Глава 2. The Half-Brothers

Глава 2

Это было осенью после того, как родился их сын. Ей предшествовало славное лето, ясное, жаркое, солнечное, и теперь год подходил к концу чередой приятных дней с серебристой дымкой по утрам и заморозками ночью. Цветущее лето ушло, но на смену ему пришли богатые краски осенних листьев, лишайников и золотого утёсника в цвету. В увядании есть своя прелесть.

Нест, в своей любви преисполненная желания сделать жилище ещё приятнее для супруга, увлеклась садоводством, и в каждом уголке непритязательного двора у дома поселились нежные горные цветы, выбранные за красоту, а не за редкость. Наверняка до сих пор можно увидеть куст шиповника, который Нест и Оуэн посадили под окном её маленькой спальни. В те минуты Оуэн растворялся в настоящем, забывая все заботы и печали прошлого и не думая о горе и смерти, ожидавших его впереди. Их мальчик был самым чудесным ребёнком, какого только свет видывал. Он радостно лепетал и хлопал крохотными ручками, когда мать держала его на руках, стоя в дверях, пока одним ясным осенним утром Оуэн поднимался по каменистой тропе в Ти Глас. Когда все трое зашли в дом, сложно было сказать, кто из них был самым счастливым. Оуэн взял малыша и занял его внимание игрой, пока Нест принялась за работу, усевшись на комод у окна. Ловко орудуя иглой и время от времени поглядывая на мужа, она радостно делилась с ним домашними новостями, успехами ребёнка, рассказами о вчерашнем улове и обрывками сплетней из Пенморфы, о которых Нест теперь знала только понаслышке. Зная, как малейшее упоминание Бодоуэна беспокоило супруга, она старалась не упоминать его даже мимоходом, как и вообще всё, что было связано с домом. По правде, Оуэну в последнее время было совсем нелегко из-за раздражительности отца, которая хотя и проявлялась в мелочах, от этого не была менее обидной.

Их разговоры и ласки прервала тень, заслонившая свет из окна, и прежде, чем они сообразили, кто был её обладателем, она исчезла из виду. Дверь отворилась, и на пороге появился сквайр Гриффид. Он стоял и смотрел – сначала на сына, который стоял с ребёнком на руках, как образец гордого и счастливого отца, с выражением радости и удовольствия на лице; полная противоположность угрюмому, поникшему молодому человеку, которым он казался в Бодоуэне. Потом он перевёл взгляд на Нест – бедную, трепетавшую, напуганную Нест! – которая бросила рукоделие, но не осмеливалась сдвинуться с места на комоде, глядя на мужа как на защитника от свёкра.

Сквайр молчал, оглядывая их по очереди. Лицо его побледнело от сдерживаемых эмоций. Когда он заговорил, слова прозвучали отрывисто от приложенных усилий. Он обратился к сыну:

– Эта женщина! Кто она?

Оуэн поколебался мгновение, затем твёрдо, но спокойно ответил:

– Отец, эта женщина – моя жена.

Он желал бы добавить извинение за то, что так долго скрывал этот брак, он желал бы просить у отца прощения, но тот с пеной на губах обрушился с обвинениями против Нест:

– Ты женился на ней! Так мне и сказали! Женился на Нест Притчард, на этой девке! И стоишь здесь, словно не опозорил себя на веки вечные этой треклятой женитьбой! А эта потаскуха сидит тут, изображая скромность, видать, надеясь, что это пригодится ей, когда она станет хозяйкой Бодоуэна. Но я переверну весь свет вверх дном, чтобы эта баба не осквернила порог дома моего отца!

Он выпалил это так быстро, что Оуэну слово было негде вставить. Однако в конце концов он возразил:

– Отец! Отец, кто бы тебе ни сказал, что Нест Притчард гулящая, он чертовски неправ! Да! Чертовски неправ!

    Последние слова прогремели из его уст, когда он на шаг-другой подошёл к сквайру. Затем он добавил уже тише:

– Она чиста, как твоя собственная супруга! Хотя нет, боже упаси! Она чиста, как незабвенная матушка, которая покинула этот мир, дав мне жизнь… оставив меня одного, без материнской любви. Говорю тебе, что Нест чиста, как милая матушка!

– Глупец! Несчастный глупец!

