Становление культа святого Мартина Турского

Культ святого Мартина Турского, ставший одним из самых мощных культов святых во Франкском государстве во многом стал возможен благодаря его биографу, Сульпицию Северу, одному из самых ярких церковных писателей IV века. Его сочинения, посвящённые Мартину, дают нам прекрасное представление о многих аспектах духовной и социально-политической жизни Галлии IV века, жизни восточных христиан, но, главное, являют нам яркий пример и понимание сущности явления культа святых как такового и особенности этого явления применительно к галло-римскому населению будущего Франкского государства. Отношение Сульпиция к своему святому, которое он так ярко выражает в своих сочинениях, является бесценным источником живых чувств, сокровенных переживаний обратившегося к христианству представителя, в данном случае именно античной культуры, при этом представителя не чисто римской, а галло- римской среды, даёт возможность понять изменения, происходившие в религиозном сознании человека переходного IV века, когда закладывались основы европейского средневековья.

Сульпиций Север родился в знатной аквитанской семье. Даты его рождения и смерти точно не известны, но, по некоторым свидетельствам о Сульпиции его современников, можно с уверенностью сказать, что он родился в начале второй половины IV века и умер, возможно, в 20 - 30-х годах V века. Он был прекрасно обучен риторике, получил образование, по всей видимости, в Галлии, возможно в Бордо, имел успех в качестве адвоката, жизнь и карьера его складывалась типично для образованного галло-римлянина конца IV века. Он успешно женился. Жена его, однако, неожиданно умерла. Мы не знаем причин, по которым Сульпиций обратился к христианству, однако это коренным образом изменило его жизнь и трагичным образом ломало его традиционные представления о ней. Он был близким другом Паулина Ноланского, богатого и известного человека, управителя Кампании, также жившего в одно время в Аквитании, имевшего там большое поместье. С Паулином Ноланским, как и с Сульпицием, произошли ещё более многочисленные несчастья, в результате он и его жена в 393 году, продав свои богатые родовые поместья, отправились в Нолу, где жили благочестивой жизнью, поддерживая культ святого Феликса, обратившись к духовным началам монашества. Его и Сульпиция исследователи традиционно относят к распространителям монашества в Галлии. До нас дошла переписка Паулина и Сульпиция. Их связывало во многом именно почитание святого Мартина.

Возможно, что решение обратиться к христианской вере и интерес к Мартину были вызваны у Сульпиция именно его другом. Паулин Ноланский встретился со святым и был вдохновлён его жизнью раньше своего друга. Возможно, что первое свое паломничество в Тур Сульпиций совершил в 393 или 394 г. - отчасти с тем, чтобы самому увидеть святого человека, отчасти для того, чтобы собрать материал для задуманной биографии. Вполне возможно, что он уже прочитал "Житие Антония" и, возможно, жизнеописания святых, составленные Иеронимом, а также другую аскетическую литературу. Однако Сульпиций пока ещё не решился принять монашескую жизнь для себя, так как Мартин некоторое время был вынужден уговаривать его, чтобы он освободил себя от бремени мирской жизни, дабы беспрепятственно следовать Христу, и приводил ему пример Паулина, который продал все свое имущество и роздал деньги бедным.

Сульпиций был очарован Мартином и его монастырем Мармутье. Также свою роль сыграла твердая уверенность Мартина в близком конце света. Во всяком случае, призывы Мартина и Паулина вскоре принесли свои плоды. В 394 или начале 395 г. Сульпиций делает решительный шаг. Он избавляет себя от земельных владений и оканчивает свою юридическую карьеру с тем, чтобы полностью посвятить себя следованию Христу, как это сделали Мартин и Паулин. Таким образом, он стал, если не монахом, в привычном смысле этого слова, то, по крайней мере, слугой Божьим.

Решение Сульпиция бросить светскую карьеру ради служения Богу было принято вопреки воле отца, но с одобрения тещи. Сульпиций отказался от своего права на наследственные земли и продал собственность, которую ему принёс брак, использовав вырученную сумму для помощи бедным. Он оставил для себя только одно имение, но даже в нём передал права законного владения местной церкви, не оставив себе ничего, кроме права узуфрукта. Точное местоположение этого поместья неизвестно, но похоже, что оно находилось недалеко от Тулузы и Нарбона, возможно, к западу от них.

