Маниакальное, параноидное и депрессивное решения 11 страница

основывается на эмпатическом схватывании фазово-специ-фических удовольствий ребенка или родителя с сопутству­ющей радостью по поводу их постепенных эволюционных сдвигов. Удовольствие, испытываемое родителями и ана­литиками, представляет собой «генеративное удоволь­ствие» (см. также «генеративную эмпатию» Шэфера, 1959) эволюционного объекта, которое представляется специфи­чески основывающимся на идентификациях с удовольстви­ями их собственных «достаточно хороших» родителей, а не с преобладающим инфантильным удовлетворением ре­бенка или пациента. Это генеративное удовольствие и не­жность — существенно важные аспекты в зрелом родитель-стве и, аналогично, в информативных эмоциональных переживаниях аналитика по поводу своего пациента, в то время как бессознательное заместительное удовлетворе­ние постоянно находится в услужении собственных инфан­тильных стремлений родителя или аналитика, содействуя фиксациям и задержкам в развитии ребенка или в аналити­ческом прогрессе пациента.

Эмпатия аналитика через информативные идентифи­кации с пациентом является активно объектно-поисковой и главным источником понимания аналитиком соответству­ющего эмоционального переживания пациента. Она также является главным средством для построения все более точ­ного и осмысленного представления о субъективном мире переживаний пациента. Те способы, которыми эмпатичес-кое понимание и его сообщение пациенту используются в психоаналитическом лечении, зависят от структурализа-ции психики пациента и от уровня его привязанности к объектам. Об этом будет более детально рассказано в по­следующих главах.

Контрпереносные отклики

История понятия контрпереноса уже достаточно де­тально обсуждалась в предшествующих разделах. Контр­перенос определяется здесь как те аффективные отклики аналитика на пациента, которые не основаны на сознатель­но доступных самостных и объектных представлениях в мире переживаний аналитика. До некоторой степени ана­логично фазово-специфически задержанной или нарушен­ной привязанности, которую пациенты повторяют и про­должают в трансферентных отношениях с аналитиками, в контрпереносе аналитика такая недоступность определен-

ных самостных л объектных репрезентаций может, в прин­ципе, происходить в результате либо первичного отсутствия, либо вторичной утраты таких репрезентаций. Контрпере­носные отклики могут быть поняты как неудача аналитика переживать и информативно использовать свои объектно-поисковые и/или объектно-реагирующие эмоциональные отклики. Другими словами, контрперенос представляет со­бой временную или длительную неудачу в психоаналити­чески полезном комплиментарном или эмпатическом реа­гировании аналитика на своего пациента.

В своем контрпереносе аналитик не осознает действи­тельное положение себя и пациента в качестве объектов друг для друга. Может быть вовлечен любой из различных эволюционных уровней объектной привязанности в зави­симости от прошлой истории и текущей жизненной ситуа­ции аналитика. Таким образом, контрперенос аналитика может включать в себя реэкстернализацию либо его функ­циональных, либо индивидуальных объектных репрезен­таций на образ пациента с активацией его (аналитика) соот­ветствующих интерактивных самостных репрезентаций. Контрпереносные отклики могут также проистекать от про­екций аналитиком неприемлемых самостных репрезента­ций на представление о пациенте, а также от длительной идентификации аналитика с его мысленным представлени­ем о пациенте или мысленным представлением об инфан­тильном объекте пациента.

Будучи основанными на вытесненном или иным спосо­бом недоступном переживании аналитика, контрперенос­ные отклики не являются информативными относительно пациента, независимо от того, приводятся ли они в движе­ние переносом пациента или нет. До тех пор пока они не могут быть превращены в комплиментарные или эмпати-ческие отклики, они будут более или менее серьезно нару­шать понимание аналитиком себя и пациента, независимо от того, отыгрывается ли это нарушение в аналитических взаимодействиях или нет.

Трансферентные реакции, включая контрперенос, ха­рактеризуют пределы понимания людьми друг друга. В пси­хоаналитической работе проблема обнаружения контрпе­реноса и замены его информативными эмоциональными откликами представляет собой постоянный вызов для ана­литика (см. главу 8).

Интеграция

Различные отклики аналитика на пациента, как рацио­нальные, так и аффективные, в идеале будут интегриро­ваться в тотальный отклик, который равносилен более или менее точному проникновению внутрь и пониманию психи­ческого мира переживаний пациента, каким он обнаружи­вается в его или ее взаимодействиях с аналитиком.

Интеграция рассматривается здесь скорее как глав­ная характеристика развития психики, чем как постулат врожденной синтетической функции эго (Nunberg, 1931; Hartmann, 1964) с собственной энергией и превратностя­ми развития. Человеческое развитие как целое — интег-ративное явление, ведущее к возрастающей автономии и индивидуальности развертывающегося переживания Соб­ственного Я. Как было сказано в первой части, после диф­ференциации репрезентаций Собственного Я и объекта сохранение и защита переживания Собственного Я стано­вится главной мотивацией для всей дальнейшей структу-рализации психики.

Тревога является центральным, непосредственно мо­тивирующим фактором для продолжения формирования структуры, приводящей в результате к возросшему син­тезу и интеграции репрезентативного мира человека. Пос­ле установления константности Собственного Я и объекта потребность сохранения связанности частей Собственно­го Я с точки зрения недавно завоеванной индивидуальной идентичности становится сознательной целью для Соб­ственного Я. Общая тенденция к интеграции, неотъемле­мо присутствующая в психическом развитии, становится затем ощущаемой мотивацией и целью, к которой активно стремится Собственное Я. Однако даже тогда многочис­ленные синтетические действия Собственного Я в его стремлении сохранения и улучшения своей целостности и связанности лучше не приписывать специфической синте­тической функции Собственного Я. Скорее их следует рассматривать как выражения характерного функциони­рования Собственного Я как активного организатора и синтезатора (см. схожие высказывания Blanck and Blanck (1979) относительно эго как организатора).

Интеграция различных откликов человека на другого человека для формирования понимания субъективного переживания последнего и своей собственной роли в те-

кущих взаимодействиях между сторонами требует от на­блюдателя хорошо установившихся константностей Соб­ственного Я и объекта с заслуживающими доверия спо­собностями к эмпатии и саморефлексии. Люди без таких эволюционных достижений могут быть вполне хорошими наблюдателями внешнего мира, одновременно испытывая почти полную неспособность отражать и понимать внут­ренние переживания самих себя и других людей. При со­четании превосходящих умственных способностей с вы­сокоуровневой пограничной организацией люди могут сделать карьеру в качестве ученых, бизнесменов или по­литиков, но не подходят для профессий, в которых пред­посылкой является понимание себя и других как уникаль­ных людей.

Аналитическое понимание подразумевает растущее осознание того, что пациент и аналитик представляют и значат Друг для друга в своих соответствующих частных мирах переживаний. Типичным образом оно дает ответы на вопросы, кем и чем я являюсь в текущем переживании па­циента и наоборот? В чем пациент нуждается, чего он хо­чет, о чем думает или фантазирует и осознает ли он это сам? Если нет, наличествует ли это осознание где-то в нем, отго­роженное, но все же имеющее место после того, как оно однажды было сознательным? Или получали ли когда-либо текущие связанные с объектом потребности пациента пси­хическое представление? Ответы аналитика на такие воп­росы формируются в результате интеграции его рациональ­ных, комплиментарных и эмпатических откликов на пациента и его послания, окрашенные варьирующими ко­личествами контрпереносных элементов, обусловленных природой прошлой истории аналитика в целом и ее теку­щих недоступных аспектов в частности.

Интуиция с ее характерной внезапной и «необъясни­мой » природой вряд ли является чисто идеационным собы­тием в отличие от эмоционально обусловленных эмпати­ческих переживаний, как это было предложено Гринсоном (1967). Глубокая наполненность смыслом и субъективная установка «истины », которая отличает интуитивные пере­живания, указывает на большую долю аффективного пе­реживания, ощущаемого за их типически банальным вне­шним видом. Интуитивные инсайты несут в себе много характерных черт творческих актов и часто связаны с чув­ствами душевного подъема и всемогущества, в большей или

меньшей степени замаскированными. Однако искушенный и критически настроенный аналитик знает из опыта, что внезапную уверенность и субъективное чувство истины, ха­рактеризующие интуитивные переживания, следует тща­тельно интроспективно изучать и проверять на фоне раци­ональных данных, прежде чем будет достигнуто надежное понимание.

Интуиция, по-видимому, представляет собой резуль­тат быстрой и поэтому потенциально незрелой бессозна­тельной интеграции откликов наблюдателя на другого человека и воспринимаемые от него послания. Она пред­ставляет собой новый синтез в эмпирическом мире наблю­дателя и поэтому является творческим продуктом, кото­рый появляется на поверхности его сознательного разума как некий малый генезис с сопутствующими чувствами ду­шевного подъема и всемогущества. Носитель интуиции ча­сто видит в ней чудо и может оказать значительное со­противление оспариванию ее природы как «истины » и под-верганию ее более тесному аналитическому исследованию и проверке на фоне сопутствующих рациональных откли­ков и уже имеющегося знания о данном человеке. Хотя та­кие быстрые бессознательные интеграции представляют собой крайне ценный инструмент в аналитической работе, обеспечивая ее полезным сырым материалом для более пол­ного аналитического инсайта и понимания, они могуттак-же представлять крупные скопления бессознательных контрпереносных элементов. Это тем более вероятно, чем более их носитель уверен в том, что по своей природе они представляют окончательную истину.

Существует связь между чрезмерной опорой на инту­ицию, с одной стороны, и нарциссической поглощеннос­тью идеями всемогущества, с другой, в особенности, когда голословно утверждаемая точность и истинность интуитив­ных инсаитов не терпит никаких сомнений и дальнейшего исследования. Достижение действительного понимания другого человека и собственное взаимодействие с ним тог­да менее важны, чем собственная роль в качестве высшего судьи людей. Эта черта не чужда многим аналитикам и пси­хотерапевтам.

«Слишком быстрое понимание» связано с индивиду­альными отличиями в способности переносить замешатель­ство (Freud, 19122с). Способность выносить неопределен­ность без прибегания к преждевременной интеграции

собственных доступных рациональных и эмоциональных откликов на пациента требует выдерживания ожидания и собственной пассивности. Она связана с целостностью образа профессионального СобственногоЯ аналитика, которая позволяет ему терпеливо собирать элементы, тре­буемые для интегративных инсаитов, максимально инфор­мативных относительно мира переживания пациента, а также относительно собственной позиции аналитика и его роли в них. Реже встречаются моменты всемогущего ду­шевного подъема, сопровождаемые внезапными вспыш­ками интуиции, и им сопутствует глубокое удовлетворе­ние, неотъемлемо присутствующее в точном и подлинном понимании внутреннего переживания другого человека. Интеграция, приводящая к такому пониманию, также ча­сто происходит абсолютно внезапно и является довольно неожиданной, вознаграждая аналитика удовольствием от творческого свершения. Однако он, как правило, спосо­бен лучше осознавать элементы такого понимания, чем в случае с единственной вспышкой интуиции. Аналитичес­кое понимание как комплексная интеграция откликов ана­литика на пациента тем более полезно, чем лучше ее эле­менты могут, в принципе, быть прослежены вглубь к их различным первоистокам.

Проективная идентификация

Термин проективная идентификация был введен Мелани Кляйн (1946) для описания ранней попытки мла­денца контролировать свои деструктивные импульсы, что­бы избавиться от них путем проецирования их на внутрен­ний материнский объект, который посредством этого становится преследующим и нуждается в постоянном кон­троле со стороны ребенка. Как отмечалось несколькими авторами (Sandier, 1987; Tansey and Burke, 1989), Кляйн первоначально считала, что данный процесс происходит лишь в фантазии младенца. Этот первоначальный способ применения данной концепции, которую Сандлер (1987) назвал «первой стадией проективной идентификации» (р. 15), позднее был расширен до включения в него различ­ных процессов взаимодействия. Однако прежде чем начать рассмотрение тех развитии, которые Сандлер называет вто­рой и третьей стадиями проективной идентификации, мы Должны исследовать, может лк данная концепция Кляйн

быть принята в формальном смысле как описывающая те феномены, к которым она предположительно имеет отно­шение.

Рассматривая этот термин, начиная с первой его части, важно осознавать, что помимо репрезентаций Собственно­го Я, в кляйнианском понимании, репрезентации внутрен­них объектов (интроектов) могут столь же хорошо «про­ецироваться», и кляйнианцы считают, что именно это специфически и происходит в проективной идентифика­ции. Во «Введении в работы Мелани Кляйн » Сегал опреде­ляет проективную идентификацию следующим образом: «В проективной идентификации части Собственного Я и внутреннего объекта расщепляются и проецируются на вне­шний объект, который затем становится наделенным, кон­тролируемым и отождествляемым с проецируемыми час­тями» (1973, р. 27).

Следуя использованию Фрейдом концепции проек­ции в параноидных состояниях (1911b, 1915d, 1922) и в согласии с большинством психоаналитических авторов, я определяю проекцию как психический процесс, который ведет к переживанию тех аспектов образа Собственного Я, которые несовместимы с его существованием или невы­носимы для него как принадлежащие объектной репре­зентации (см. главу 2). Проекция, таким образом, специ­фически рассматривается как эмпирический переход от образа Собственного Я к образу объекта, в то время как перенос представлений с одного объектного представле­ния на другое столь же специфически обозначается тер­мином смещение. Смещение может происходить между интернализованными объектными представлениями или оно может доходить до их эмпирической реэкстернализа-ции на образ текущего внешнего объекта. Смещение и ре-экстернализация1 образов внутреннего объекта на образ аналитика — существенно значимые процессы, действу­ющие в феномене переноса. То же самое нельзя сказать

1 В отличие от кляйнианского использования экстернализа-ции как синонима проекции, здесь она понимается как относя­щаяся ко всем эмпирическим изменениям в локализации из внут­реннего пространства наружу. Это зонтичная концепция для процессов, в которых будут иметь место эмпирические перехо­ды с репрезентации Собственного Я на репрезентацию объекта (проекция) или с репрезентации внутреннего объекта на репре­зентацию внешнего объекта. Последнее является формой сме­щения и ответственно за феномен переноса.

относительно. проекции, хотя она может многообразны­ми путями участвовать в искажении образов объекта, пе­реносимых на представление пациента о своем аналитике. Даже если такое представление может временами быть серьезно искажено проекцией, особенно при лечении по­граничных и психотических пациентов, оно повторяет и продолжает такие способы примитивной объектной при­вязанности, в которых аналитик воспринимается и к нему относятся как к архаическому, реэкстернализованному интроекту, легко и постоянно разрушаемому мимолетны­ми или длительными проекциями.

Даже не-кляйнианские авторы не всегда ясно различа­ют проекцию аспектов образа Собственного Я на объект­ное представление и смещение аспектов с одного объект­ного образа на другой. Однако если проекции придается специфический смысл приписывания нежелательного ас­пекта репрезентации Собственного Я психическому пред­ставлению о другом человеке (Sandier, 1987, р. 80), этот смысл становится крайне расплывчатым, если кляйнианс1 кий способ понимания проекции становится включенным в не-кляйнианский психоаналитический словарь через общее принятие и использование концепции проективной иденти­фикации.

Даже если использование проекции в концепции про­ективной идентификации может, таким образом, быть подвергнуто серьезному сомнению с не-кляйнианской точ­ки зрения, включение в нее термина иденпшфикацияпре& -ставляется явно несовместимым с его широко согласо­ванным психоаналитическим смыслом. Хотя термин идентификация не всегда одинаково трактуется психо­аналитическими авторами (например, у Кернберга, на чье определение данного термина повлияло кляйнианское мышление), для большинства из них идентификация оз­начает процесс, посредством которого аспекты объектной репрезентации становятся переживаемы как принадлежа­щие к репрезентации Собственного Я (Freud, 1921; Laplanche and Pontalis, 1967; Moor and Fine, 1968; глава 1 Данной работы).

Хотя представляется очевидным, что Кляйн включи­ла термин идентификация в свою концепцию проектив­ной идентификации, чтобы подчеркнуть поддерживаемую связь проективных элементов с Собственным Я и их тен­денцию возвращаться к Собственному Я, переживание

проецируемого как преследующего и необходимость его контролирования не имеют эмпирического и феномено­логического соответствия с вышеупомянутым способом определения идентификации. Под идентификацией пони­мается длительное или временное формирование пережи­вания Собственного Я в соответствии с моделью репре­зентации другого человека. Это вполне продвинутая форма интернализации, приводящая к эмпирическим дополнени­ям в переживании Собственного Я, а не к поддержанию контакта с объектно-индексированными частями образа Собственного Я, которые были утрачены через проекцию. Представляется очевидным, что при соединении с рас­плывчатой дефиницией проекции идентификация в дан­ной связи помогает создать полностью противоречивую концепцию, которую лучше было бы оставить для той об­ласти компетенции, где она была порождена через исполь­зование терминов, которые имеют особый смысл в данной частной теории2.

Кернберг (1975, 1987) представил «эволюционную линию п-роекции», где он рассматривает проективную идентификацию как самую раннюю и наиболее прими­тивную форму проекции. В отличие от настоящей проек­ции, которую он считает принадлежащей к невротичес­кой организации личности, проективная идентификация будет типична для психотических и пограничных уров-

1 Помимо психоаналитического использования термина иден­тификация как относящегося к психическому процессу, по­средством которого элементы, воспринимаемые как принадле­жащие к объектному представлению, начинают восприниматься как принадлежащие к представлению Собственного Я, обще­принятые, разговорные способы использования глагола иден­тифицировать включают: делать идентичным, считать или от­носиться к кому-либо как к себе, показывать, что ты являешься определенным человеком или вещью; присоединяться или тес­но сотрудничать (Webster New Universal Abridged Dictionary, 1983). Представляется возможным, что кляйнианское исполь­зование слова «идентификация» не всегда было строго психо­аналитическим, но скорее представляло смесь его различных лексических значений. Это объяснило бы конструкцию таких концепций, как проективная идентификация, и сделало бы бо­лее понятными такие утверждения, как: «результатом проек­тивной идентификации... может быть то, что объект восприни­мается как приобретший характерные черты проецируемой части Собственного Я, но ее результатом также может быть и то, что Собственное Я становится идентифицировано с объектом сво­ей проекции» (Segal, 1973, р. 126).

ней и как таковая будет «последней крайней» попыткой спасти и сохранить дифференцированность. Кернберг видит главное различие между проективной идентифи­кацией и более подлинной «зрелой » проекцией в сохра­нении контакта с проецируемым и контроля над проеци­руемым в первом случае по сравнению с отчуждением и дистанцированием от проецируемого во втором случае. Подлинная проекция, которой будет предшествовать вытеснение непереносимого психического содержания, которое будет проецироваться, станет, таким образом, представлять собой более эффективную и «успешную» проекцию, чем проективная идентификация, в которой проецируемое сохраняет свой статус в качестве пресле­дователя, которого приходится постоянно держать под контролем.

Б моей концептуализации те феномены, которые Кляйн и Кернберг называют проективной идентификаци­ей, рассматриваются просто как тот способ, которым про­екция и ее результаты проявляют себя в примитивном эм­пирическом мире. Вместо постулирования более или менее зрелых проекций я предпочитаю говорить об отличиях в результатах, когда проекция используется у более или менее структурализованных личностей. Как говорилось в главе 1, проекция возникает вместе с формированием об­раза «абсолютно плохого» объекта, на который канали­зируется и проецируется неизбежная деструктивность младенца, для того чтобы защитить и сохранить образ «аб­солютно хорошего » объекта, который является предпо­сылкой сохранения переживания Собственного Я и таким образом субъективного существования в целом. Однако, так как эмпирический мир ребенка отличается вначале диадической замкнутостью, все, что проецируется, оста­ется в объектных образах, которые получаются от матери и ее поведения. Даже если «абсолютно плохой. » объект считался удерживаемым эмпирически отсутствующим по­средством отрицания, у проекции еще нет каких-либо иных альтернатив, помимо полученных от матери обра­зов; еще нет третьих лиц, на которые можно перенести образы «абсолютно плохого» объекта. Поэтому «абсо­лютно плохой > > образ первичного объекта остается эмпи­рически близким и постоянно несет в себе угрозу стать психически наличествующим в качестве преследователя, за которым надо следить и держать под контролем до тех

пор, пока он не сможет быть устранен из мира опыта по­средством восстановительных усилий отрицать его суще­ствование.

Представляется, что такое отсутствие альтернатив для проекции, обусловленное репрезентативной недостаточно­стью эмпирической орбиты младенца, несет главную ответ­ственность за хрупкую природу ранних проекций по срав­нению с проективными операциями позднее в жизни. Вместо того чтобы называть преследующую природу образа «аб­солютно плохого » объекта и потребность ребенка держать его под контролем «идентификацией» или «сохраняемой эмпатией» с проецируемым (Kernberg, 1975), можно рас­сматривать их в качестве неизбежного следствия того, что у маленького ребенка все еще ограничена репрезентатив­ная сфера опыта.

Эта точка зрения охватывает собранные под заголов­ком проективной идентификации феномены выражений, результатов и превратностей проекции и способы их про­явления в недавно дифференцированном мире опыта. Вме­сто постулирования иерархии проективных операций эта точка зрения также утверждает, что отличия в таких опе­рациях и их результатах обусловлены различиями в уровне репрезентативной структурализации субъекта, а не в про­екции самой по себе, которая в качестве эмпирического пе­рехода от образа Собственного Я к объектной репрезента­ции остается по сути той же самой на всем протяжении жизни человека.

Таким образом, формальное использование каждого из компонентов термина проективной идентификации оче­видно не может быть принято с точки зрения их общепри­нятого не-кляйнианского использования. Однако даже если бы был принят кляйнианский смысл этих терминов, понятие проективной идентификации становится тем бо­лее проблематичным, чем более оно расширяется до име­ющего отношение к процессам взаимодействий во «второй и третьей стадиях» развития проективной иден­тификации (Sandier, 1987). В 1950-е годы проективная идентификация стала все в большей мере пониматься кляй-нианскими авторами не только как способ изменять вос­приятие субъективного Собственного Я и объектные пред­ставления, но в равной мере как средство побуждать восприятие Собственного Я другим человеком приобре­тать характерные черты элементов, внесенных в него из-

вне (Не1тап, Д950; Rosenfeld, 1952, 1954; Racker, 1957, 1968; Grinberg, 1962). Как следствие, проективная иден­тификация была сделана главным передатчиком контрпе­реноса, понимаемым в тоталистическом смысле (Kernberg, 1965). Хайман (1950) ясно определила контрперенос как часть личности пациента, загнанную в аналитика через ис­пользование проективной идентификации. Это сделало контрперенос решающим источником информации о па­циенте и главной основой для понимания и интерпретации его переноса (Racker, 1957).

Как отмечалось Сандлером (1987), именно введение Бионом (1955, 1962, 1965) понятия «контейнирования» подтолкнуло применение термина проективная, идентифи­кация к более конкретным направлениям взаимодействий. От проективных «фантазий » и попыток манипулирования объектами до принятия функций и ролей, перенесенных на них извне, проективная идентификация стала все в боль­шей мере обозначать избавление от нежеланных частей Собственного Я и внутренних объектов путем их прямого перенесения на субъективный мир переживаний простран­ственно отделенного другого человека. Этот человек, будь это родитель или аналитик, предполагался получающим эти экстернализованные части ребенка или пациента, контей-нирующимих, обрабатывающими «метаболизирующим» их и, наконец, представляющим их назад ребенку или па­циенту в более приемлемой форме, чтобы быть им реинтер-нализованными в качестве интерпретаций.

Этот трехфазный процесс, состоящий во внесении пациентом своих нежеланных частей внутрь аналитика, их «метаболизации » аналитиком и, наконец, их реинтер-нализации пациентом, рассматривался кляйнианцами, а позднее также все большим количеством не-кляйнианс-ких авторов (Malinand Grotstein, 1966; Ogden, 1979, 1982; Tansey and Burke, 1989) как основное целительное собы­тие в психоаналитическом лечении. Хотя большинство ав­торов сохранили понятие проективной идентификации лишь для стадии индуцирования, некоторые из них, в осо­бенности Огден (1982), стали включать в нее также ста­дии основного процесса и реинтернализации.

Хотя способы сторонников проективной идентифика­ции понимать проекцию и идентификацию уже критически исследовались выше, все же следует обсудить использова­ние проективной идентификации в качестве термина, опи-

сывающего взаимодействия. Проекция, идентификация и родственные термины относятся по определению к психи­ческим процессам, посредством которых способ пережи­вания себя и объекта индивидом может быть изменен в со­ответствии с различными защитными адаптивными целями. Однако в отличие от смыслов, приписываемых проектив­ной идентификации, психические процессы, используемые для эмпирических и катектических переносов в субъектив­ном репрезентативном мире индивида, не могут использо­ваться для соответствующей модификации мира пережи­ваний другого человека. Проекция имеет место в переходе одного набора мысленных представлений в другой, а не от одного человека к другому, как это, по-видимому, часто подразумевается текущей психоаналитической манерой го­ворить. Если объект ощущает в себе или приобретает ха­рактерные черты, которые соответствуют проективным изменениям его представления в эмпирическом мире про­ектанта, такие переживания объекта не являются делом проекций или родственных психических операций первого из них двоих. Передача собственных объектно-ориентиро­ванных потребностей и желаний другому, пространствен­но отдельному человеку с собственным частным миром — намного более сложная задача, чем простая фабрикация желаемых изменений в субъективном Собственном Я и объектных представлениях индивида. Вместо этого попыт­ки передачи таких посланий и психических содержаний от одного человека к другому, включая попытки воздействия и манипуляции другим человеком, для принятия специфи­ческой роли или функции в желаемых взаимодействиях, требуют использования различных сознательных и бессоз­нательных, вербальных и невербальных коммуникативных знаков и ключей. В существующих взаимоотношениях они будут восприниматься другим человеком, и он будет на них реагировать своим субъективным объектно-реагирующим и объектно-поисковым откликом, как это было описано в предыдущих разделах. Как интегрированные, так и комп­лиментарные, эмпатические и рациональные отклики ин­дивида на постигаемые сообщения другого человека могут затем быть равносильны вполне точному пониманию по­слания последнего, включая относительное разделение его переживания.

Однако эти реакции и их интеграция являются и оста­ются субъективными продуктами принимающего как от-

клики на восприятия, несущие с собой послания от другого переживающего ума. Даже когда аналитик обнаруживает в себе связанные с пациентом фантазии и чувства, природу и силу которых он не может понять, и даже когда он чув­ствует, что пациент энергично и принудительным образом навязывает ему определенную роль или функцию, все та­кие фантазии, чувства и побудительные мотивы принять роль или функцию являются творениями его психики, реа­гирующей на особенно могущественные объектно-ориен­тированные послания от пациента. Безотносительно к тому, сколь точно и непредубежденно воспринимаются и пони­маются послания пациента посредством собственных по­тенциальных возможностей переноса аналитика, эти вос­приятия и это понимание являются восприятиями и пониманием аналитика, а не пациента. Экзистенциальная отделенность друг от друга индивидуальных психических миров переживания не может быть преодолена посредством каких-либо известных путей «прямой » передачи психичес­ких содержаний от одного эмпирического мира другому. Человеческое состояние фундаментального одиночества не позволяет идентификацию переживаний между индивида­ми, даже если иногда сбываются иллюзии и приближения к такому переживанию.

⇐ Предыдущая21222324252627282930Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: