Глава III. Путеводная стрелка
Майн Рид. Всадник без головы
Роман
ПРОЛОГ
Техасский олень, дремавший в тиши ночной саванны1,вздрагивает, услышав топот лошадиных копыт. Но он не покидает своего зеленого ложа, даже не встает наноги. Не ему одному принадлежат эти просторы -- дикие степныелошади тоже пасутся здесь по ночам. Он только слегка поднимаетголову--над высокой травой показываются его рога--и слушает: неповторится ли звук? Снова доносится топот копыт, но теперь он звучит иначе.Можно различить звон металла, удар стали о камень. Этот звук, такой тревожный для оленя, вызывает быструюперемену в его поведении. Он стремительно вскакивает и мчитсяпо прерии; но скоро он останавливается и оглядывается назад,недоумевая: кто потревожил его сон? В ясном лунном свете южной ночи олень узнает злейшегосвоего врага -- человека. Человек приближается верхом налошади. Охваченный инстинктивным страхом, олень готов уже сновабежать, но что-то в облике всадника-- что-то неестественное --приковывает его к месту. Дрожа, он почти садится на задние ноги, поворачивает назадголову и продолжает смотреть--в его больших карих глазахотражаются страх и недоумение. Что же заставило оленя так долго вглядываться в страннуюфигуру? Лошадь? Но это обыкновенный конь, оседланный,взнузданный,-- в нем нет ничего, что могло бы вызвать удивлениеили тревогу. Может быть, оленя испугал всадник? Да, это онпугает и заставляет недоумевать -- в его облике есть что-тоуродливое, жуткое. Силы небесные! У всадника нет головы! Это очевидно даже для неразумного животного. Еще с минутусмотрит олень растерянными глазами, как бы силясь понять: чтоэто за невиданное чудовище? Но вот, охваченный ужасом, оленьснова бежит. Он не останавливается до тех пор, пока непереплывает Леону и бурный поток не отделяет его от страшноговсадника. Не обращая внимания на убегающего в испуге оленя, какбудто даже не заметив его присутствия, всадник без головыпродолжает свой путь. Он тоже направляется к реке, но, кажется, никуда неспешит, а движется медленным, спокойным, почти церемониальнымшагом. Словно поглощенный своими мыслями, всадник опустилповодья, и лошадь его время от времени пощипывает траву. Ниголосом, ни движением не подгоняет он ее, когда, испуганнаялаем койотов, она вдруг вскидывает голову и, храпя,останавливается. Кажется, что он во власти каких-то глубоких чувств имелкие происшествия не могут вывести его из задумчивости. Ниединым звуком не выдает он своей тайны. Испуганный олень,лошадь, волк и полуночная луна -- единственные свидетели егомолчаливых раздумий. На плечи всадника наброшено серапе2, которое при порывеветра приподнимается и открывает часть его фигуры; на ногах унего гетры из шкуры ягуара. Защищенный от ночной сырости и оттропических ливней, он едет вперед, молчаливый, как звезды,мерцающие над ним, беззаботный, как цикады, стрекочущие втраве, как ночной ветерок, играющий складками его одежды. Наконец что-то, по-видимому, вывело всадника иззадумчивости,-- его конь ускорил шаг. Вот конь встряхнулголовой и радостно заржал -- с вытянутой шеей и раздувающимисяноздрями он бежит вперед рысью и скоро уже скачет галопом:близость реки -- вот что заставило коня мчаться быстрее. Он не останавливается до тех пор, пока не погружается впрозрачный поток так, что вода доходит всаднику до колен. Коньс жадностью пьет; утолив жажду, он переправляется через реку ибыстрой рысью взбирается по крутому берегу. Наверху всадник без головы останавливается, как бы ожидая,пока конь отряхнется от воды. Раздается лязг сбруи и стремян --словно гром загрохотал в белом облаке пара. Из этого ореола появляется всадник без головы; он сновапродолжает свой путь. Видимо, подгоняемая шпорами и направляемая рукой седока,лошадь больше не сбивается с пути, а бежит уверенно вперед,словно по знакомой тропе. Впереди, до самого горизонта, простираются безлесныепросторы саванны. На небесной лазури вырисовывается силуэтзагадочной фигуры, похожей на поврежденную статую кентавра; онпостепенно удаляется, пока совсем не исчезает в таинственныхсумерках лунного света.
