Главная антиномическая проблема психоделики

Главная антиномическая проблема, с которой приходится иметь дело теории психоделики, - это проблема, связанная с одной стороны - с индивидуальным (личным, субъективным) характером пси-эффекта, а с другой - с документальным (фактическим, объективным) характером психоделического текста, этот эффект вызывающего. Прямым следствием этой проблемы является вопрос об однозначности и надёжности определения пси-эффекта. Дело в том, что нет универсального эталона, относительно которого можно было бы установить порог чувствительности для регистрируемых пси-эффектов - примерно так же, как в музыке нет эталона для понятия " piano " или " pianissimo ". Человек с плохим слухом может не расслышать такое " pianissimo " вовсе - и затем утверждать, что оно равносильно паузе. С другой стороны, для большого концертного зала уровень " pianissimo " будет совсем иным, нежели для небольшого камерного помещения, где играет солист или квартет. Мало того, для разных музыкальных инструментов уровень звука для " pianissimo " также будет различен. Но достаточное ли это основание для того, чтобы сделать заключение, что это понятие не может существовать в музыке, поскольку нет границы, отделяющей его с одной стороны от " piano ", а с другой - от паузы?

Мы все привыкли жить в мире относительных величин, и это нас очень мало смущает в повседневной жизни. Но когда заходит речь о правильном понимании друг друга, то "относительность" терминологических ошибок становится "абсолютной" - и, зачастую, не позволяет нам услышать друг друга. И с понятием пси-эффекта, и с понятием психоделики дело обстоит именно таким образом, - и это, нередко, служит камнем преткновения для правильного понимания людьми самой сути явления психоделики. Рассмотрим характерный пример: в 2001 году Томаш Гланц в своей статье с отчасти тенденциозным названием "Психоделический реализм. Поиск канона", ²⁶ взявшись рассуждать о психоделических текстах, но не определившись сперва с вопросами терминологии, сам настолько запутывается в понятиях, что с одной стороны рекомендует считать психоделическими прозаические работы Монастырского и Пелевина, откровенно относящиеся к тому, что мы называем "психоделикой второго рода" или психоделикой-ρ, и которые в той или иной форме навязывают читателю галлюцинирующие или шизофренические состояния, характерные для их главных героев, а с другой стороны - предлагает, с подачи Павла Пепперштейна, окрестить "психоделическим" практически любой процесс, связанный с жизнью и деятельностью каждого из нас: " Не следует сводить психоделику только к психотропным препаратам. Есть психоделика обыденной жизни, в этом легко убедиться. Есть психоделика масс-медиа, психоделика потребления, психоделика кино, психоделика усталости, психоделика выживания. " ²⁶ Проследовав немного дальше этим путём, мы вынуждены будем признать, что должна существовать психоделика чистки зубов, психоделика надевания синего носка, психоделика поворачивания головы влево...

Таким образом, для Гланца вопрос - так что же всё-таки называть психоделикой? - остаётся совершенно неразрешимым. Увлекшись развесистой софистикой вокруг понятий "изменённых состояний сознания" и их "артикуляции", он начинает путать психоделику с синдромом диссоциативного растройства идентичности: " психоделический ландшафт определяется типологической разницей, образующей якобы две действительности, принципиально разные, но связанные друг с другом, сосуществующие в одном пространстве - человеке. " ²⁶ Считать ли психоделикой индуцированный психотропами или патологией психики бред? Считать ли психоделикой любое произведение, в котором автором затрагиваются темы расщепления личности? Или считать ею вообще почти всю литературу, от Горького до Набокова? - Гланц разводит руками и оставляет читателя в полном недоумении. Вопреки своему названию, его работа не только не проясняет сущности психоделики и той теории, которая управляет её механизмами, но делает всё возможное, чтобы заставить читателя потерять всякие ориентиры.

Давайте вместе постараемся из этого бесконечного подземного лабиринта неконкретного понимания "психоделики", навязанного московскими постконцептуалистами и неогерметиками, выбраться на свет Божий. Итак, мы уже определились с тем, что только тексты, вызывающие выраженный пси-эффект в читателе, можно считать психоделическими. Выясним теперь - какие же это тексты. Очевидно, что пси-эффект крайне сложно (или невозможно) поддерживать на высоком уровне, если текст становится слишком длинным; тогда в нём с неизбежностью появляются пики или мини-плато, где пси-эффект высок, - и низменности и долины, где пси-эффект низок или не присутствует вовсе. По этой причине, средняя концентрация пси-эффекта в прозаических произведениях, как правило, весьма низка - даже если рассматривать тексты, которые в принципе можно назвать психоделичными. Какие же это тексты? Обратимся прежде всего к классике: "Тайное свидание" Кобо Абэ, "Село Степанчиково" и "Преступление и наказание" Достоевского, "Голем" Майринка, "Владетель Баллантрэ" Стивенсона, "Степной волк" Гессе, "Бильярд в половине десятого" Бёлля. Сюда же можно отнести многие рассказы Цвейга, а также "Записки у изголовья" Сэй-Сёнагон. Местами психоделика появляется в "Красном и чёрном" Стендаля, в "Оводе" Войнич, в некоторых романах Андре Жида, Камю, Ремарка, Грема Грина и многих других авторов. Разумеется, психоделичность во всех этих произведениях проявляется лишь в отдельных местах, а другие части текста её содержат очень мало, либо не содержат вовсе: такова принипиальная картина распределения психоделических участков в прозе.

Пожалуй, лучшими примерами прозаической психоделики я до сих пор считаю рассказы в составе непревзойдённого сборника "Яшмовая трость" Анри де Ренье, а также великолепный "Вий" Гоголя (хотя во многих других рассказах и повестях, входящих в "Вечера на хуторе близ Диканьки" и "Миргород", психоделика проявляется не менее рельефно). По интенсивности и концентрации пси-эффекта эти рассказы стоят на одной ступени с поэтическими произведениями, а это уже само по себе - удивительный факт!

С другой стороны - можно назвать несколько чрезвычайно длинных психоделических стихотворений, где пси-эффект каким-то образом ухитряется сохраняться на достаточно высоком уровне на большей части пространства текста; "Февраль" Багрицкого и "Чёрный человек" Есенина сразу приходят на ум. О чём это говорит? Едва ли - о том, что стоит пробовать копировать эти необыкновенные эксперименты - и пытаться создавать психоделические тексты исключительной длины. Однако, следует иметь в виду, что, потенциально, психоделика способна заполнять собой и весьма пространные текстовые матрицы, а не только такие, в каких её обыкновенно можно встретить в поэтических произведениях, - другими словами, в средней длины стихотворениях из 5-10 четверостиший.

Возвращаясь к понятию пси-эффекта и проблеме его однозначного определения в текстах, можно сразу констатировать следующее: в тех случаях, когда текст является "психоделикой трансгрессивного типа" (т.е. такой психоделикой, которая заставляет читателя трансгрессировать), никаких проблем с отслеживанием пси-эффекта не возникает. Но, как уже говорилось, трансгрессия - это предельный случай пси-эффекта, который толкает восприятие читателя максимально далеко, другими словами - который заставляет его состояние сознания изменяться очень существенно. В случаях более слабых смещений восприятия (или изменений состояния сознания, что одно и то же) - имеем проблему: где проводить черту, отделяющую психоделику от не-психоделики? Не вводя каких-то эталонов и единиц измерения для пси-эффекта, - невозможно и однозначно (или даже условно) принять какое-то значение, которое можно предложить в качестве нижней границы для пси-эффекта, т.е. - той минимальной психоделичности, при которой текст ещё можно относить к психоделике, и за которой начинается суггестия.