В этот момент ребёнок, малыш Оуэн, который переводил взгляд с одного разъярённого лица на другое и явно пытался понять, почему ярость исказила черты, в которых раньше читалась только любовь, привлёк внимание сквайра и только распалил его гнев.

– Да, – продолжил он, – ты несчастный, слабый глупец, обнимающий чужого ребёнка, принимая его за своего.

Оуэн невольно приласкал сына и слабо улыбнулся словам отца. Сквайр заметил это, и, уже крича от ярости, продолжил:

– Если ты ещё зовёшься моим сыном, я велю тебе отказаться от этой бесстыдницы и её отродья – отказаться сейчас же, сию минуту!

Увидев, что у Оуэна и в мыслях нет повиноваться и не в силах сдержать гнев, он вырвал бедного ребёнка из нежного объятия и, бросив его Нест, сквайр удалился, лишённый дара речи.

Нест, всё это время бледная и неподвижная, как мраморная статуя, лишь смотрела и слушала слова, больно ранившие её сердце, раскрыла объятия, чтобы принять в них обожаемое дитя. Но ей не суждено было укрыть малыша на белой груди. Сквайр швырнул его, не думая о цели, и мальчик, ударившись об острый угол комода, упал на каменный пол.

Оуэн бросился к ребёнку, но тот лежал так тихо, так неподвижно, что осознание смерти пришло ещё до того, как отец наклонился поближе. Тут же затуманенные глаза судорожно закатились, тельце содрогнулось, и губы, ещё тёплые от поцелуев, вздрогнули и навек застыли.

Одно лишь слово Оуэна открыло Нест правду. Она соскользнула с места и легла рядом с сыном, такая же неподвижная, как его труп, и безразличная к стенаниям и мольбам супруга. О бедный, убитый горем муж и отец! Всего четверть часа назад он был так счастлив от любви, от светлых надежд на будущее, которые дарило ему личико сына, за которым в пробуждающемся сознании уже угадывались новая молодая душа. И вот, теперь от него остался только глиняный слепок, который больше не озарится радостью, увидев отца, не потянется навстречу его объятиям. Его неразборчивый, но красноречивый лепет будет преследовать во снах, но больше никогда не прозвучит в жизни. А рядом с ребёнком, почти столь же неподвижная, лежала Нест в счастливом забытьи – оклеветанная, оскорблённая Нест! Оуэн поборол дурноты, подступившую к нему, и постарался привести Нест в чувство.

Ближе к полудню домой вернулся Эллис Притчард, и не помышляя о сцене, которая открылась ему глазам. Но, несмотря на потрясение, он лучше сообразил, как вернуть дочь в сознание.

Потихоньку она пришла в себя и, когда её уложили в постель в комнате с задёрнутыми занавесками, снова погрузилась в сон, не вполне осознавая, что произошло. Только тогда её супруг, задыхавшийся под весом тяжких мыслей, аккуратно высвободился из её пальцев, крепко сжимавших его руку, запечатлел долгий и нежный поцелуй на восковом бледном лбу Нест и поспешно вышел из комнаты, прочь, наружу.

У подножия холма Моэл-Гэст, на расстоянии около четверти мили от Ти Глас, была маленькая дикая рощица, вся опутанная длинными ветками шиповника и побегами переступня. Посреди зарослей затерялось глубокое чистое озерцо, служившее зеркалом для голубого неба и домом для зелёных листьев кувшинок. Когда солнце царственно взирало с полуденной высоты, цветы поднимались из прохладной глубины, чтобы поприветствовать его. Рощица наполнялась музыкой: радостный щебет птиц из тенистых зарослей, непрекращающееся жужжание насекомых, круживших над водной гладью, шум далёкого водопада, редкое блеяние овечки с вершины холма — всё это сливалось в гармоничный оркестр природы.

Это было любимое прибежище Оуэна в те годы, когда он был одиноким скитальцем, странником в поисках любви. Сюда он направился и сейчас, словно ведомый инстинктом, когда он покинул Ти Глас, сдерживая накатившее горе до тех пор, пока он не достигнет уединения.

В это время суток погода нередко меняется, и озерцо уже не отражало безоблачное голубое небо — в нём рисовались тёмные слоистые облака. Время от времени резкий порыв сбрасывал разноцветные осенние листья с ветвей, и музыка природы терялась в завывании ветров с вересковых полей, которые покрывали склоны холмов. Начался дождь, усиливаясь до проливного.

Но Оуэн не обращал на него внимания. Он сидел на мокрой земле, закрыв лицо руками, и все его физические и духовные силы уходили на то, чтобы угомонить бешеную кровь, стучавшую в мозгу, сводя с ума.

Образ погибшего сына стоял перед ним и требовал отмщения. И когда несчастный молодой человек подумал, кто должен стать жертвой ярости и мести, дрожь пробежала по телу, ведь отомстить нужно было его собственному отцу!

Снова и снова он пытался не думать, но мысли одолевали его, завихряясь в мозгу. В конце концов Оуэн обуздал эмоции, и они утихли; затем он заставил себя решить, что и как делать дальше.

В пылу момента он не заметил, что отец покинул дом, не зная, какая трагедия случилась с ребёнком. Оуэн решил, что отец видел всё; потому он сначала решил пойти к отцу и рассказать ему, как горе поразило его, тем самым воззвав к сочувствию. Однако он не был уверен, что сможет держать себя в руках, и старинное пророчество всплыло в памяти в ужасных подробностях. Оуэн испугался судьбы.

В конце концов он решил покинуть отца навсегда, забрать Нест куда-нибудь подальше, где она могла бы забыть первенца, а он смог бы заработать им на жизнь своим трудом.

Однако затем, когда он задумался о том, что такой план потребует некоторой подготовки; в частности, его деньги (а в этом отношении сквайр не был скуп) были под замком в столе к Бодоуэне. Тщетно он пытался найти другой выход – в Бодоуэн всё равно придётся пойти. Оставалось только надеяться, что удастся избежать встречи с отцом.

Он встал и обходным путём отправился в Бодоуэн. Из-за проливного дождя дом выглядел мрачнее и заброшеннее, чем обычно, но Оуэн смотрел на него с некоторым сожалением – как бы печально здесь ни было, это его дом, который предстояло покинуть на годы, если не навечно. Он зашёл с чёрного хода, от которого коридор вёл прямо в его комнату, где хранились книги, ружья, рыбацкие снасти, письменные принадлежности и прочее.

Он начал быстро собирать то немногое, что решил взять с собой; он торопился не столько из страха быть застигнутым врасплох, но и из желания в ту же ночь уехать как можно дальше, если Нест будет в состоянии тронуться с места. Пока он был занят, он пытался вообразить, что почувствует его отец, обнаружив, что когда-то горячо любимый сын ушёл навсегда. Пожалеет ли о своём поступке, который и привёл к разрыву, вспомнит ли с горечью о ласковом мальчишке, который, бывало, ни на шаг от него не отступал? Или, увы! Поймёт, что единственное препятствие на пути, к полному счастью, с новой женой и её сыном, к которому он странно привязался, наконец устранено? Обрадует ли их его отъезд? Потом он подумал о Нест, молодой матери, лишившейся своего дитя и ещё не осознавшей глубину трагедии? Бедная Нест! Она была такая любящая, такая нежная мать для сына — как её утешить? Оуэн представил её в далёких землях, тоскующую по родным горам и безутешно оплакивающую потерянного сына.

Но даже мысль о том, что тоска по дому сделает с Нест, не поколебала его решимости; настолько сильно он хотел, чтобы его и отца разделяли многие мили, ведь, думал он, только так мог отвратить судьбу, нависшую над ним, если он останется рядом с убийцей его сына.

Он почти закончил сборы. Его мысли с нежностью обратились к жене, как вдруг отворилась дверь, и в проёме проказник Роберт показался, явно рассчитывая заполучить что-то из вещей брата. Увидев Оуэна, он поколебался, потом зашёл в комнату и, положив ему руку на плечо, спросил:

– Потаскуха Нест! Как поживает потаскуха Нест?

Он хитро посмотрел на Оуэна, чтобы оценить силу своих слов, но тут же отпрянул в ужасе, увидев выражение лица брата. Он развернулся и побежал к двери, пока Оуэн сдерживал себя, повторяя: “Он всего лишь ребёнок. Он не понимает, что говорит. Он всего лишь ребёнок”. Но Роберт, чувствуя себя в безопасности, продолжал выкрикивать оскорбления. Рука Оуэна, тщетно сдерживавшего ярость, судорожно сжала ружьё.

Но Роберт уже перешёл опасную черту, приступив к насмешкам над погибшим младенцем. Оуэн не мог этого снести. Прежде чем мальчик понял, что случилось, Оуэн крепко схватил его одной рукой, пока другой наносил ему удары.