Глава I. ВЫЖЖЕННАЯ ПРЕРИЯ
Полуденное солнце ярко светит с безоблачного лазоревогонеба над бескрайней равниной Техаса около ста миль южнеестарого испанского города Сан-Антонио-де-Бехар. В золотых лучахвырисовываются предметы, необычные для дикой прерии,-- ониговорят о присутствии людей там, где не видно признаковчеловеческого жилья. Даже на большом расстоянии можно разглядеть, что этофургоны; над каждым--полукруглый верх из белоснежного полотна. Их десять -- слишком мало для торгового каравана илиправительственного обоза. Скорее всего, они принадлежаткакому-нибудь переселенцу, который высадился на берегу моря итеперь направляется в один из новых поселков на реке Леоне. Вытянувшись длинной вереницей, фургоны ползут по саваннетак медленно, что их движение почти незаметно, и лишь по ихвзаимному положению в длинной цепи обоза можно о немдогадаться. Темные силуэты между фургонами свидетельствуют отом, что они запряжены; а убегающая в испуге антилопа ивзлетающий с криком кроншнеп выдают, что обоз движется. И зверьи птица недоумевают: что за странные чудовища вторглись в ихдикие владения? Кроме этого, во всей прерии не видно никакого движения: нилетящей птицы, ни бегущего зверя. В этот знойный полуденный часвсе живое в прерии замирает или прячется в тень. И толькочеловек, подстрекаемый честолюбием или алчностью, нарушаетзаконы тропической природы и бросает вызов палящему солнцу. Так и хозяин обоза, несмотря на изнуряющую полуденнуюжару, продолжает свой путь. Каждый фургон запряжен восемью сильными мулами. Они везутбольшое количество съестных припасов, дорогую, можно дажесказать -- роскошную, мебель, черных рабынь и их детей;чернокожие невольники идут пешком рядом с обозом, а некоторыеустало плетутся позади, еле переступая израненными босыминогами. Впереди едет легкая карета, запряженная выхоленнымикентуккскими мулами; на ее козлах черный кучер в ливрееизнывает от жары. Все говорит о том, что это не бедныйпоселенец из северных штатов ищет себе новую родину, а богатыйюжанин, который уже приобрел усадьбу и едет туда со своейсемьей, имуществом и рабами. И в самом деле, обоз принадлежит плантатору, которыйвысадился с семьей в Индианоле, нa берегу залива Матагорда, итеперь пересекает прерию, направляясь к своим новым владениям. Среди сопровождающих обоз всадников, как всегда, впередиедет сам плантатор, Вудли Пойндекстер--высокий, худощавыйчеловек лет пятидесяти, с бледным, болезненно желтоватым лицоми с горделиво суровой осанкой. Одет он просто, но богато. Нанем свободного покроя кафтан из альпака, жилет из черногоатласа и нанковые панталоны. В вырезе жилета видна сорочка изтончайшего полотна, перехваченная у ворота черной лентой. Наногах, вдетых в стремена,-- башмаки из мягкой дубленой кожи. Отшироких полей соломенной шляпы на лицо плантатора падает тень. Рядом с ним едут два всадника, один справа, другой слева:это юноша лет двадцати и молодой человек лет на шесть-семьстарше. Первый--сын Пойндекстера. Открытое, жизнерадостное лицоюноши совсем не похоже на суровое лицо отца и на мрачнуюфизиономию третьего всадника -- его кузена. На юноше французская блуза из хлопчатобумажной тканинебесно-голубого цвета, панталоны из того же материала; этоткостюм -- самый подходящий для южного климата -- очень к лицуюноше, так же как и белая панама. Его двоюродный брат -- отставной офицер-волонтер -- одет ввоенную форму из темно-синего сукна, на голове у него суконнаяфуражка. Еще один всадник скачет неподалеку; у него тоже белаякожа--правда, не совсем белая. Грубые черты его лица, дешеваяодежда, плеть, которую он держит в правой руке, так искусно еющелкая,-- все говорит о том, что это надсмотрщик надчернокожими, их мучитель. В "карриоле" -- легкой карете, представлявшей нечтосреднее между кабриолетом и ландо,-- сидят две девушки. У однойиз них кожа ослепительно белая, у другой -- совсем черная. Это-- единственная дочь Вудли Пойндекстера и ее чернокожаяслужанка. Путешественники едут с берегов Миссисипи, из штатаЛуизиана. Сам плантатор -- не уроженец этого штата; другими словами-- не креол3. По лицу же его сына и особенно по тонким чертамего дочери, которая время от времени выглядывает из-зазанавесок кареты, легко догадаться, что они потомки французскойэмигрантки, одной из тех, которые более столетия назадпересекли Атлантический океан. Вудли Пойндекстер, владелец крупных сахарных плантаций,был одним из наиболее надменных, расточительных и хлебосольныхаристократов Юга. В конце концов он разорился, и ему пришлосьпокинуть свой дом на Миссисипи и переехать с семьей игорсточкой оставшихся негров в дикие прерии юго-западногоТехаса. Солнце почти достигло зенита. Путники идут медленно,наступая на собственные тени. Расслабленные нестерпимой жарой,белые всадники молча сидят в своих седлах. Даже негры, менеечувствительные к зною, прекратили свою болтовню и, сбившись вкучки, безмолвно плетутся позади фургонов. Тишина, томительная, как на похоронах, время от временипрерывается лишь резким, словно выстрел пистолета, щелканьемкнута или же громким бархатистым "уоа", срывающимся с толстыхгуб то одного, то другого чернокожего возницы. Медленно движется караван, как будто он идет ощупью.Собственно, настоящей дороги нет. Она обозначена только следамиколес проехавших ранее повозок, следами, заметными лишь пораздавленным стеблям сочной травы. Несмотря на свой черепаший шаг, лошади, запряженные вфургоны, делают все, что в их силах. Плантатор предполагает,что до новой усадьбы осталось не больше двадцати миль. Оннадеется добраться туда до наступления ночи. Поэтому он и решилпродолжать путь, невзирая на полуденную жару. Вдруг надсмотрщик делает знак возницам, чтобы ониостановили обоз. Отъехав на сотню ярдов вперед, он внезапнонатянул поводья, как будто перед каким-то препятствием. Он мчится к обозу. В его жестах -- тревога. Что случилось? Не индейцы ли? Говорили, что они появляются в этих местах. -- Что случилось, мистер Сансом?--спросил плантатор, когдавсадник приблизился. -- Трава выжжена. В прерии был пожар. -- Был пожар? Но ведь сейчас прерия не горит? --быстроспрашивает хозяин обоза, бросая беспокойный взгляд в сторонукареты.-- Где? Я не вижу дыма. -- Нет, сэр,--бормочет надсмотрщик, поняв, что он поднялнапрасную тревогу, -- я не говорил, что она сейчас горит, ятолько сказал, что прерия горела и вся земля стала черной, чтотвоя пиковая десятка. -- Ну, это не беда! Мне кажется, мы так же спокойно можемпутешествовать по черной прерии, как и по зеленой. -- Глупо, Джош Сансом, поднимать шум из-за пустяков!.. Эйвы, черномазые, пошевеливайтесь! Берись за кнуты! Погоняй!Погоняй! -- Но скажите, капитан Колхаун,-- возразил надсмотрщикчеловеку, который так резко отчитал его,-- как же мы найдемдорогу? -- Зачем искать дорогу? Какой вздор! Разве мы с неесбились? -- Боюсь, что да. Следов колес не видно: они сгореливместе с травой. -- Пустяки! Как будто нельзя пересечь выжженный участок ибез следов. Мы найдем их на той стороне. -- Да, если только там осталась другая сторона,--простодушно ответил надсмотрщик, который, хотя и был уроженцемвосточных штатов, не раз бывал и на западной окраине прерии изнал, что такое пограничная жизнь.-- Что-то ее не видно, хоть яи с седла гляжу!.. -- Погоняй, черномазые! Погоняй! -- закричал Колхаун,прервав разговор. Пришпорив лошадь, он поскакал вперед, давая этим понять,что распоряжение должно быть выполнено. Обоз опять тронулся, но, подойдя к границе выжженнойпрерии, внезапно остановился. Всадники съезжаются вместе, чтобы обсудить, что делать.Положение трудное,-- в этом все убедились, взглянув на равнину,которая расстилалась перед ними. Кругом не видно ничего, кроме черных просторов. Нигденикакой зелени -- ни стебелька, ни травинки. Пожар прошелнедавно -- во время летнего солнцестояния. Созревшие травы ияркие цветы прерии -- все превратилось в пепел под разрушающимдыханием огня. Впереди, направо, налево, насколько хватает зрения,простирается картина опустошения. Небо теперь не лазоревое --оно стало темно-синим, а солнце, хотя и не заслонено облаками,как будто не хочет здесь светить и словно хмурится, глядя намрачную землю. Надсмотрщик сказал правду: не осталось и следов дороги. Пожар, испепеливший созревшие травы прерии, уничтожил иследы колес, указывавших раньше дорогу. -- Что же нам делать? -- Этот вопрос задает сам плантатор,и в голосе его звучит растерянность. -- Что, делать, дядя Вудли?.. Конечно, продолжать путь.Река должна быть по ту сторону пожарища. Если нам не удастсянайти переправу на расстоянии полумили, мы поднимемся вверх потечению или спустимся вниз... Там видно будет. -- Но, Кассий, ведь этак мы заблудимся! -- Вряд ли... Мне кажется, что выгоревшее пространство нетак велико. Не беда, если мы немного собьемся с дороги: всеравно, рано или поздно, мы выйдем к реке в том или ином месте. -- Хорошо, мой друг. Тебе лучше знать, я положусь на тебя. -- Не бойтесь, дядя. Мне случалось бывать и не в такихпеределках... Вперед, негры! За мной! И отставной офицер бросает самодовольный взгляд в сторонукареты, из-за занавесок которой выглядывает прекрасное, слегкавстревоженное лицо девушки. Колхаун шпорит лошадь исамоуверенно скачет вперед. Вслед за щелканьем кнутов слышится топот копытвосьми--десяти мулов, смешанный со скрипом колес. Фургоны сновадвинулись в путь. Мулы идут быстрее. Черная поверхность, непривычная дляглаз животных, словно подгоняет их; едва успев коснуться пеплакопытами, они тотчас же снова поднимают ноги. Молодые мулыхрапят в испуге. Мало-помалу они успокаиваются и, глядя настарших, идут вслед за ними ровным шагом. Так караван проходит около мили. Затем он сноваостанавливается. Это распоряжение отдал человек, который самвызвался быть проводником. Он натягивает поводья, но в позе егоуже нет прежней самоуверенности. Должно быть, он озадачен, незная, куда ехать. Ландшафт, если только его можно так назвать, изменился, ноне к лучшему. Все по-прежнему черно до самого горизонта. Толькоповерхность уже не ровная: она стала волнистой. Цепи холмовперемежаются долинами. Нельзя сказать, что здесь совсем нетдеревьев, xoтя тo, что от них осталось, едва ли можно такназвать. Здесь были деревья до пожара -- алгаробо4, мескито5 иеще некоторые виды акации росли здесь в одиночку и рощами. Ихперистая листва исчезла без следа, остались только обуглившиесястволы и почерневшие ветки. -- Ты сбился с дороги, мой друг? -- спрашивает плантатор,поспешно подъезжая к племяннику. -- Нет, дядя, пока нет. Я остановился, чтобы оглядеться.Нам нужно ехать вот по этой долине. Пусть караван продолжаетпуть. Мы едем правильно, я за это ручаюсь. Караван снова трогается. Спускается вниз по склону,направляется вдоль долины, снова взбирается по откосу и нагребне возвышенности опять останавливается. -- Ты все же сбился с дороги, Каш? -- повторяет свойвопрос плантатор, подъезжая к племяннику. -- Черт побери! Бoюcь, чтo ты пpaв, дядя. Ho скажи, какойдьявол мог бы вообще отыскать дорогу на этом пожарище!..Нет-нет! -- вдруг восклицает Колхаун, увидев, что каретаподъехала совсем близко.-- Мне теперь все ясно. Мы едемправильно. Река должна быть вон в том направлении. Вперед! И капитан шпорит лошадь, по-видимому сам не зная, кудаехать. Фургоны следуют за ним, но от возниц не ускользнулозамешательство Колхауна. Они замечают, чтo обоз движется непрямо вперед, а кружит по долинам между рощицами. Но вот ободряющий возглас вожатого сразу поднимаетнастроение путников. Дружно щелкают кнуты, слышатся радостныевосклицания. Путешественники вновь на дороге, где до них проехало,должно быть, с десяток повозок. И это было совсем недавно:отпечатки колес и копыт совершенно свежие, как будто онисделаны час назад. Видимо, по выжженной прерии проехал такой жекараван. Как и они, он, должно быть, держал свой путь к берегамЛеоны; очень вероятно, что это правительственный обоз, которыйнаправляется в форт Индж. В таком случае, остается толькодвигаться по его следам, форт находится в том же направлении,лишь немного дальше новой усадьбы. Ничего лучшего нельзя было и ожидать. От замешательстваКолхауна не остается и следа, он снова воспрянул духом и счувством нескрываемого самодовольства отдает распоряжениетрогаться. На протяжении мили, а может быть и больше, караван идет понайденным следам. Они ведут не прямо вперед, но кружат средиобгоревших рощ. Самодовольная уверенность Кассия Колхаунапереходит в мрачное уныние. На лице его отражается глубокоеотчаяние, когда он наконец догадывается, что следы сорокачетырех колес, по которым они едут, были оставлены каретой идесятью фургонами -- теми самыми, что следуют сейчас зa ним, ис которыми он проделал весь путь от залива Матагорда.
Глава II. СЛЕД ЛАССО
Не оставалось никаких сомнений, что фургоны ВудлиПойндекстера шли по следам своих же колес. -- Наши следы! -- пробормотал Колхаун; сделав этооткрытие, он натянул поводья и разразился проклятиями. -- Наши следы? Что ты этим хочешь сказать, Кассий? Неужелимы едем... --...по нашим собственным следам. Да, именно это я и хочусказать. Мы описали полный круг. Смотрите: вот заднее копытомоей лошади -- отпечаток половины подковы, а вот следы негров.Теперь я узнаю и место. Это тот самый холм, откуда мыспускались после нашей последней остановки. Вот уж чертовски неповезло -- напрасно проехали около двух миль! Теперь на лице Колхауна заметно не только растерянность --на нем появились горькая досада и стыд. Это он виноват, что вкараване нет настоящего проводника. Тот, которого наняли вИндианоле, сопровождал их до последней стоянки; там, поспорив сзаносчивым капитаном, он попросил расчет и отправился назад. Все это, а также чрезмерная самоуверенность, с которой онвызвался вести караван, заставляют теперь племянника плантатораиспытывать мучительный стыд. Его настроение становится совсеммрачным, когда приближается карета и прекрасные глаза видят егозамешательство. Пойндекстер больше не задает вопросов. Для всех теперьясно, что они сбились с пути. Даже босоногие пешеходы узналиотпечатки своих ног и поняли, что идут по этим местам уже вовторой раз. Караван опять остановился; всадники возбужденносовещаются. Положение серьезное: так думает и сам плантатор. Онпотерял надежду до наступления темноты закончить путешествие,как предполагал раньше. Но это еще не самая большая беда. Кто знает, что ждет ихвпереди? Выжженная прерия полна опасностей. Быть может, импредстоит провести здесь ночь, и негде будет достать воды,чтобы напоить мулов. А может быть, и не одну ночь? Но как же найти дорогу? Солнце начинает клониться кзападу, хотя все еще стоит слишком высоко, чтобы уловить, вкакую сторону оно движется; однако через некоторое время можнобыло бы определить, где находятся страны света. Но что толку? Даже если они узнают, где находятся восток,запад, север и юг, ничего не изменится -- они потерялинаправление! Колхаун стал осторожнее. Он уже больше не претендует нароль проводника. После такой позорной неудачи у него не хватаетна это смелости. Минут десять они совещаются, но никто не может предложитьразумный план действий. Никто не знает, как вырваться из этойчерной прерии, которая заволакивает черной пеленой не толькосолнце и небо, но и лица тех, кто попал в ее пределы. Высоко в небе показалась стая черных грифов. Они всеприближаются. Некоторые из них опускаются на землю, другиекружат над головами заблудившихся путников. В поведениихищников есть что-то зловещее. Прошло еще десять гнетущих минут. И вдруг к людямвернулась бодрость: они увидели всадника, скачущего прямо кобозу. Какая неожиданная радость! Кто бы мог подумать, что втаком месте можно встретить человека! Снова надежда засветиласьв глазах путников -- в приближающемся всаднике они видят своегоспасителя. -- Ведь он едет к нам, не правда ли? -- спросил плантатор,не веря своим глазам. -- Да, отец, он едет прямо к нам,-- ответил Генри и сталкричать и размахивать шляпой высоко над головой, чтобы привлечьвнимание всадника. Но это было излишне -- всадник и без того заметилостановившийся караван. Он скакал галопом и скоро приблизилсянастолько, что можно было окликнуть его. Он натянул поводья, только когда миновал обоз, и подъехалк плантатору и его спутникам. -- Мексиканец,-- прошептал Генри, взглянув на одеждунезнакомца. -- Тем лучше, -- так же тихо ответил ему отец. -- Тогда оннаверняка знает дорогу. -- Ничего мексиканского в нем нет, кроме костюма, --пробормотал Колхаун.-- Я сейчас это узнаю... Buenos dias,cavallero! Esta Vuestra Mexicano? (Добрый день, кабальеро! Вымексиканец?) -- О нет,-- ответил тот, улыбнувшись.-- Я совсем немексиканец. Я могу объясняться с вами и по-испански, еслихотите, но, мне кажется, вы лучше поймете меня, если мы будемговорить по-английски -- ведь это ваш родной язык? Не так ли? Колхаун подумал, что допустил какую-то ошибку в своейфразе или же не справился с произношением, и поэтомувоздержался от ответа. -- Мы американцы, сэр,-- ответил Пойндекстер с чувствомуязвленной национальной гордости. Затем, как бы боясь обидетьчеловека, от которого ждал помощи, добавил: -- Да, сэр, мы всеамериканцы, из южных штатов. -- Это легко определить по вашим спутникам,-- сказалвсадник с едва уловимой презрительной усмешкой, взглянув всторону негров-невольников.-- Нетрудно заметить также,--добавил он,-- что вы впервые путешествуете по прерии. Высбились с дороги? -- Да, сэр, и у нас нет никакой надежды найти ее, еслитолько вы не будете так добры и не поможете нам. -- Стоит ли говорить о таких пустяках! Совершенно случайноя заметил ваши следы, когда ехал по прерии. Поняв, что вызаблудились, я прискакал сюда, чтобы помочь вам. -- Это очень любезно с вашей стороны. Мы вам признательны,сэр. Меня зовут Пойндекстер -- Вудли Пойндекстер из Луизианы. Якупил усадьбу на берегу Леоны, вблизи форта Индж. Мы надеялисьдобраться туда засветло. Как вы думаете, мы успеем? -- Разумеется. Если только будете следовать моимуказаниям. Сказав это, незнакомец отъехал на некоторое расстояние.Казалось, он изучает местность, стараясь определить, в какомнаправлении должны двигаться путешественники. Застывшие на вершине холма лошадь и всадник представлялисобой картину, достойную описания. Породистый гнедой конь -- даже арабскому шейху не стыднобыло бы сесть на такого коня! -- широкогрудый, на стройных, кактростник, ногах; с могучим крупом и великолепным густымхвостом. А на спине у него всадник -- молодой человек летдвадцати пяти, прекрасно сложенный, с правильными чертами лица,одетый в живописный костюм мексиканского ранчеро6: на нембархатная куртка, брюки cо шнуровкой по бокам, сапоги из шкурыбизона с тяжелыми шпорами, ярко-красный шелковый шарфопоясывает талию; на голове черная глянцевaя шляпа, отделаннаязолотым позументом. Вообразите такого всадника, сидящего вглубоком седле мавританского стиля и мексиканской работы, скожаным, украшенным тиснеными узорами чепраком, похожим на те,которыми покрывали своих коней конквистадоры. Представьте себетакого кабальеро -- и пред вашим взором будет тот, на когосмотрели плантатор и его спутники. А из-за занавесок кареты на всадника смотрели глаза,выдававшие совсем особое чувство. Первый раз в жизни ЛуизаПойндекстер увидела человека, который, казалось, был реальнымвоплощением героя ее девичьих грез. Незнакомец был бы польщен,если бы узнал, какое волнение он вызвал в груди молодойкреолки. Но как мог он это знать? Он даже не подозревал о еесуществовании. Его взгляд лишь скользнул по запыленнойкарете,-- так смотришь на невзрачную раковину, не подозревая,что внутри нее скрывается драгоценная жемчужина. -- Клянусь честью! -- сказал всадник, обернувшись квладельцу фургонов.-- Я не могу найти никаких примет, которыепомогли бы вам добраться до места. Но дорогу туда я знаю. Вампридется переправиться через Леону в пяти милях ниже форта, атак как я и сам направляюсь к этому броду, то вы можете ехатьпо следам моей лошади. До свиданья, господа! Распрощавшись так внезапно, незнакомец пришпорил коня ипоскакал галопом. Этот неожиданный отъезд показался плантатору и егоспутникам весьма невежливым. Но они не успели ничего cкaзaть,как увидели, что незнакомец возвращается. Не прошло и десятисекунд, как всадник снова был с ними. Все недоумевали, чтозаставило его вернуться. -- Боюсь, что следы моей лошади вам мало помогут. Послепожара здесь успели побывать мустанги. Они оставили тысячиотпечатков своих копыт. Правда, моя лошадь подкована, но ведьвы не привыкли различать следы, и вам будет трудно разобраться,тем более что на сухой золе все лошадиные следы почтиодинаковы. -- Что же нам делать? -- спросил плантатор с отчаянием вголосе. -- Мне очень жаль, мистер Пойндекстер, но я не могусопровождать вас. Я должен срочно доставить в форт важноедонесение. Если вы потеряете мой след, держитесь так, чтобысолнце было у вас справа, а ваши тени падали налево, под угломоколо пятнадцати градусов к линии движения. Миль пятьдвигайтесь прямо вперед. Затем вы увидите верхушку высокогодерева -- кипариса. Вы узнаете его по красному цвету.Направляйтесь прямо к этому дереву. Оно стоит на самом берегуреки, недалеко от брода. Молодой всадник уже натянул поводья и готов был сноваускакать, но что-то заставило его сдержать коня. Он увидел темные блестящие глаза, глядевшие из-зазанавесок кареты,-- в первый раз он увидел эти глаза. Обладательница их скрылась в тени, но было еще достаточносветло, чтобы разглядеть лицо необычайной красоты. Кроме того,он заметил, что прекрасные глаза устремлены в его сторону и чтоони смотрят на него взволнованно, почти нежно. Невольно он ответил восхищенным взглядом, но, испугавшись,как бы это не сочли дерзостью, круто повернул коня и сноваобратился к плантатору, который только что поблагодарил его залюбезность. -- Я не заслуживаю благодарности, -- сказал незнакомец, --так как оставляю вас на произвол судьбы, но, к несчастью, я нерасполагаю свободным временем. Он посмотрел на часы, как будто сожалея, что ему придетсяехать одному. -- Вы очень добры, сэр, -- сказал Пойндекстер. -- Янадеюсь, что, следуя вашим советам, мы не собьемся с пути.Солнце нам поможет. -- Боюсь, как бы не изменилась погода. На севересобираются тучи. Через час они могут заслонить солнце... вовсяком случае, это произойдет раньше, чем вы достигнете места,откуда виден кипарис... Я не могу вас так оставить...Впрочем,-- сказал он после минуты размышления,-- я придумал:держитесь следа моего лассо! Незнакомец снял с седельной луки свернутую веревку и,прикрепив один конец к кольцу на седле, бросил другой на землю.Затем, изящным движением приподняв шляпу, он вежливо поклонился-- почти в сторону кареты,-- пришпорил лошадь и снова поскакалпо прерии. Лассо, вытянувшись позади лошади ярдов на двенадцать,оставило на испепеленной поверхности прерии полосу, похожую наслед проползшей змеи. -- Удивительно странный молодой человек! -- сказалплантатор, глядя вслед всаднику, скрывшемуся в облаке чернойпыли. -- Мне следовало бы спросить его имя. -- Удивительно самодовольный молодой человек, я бысказал,-- пробормотал Колхаун, от которого не ускользнулвзгляд, брошенный незнакомцем в сторону кареты, так же как иответный взгляд кузины.-- Что касается его имени, то о нем,пожалуй, и не стоило спрашивать. Наверняка он назвал бывымышленное. Техас переполнен такими франтами, которые, попавсюда, обзаводятся новыми именами, более благозвучными, или жеменяют их по каким-нибудь другим причинам. -- Послушай, Кассий,-- возразил молодой Пойндекстер,-- тык нему несправедлив. Он, по-моему, человек образованный,джентльмен, вполне достойный носить самое знатное имя. -- "Джентльмен"! Черт возьми, вряд ли! Я никогда невстречал джентльмена, который рядился бы в мексиканские тряпки.Бьюсь об заклад, что это просто какой-нибудь проходимец. Во время этого разговора прекрасная креолка выглянула изкареты и с нескрываемым интересом провожала глазамиудалявшегося всадника. Не этим ли следует объяснить язвительный тон Колхауна? -- В чем дело, Лу? -- спросил он почти шепотом, подъезжаявплотную к карете. -- Ты, кажется, очень торопишься? Можетбыть, ты хочешь догнать этого наглеца? Еще не поздно -- я дамтебе свою лошадь. Девушка откинулась назад, очевидно недовольная не толькословами, но и тоном кузена. Но она не показала виду, чторассердилась, и не стала спорить -- она выразила своенедовольство гораздо более обидным образом. Звонкий cмex былединственным ответом, которым она удостоила кузена. -- Ах так... Глядя на тебя, я так и подумал, что тутчто-то нечисто. У тебя был такой вид, словно ты очарована этимщеголеватым курьером. Он пленил тебя, вероятно, своим пышнымнарядом? Но знай, что это всего лишь ворона в павлиньих перьях,и мне, верно, еще придется содрать их с него и, быть может, скуском его собственной кожи. -- Как тебе не стыдно. Кассий! Подумай, что ты говоришь! -- Это тебе надо подумать о том, как ты себя ведешь, Лу.Удостоить своим вниманием какого-то бродягу, ряженого шута! Яне сомневаюсь, что он простой почтальон, нанятый офицерамифорта. -- Почтальон, ты думаешь? О, как бы я хотела получатьлюбовные письма из рук такого письмоносца! -- Тогда поспеши и скажи ему об этом. Моя лошадь к твоимуслугам. -- Ха-ха-ха! Как же ты несообразителен! Если бы я даже изахотела, шутки ради, догнать этого почтальона прерии, то натвоей ленивой кляче мне это вряд ли удалось бы. Он так быстромчится на своем гнедом, что, конечно, они оба исчезнут из виду,прежде чем ты успеешь переменить для меня седло. О нет! Мне егоне догнать, как бы мне этого ни хотелось. -- Смотри, чтобы отец не услышал тебя! -- Смотри, чтобы он тебя не услышал,-- ответила девушка,заговорив теперь уже серьезным тоном. -- Хотя ты мой двоюродныйбрат и отец считает тебя верхом совершенства, я этого несчитаю, о нет! Я никогда не скрывала этого от тебя -- не такли? Колхаун только нахмурился в ответ на это горькое для негопризнание. -- Ты мой двоюродный брат -- и только,-- продолжаладевушка строгим голосом, резко отличавшимся от того шутливоготона, которым она начала беседу. --Для меня ты больше никто,капитан Кассий Колхаун! И не пытайся, пожалуйста, быть моимсоветчиком. Только с одним человеком я считаю своим долгомсоветоваться, и только ему я позволю упрекать себя. А поэтомупрошу тебя, мастер7 Каш, воздержаться от подобных нравоучений.Я никому не стану давать отчет в своих мыслях, так же как и впоступках, до тех пор, пока не встречу достойного человека. Ноне тебе быть моим избранником! Закончив свою отповедь, девушкаснова откинулась на подушки, смерив капитана взглядом, полнымнегодования и презрения. Потом она задернула занавески кареты,давая этим понять, что больше не желает с ним разговаривать. Крики возниц вывели капитана из оцепенения. Фургоны сновадвинулись в путь по мрачной прерии, которая едва ли быламрачнее мыслей Кассия Колхауна.
Глава III. ПУТЕВОДНАЯ СТРЕЛКА
Путешественники больше не беспокоились о дороге: следлассо тянулся непрерывной змейкой и был так отчетливо виден,что даже ребенок не сбился бы с пути. Он не шел по прямой, а извивался между зарослямикустарников. Порой, когда путь лежал по местности, где не былодеревьев, он отклонялся в сторону. Делалось это не случайно: втаких местах были глубокие овраги и другие препятствия, --змейка следа огибала их, показывая дорогу фургонам. -- Как это предусмотрительно со стороны молодого человека!-- сказал Пойндекстер.-- Право, я очень жалею, что мы не узналиего имени. Если он служит в форте, мы еще встретимся с ним. -- Без сомнения! -- воскликнул Генри.-- И я буду этомуочень рад. Луиза сидела, откинувшись на спинку сиденья, -- онаслышала разговор между отцом и братом, но ничего не сказала,только в ее взгляде можно было прочесть, что она всем сердцемразделяет надежду брата. Радуясь скорому окончанию трудного путешествия, а такжевозможности до захода солнца увидеть свои новые владения,плантатор был в прекрасном настроении. Этот гордый аристократвдруг удостоил своим снисходительным вниманием всех окружающих:непринужденно болтал с надсмотрщиком, остановился пошутить сдядюшкой Сципионом, едва ковылявшим на покрытых волдыряминогах, подбодрил тетушку Хлою, которая ехала с младенцем наруках. "Чудесно!" -- может воскликнуть посторонний наблюдатель,введенный в заблуждение такой необычайной сценой, стольстарательно изображаемой писаками, подкупленными самим сатаной.-- В конце концов, как прекрасны патриархальные нравырабовладельцев! И это после всего, что мы говорили и cделалидля уничтожения рабства! Попытка разрушить это древнее здание-- достойный краеугольный камень рыцарственной нации -- лишьфилантропическая блажь, излишняя чувствительность. О вы,фанатики, стремящиеся к уничтожению рабства! Почему вывосстаете против него? Разве вы не знаете, что одни должныстрадать, должны работать и голодать, чтобы другие наслаждалисьроскошью и бездельем? Разве вы не знаете, что одни должны бытьрабами, чтобы другие были свободными?" Эти речи, несущие страдания миллионам, за последнее времяраздаются слишком часто. Горе человеку, который произносит их,и нации, которая их слушает! Хорошее настроение плантатора, казалось, разделяли все егоспутники за исключением Колхауна. Оно отражалось на лицахневольников, которые считали Пойндекстера источником своегосчастья или несчастья -- всемогущим, почти как Бог. Они любили его меньше, чем Бога, но боялись больше, хотяего нельзя было назвать плохим хозяином -- по сравнению сдругими рабовладельцами. Он не находил особого удовольствия вистязании своих рабов и был доволен, когда видел, что они сытыи одеты, что кожа их лоснится от жира. Ведь по этим признакамсудили о благосостоянии его самого -- их господина. Он иногдаучил их плетью -- уверяя, что это оказывает на них благотворноедействие,-- однако на коже его невольников не было ни одногорубца от жестоких истязаний, а этим мог похвастаться далеко невсякий рабовладелец штата Миссисипи. Стоит ли удивляться, что в обществе такого "примерного"хозяина все были в хорошем настроении и даже невольники,заразившись общей радостью, принялись весело болтать! Однако благодушное настроение длилось недолго. Оно былопрервано не внезапно и не по вине тех, кто его разделял:причиной были обстоятельства, которые от них не зависели. Как и предсказал незнакомец, солнце скрылось раньше, чемпоказался кипарис. Но это не должно было бы вызвать беспокойства: след лассобыл по-прежнему хорошо виден, и ориентироваться по солнцу небыло необходимости. Однако тучи, затянувшие небо, угнетающеподействовали на путников. -- Можно подумать, что уже наступили вечерние сумерки,--сказал плантатор, вынимая свои золотые часы,-- а между темвсего лишь три часа. Наше счастье, что этот молодой человекпомог нам. Если бы не он, мы до заката проплутали бы по этойвыжженной прерии. Пожалуй, пришлось бы заночевать прямо напепле... -- Ну и черная была бы постель! -- шутливо отозвалсяГенри, чтобы придать разговору более веселый характер. -- Ух, истрашные бы я видел сны, если бы пришлось так спать! -- И я тоже, -- добавила сестра, выглядывая из-зазанавесок и всматриваясь в даль.-- Я уверена, что мнеприснились бы Плутон8 и Прозерпина9 в аду. -- Хи-хи-хи! -- осклабился черный кучер, числившийся вкнигах плантаций как Плутон Пойндекстер.-- Мисса Луи увидитменя во сне на этой черной прерии! Вот чудн'о так чудн'о!Хи-хи-хи! -- Слишком рано вы начали смеяться,-- раздался мрачныйголос капитана, подъехавшего во время этого разговора.--Смотрите, как бы вам и в самом деле не пришлось ночевать в этойчерной прерии! Хорошо, если не случится еще чего-нибудь похуже. -- Что ты хочешь этим сказать, Каш? -- спросил плантатор. -- Я хочу сказать, дядя, что этот молодчик обманул нас. Яне могу еще этого утверждать, но похоже, что дело скверно. Мыпроехали уже больше пяти миль... около шести, должно быть, агде же кипарис, о котором он говорил? Кажется, у меня зрение нехуже, чем у других, но, как я ни всматривался в даль, я необнаружил никакого дерева. -- Но зачем же ему обманывать нас? -- Ах, "зачем"! В том-то и дело, что у него может быть дляэтого немало причин. -- Назови нам хотя бы одну из них,-- раздался серебристыйголос из кареты,-- мы с интересом послушаем. -- Еще бы: ты будешь слушать с особым интересом все, чтокасается этого субъекта,-- иронически ответил Колхаун, -- аесли я выскажу свои соображения, ты со свойственной тебеснисходительностью назовешь это ложной тревогой! -- Это будет зависеть от того, что ты скажешь, мастерКассий. Мне кажется, что тебе следует испытать нас. Не можем жемы думать, что ты, военный и такой
Воспользуйтесь поиском по сайту:
