательным человеком. Он
никогда не ворчал, никогда даже не намекал на то, что он обеспокоен. И
только когда они спаслись, он не мог сдержать свои эмоции. Тогда я понял,
что Эд сдерживает себя потому, что не хочет пугать свою жену и дочь.
Они прожили на острове около двух месяцев, и в течение этого времени мы
погрузились в приятную повседневность. Затем однажды в 8 часов утра,
когда я гулял по пляжу, увидел серые контуры судна, находившегося
примерно в 5 милях от острова.
Оно шло с северной стороны и направлялось на восток. Несмотря на
приличное расстояние, я почему-то сразу понял, что это военное судно.
Я побежал назад по дорожке, крича во все горло: «Эд, быстро иди сюда и
неси свой бинокль!».
Эд инстинктивно понял, что произошло, и крикнул взволнованно: «Иду!» - и
через минуту или менее того присоединился к нам на пирсе, но только для
того, чтобы увидеть, как корабль исчезает за северной оконечностью
острова.
«О боже!», - вздохнул он, опуская бинокль, - «мы должны остановить его –
просто должны!».
«Боюсь, что уже слишком поздно», - пробормотал я.
Прибежали жена и дочь Эда, и он крикнул им: «Давайте перейдем на другую
сторону острова».
От пирса до залива Пиладес было всего 300 ярдов, но никогда еще дорога
туда не казалась мне такой длинной. Эд вырвался вперед, не обращая
внимания на низкие ветви и подлесок, задыхаясь от быстрого бега. Его жена
бежала позади него, крича: «Подожди меня!», - как будто он собирался
оставить ее здесь.
«Может быть, мы сможем увидеть его», - крякнул Эд. «Том, мы просто
должны остановить его».
Мы вышли из зарослей на солнечный пляж - и увидели корабль прямо перед
собой.
«Это военное судно», - сказал Эд, посмотрев в бинокль и добавив
задушенным, сдавленным голосом, - «но не думаю, что оно остановится».
Я не решался сказать ему, что он абсолютно прав. Но Эд не растерялся.
Повернувшись к Силии, он крикнул: «Быстро беги и принеси зеркало своей
матери из спальни». Он с тревогой посмотрел на меня, когда она умчалась.
«Может быть, мы сможем передать сообщение при помощи вспышек. Сейчас
как раз подходящее время.»
Менее, чем через 2 минуты Силия вернулась назад. Эд выхватил у нее
зеркало и использовал его в качестве гелиографа.
«Следите за кораблем, Том», - сказал он, продолжая сигнализировать, ловя
лучи солнца. Я взял бинокль, поднес его к глазам и увидел, что корабль
продолжает двигаться по своему курсу. И вдруг мне показалось, что он
замедлил свой ход.
«Что-то случилось?», - спросил Эд.
Мне казалось, что корабль останавливается, но я не был в этом уверен.
Может быть, мое зрение меня подводило, и я боялся подавать этим людям
ложные надежды. «Продолжайте сигнализировать!», - сказал я.
Через 2 минуты, однако, я был абсолютно уверен и прокричал: «Они увидели
ваши сигналы!».
Услышав мои слова, Эд бросил зеркало и забыв обо мне, подхватил Силию на
руки, крича: «Мы спасены, дорогая! Ты это понимаешь – спасены!.»
Теперь и я увидел в бинокль, что судно определенно меняет свой курс. Через
минуту оно уже направлялось прямо к острову. Через час корабль уже входил
в лагуну, а я и Эд гребли к нему, что есть сил. Это оказался фрегат из Новой
Зеландии под названием «Пекаки». Мы поднялись на борт, и капитан, после
того, как рассказал нам, что они заметили наши сигналы, услужливо
согласился подождать, пока Эд и его семья соберут свои вещи и даже послал
на берег матроса, чтобы помочь им загрузить тяжелые грузы – генератор и
двигатель. Эд хотел забрать с собой все стоящее со своей яхты – потому что
больше у него не было никакого имущества, но шкипер строго сказал: «Мы
должны плыть дальше как можно скорее. Я не могу позволить себе простоять
здесь целый день».
Я остался на борту немного дольше для того, чтобы поговорить с молодыми
новозеландцами из экипажа, которые напоминали мне самого себя в
молодости своим энтузиазмом и стремлениям к приключениям. Я не хотел
оставаться на берегу и смотреть, как упаковывают вещи мои гости, потому
что их неожиданное отплытие расстроило меня больше, чем я мог подумать.
Когда я стоял на борту, то боялся увидеть, как они покидают меня. Мы стали
с этой семьей очень близки, мы даже не разу не поссорились с ними, и я
почти по-отечески привязался к Силии. Я испытал что-то вроде шока, когда
понял, что на самом деле, в глубине души, не хотел, чтобы они когда-нибудь
спаслись.
К счастью, распорядок корабля редко позволяет устроить долгие проводы, и
сейчас я был очень рад этому обстоятельству. Мы попрощались в маленькой
кабинке, которую выделил нам капитан. Эд пожал мне руку, я обнял Силию,
а потом – миссис Весси – веселую курильщицу банановых листьев – и она
начала всхлипывать, а потом обняла меня и поцеловала в щеку и горячо
сказала: «Благослови вас Бог, Том, за то, что вы сделали для нас».
Я довольно бойко запрыгнул в свою лодку, потому что мои увлажнившиеся
глаза грозили выдать меня. Когда я греб к берегу, помню, как ожесточенно
говорил сам себе: «Черт возьми, Нил, ты сам выбрал для себя такую жизнь –
так не испорти ее».
Задолго до того, как я догреб до берега, «Пекаки» уже отплыл. Я больше
никогда не видел Эда и его семью.
Остров для себя
Пост скриптум
Ну вот и конец моей истории. Я покинул Суваров 27 декабря 1963 года –
всего через 2 месяца после того, как были спасены мои гости, и моему
решению способствовало множество обстоятельств.
Основная причина, по которой я принял это решение, была довольно
простая. Я понял, что не молодею, а перспектива умереть в одиночестве не
радует меня. Не то чтобы я был слишком сентиментальным, но пришло и мне
время задуматься над этим вопросом.
Я мог бы задержаться на острове еще на несколько лет, но вскоре после того,
как меня покинули Веси, на Суваров прибыла команда ловцов жемчуга из 11
человек, и честно говоря, превратила мой рай в ад. Это были молодые и
беззаботные туземцы с Манихики, и не то чтобы они мне не нравились, но их
нечистоплотность, а также шум, производимый ими, развеял последние мои
сомнения по поводу отъезда с острова. К тому же, я узнал, что каждый год
сюда намереваются приезжать на пару месяцев и другие туземцы, так что я
решил уплыть вместе с ними.
Я так и сделал – и не пожалел о своем решении. Я вернулся в Раро,
полностью доказав себе, что смогу выжить и быть счастливым на
необитаемом острове. И, к тому же, теперь управление магазином не
казалось мне уже таким скучным делом, как в далеком 1952 году.
У меня осталось множество приятных воспоминаний, о который я и
рассказал на страницах данной книги. Надеюсь, что мои воспоминания
понравились и вам тоже.
* Конец *
Остров для себя
Том Нил: Воспоминания
Сентябрь-октябрь 1987 г. – статья из журнала «Острова»
Автор - Кеннет Р. Фогель
Прошло уже 10 лет с тех пор, как умер Том Нил. К концу жизни он
превратился в хрупкого сморщенного гнома. Он провел последние дни в
больнице на острове Раторонга. По иронии судьбы, человек, который избегал
безумия современного общества 25 лет и выживший вопреки бурям, акулам,
травмам и одиночеству, наконец, уступил одному из самых страшных – и
распространенных – из заболеваний – раку.
Но те из нас, кто знал его ранее, помнят другого Тома Нила. В нашей памяти
он остался жилистым и подтянутым человеком, который зачастую был одет в
одну лишь набедренную повязку и широкополую шляпу, призванную скрыть
лысину и уши, которые торчали, как ручки у кувшина. Мы помним, что в
возрасте 70 лет он все еще мог работать от рассвета до заката, кормя кур,
возделывая огород и лазая по пальмам, как обезьяна. Мы все еще можем
представить себе его глаза, лучащиеся теплотой, и тонкие губы,
искривленные в донкихотской усмешке и держащие тонкую сигарету на
манер Богарта. Мы можем представить себе, как он сидит каждый вечер на
берегу, наблюдая за закатом.
Нил был одним из последних индивидуалистов. Он оставил свою родную
Новую Зеландию в возрасте 22 лет и провел остальные 28 лет своей жизни,
исследуя острова Южного Тихоокеанья, обеспечивая себе пропитание
случайными заработками: обрезкой кустов, сбором бананов, работой в
магазине. Странствия Нила приводили его в самые различные места,
включая Таити и Острова Кука, где он и повстречал американского
путешественника и писателя Роберта Дина Фрисби.
Фрисби пленил воображение Нила идеей проживания в северной части
Островов Кука на крошечном атолле – Суварове, который представлял собой
кольцо необитаемых коралловых островов, и который находился за сотни
миль от человеческого жилья. Фрисби побывал там со своими детьми и двумя
военными из Новой Зеландии во время Второй Мировой Войны в то время,
когда на атолл обрушился мощный тайфун. Во время шторма волны
прокатывались по острову, как по пляжу, и поэтому Фрисби был вынужден
привязать себя и своих детей к деревьям таману, которые под ветром гнутся,
но не ломаются, чтобы не быть смытыми волнами.
Но, несмотря на свой негативный опыт, Фрисби всегда горел желанием
вернуться на Суваров, и после многих вечеров, проведенных с Нилом за
бутылкой рома, они решили, что будут жить на острове вместе.
Нил сразу загорелся этой идеей и начал строить планы, но Фрисби был не в
состоянии выполнить свою часть сделки: поскольку он был болен
туберкулезом, то вскоре умер.
Но мечта Фрисби стала для Нила навязчивой идеей. Он начал, словно белка,
откладывать денежные запасы из своей небольшой зарплаты, которую
получал, работая в магазине. Затем, в 1952 году, в возрасте 50 лет, когда
большинство мужчин заняты своей карьерой и управлением собственными
инвестициями, Нил бросил работу, друзей и оборвал всяческие связи с
цивилизованным миром для того, чтобы в одиночестве поселиться на острове
Анкоридж, который из островов Суварова больше всех подходил для жизни.
Нил жил на острове в одиночку по своему собственному выбору, а не по
необходимости. Фактически, когда слухи о его намерениях просочились в
массы, то женщины островов Кука просто забросали его предложениями
жить на острове вместе. Хотя сначала он и испытывал искушение ответить
согласием, но потом, в конце концов, отказался от всех предложений,
считая, что «перспектива оказаться запертым на острове с женщиной,
которая, в конце концов, станет раздражать меня – это показалось мне тем
же самым, что и быть узником на острове дьявола без надежды на спасение,
и эта мысль заставляла меня вздрагивать.» Таким образом, Нил прожил все
эти годы на Суварове в гордом одиночестве.
Его склонность к уединению позволила Нилу приобрести репутацию
отшельника. «Я не отшельник», - говорил он мне. «Отшельники не любят
людей, а я – люблю. Я живу на острове просто потому, что мне это нравится.
Я могу делать, что хочу, когда хочу и никому ничем не обязан. Я свободен!».
Его свобода, однако, не означала отсутствие обязанностей. Когда Нил
прибыл на остров, он должен был прорубать себе путь через клубки
растительности, чтобы достигнуть лачуги военных. Но то, что он нашел на
месте хижины, заставило бы человека менее сильного духом плакать от
отчаяния. Лачуга практически превратилась в руины, а сад зарос джунглями
сорняков и лиан.
Нил взялся за реконструкцию хижины со рвением трудоголика, работая от
рассве
|
|
|