Именно там, в Примулиаке, Сульпиций, возможно при поддержке своей тещи Бассулы, создал свой вариант монашеской жизни. Хотя Север не был связан с монастырем в Мармутье, всё же дух монашеской обители Мартина, безусловно, вдохновлял его при обустройстве Примулиака. Сульпиций продолжал паломничества в Тур. Возможно, что рядом с Примулиаком жили и другие монахи, но они не принадлежали к общине Сульпиция: согласно "Диалогам", в течение всего первого дня дискуссия шла между Сульпицием и его двумя друзьями, на следующее же утро явилась толпа монахов и клириков из ближайших окрестностей. Похоже, они жили достаточно близко, чтобы узнать о собрании, где рассказывали о Мартине, и пришли поучаствовать в нём. Он построил церковь и баптистерий в Примулиаке и украсил последний изображениями Мартина и Паулина, написав несколько посвятительных стихов. Не удовлетворившись этим, он попросил Паулина составить ещеёнесколько.

Каждый из друзей скорбел о своей греховности и восхвалял примеры других святых. Сульпиций послал Паулину свое "Житие Мартина" и, возможно, другие работы о турском епископе. Паулин с гордостью читает их своим близким: Мелании Старшей, Ницетию, епископу Ремесианскому и многим другим святым мужам. Жития святых выстраивались рядом с Библией как основной предмет чтения для аскетов, и сообщается, что Мелания особенно часто принимала участие в этих чтениях. Нужно сказать, что монашеская жизнь Паулина и Сульпиция всё же во многом отличалась от монашеской жизни Мартина и, конечно же, далека от примера восточных отшельников. В образе жизни, высказываниях в сочинениях Сульпиция без труда узнаётся человек, взращённый в условиях жизни богатого римлянина и в духе античных мировоззренческих основ. Он, хоть и воспринял христианскую установку о равенстве во Христе, но всё равно отделяет себя и родных по знатности от простолюдинов. Как видно из некоторых высказываний Сульпиция, видимо люди из его бывшего светского окружения, знатные происхождением далеко не все приняли его обращение и насмехались над ним. Он тяжело переживал это и в нём просыпалась недозволенная для христианина злость, смешивающаяся с благочестивыми мыслями и пониманием сложности пути христианина. Вот что пишет Сульпиций в письме к своей сестре, которая также вела монашеский образ жизни: «Итак, сестра, пусть они смеются над нами, пусть говорят, что мы глупы и убоги. Примем же с радостью поношения, которыми умножится нам слава, а им - наказание. И не смеемся мы их глупости, но скорее сочувствуем несчастью, ибо среди них большая часть - наши, которые, если нам удастся приобщить их к себе, послужат умножению нашей славы. Но, [впрочем], пусть поступают, как хотят, они нам словно язычники и публиканы; мы же позаботимся о собственном спасении и безупречности. Если ныне они радуются нашим скорбям, мы потом порадуемся их муке. Будь здорова, дражайшая и во Христе любимейшая сестра».

Сульпиций боится не выдержать, в Послании сестре он убеждает не только её не сходить с выбранного пути, но и себя. Представление же его о будущей награде - Царствии Небесном отдаёт неким античным романтизмом и пафосною торжественностью. Сульпиций, как и Паулин, не мог отказаться от многих бытовых аспектов привычной для него жизни и никак не могли отринуть и забыть своё образование, которое сильно повлияло на его сочинения, особенно внешне. Сульпицию важно соблюдение честности в изложении фактов. Особенно это видно в его Хронике. Очень важно для него и красноречие. Он, с одной стороны, признаёт значение классического образования, но ясно понимает определённую несопоставимость его с христианским и греховность его для «слуги Божьего». Во вступлении к «Житию Мартина» можно отчётливо видеть переживания Сульпиция по этому поводу. Он просит: «читателя внимания и благосклонности к ней, дабы прежде всего оценил он суть, а не слова, и был снисходителен, если попадётся ему неудачное выражение, ибо царство Божие пребывает не в красноречии, но в вере. Пусть также помнят, что спасение миру будет не от ораторов, которые, конечно, тоже иногда бывают полезны и талант этот может быть от Бога, а, как предсказано, от ловцов [душ человеческих]».

В VI веке в мировоззрении людей поздней античности происходили масштабные изменения, причудливо сочетались традиции античной культуры и её понимание божественного с новой религией-христианством. Становление культа святых происходило в сложных культурно-исторических условиях и его всеохватном влиянии на многие традиционные, мировоззренческие социальные установки, о роли культа святых в распространении христианства и укреплении церкви. Сульпиций Север не был в данном случае особым исключением, и в его сочинениях можно отчётливо видеть противоречивые процессы, происходившие в душе представителей позднего античного христианского благочестия. Осмелимся, однако, воспроизвести отчасти то, что происходило именно в его душе. Мы уже говорили о том, в какое бурное и судьбоносное время происходило становление культа святых, в какое время жил автор биографии Мартина. Рушились привычные для него жизненные устои, его постигло несчастье, он видел живой пример совершенно иного образа жизни, каким жил его друг, поражён был примером св. Мартина, новые идеалы постепенно завоёвывали всё большее количество людей, при том многие из них были по статусу и культурной принадлежности равны Сульпицию. Он, как, должно быть, и многие его современники вступил на совершенно новый путь, уповая на новый мир, которому, как он надеялся, будет сопричастен. В это тяжелое время, ему, должно быть, не составило труда поверить в эсхатологические предостережения и настроения, которые одолевали и Мартина Турского, его друга, и многих его современников. Можно предположить, что Сульпиций вступил на путь христианства именно по причине искреннего желания очиститься и попасть впоследствии в Царство Небесное, ведь были и другие причины, по которым некоторые его современники вступали на этот путь. Мы уже говорили о накоплении Церковью богатства, о превращении христианства из религии отдельных не имевших особого имущества общин в религию элит, сулившую не только духовное обогащение, но и материальное, власть (речь идёт о епископате). Поэтому можно предположить, что для Сульпиция вступление на путь христианского благочестия было достаточно стремительным и сопровождавшимся тяжёлой внутренней борьбой. Однако античное понимание культа святых не могло обойти его стороной. Традиция римского патроната, представление о существовании личного, невидимого спутника и защитника, несомненно, действовали и на него. Однако хотелось бы несколько подкорректировать концепцию происхождения культа святых, представленную Питером Брауном. Святой покровитель и защитник становился для человека таковым (и Сульпиций, в данном случае, яркий пример) не лишь после смерти, но озарял надеждой человека и будучи живым, а иногда даже более сильно, чем ставши покровителем посмертно.

Свои сочинения, особенно посвящённые Мартину, Сульпиций писал с определённым и весьма масштабным замыслом, но замысел этот исходил во многом из собственных переживаний и упований Сульпиция.

Ещё в Хронике он, рассказывая об арианском споре, постоянно пытается обособить галльских епископов, особенно аквитанских, представить их в наиболее выгодном свете. Однако честность в изложении фактов для него весьма важна, пороков своих соотечественников он также не отрицает. Сульпиций сокрушается о позорном поведении многих своих (говоря об аквитанских епископах, Сульпиций постоянно использует термин «наши»), но в результате один, наиболее святой муж искупает остальных: «Всеми было признано то, что только благодеянием Илария наша Галлия была освобождена от ереси». Сульпиций, если говорить о его этническом самосознании, отождествлял себя именно в качестве галло-римлянина, однако отделяя себя от чистых (если можно так выразиться) галлов.

В «Диалогах» замысел Сульпиция становится наиболее понятен. Можно выделить некую их структуру, по которой он должен был быть воплощён. Сульпиций и участники его диалогов: ученик Мартина Галл и друг Сульпиция Постумиан, вернувшийся после паломничества с Востока рассуждают о жизни восточных монахов, периодически упрекая галлов, их нравы. Интересно, что Постумиан рассказывает о том, какого нелестного мнения о галлах великий Иероним. Сульпиций и сам принимает участие в рассуждении о пороках галлов и, в частности, галльских епископов, однако позиция его не однозначна и становится понятна впоследствии. Галл (не случайно, представляющий сторону галлов) пытается защищаться. Притом акцент делается именно на том, что в Галлии традиции восточного монашества в силу природы галлов и собственно природных условий Галлии должны быть смягчены, должны быть сделаны определённые исключения для галльских монахов. И в ответ на рассказы Постумиана о восточных отшельниках, о восточных монастырях и святых, Сульпицием инициируется обсуждение добродетелей Мартина, рассказ о его многочисленных чудесах. Житие Мартина, как и немалая часть «Диалогов», являются восхвалением святого. В конце концов начинается соревнование. Защитником галльских христиан и монашества Сульпиций ставит именно Мартина. Он говорит о том, что Мартин совершил больше, чем все вместе взятые восточные анахореты, замечая, что условия восточных монахов и Мартина в Галлии заведомо не равны. Соревнование заканчивается полной победой Мартина, с которой соглашаются участники диалогов. Хвала Мартина достигает невероятных высот, и уже Постумиан, рассказывавший о чудесах веры восточных отшельников, говорит: «Я постоянно, до тех пор, пока буду жив и в своем уме, буду возвещать о монахах Египта, восхвалять анахоретов, восхищаться пустынниками, но для Мартина я всегда делаю исключение: я не осмелюсь сравнить его с монахами, и уж точно с кем-нибудь из епископов. Его признаёт Египет, его же - Сирия, о нём ведает Эфиопия, о нём услышала Индия, о нем знает Парфия и Персия, не пребывает в неведении Армения, узнали за Боспором и, наконец, если кто-то и населяет Острова Блаженных или Ледовитый океан [то они тоже слышали]».

Через данный культ Сульпиций хотел возвеличить всё галльское монашество, которое он явно пытался обособить от остальных монашеских традиций и даже возможно поставить над ними. С помощью создаваемого им нового образа Мартина он фактически занимался апологетикой галльского народа в целом, - народа не исторического и не Божьего, но который может искупить свою греховную суть через такого «святого мужа», как Мартин. Эта идея Сульпиция была активно использована впоследствии галльским епископатом и была чётко им оформлена. Её уже в VI веке передаёт Григорий Турский в своей «Истории франков»: «Господь, чтобы достичь не меньшего, чем он достиг во всём мире с помощью пророков-апостолов, по своему милосердию счёл достойным послать блаженного Мартина, чужеземца, в эту страну для её прозрения. И хотя блаженный Мартин жил и не во времена апостолов, однако он не был лишён апостольской силы». Сульпиций не раз уравнивает в своих сочинениях Мартина с апостолами и пророками.

Именно через Мартина, по мысли Сульпиция, покровительство и добродетель Господняя сошла на Европу. И он, конечно, хотел, чтобы о Мартине узнали за пределами Галлии. Постумиану, отправлявшемуся на Восток, Сульпиций даёт следующее напутствие:» Не жди, что наступит какой-то предел рассказу о Мартине: всё равно он будет простираться далее того слова, которым ты пожелаешь закончить. Но всё же, расскажи Востоку об этом муже, в то время, когда ты будешь возвращаться и проплывать мимо разных границ, мест, портов, островов и городов, поведай имя Мартина и славу его народам. Прежде всего, помни, дабы не пропустить Кампанию. Даже если путь твой будет проходить совершенно в стороне, однако не будет тебе великого ущерба и большой задержки, ибо там ты повстречаешь выдающегося мужа, славного по всему миру Паулина. Ему, прежде всего, прошу тебя, разверни свиток нашего слова, которое и вчера звучало и сегодня продолжилось. Ему все расскажи, ему все прочти, чтобы через него святые подвиги [нашего] мужа побыстрее узнал Рим, ибо первая наша книга благодаря ему распространилась не только по Италии, но даже по всему Иллирику. Он не завистник Мартину и славы святых, он - благочестивейший почитатель добродетелей во Христе, и потому не отказывается принять нашего наставника наряду со своим Феликсом. Затем, когда ты переправишься в Африку, расскажи об услышанном Карфагену, хотя он, как ты сам говорил, уже знает блаженного мужа, однако ныне пусть узнает побольше, главным образом, о том, что не только их мученик Киприан, сколь бы ни была священна его святая кровь, достоин восхищения. И уж если ты оставишь по левую руку Ахайю и войдешь в бухту, то пусть узнает Коринф, пусть узнают Афины, что не умнее [Мартина] в Академии [был] Платон, и не тверже [его] в темнице Сократ. Конечно, благословенна Греция, ибо удостоилась услышать проповедь апостола, но никогда не оставлял Христос Галлию, которую удостоил иметь Мартина (курсив мой) Когда же ты доберёшься до Египта, то, хотя он [и обилен] числом своих святых и горд [их] добродетелями, однако пусть не пренебрежёт послушать, как ему и всей Азии в одном только Мартине Европа [ни в чём] не уступила».

Искупление Галлии и галльского народа должно было коснуться и Сульпиция, а, в более личном плане, его труд о Мартине должен был стать для него неким залогом вхождения впоследствии в Царствие Небесное. Мартин должен был стать для Сульпиция посредником, заступником его перед Богом. Отчасти воздаянием за это заступничество должно было стать произведение, славящее Мартина и обязательно христианское по своей сути. Неслучайно Сульпиций в «Послании к диакону» Аврелию рассказывает о том, как во сне ему привиделся Мартин в небесном блеске и благословил его самого и его и написанное им житие. В «Диалогах» присутствует обширный отрывок, посвящённый рассказу о том, как книжка его о Мартине завоевала славу, притом рассказ об этом идёт не от лица Сульпиция, чтобы соблюсти некоторую скромность, но от лица Постумиана, который рассказывает о том, что книга Сульпиция обошла многие страны. Восхваление её доходит до потрясающих масштабов: «Но скажу тебе честно: где только эта книга не побывала и почти нет такого места на земле, где бы не принимался столь широко известный и благодатный предмет повествования. Первым в Рим её привёз [известный] тебе ученейший муж Паулин после этого, когда наперегонки [начал] сбегаться весь город, я видел ликующих книготорговцев, ибо не было [тогда] ничего для них более доходного, ничего не продавалось более легко и прибыльно. Она задолго до этого опередила маршрут моего плавания, и когда я прибыл в Африку, её уже читал весь Карфаген. Только тот киренский пресвитер, единственный, её не имел, но переписал с моего разрешения. Потому, что тут говорить об Александрии, где она почти всем более чем тебе известна. Египет, Нитрию, Фиваиду и весь Мемфийский край она обошла. Я видел её, читаемую неким старцем в пустыне».

Надежа, терзания Сульпиция были абсолютно искренними, его неподдельный страх о том, будет ли он прощён и искуплён. Всю свою надежду возлагает он именно на своего патрона, на святого Мартина. Он не раз намекает на свою особую связь со своим покровителем. Смерть святого стала для Сульпиция настоящей трагедией и в то же время надеждой на то, что он обрёл своего защитника, представшего перед Господом: «Хотя и отправил я заранее своего заступника [к Всевышнему], но потерял я утешение в этой жизни». Смерть Мартина обострила в нём страх за будущее его души, эсхаталогические переживания. В «Письме к диакону Аврелию» в котором автор делится с ним своей скорбью по поводу кончины святого, Сульпиций приводит доказательства того, что Мартин заслуживает звания мученика без крови.

Приведём именно из этого письма пространный, но ценнейший отрывок, обнаживший самые сокровенные переживания и упования Сульпиция, то, чем для него действительно являлся святой, трагедию человека увядающего мира, его беззащитность перед новым миром, новым мировоззрением и культурой, перед новой признанной им для себя истинной верой: «О, воистину, муж неописуемый: благочестие, милосердие, любовь, которая даже у святых мужей [этого] немощного века слабеет, в нем до конца дней его продолжала возрастать! Я особенно пользовался его добротой, ибо меня, недостойного и совершенно того не заслуживающего, он любил (курсив мой) И снова тут хлынули слёзы и из груди вырвался стон. В ком после такого человека я найду подобное утешение, в любви которого была [моя] отрада? Бедный я, несчастный! Обрету ли когда-нибудь, если проживу еще, [спасение] от скорбной мысли, что я пережил Мартина? Будет ли после этого жизнь мне в радость, будет ли день или час без слёз? Или с тобой, любезнейший брат, смогу ли я поминать его без слез? Или, когда-нибудь беседуя с тобой, смогу ли я говорить о ком-нибудь ином, как не о нём? Но зачем мне и тебя доводить до слез и плача? Вот, ныне жажду утешить тебя, когда сам себя утешить не могу. Не покинет он нас, верь мне, не покинет (курсив мой). Будет среди говорящих о нем, будет стоять рядом с молящимися. И то, что уже сегодня удостоил он [меня] своим посещением, [означает то, что] будет он являть образ свой во всей своей славе, и постоянным благословением, как совсем недавно делал, защитит нас. Покажет еще идущим за собой образ неба, которому учил наследовать и к которому, как он наставлял, наша надежда должна обращаться, а душа - тянуться. Что же теперь делать, брат [мой]? Поскольку [ныне] я сам себе сотоварищ, не смогу я одолеть этот трудный путь и даже вступить [на него]: столь тяжелое бремя меня гнетет и, придавленному грузом тяжких грехов, не дано [мне] взойти к звездам; влечет меня, несчастного, в ад. Но остаётся надежда, та единственная, та последняя: если мы не можем сами постоять за себя, то, может быть, по молитве Мартина удостоимся (курсив мой). Но зачем тебя, брат [мой], долго я занимаю письмом столь многословным и задерживаю [твой] приход? К тому же заполненный лист уже не приемлет [большего]. И пусть я заканчиваю нашу беседу, но есть у меня такая надежда: хотя письмо [мое] принесёт весть о печали, оно же благодаря сему нашему разговору послужит тебе посланием утешения».

Таким образом, искреннее желание очищения и вступления в новую жизнь, конфликтующее с традициями воспитания и культуры, на которых был взращён Сульпиций, и стало причиной той внутренней тяжёлой борьбы, которую мы можем наблюдать в его сочинениях. И, разумеется, Сульпиций был не одинок в своём противоречии. Его метания были общими для очень многих его современников, для римлян и галло-римлян, обратившихся к христианству в условиях бурного судьбоносного для истории IV века.

Святой Мартин Турский был первым не - мучеником, которого причислили к лику Святых. Именно Сульпиций утверждал, что Мартин достоин быть признанным мучеником без крови. Св. Мартин Турский официально является покровителем и национальным святым Франции. История становления культа св. Мартина Турского чрезвычайно интересна сама по себе. Традиция прославления св. Мартина передавалась из поколения в поколение, и личность его необычайно быстро обрастала всё новыми и новыми легендами. Культ св. Мартина постоянно и активно поддерживался как официальными структурами галльской церкви, так и неофициальной устной традицией, дополнялся новыми, прославлявшими его произведениями, часто гораздо более апофеозными, чем сочинения Сульпиция. После него Мартина Турского уже в стихах прославляли поэты Паулин Перигорский в середине V века и Венаций Фортунат в середине VI века. Интересно, что оба они были выходцами из образованной среды галло-римлян и свои произведения основывали на сочинениях Сульпиция.

Таким образом, если Мартин Турский заложил в Галлии традиции монашества, основывая его на восточной традиции, и явил собой духовный образец святого монаха-епископа, который был характерен для Меровингского государства, то Сульпиций Север заложил основы культа святого Мартина, одного из главных культов святых Франкского государства. Он также одним из первых в своих сочинениях продемонстрировал становление культуры почитания святых в Галлии, отношение к святому, то, как понимали новообращённые язычники новую религию, которую воплощали в своём духовном облике святые.