Через минуту он опомнился. Он остановился, ослабил схватку и в ужасе увидел, как Роберт осел на землю. Видимо, раздираемый между страхом и удивлением, мальчик решил, что лучше всего будет потерять сознание.

Оуэн, несчастный Оуэн, увидев простёртое перед ним тело мальчика, горько раскаявшийся в содеянном, только хотел посадить его на резной стул и привести в чувство, как вошёл сквайр.

Скорее всего, когда весь Бодоуэн пробудился тем утром, во всём поместье уже не было человека, который бы не знал о связи наследника с Нест Притчард и о их ребёнке, потому что, как ни старался Оуэн сохранить посещения Ти Глас в тайне, слишком уж они были частыми, да и поведение Нест сильно изменилось: она уже не ходила на танцы и гуляния, что только добавляло всем уверенности. Но пока миссис Гриффид, чья власть в поместье была непререкаемой, хотя и скрытой, не дала понять, что сквайру пора узнать правду, никто и словом не обмолвился.

Сквайр Гриффид без труда отследил Оуэна до Ти Глас и заявился туда с единственной целью сорвать свою злость, за чем последовала сцена, которую мы уже видели. Однако он вышел оттуда ещё более разъярённым из-за сына, а дома его ждали злобные предположения мачехи Оуэна. Проходя по коридору, он услышал звуки борьбы и голос Роберта и через мгновение застал безжизненное на вид тело своего любимца, которое тащил виновный Оуэн, чьё лицо ещё несло на себе отпечаток былой ярости. Не громкими, но горькими и прочувствованными были злобные слова, которые вылил отец на своего сына. Оуэн стоял в гордом угрюмом молчании, отказывая себе в самооправдании перед тем, кто нанёс ему страшную, смертельную рану. Вдруг вошла мать Роберта. Её естественная реакция сильнее распалила гнев сквайра, и его дикие подозрения, что Оуэн спланировал всё это, обрели форму твёрдой уверенности. Он созвал слуг, словно желая защитить себя и супругу от нападения сына, и слуги стояли в изумлении, глядя то на миссис Гриффид, которая попеременно сыпала проклятиями, то рыдала, пытаясь привести избитого мальчика в чувство, то на кипевшего от гнева сквайра, то на печального Оуэна, хранившего молчание. Оуэн едва ли замечал их удивлённые и испуганные взгляды, как и слова отца; перед его глазами был только бледный мёртвый ребёнок, и в горестных стенаниях хозяйки дома он слышал плач другой матери, убитой более непоправимым горем. К этому времени Роберт уже открыл глаза и, хотя он явно пострадал от побоев, уже полностью пришёл в сознание.

Если бы Оуэн мог действовать сообразно своей природе, сила любви к пострадавшему от его рук мальчику удвоилась бы; но несправедливость пробудила в нём упрямство. Он отказывался оправдывать себя и не сделал ни малейшей попытки сопротивляться, когда сквайр велел его запереть, пока врач не вынесет вердикт по поводу здоровья Роберта. Только когда дверь была заперта на засов и замок, мысль о несчастной Нест, которая осталась без его утешительного присутствия, сошла на него, как на разъярённого дикого зверя. Как, размышлял он, как она будет там одна, без его нежного участия, если, конечно, она пришла в себя достаточно, чтобы понять слова утешения. Что она подумает об его отсутствии? Вообразит ли, что он поверил словам отца и покинул её в минуты тяжкого горя? Эта мысль сводила его с ума, и он огляделся, прикидывая, как сбежать.

Его заперли на втором этаже в маленькой необставленной комнате, обшитой деревянными панелями и украшенной резьбой. Массивная дверь выдержала бы напор дюжины силачей, да и открой он её, вряд ли смог бы выбраться из дома незаметно. По старинному валлийскому обыкновению, окно находилось над камином, обрамлённое трубами, встроенными в стену по бокам и выпиравшими снаружи. Этот путь побега казался простым, даже если бы он был менее решительным и отчаянным. Спустившись, при должной осторожности он сможет незамеченным пробраться в Ти Глас.

Буря прекратилась, и слабые лучи золотили залив, пока Оуэн спускался окна, а затем, оглядевшись, под прикрытием длинных послеполуденных теней направился к зелёной дернистой площадке на вершине крутой скалы, откуда он часто падал. С помощью закреплённой верёвки он спустился к маленькой лодке (подарок отца в далёкие времена), пришвартованной в голубой морской воде. Он всегда оставлял лодку там, потому что это было ближе всего к дому; однако до того ему нужно было бы (если бы он пересёк залитую солнцем лужайку без единого деревца или куста, куда как раз выходили окна дома) пробраться через низкорослые заросли кустарника, которые могли бы стать живой изгородью, если бы кто-нибудь привёл их в должный вид. Ок крался шаг за шагом, прислушиваясь к голосам и иногда видя отца и мачеху совсем недалеко. Сквайр, судя по всему, пытался приласкать и успокоить жену, которая яро доказывала ему что-то. Оуэну пришлось пригнуться, чтобы его не заметил повар, возвращавшийся с огорода с пучком трав. В конце концов несчастный наследник Бодуэна покинул родной дом навсегда в надежде, что проклятие останется позади. Он добрался до площадки и вздохнул с облегчением. Он наклонился за сложенной верёвкой, надёжно спрятанной в ямке под большим плоским камнем. Глядя вниз, он не заметил отца; он не слышал его шагов из-за крови, стучавшей в ушах от усилия. Сквайр схватил его, прежде чем он мог выпрямиться, прежде чем он понял, чьи руки сжали его в тот момент, когда он уже отпраздновал освобождение. Оуэн яростно сопротивлялся и после минутной борьбы смог оттолкнуть отца, который упал прямо на тот самый камень, потеряв равновесие.

Сквайр покатился вниз, прямо в воду. Оуэн последовал за ним – полусознательно, полубессознательно, лишившись опоры и в то же время подчиняясь естественному стремлению спасти отца. Но инстинктивно он направил своё падение в более безопасное место, чем то, куда его удар отправил отца. Сквайр сильно ударился головой о борт лодки и, возможно, был уже мёртв, когда вода поглотила его. Но Оуэн только и думал, что о проклятии, которое проявило себя в полной силе. Он нырнул в поисках тела, которое уже потеряло жизненную гибкость и не стремилось на поверхность; увидев отца в глубине, он схватил его и потащил мёртвый груз наверх, в лодку. Обессилев, он едва сам не утонул, с трудом заставив себя вскарабкаться в качавшуюся лодку. Отец лежал перед ним; голова его была разбита там, где череп ударился о край лодки, лицо почернело от крови. Оуэн проверил его пульс, сердце – ничего. Он позвал его.

– Отец, отец! – кричал он. – Вернись! Вернись! Ты так и не узнал, как я любил тебя! Как я мог тебя любить, если бы… О боже!

Образ его сына всплыл в памяти.

– Да, отец, – продолжил он, – ты так и не узнал, что он упал и умер! О, если бы только у меня хватило терпения рассказать тебе! Если бы только ты меня выслушал! А теперь всё кончено! Отец, отец!

То ли услышав эти дикие вопли, то ли желая обратиться к мужу с каким-то бытовым вопросом, а, может, и обнаружив пропажу Оуэна и поспешив рассказать об этом супругу, миссис Гриффид оказалась наверху на скале, и её пасынок услышал, как она зовёт сквайра.

Он замолк и тихо направил лодку под скалу, пока её борт не оцарапал камень, а нависшие ветви не скрыли его от наблюдателя, который посмотрел бы на воду сверху. Весь мокрый, Оуэн лежал у тела отца, чтобы лучше спрятаться, и почему-то это напомнило ему дни его детства, вскоре после того, как сквайр овдовел, когда тот позволил Оуэну спать с ним в одной постели и часто будил его поутру, чтобы рассказать какую-нибудь старинную валлийскую легенду. Он уже потерял счёт времени, дрожа от холода и борясь с ужасной истиной, крутившейся в мозгу, но мысль о Нест заставила его подняться.

Вытащив большой парус, он набросил его на тело отца, покоившееся на дне лодки. Онемевшими руками он взялся за вёсла и направил лодку в открытое море в сторону Криситха, пока не нашёл тёмную расщелину в утёсе, где и поставил лодку на якорь. Затем он поднялся, шатаясь, почти желая упасть в тёмные воды и забыться навсегда, и вскарабкался наверх, на покрытую дёрном вершину утёса. Оттуда он со всех ног бросился в Пенморфу, как будто за ним гнались; он бежал изо всех сил. Вдруг он остановился, развернулся и бросился назад с не меньшей скоростью. Добежав до края, он лёг ничком и вгляделся, напрягая зрение, в лодку, проверяя, нет ли там движения, хотя бы малейшего шевеления паруса. Всё было неподвижно, но игра света заставила его поверить, что под парусом что-то слегка дёрнулось. Оуэн побежал к нижней части утёса, разделся, бросился в воду и поплыл к лодке. Оказавшись у неё, он увидел лишь неподвижность – страшную неподвижность. Минуту-другую он не отваживался приподнять парус. Однако, поразмыслив и поняв, что подобный приступ страха, что отец остался жив, но один, без помощи, может снова помешать ему, он отодвинул ткань. В ответ на него уставились мёртвые глаза! Он закрыл их и подвязал отцу челюсть, затем снова вгляделся. Только тогда он приподнялся из воды и поцеловал отца в лоб.

– Это моё проклятие, отец! Лучше бы я умер, едва родившись!

Дневной свет рассеивался. Драгоценные лучи солнца! Он поплыл назад, оделся и снова направился к Пенморфе. Когда он открыл дверь Ти Глас, Эллис Притчард укоризненно посмотрел на него изтёмного угла за печкой.

– Вернулся, наконец, – сказал он. – Никто из наших, из нашего круга, не бросил бы жену оплакивать её дитя. Никто из наших не позволил бы своему отцу погубить своего ребёнка. Я решил увезти её отсюда.

– Я не говорила ему! – воскликнула Нест, жалобно глядя на мужа. – Он заставил меня рассказать кое-что и догадался об остальном.

Она держала младенца у себя на коленях, словно тот был жив. Оуэн встал перед Эллисом Притчардом.

– Замолчите, – сказал он спокойно. – Ни слова, ни действия не помогут повернуть время вспять. Я должен был сделать то, что было предначертано сотню лет назад. Время ждало меня, он меня ждал. Я сделал то, что было предсказано поколения тому назад!

Эллис Притчард знал о пророчестве и в глубине души, не вдаваясь в размышления, верил в него, но никогда и не предполагал, что оно сбудется на его веку. Теперь, впрочем, он сразу всё понял, хотя он и неправильно судил об Оуэне, полагая, что это было сделано намеренно, чтобы отомстить за смерть мальчика. С этой точки зрения, Эллис расценил случившееся как справедливую плату за страдания и боль его единственной дочери; но он также знал, что закон увидит это в ином свете. Даже весьма ленивые валлийские силы закона и порядка не могли проигнорировать смерть сквайра Гриффида. Сообразительный Эллис сразу же задумался, как укрыть виновника.

– Пойдём! – сказал он. – Нечего тут страх разводить. Это твоё проклятие, а не твоя вина.

Он положил руку Оуэну на плечо.

– Ты промок, – неожиданно заметил он. – Где ты был? Нест, твой муж промок до нитки, хоть выжимай. Весь синий и бледный.

Нест осторожно положила младенца в колыбель. Не соображая ничего от слёз, она не поняла, что имел в виду Оуэн, говоря о сбывшемся пророчестве, если она вообще его слушала.

Её прикосновение согрело несчастное сердце Оуэна.

– Нест! – воскликнул он, сжимая её в объятиях. – Ты ведь ещё любишь меня, милая, дорогая?

– А как иначе? – спросила она со слезами на глазах. – Люблю больше, чем когда-либо, ведь ты был отцом моего бедного малыша!

– Но, Нест… Эллис, скажите ей! Скажите…

– Не нужно, не надо! – сказал Эллис. – Ей и без того хватит думок. Давай, поторопись, дочка, достань мою воскресную одежду.

– Я не понимаю, – сказал Нест, кладя ему руку на голову. – Что сказать? Почему ты такой мокрый? Господи, помоги! Я совсем обезумела, я не понимаю, что значат твои слова, твой вид! Я только знаю, что мой малыш мёртв! – И она расплакалась.

– Ступай, Нест! Ступай, принеси ему одежду, скорее!

Когда Нест покорно ушла, не в силах что-либо понять, Эллис быстрым шёпотом спросил:

– Хочешь сказать, сквайр мёртв? Говори потише, чтобы она не услышала. Что ж, нет нужды рассказывать, как он умер. Это было случайностью, ведь так? Все мы умрём; но его нужно похоронить. Хорошо, что скоро стемнеет. Не удивлюсь, если ты захочешь уехать. Нест это на пользу… Да и многие выходят из дома, но никогда не возвращаются – думаю, он сейчас не у себя дома, так? Пошумят, поищут, поудивляются, да и забудут помаленьку, когда в права тихо-мирно вступит наследник. Вот так пусть и будет, тогда и Нест перевезёшь в Бодоуэн… Нет, дочка, лучше другие чулки. Принеси те синие шерстяные, что я купил на ярмарке в Лланрусте… Главное, не падай духом. Что сделано, то сделано. Говорят, проклятие висело над вашей семьёй ещё с Тюдоров. И он заслужил. Посмотри вон на колыбель. Скажи, где он, и я сделаю благое дело и посмотрю, что можно сделать.

Но Оуэн, насквозь мокрый и выбившийся из сил, смотрел в торфяной очаг, словно пытаясь разглядеть там картины прошлого, и даже не слышал слов Эллиса. Он даже не пошевелился, когда Нест принесла ему сухую одежду.

– Давай, вставай, парень! – нетерпеливо сказал Эллис. Оуэн не ответил ни словом, ни движением.

– Что такое, отец? – изумлённо воскликнула Нест.

Эллис минуту-другую смотрел на Оуэна, пока дочь не повторила вопрос.

– Спроси сама, Нест.

– Муж мой, в чём дело? – спросила она, опускаясь на колени, чтобы оказаться лицом к лицу с Оуэном.

– Ты не знаешь? – горько спросил он. – Ты разлюбишь меня, когда узнаешь. Но это не моя вина; это моё проклятие.

– Что это значит, отец? – спросила Нест, переводя взгляд на Эллиса, но тот жестом велел ей продолжить расспросы.

– Я буду всё равно любить тебя, что бы ни случилось. Только расскажи мне.

Повисла тишина. Нест и Эллис не смели дышать.

– Мой отец мёртв, Нест.

Нест судорожно вздохнула.

– Господи, помилуй его! – сказала она, думая о ребёнке.

– Господи, помилуй меня! – отозвался Оуэн.

– Ты не… – Нест не закончила фразы.

– Это сделал я. Теперь ты знаешь. Это было моё проклятие. Что я мог поделать? Дьявол мне поспособствовал – это он поставил тот камень так, что отец упал. Я прыгнул за ним в воду, чтобы спасти. Прыгнул, Нест, клянусь! Я почти утонул. Но он был мёртв, мёртв, уже когда упал!

– Так он на дне так и лежит? – с чувством спросил Эллис.

– Нет, он у меня в лодке, – ответил Оуэн, содрогаясь скорее от воспоминаний о лице отца, чем от холода.

– Дорогой, переоденься! – попросила Нест, для которой смерть старика была лишь страшным, но посторонним для неё ужасом, тогда как состояние мужа касалось её напрямую.

Пока она помогала ему освободиться от мокрой одежды, с которой у него не было сил бороться, Эллис готовил еду и мешал какое-то питьё из настоек и горячей воды. Он заставил несчастного молодого человека поесть и попить, убедил Нест проглотить пару ложек, а сам прикидывал, как скрыть случившееся и виновника. Впрочем, нельзя сказать, что в его мыслях совсем не было грубого удовольствия от того, что Нест, растрёпанная и неопрятная из-за своего горя, уже стала хозяйкой Бодоуэна – самого роскошного дома, который только видел Эллис, хотя и не отрицал, что могут быть дома ещё роскошнее.

Путём окольных расспросов Эллис выведал, что нужно, у Оуэна, пока тот ел и пил. По правде, Оуэну стало легче, когда он рассказал обо всём. До конца обеда, если это можно так назвать, Эллис знал всё, что хотел знать.

– Так, Нест, одевайся-ка. Собери всё, что нужно. К утру вы уже должны быть на полпути к Ливерпулю. Я на лодке провезу вас мимо Рил-Сэндс, лодку Оэна привяжем к моей. Миновав самое опасное место, я вернусь с уловом и узнаю, что творится В Бодоуэне. Укрывшись в Ливерпуле, вы будете в безопасности, пока не придёт время вернуться.

– Я никогда не вернусь домой, – сказал Оуэн. – Это место проклято!

– Ещё чего! Послушай меня, парень. Это была случайность, в конце концов! Мы высадимся на острове Холи у мыса Ллин. Там живёт мой родственник, священник. Притчарды когда-то знавали лучшие времена, сквайр! Там твоего отца и похороним. Это был несчастный случай парень. Не падай духом! Вернётесь с Нест, и ещё детишек народите, и я ещё это увижу своими глазами.

– Никогда! – ответил Оуэн. – Я последний мужчина в роду, и сын убил отца, как было предсказано.

Вошла Нест, готовая ехать. Эллс поторопил их наружу, потушил огонь и запер дверь.

– Так, Нест, доченька, дай-ка этот свёрток, я помогу тебе спуститься.

Оуэн опустил голову и не промолвил и слова. Нест протянула ему свёрток с вещами, которые отец посчитал нужным взять, крепко прижимая к груди другой.

– С этим мне никто не поможет, — тихо сказал она.

Отец не понял её, но до Оуэна дошёл смысл её слов. Он крепко обнял её за талию и благословил.

– Мы пойдём вместе, Нест, – сказал он. – Но куда?

Он взглянул на грозовые тучи, гонимые ветром.

– Ну и ночка будет, – ответил Эллис, поворачиваясь, наконец, к спутникам. – Но не бойтесь, мы справимся.  

Он направился к своей лодке, где остановился и задумался.

– Побудьте здесь! Глядишь, я кого-то встречу, и придётся поговорить. Подождите здесь, пока я не вернусь.

Нест и Оуэн сели рядом у поворота тропинки.

– Дай мне посмотреть на него, Нест! – попросил Оуэн.

Она достала младенца из-под платка. Они долго с нежностью смотрели на его бледное лицо; затем, поцеловав, осторожно укутали ребёнка.

– Нест, – сказал Оуэн, – мне кажется, что дух отца здесь, с нами, и он словно склонился над нашим бедным малышом. Меня пробрал какой-то холодок, когда я смотрел не него. Мне видится, как наше безвинное дитя ведёт дух отца по небу к райским вратам, спасая его от адских псов, которые готовы были броситься на него.

– Не говори так, Оуэн, – ответила Нест, в темноте рощицы прижимаясь к нему. – Кто знает, что нас может услышать?

Они молчали, поражённые необъяснимым страхом, пока не услышали шёпот Эллиса Притчарда.

– Гды вы там? Идите сюда, да поосторожней. Там люди ходят, сквайра ищут, а хозяйка вся напуганная.

Они поспешили к маленькой бухточке и сели в лодку Эллиса. Море было неспокойным даже здесь. Над головами проносились рваные облака.

Они направились к заливу в молчании, изредка прерывавшемся указаниями Эллиса, который правил в сторону каменистого берега, где Оуэн причалил свою лодку. Её там не оказалось. Верёвка оборвалась, и лодку, должно быть, унесло.

Оуэн сел и закрыл лицо руками. Это простое и естественное обстоятельство воздействовало на его измождённую душу сверхъестественным образом. Он так надеялся на примирение, если можно так сказать, когда его отец и сын окажутся в одной могиле. Но теперь он решил, что прощения не будет, словно отец был против мира даже после своей смерти. Эллис смотрел на дело с практической стороны. Если тело сквайра найдут в лодке, принадлежавшей его сыну, это вызовет подозрение. Поначалу Эллис хотел убедить Оуэна похоронить сквайра в “могиле моряка, то есть зашить его в парус и, снабдив грузом, опустить в море. Он не высказал предложение вслух, опасаясь гнева Оуэна, но, если бы он согласился, они смогли бы вернуться в Пенморфу, выждать время и спокойно дожить до вступления Оуэна в права наследства. Раз Оуэн был слишком потрясён, чтобы просто ждать здесь, Эллис решил убедить его уехать на время и вернуться, когда толки поулягутся.

Теперь всё изменилось. Им придётся на время уехать из страны. В эту штормовую ночь им придётся плыть по морю. Эллис не боялся – точнее, не боялся бы, будь Оуэн таким, каким он был неделю или даже день тому назад; но как быть с этим безумным, отчаянным, проклятым Оуэном?

Они направились в густую темноту, и больше их никто не видел.

Особняк Бодоуэнов превратился в сырые, тёмные развалины. Земли перешли к какому-то англичанину.

 

The Half-Brothers

⇐ Предыдущая234567891011Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: