Концепция культуры Ф. Ницше

Самым ярким представителя данного направления, о котором обычно прежде всего и вспоминают, когда говорят о «философии жизни», является Фридрих Ницше (1844—1900). Он по праву занимает почетное место и в ряду выдающихся культурологов XX века.

Фридрих Ницше принадлежит к числу незаурядных личностей, оказавших огромное влияние на процесс формирования мировоззре­ния как минимум четырех поколений европейцев. О том, что пред­ставляла собой его жизнь, можно судить по письму Ницше Георгу Брандесу от 10 апреля 1888 г., где он весьма подробно и обстоятельно рассказывает о себе.

Я родился, — пишет Ницше, — на поле битвы при Лютцене... Мои предки по отцовской линии были польские дворяне, носившие фами­лию Ницки; должно быть, тип хорошо сохранился вопреки трем не­мецким «матерям». За границей меня обычно принимают за поляка... Мне говорят, что моя голова встречается на полотнах Матейко. Моя бабушка принадлежала к шиллеровско-гетевскому кругу в Веймаре; ее брат унаследовал место Гердера на посту генерал-суперинтенданта в Веймаре. Я имел счастье быть воспитанником достопочтенной «Шульпфорты», из которой вышло столько известных мужей (Клопшток, Фихте, Шлегель, Ранке и т.д. и т.д.), небезызвест­ных в немецкой литературе... Я учился в университете в Бонне, позже в Лейпциге. Старый Ричль, тогда первый филолог Германии, почти С самого начала отметил меня своим вниманием. Двадцати двух лет я стал сотрудником «Центральной литературной газеты»... Зимой 1868—69 гг. Базельский университет предложил мне профессуру; я тогда не был еще доктором. Вслед за этим Лейпцигский университет присудил мне степень доктора весьма почетным образом: без какой-либо защиты, даже без диссертации. С 1869 по 1879 год я жил ■ Базеле.., где все шло как нельзя лучше... Большой милостью, выпав-

В. Исследование проблемы культуры в западной общественной мысли XX в. 275

1 шей на мою долю, оказалась сердечная близость между Якобом \ Буркхардом и мною — несколько необычный факт для чурающегося 'всякого общения мыслителя-отшельника. Еще большей милостью бы-\ло то, что у меня с самого начала своего базельского существова­ния завязалась теснейшая дружба с Рихардом и Козимой Вагнер, ко­торые жили тогда в своем поместье Трибшен, возле Люцерна... Не­сколько лет делили мы между собой все великое и малое, доверие не знало границ... К 1876 г. здоровье мое ухудшилось... Болезнь при­несла мне величайшую пользу: она выделила меня среди остальных, она вернула мне мужество к самому себе...².

В дальнейшем были годы страданий (как вспоминают близкие Ницше, жестокие головные боли, не проходившие сутками, мучили его как минимум двести раз в году) и интенсивной умственной рабо­ты, но уже не в качестве базельского профессора филологии, а сво­бодного художника, живущего писательским трудом. Несмотря на крайнюю нужду и ухудшающееся состояние здоровья, он выпускает в свет одну за другой свои книги, иногда даже на собственные средства, ибо странные философские трактаты, написанные образным языком и приближающиеся по форме к произведениям художественной литера­туры, не вызывали интереса у издателей, воспитанных в классической традиции. После 1890 г. Ницше ничего не пишет и ничего не публи­кует. Последние годы его жизни прошли во мраке безумия. Скончался Ницше в психиатрической клинике в Базеле в канун наступления но­вого века, образ которого немецкий мыслитель рисовал самыми мрач­ными красками.

Посмертная судьба Ницше не менее трагична, чем его жизнь. По­следний представитель классического европейского гуманизма был объявлен благодаря усилиям его душеприказчиков (и прежде всего сестры Элизабет Ферстер-Ницше), а также официальных идеологов крайне правого немецкого экстремизма одним из духовных отцов фа­шизма. Человек, более всего на свете ненавидевший мещанство и не­мецких филистеров, был превращен в объект поклонения тупых бюр­геров, увероваших в свое исключительное предназначение по праву принадлежности к «избранной расе». Самый аристократичный из мыслителей XX в., индивидуалист до мозга костей, презиравший театр и не посещавший его никогда потому, что там «господствует сосед», стал властителем дум массового человека, не имеющего представления о перипетиях той напряженной духовной жизни, которой жил долгие годы автор их «культовых» сочинений. Ницше был подменен сборни­ком цитат из Ницше, где он предстает как апологет «белокурой бес­тии», призывающий к расширению «жизненного пространства» и вое-

276 Теория культуры

певающий «волю к власти» как единственную и конечную жизненную
цель. Философия Ницше была лишена музыки, страсти, симфонизма
переживаний одинокого скитальца, пытающегося постичь смысл бь»-
тия родового человека. Из нее идеологами воинствующего мещанства
был взят скелет, который /

оказался на редкость популярным и общедоступным; можно было разложить его в однозначный ряд аксиом, одинаково звучащих для уха какого-нибудь изнеженного декадента и какого-нибудь бравого ро­енного: сильные должны повелевать, слабые — подчиняться, и еще: жизнь есть воля к власти, и еще: мораль есть прибежище слабых, мстя­щих таким образом жизни полнейшей дискредитацией ее естественных прав, или еще: нет ничего истинного, все позволено³.

Против этого окарикатуренного, искаженного, омещаненного, по­литизированного, коммерциализированного Ницше, созданного уси­лиями фальсификаторов его духовного наследия, велась (и сейчас ве­дется) борьба сторонников гуманистической и просвещенческой тра­диции, принадлежащих к различным течениям европейской общест-веной мысли.

Приоритет в разоблачении ницшеанства как одного из идейных истоков национал-социализма, не имеющего никакого отношения к истинным воззрениям Ницше, принадлежит Фрицу Кегелю, Рудольфу Штейнеру и Карлу Шлехту, которые много сделали для того, чтобы вернуть доброе имя мятежному немецкому философу, оказавшему ог­ромное воздействие на духовное становление нескольких поколений европейских ителлектуалов. Первый из вышеназванных ученых был редактором посмертного издания трудов Ницше и отказался от со­трудничества с Архивом Ницше, возглавляемым сестрой мыслителя, после настоятельных требований о публикации скомпилированного ею сочинения, составленного из заметок Ницше середины 80-х годов XIX в., вышедшего впоследствии в свет под названием «Воля к вла­сти». Второй был членом исполнительного совета Архива Ницше и демонстративно заявил в печати, что не желает участвовать в процессе превращения философа в идеолога немецкого фашизма. Третий дока­зал на основе лингвистического и смыслового анализа книги «Воля к власти», что это сочинение является подделкой, преследующей чисто политические цели. Благодаря их усилиям сегодня Ницше восприни­мают совершенно не так, как даже 30 лет назад.

Мошеннический образ, долгое время служивший прообразом «сильных ничтожеств» — от героев Арцибашева и Пшибышевского до маньяков государственной власти, — безвозвратно сдается в архив авантюр века. Этой «философией», можно сказать с уверенностью,

 

8. Исследование проблемы культуры в западной общественной мысли XX в.

больше не вдохновляется ни один унтер-офицер. Остается иной об­раз, но — внимание! — отнюдь не безопасный, отнюдь не реаними­рованный, отнюдь не легко перевариваемый: да, все еще опасный, 'все еще «динамит», но иной⁴.

Фридрих Ницше написал множество работ, из которых читающей публике более всего известна книга «Так говорил Заратустра», где дос­тупным языком, в афористичной форме излагаются основные идеи его философии. О других работах массовый читатель знает понаслышке, хотя по своей значимости они явно превосходят названное сочинение. Среди них прежде всего следует назвать «Происхождение трагедии из духа музыки», «Философия в трагическую пору Греции», «Несвоевременные размышления», «Человеческое слишком человече­ское», «Утренние зори», «Веселая наука», «По ту сторону добра и зла», «Генеалогия морали», «Антихрист», «Сумерки богов», «Ессе Homo». В каждой из них он в той или иной мере касается культурологических проблем, но особенно большой интерес для культурологов представ­ляют первые три работы, полностью посвященные вопросам культуры и ее генезиса. Именно на них мы и будем опираться, раскрывая суть культурологических воззрений немецкого мыслителя.

Как же трактовал культуру Ницше? Прежде всего необходимо ска­зать, что в понимании природы культуры и ее социальной роли Ницше занимает двойственную позицию. С одной стороны, он рассматривает ее как отрицательный фактор, провоцирующий регресс и декаданс. Куль­тура в его представлении есть

корень пессимизма, но не его цвет, его основание, а не его верхуш­ка, начало пути, а не его цель, ибо когда-нибудь мы должны будем еще научиться ненавидеть нечто иное и более всеобщее, чем нашу личность и ее жалкую ограниченность, ее изменчивость и беспокой­ство — в том более высоком состоянии, в котором мы будем любить также нечто иное, чем то, что мы можем любить сейчас⁵.

С другой стороны, у него отношение к культуре позитивное, ибо она, как пишет немецкий мыслитель,

требует в отношении шопенгауэрского человека, чтобы мы постоян­но подготавливали его созидание, узнавая и устраняя с пути все враждебное культуре, — словом, чтобы мы неутомимо боролись про­тив всего, что лишило нас высшего осуществления нашего бытия, помешав нам самим стать такими шопенгауэровскими людьми⁶.

Говоря иначе, путь возвышения человека — это путь окультурива­ния индивида, который может обрести себя, только войдя в мир культу-

278 Теория культуры

ры. В то же время Ницше пишет, что широкое распространение куль­туры приводит к «упадку высшего типа человека», продуцирует воз­никновение посредственных, заурядных личностей, в которых не го­рит божественный огонь. В этом отношении Ницше явно выступает прямым антагонистом мыслителей античности, Средневековья, Воз­рождения и Нового времени, которые рассматривали культуру исклю­чительно в позитивном ключе и не сомневались в том, что становление человека в культуре ведет к его возвышению как социального существа. С точки зрения Ницше овладение культурой доступно не каждому, а только тем, кто способен к философской рефлексии, к самопозна­нию. Только тогда, когда просыпается или формируется подобная способность, человек входит в мир культуры. Если этого нет, то он остается за пределами данного мира. Отсюда вытекает главная задача воспитания — внедрять и укреплять в каждом молодом человеке пред­ставление о себе не только как о «неудавшемся произведении приро­ды», но и как свидетельстве «чудеснейших намерений этой художницы».

Культура, — пишет Ницше, — есть дитя самопознания каждого отдельного человека и его неудовлетворенности самим собой. Каж­дый верующий в культуру тем самым утверждает: «я вижу над собой нечто более высокое и человечное, чем я сам; помогите мне все достигнуть этого, как я хочу помочь каждому, кто исполнен того же познания и страдания, — чтобы наконец возник снова человек, кото­рый чувствовал себя завершенным и бесконечным в познании и люб­ви, в созерцании и дейстовании, и всем своим целостным существом был бы связан с природой как судья всех вещей и мерило их ценно­сти⁷.

Достижение человеком состояния самопознания по Ницше далеко не простое дело, ибо

невозможно научить его (человека — А. Ш.) любви, так как толь­ко в одной лишь любви душа находит не только ясный, расчленяю­щий и полный презрения взгляд на самое себя, но и жажду заглянуть за пределы самого себя и всеми силами искать свое скрытое где-то высшее «Я»⁸.

Посвящение в звание культурного человека, с его точки зрения, совершается тогда, когда кто-либо отдает свое сердце какому-нибудь великому человеку, что позволяет ему самокритично взглянуть на себя и без всякой зависти и озлобленности следовать путем культуры. Это первая стадия, как пишет Ницше, культурного посвящения. О ней сви­детельствуют рождение у человека ненависти к собственной узости, появление жажды заглянуть за пределы самого себя, глубокое сочувст-

 

8. Исследование проблемы культуры в западной общественной мысли XX в.

вие гению, который находится в состоянии перманентной борьбы с условиями, что его окружают, наличие предчувствия будущности всего развивающегося и борющегося, а также убежденности, что природа «влечется к человеку», осознавая свою неспособность создать нечто цельное и завершенное. Но есть и вторая стадия посвящения. Пере­ход на эту ступень культурного развития совершается тогда, когда личность начинает понимать, что в мире существует тотальное влече­ние к культуре, которая суть альфа и омега всех изменений и преобра­зований. На этой стадии появляется способность к оценке с позиции культуры всего происходящего и всех результатов человеческой дея­тельности. Тогда же совершается проникновение в смысл человече­ских влечений и действий, который остается не раскрытым на первой стадии вхождения в культуру. На второй стадии происходит и осозна­ние истинной цели культуры, которая состоит в том, «чтобы служить возникновению истинных людей»⁹. Под последними Ницше понимает людей, способных к творческой деятельности, к критическому осмыс­лению действительности и преобразованию ее в соответствии со стоя­щими перед ними целями. Он пишет, что культура

ставит перед каждым из нас лишь одну задачу: содействовать со­зиданию философа, художника и святого в нас и вне нас и тем тру­диться над совершенствованием природы. Ибо как природа нужда­ется в философе, так она нуждается и в художнике — для метафизи­ческой цели, именно для своего собственного самоуяснения, для то­го, чтобы иметь наконец чистый и законченный образ того, что ей никогда не удается отчетливо рассмотреть в беспокойном процессе своего становления, — т.е. для своего самопознания¹⁰.

Однако, согласно Ницше, далеко не все постигают эту конечную цель культуры. Большинство останавливается на промежуточном этапе и тратит свои усилия на приобретение чисто внешних атрибутов, гово­рящих о прикосновении человека к миру культуры. Только отдельные личности, обладающие соответствующими задатками, способны под­няться до осознания великой задачи, стоящей перед культурой. Но даже если личность восходит на вторую ступень, она не должна оста­навливаться на этом. Культура требует от индивида, ставшего ее пала­дином, «не только внутреннего переживания, не только оценки окру­жающего потока внешнего мира, но прежде всего действия, т.е. борь­бы за культуру и вражды против влияний, привычек, законов и учреж­дений, в которых она не может узнать своей цели — создание ге­ния»¹¹. Поясняя свою мысль, Ницше пишет о том, что меры, направ­ленные на поддержание и распространение культуры, предпринимае­мые отдельными личностями или государственной машиной, могут

280 Теория культуры

преследовать совсем другие цели, чем те, которые культура ставит сама перед собой. В частности, поддержка образования и воспитания со стороны практически любого государства обусловлена прежде всего тем, чтобы иметь как можно больше, по выражению Ницше, «ходячих людей» (парафраз «ходячей монеты». — А. Ш.), которые принимают и всемерно поддерживают существующий порядок и одновременно эф­фективно трудятся, создавая материальные и духовные ценности. В таком подходе к культуре просматривается невооруженным глазом «эгоизм приобретателей», которые нуждаются в культуре, но вместе с тем предписывают ей цель и меру. Цепь умозаключений, которые за­ставляют отдельных личностей, социальные группы или целые госу­дарства оказывать поддержку культуре, как пишет Ницше,

приблизительно такова: максимум знания и образования, следо­вательно, максимум потребностей, следовательно, максимум произ­водства, следовательно, максимум прибыли и счастья — такова эта соблазнительная формула¹².

Ницше предельно критично относится как к этой установке, так и к другой, вытекающей из первой: между интеллигентностью и зажи­точностью, богатством и культурой существует прямая связь. Он об­ращает внимание на то, что при подобном подходе всякое образова­ние, имеющее своей целью бескорыстное накопление знаний, расши­рение кругозора, рассматривается как атавизм, как нечто выходящее за пределы нормы, и в силу этого осуждается обществом, даже не осоз­нающим тот факт, что люди, занимающиеся поисками истины, суть единственные, кто реализует стоящие перед культурой задачи. Он с горечью пишет о том, что их рассматривают как носителей «утонченного эгоизма, стремящихся к безнравственному эпикурейско­му наслаждению культурой» и подвергают остракизму, хотя именно им необходимо создавать все условия и всемерно поддерживать как мо­рально, так и материально. Ницше подчеркивает, что подобное отно­шение к культуре существует и в так называемых «культурных государ­ствах», которые весьма кичатся тем, что именно в них процветают науки, искусства, образование. Он говорит, что и «культурные госу­дарства», создавая иллюзию расширения поля свободы человека, тем не менее заставляют индивида служить своим целям. Ницше пишет:

Всюду, где теперь говорят о «культурном государстве», его зада­чей считают освободить духовные силы определенного поколения настолько, чтобы оно смогло служить и оказывать помощь сущест­вующему порядку, — но и только в этой мере; подобно тому, как

8. Исследование проблемы культуры в западной общественной мысли XX в.

лесной ручей частично отводится плотинами, чтобы его уменьшенная сила могла двигать мельницы — тогда как его полная сила была бы скорее опасна, чем полезна для мельницы. Освобождать — значит вместе с тем и еще в гораздо большей мере заковывать в цепи. Стоит вспомнить лишь о том, что стало постепенно из христианства под влиянием государственного эгоизма! Христианство есть, несо­мненно, одно из чистейших проявлений влечения к культуре и притом именно к непрерывному созиданию святого; но так как оно в тысяче отношений было использовано для того, чтобы вертеть мельницы го­сударственной власти, оно постепенно стало больным до мозга кос­тей, лицемерным и лживым и выродилось до противоречия со своей собственной целью. Даже его последнее событие — немецкая ре­формация — было бы внезапной и мимолетной вспышкой, если бы оно не заимствовало незаконно новых сил и нового пламени из воз­горавшегося пожара государственной борьбы¹³.

Нечто подобное ожидает и культуру, если к властям предержащим не придет осознание того, что культура не может быть средством ре­шения каких-либо других проблем, что ее цель — создание «шопенгауэровского» человека во всей его многогранности и неисчер­паемости.

Ницше обращает внимание на то, что зачастую страны или народы стремятся развивать, как он говорит, «внешнюю сторону культуры», способствуя появлению экстравагантных произведений литературы и искусства, поощряя возникновение новых художественных направле­ний и стилей. Подобная политика, с его точки зрения, отнюдь не ре­шает задачу приобщения к культуре даже на первой ступени. Эти дей­ствия он рассматривает как древнейший пережиток, родственный по смыслу поведению представителей первобытных народов, которые носят кольца в носу и татуировки, считая что это придает им красоты и привлекательности.

Мне кажется, — пишет Ницше, — что современные люди наводят друг на друга безграничную скуку, так что находят, наконец, необхо­димым сделать себя интересными с помощью всякого рода искусств... И вот они заставляют своих художников изготавливать из самих себя пикантное и острое блюдо; они обливают себя пряностями всего Востока и Запада... Они устраиваются так, чтобы удовлетворять вся­кому вкусу; и каждый должен получить угощение, хочется ли ему бла­гоухания или зловония, утонченности или мужицкой грубости, грече­ского или китайского духа, трагедий или драматизированных непри­стойностей¹⁴.

Ницше резко выступает против тех, кто считает, что о культуре не­обходимо судить прежде всего по «внешней оболочке». Он высмеивает

282 Теория культуры

ратующих за определение культурности нации по количеству, напри­мер, написанных фортепианных или скрипичных сонат, числу живо­писных полотен или издаваемых литературных произведений. С этой точки зрения он критикует культуру Германии, где всегда тяга к фор­ме, т.е. внешним аспектам культуры, была выражена чрезвычайно яр­ко. Исследуя сложившееся в этой стране положение с культурой, он оспаривает мнение тех мыслителей, которые видят причины невысо­кого культурного уровня немецкого народа в германском духе, нацио­нальном характере, где склонность к заимствованию, особенно обыча­ев, манер, внешнего лоска, присущего другим народам, в частности французам, проявляется достаточно отчетливо. Он считает, что есть более глубокие причины этого распространившегося «поветрия к пре­красной форме». С его точки зрения такими причинами являются

та суета, то захватывающее дух, улавливание момента, та чрезмер­ная спешка, которая срывает все вещи еще недозрелыми с ветвей, та погоня и скачка, которая проводит ныне борозды по лицу людей и как бы табуирует все, что они делают. Они несутся вперед с непри­личной озабоченностью, как будто в них действует какое-то зелье, не дающее им спокойно дышать, — гонимые рабы трех «м» — момента, мнений и моды; так что отсутствие у них их благоприличия действи­тельно бросается в глаза... уж слишком мучительной и становится необходимой лживая элегантность, чтобы замаскировать болезнен­ность этой недостойной спешки. Такова именно связь между модной жадностью к прекрасной форме и безобразным содержанием ны­нешних людей: первая должна скрывать, последнее должно быть скрыто. Быть образованным означает ныне: не давать заметить как жалок и дурен современный человек, как он хищен в своих стремле­ниях, как ненасытен в накоплении, как своекорыстен и бесстыден в наслаждении¹⁵.

Итак, согласно Ницше есть несколько причин, не позволяющих куль­туре достигать поставленных ею целей.

Первая — эгоизм приобретателей, вторая — эгоизм государства, третья — эгоизм всех тех, кто имеет основание скрываться и пря­таться под внешней формой.

Но, с его точки зрения, есть и четвертая причина. Это эгоизм нау­ки, которая накладывает свой неизгладимый отпечаток на духовную жизнь современного общества.

Наука, — пишет Ницше, — относится к мудрости как добродетель к жажде святости, она холодна и суха, не имеет любви и ничего не знает о глубоком чувстве неудовлетворенности и тоскующего стрем-

 

8. Исследование проблемы культуры в западной общественной мысли XX в.

ления. Она столь же полезна самой себе, сколь вредна своим слу­жителям, поскольку она переносит на них свой собственный харак­тер и тем мертвит их человечность. Пока под культурой разумеют, главным образом, содействие, она проходит с беспощадной холод­ностью мимо великого страдающего человека, потому что наука ви­дит всюду лишь проблему познания и потому что в пределах ее мира страдание в собственном смысле этого слова есть нечто недопусти­мое и непонятное... Но когда человек научается превращать каждый опыт в диалектическую игру вопросов и ответов и в чисто головное дело, то как изумительно скоро он засыхает в подобной деятельно­сти и едва не превращается в стучащий костями скелет¹⁶.

Нетрудно заметить, что в своей оценке роли науки в развитии культуры Ницше репродуцирует общие установки, свойственные пред­ставителям «философии жизни», которые выдвинули тезис о «переоценке ценностей науки» в связи с кризисом механистической в своей основе методологии того времени естествознания, поэтому нет ничего удивительного в той резкости тона, которым дается оценка науки как главного элемента духовной культуры.

Оценивая состояние современной ему культуры, Ницше высказы­вается весьма пессимистически. С его точки зрения культура Европы, как, впрочем, и культура Германии¹⁷, пребывает в глубоком кризисе, вы­ход из которого весьма проблематичен. Он пишет:

Вся наша европейская культура уже с давних пор движется в ка­кой-то пытке напряжения, растущей из столетия в столетие, и как бы направляется к катастрофе: беспокойно, насильственно, порывисто; подобно потоку, стрямящемуся к своему исходу, не задумываясь, бо­ясь сосредоточиться¹⁸.

Показателями кризиса, который переживает «фаустовская цивили­зация», Ницше в первую очередь считает недостаточность питания, преждевременное эротическое развитие, которое является бичом мо­лодежи, вступающей в жизнь уже развращенной и неспособной изба­виться от позорных наклонностей, несмотря на предпринимаемые ею усилия, а также алкоголизм, который стал привычкой и рассматрива­ется большинством как возможность приспособления к царящему ре­жиму¹⁹. Свидетельством кризисного состояния европейской культуры, с точки зрения Ницше, является и широкое распространение дека­дентского искусства, которое служит не духовному возвышению чело­века, а направлено на подавление воли, на поиски такого духовного состояния, при котором нет больше страдания и мучительных сомне­ний. Давая характеристику современной эпохи, Ницше также отмечает

284 Теория культуры

«пышный расцвет промежуточных форм; убыль типов; разрыв с тра­дицией, со школами; господство инстинктов, подготовленное высокой фи­лософской оценкой бессознательного, последовавшее за ослаблением

СИЛЫ ВОЛИ».

Однако, по мнению немецкого философа, есть еще одна черта, ко­торая наиболее полно характеризует кризисное состояние, в котором пребывает европейская культура. Речь идет о резком снижении в по­следние десятилетия статуса человеческой личности, который был за­фиксирован мыслителями европейского Возрождения и Просвещения. Человек не рассматривается с недавних пор среднестатистическим ев­ропейским обывателем в качестве венца природы, высшего существа, обладающего разумом, волей и способного к целенаправленной твор­ческой деятельности. Он воспринимается большинством как низкое, подлое создание, утратившее представление о морали, движимое ис­ключительно животными инстинктами и никогда не поднимающееся к вершинам духовности.

Самый общий признак современной эпохи, — пишет Ницше, — невероятная убыль достоинства человека в его собственных глазах. Долгое время он вообще — средоточие и трагический герой бытия; затем он озабочен по меньшей мере тем, чтобы установить свое родство с решающей и ценной в себе стороной бытия — так посту­пают все метафизики, желающие удержать достоинство человека ве­рою в то, что моральные ценности суть кардинальные ценности²¹.

Сегодня достоинство человека пало так низко, считает Ницше, что говорить о нем просто не приходится.

Причину кризиса европейской культуры Ницше прежде всего видит в широком распространении нигилизма, возникшего как результат кру­шения христианской морали и десакрализации христианских ценно­стей. Христианство, с его точки зрения, перестало выполнять роль кон­солидирующей и нормотворческой силы потому, что реальная практика христианства вступила в острое противоречие с принципами правдиво­сти и справедливости, на которых базируется христианская догматика. «Гибель христианства — от его морали», — пишет он²². Человек, воспи­танный в христианской вере, считает Ницше, не может не испытывать «чувство отвращения к фальши и изолганности всех христианских тол­кований мира и истории»²³. Именно этим, утверждает немецкий фило­соф, объясняется резкий поворот в конце XIX в. от максимы «Бог есть и он есть истина» к максиме «Бога нет, все ложно».

Ницше отрицает идею культурного прогресса. «Вера в прогресс, — пишет он, — для низшей сферы разумения еще может сойти за при-

8. Исследование проблемы культуры в западной общественной мысли XX в.

знак восходящей жизни, но это самообман». ²⁴ С точки зрения фило­софа, человеческая история свидетельствует: человек как род регресси­рует и недалек тот день, когда он предстанет перед нами в своем ис­тинном, не облагороженном культурой виде. Приход «белокурой бес­тии», движимой исключительно только животными инстинктами и волей к власти не за горами, и этого не видят только рефлексирующие европейские интеллектуалы, утратившие представление о реальности и свежесть чувств. Регрессирует и европейская культура, которая давно прошла пик своего развития и движется к закату. Это особенно ясно становится при рассмотрении в ретроспекции трех последних веков европейской истории.

Семнадцатый век, — пишет Ницше, — был аристократичен, по­клонник порядка, надменен по отношению к животному началу, строг к сердцу, лишен добродушия и даже души, «не немецкий век», враждебный всему естественному и лишенному достоинства, обоб­щающий и властный по отношению к прошлому, ибо верит в себя... Сильное волей столетие, а также столетие сильных страстей. Восем­надцатый век весь под властью женщины — мечтательный, остроум­ный, поверхностный, но умный там, где дело касается желаний и сердца, libertin в самых духовных наслаждениях, подкапывающийся под все авторитеты, опьяненный, ясный, гуманный, лживый перед са­мим собой... Девятнадцатый век более животный, подземный; он без­образнее, реалистичнее, грубее — и именно поэтому «лучше», «честнее», покорнее всякого рода действительности, истиннее; зато слабый волею, зато печальный и темно-вожделеющий, зато фатали­стичный. Нет страха и благоговения ни перед «разумом», ни перед «сердцем».... Девятнадцатый век инстинктивно ищет теории, которые оправдывали бы его фаталистическое подчинение факту... воли нали­цо так мало, что само слово становится свободным и может быть употреблено для обозначения чего-либо другого²⁵.

В перспективе европейскую культуру ожидает печальная судьба, но после того как она достигнет низшей точки в своем развитии, начнется новый подъем и цикл повторится. «Крайние позиции сменяются не более умеренными, а опять же крайними, но обратными»²⁶, — пишет он.

Ницше совершенно однозначно разводит понятия цивилизация» и «культура». По его мнению, в XIX в. человечество, и прежде всего его европейская часть, сделало решительный шаг от культуры к цивилиза­ции. Сила родового человека неизмеримо выросла, но он утратил представление о своей целостности и конечной цели. Ницше считает, что между культурой и цивилизацией существует извечный антагонизм и не надо обманываться на тот счет, что цивилизация может превра­титься в культуру или реализовывать ее цели.

286 Теория культуры

Великие моменты культуры, — пишет он, — всегда были морально говоря, эпохами испорченности; с другой стороны эпохи преднаме­ренного и насильственного укрощения зверя-человека (цивилизации) были временами нетерпимости по отношению к наиболее духовным и наиболее смелым натурам. Цивилизация желает чего-то другого, чем культура: быть может, прямо противоположного²⁷.

Такова в самых общих чертах концепция культуры Фридриха Ницше.

⇐ Предыдущая13141516171819202122Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: