Маниакальное, параноидное и депрессивное решения 12 страница

Представляется, что хотя кляйнианский взгляд на контрперенос как на прямое творение пациента посред­ством проективной идентификации и смешивает внутрен­ний и взаимодействующий уровни переживания и игнори­рует частную и обособленную природу миров переживания людей, он близко подходит к тому способу переживания, который преобладает в эмпирической орбите ребенка до установления им константности Собственного Я и объек­та. Что касается смысла и использования понятия проек­тивной идентификации, по-видимому, часто предполага­ется, что объект может напрямую контролироваться и подвергаться воздействию посредством эмпирических из­менений в психическом представлении о нем субъекта. Такая вера характерна для способа восприятия мира ма­леньким ребенком как находящегося в полном его владе­нии и под его магическим контролем. Лишь с достижением константности Собственного Я и объекта эмпирический мир ребенка постепенно перестанет быть миром, суще­ствующим для него, и будет становиться миром как част­ным, так и разделяемым. Начиная с этого времени и далее

способ восприятия внешних объектов более не может ма­гически контролироваться посредством простой интроек-тивной и проективной модификации их репрезентаций. Вместо этого приходится активно искать и находить объект, ставший независимым индивидом, в его или ее ча­стном мире, точно так же, как собственное существова­ние в этом мире объектов приходится продолжать посред­ством активного предложения себя в качестве объекта для него или нее. Для обеспечения существования Собствен­ного Я и объекта в субъективных мирах друг друга будут использоваться все обычные каналы и способы коммуни­кации, и затронутые стороны будут реагировать на них тотальным личным реагированием.

Нормально развитый трехлетний ребенок знает, что простая манипуляция репрезентативным миром не вызо­вет желанных изменений в объекте как отдельном инди­виде, хотя информативный образ объекта может теперь свободно фантазироваться ребенком, но до-эдипальные дети и пациенты с более тяжелыми, чем невротические, нарушениями не разделяют такого способа восприятия. Вместо этого их вера в магическое воздействие и прямой перенос психических содержаний между людьми отража­ет описание психических феноменов, предположительно вовлеченных в проективную идентификацию. Дело выг­лядит так, как если бы в использовании этой концепции субъективная реальность, которая еще не дает возможно­сти переживания индивидуальной отделенности между мирами переживания людей, была бы сделана объяснени­ем и моделью для эмпирических взаимодействий между Собственным Я и объектом в целом, включая уровни пе­реживания, где экспериментально известно существова­ние такой отделенности.

Некоторые авторы, такие, как Огден (1979, 1982), придерживаются точки зрения, что проективная иденти­фикация является одновременно и бессознательной про­ективной «фантазией » и процессом взаимодействий, по­средством которого человек воспринимает себя и объект в соответствии с этой фантазией. Однако это не делает сколько-нибудь более ясным, каким образом психичес­кие содержания одного человека передаются восприни­мающей психике другого человека. При таком способе использования понятия проективной идентификации со­здается впечатление, что некоторые самостные и объект-

ные представления субъекта становятся психическими выбросами и как таковые переносятся из одной пережи­вающей психики в другую, которая получает их и обеспе­чивает для них «контейнер». Этот сверхупрощенный взгляд на психические трансакции между людьми, когда «части» психики бросаются туда-сюда, а также «контей-нируются » подобно твердым веществам, может привле­кать своей конкретностью, но он имеет мало общего с эм­пирической и концептуальной правдоподобностью приемлемой теории человеческой коммуникации в целом и психоаналитических взаимодействий в частности.

Представляется, что мы можем очень хорошо обхо­диться без понятия проективной идентификации в понима­нии взаимообменов между аналитиком и пациентом. Осоз­нание и интегративное использование аналитиком своих объектно-реагирующих и объектно-поисковых, а также рациональных откликов на различные послания пациента обеспечивает базис для понимания аналитических взаимо­действий в простых терминах, которые соответствуют его непосредственному переживанию соответствующих обра­зов себя и пациента. В качестве примера давайте кратко рас­смотрим, что происходит, когда пациент в анализе проеци­рует аспект образа Собственного Я, например, свою эдипальную соревновательность, на свой образ аналитика. Данная проекция делает представление пациента об анали­тике напоминающим образ перевернутого Эдипа, который завидует юности, силе и свершениям своего отпрыска. Та­кое изменение в способе восприятия пациентом аналитика будет осознаваться, и на него будут реагировать все объек­тно-ориентированные способности аналитика к восприя­тию и ответу. Помимо возможной прямой информации че­рез вербальную коммуникацию пациента и возможные изменения в его явном поведении, позволяющие делать ра­циональные дедукции и заключения, более тонко переда­ваемые изменения во внутреннем отношении пациента к ана­литику будут как правило вначале восприниматься в комплиментарных откликах аналитика на пациента и в его общей коммуникации.

Комплиментарный отклик, пробужденный в аналити­ке восприятием объектно-ориентированных коммуникаций пациента, побуждает аналитика не к идентификации с про­ецируемой пациентом репрезентацией Собственного Я, а к принятию на себя роли объекта, ожидаемой от него паци-

ентом. Такое объектное ожидание может нарушаться или не нарушаться проекцией, но в любом случае оно представ­ляет объектный образ пациента на данный момент време­ни, а не образ Собственного Я аналитика. Проецируемая репрезентация Собственного Я является частью объектно­го образа до тех пор, пока она остается проецируемой.

Осознание своих комплиментарных откликов помогает аналитику понимать природу объектных ожиданий пациен­та в данный момент. В нашем примере, как в психоаналити­ческой работе в целом, за этим должны следовать усилия аналитика эмпатизировать с Собственным Я пациента, ко­торое осуществляет проекцию и воспринимает свой объект (аналитика) особым образом. Когда они успешны, времен­ные информативные идентификации с постигаемым обра­зом Собственного Я пациента будут вести затем к более близ­кому пониманию его способа переживания своей ситуации, включая потребность пациента в проективном искажении объекта. Однако даже эта идентификация, неотъемлемо при­сутствующая в эмпатическом процессе, представляет собой идентификацию не с проецируемыми аспектами Собствен­ного Я пациента, а главным образом с его СобственнымЯ как осуществляющим проекцию. Даже когда идентификация аналитика с пациентом не остается временной, но переходит в длительное разделение переживаний пациента, она явля­ется не результатом особенно успешной проекции части Соб­ственного Я последнего на аналитика, но скорее отражает неспособность аналитика отказаться от своей идентифика­ции с пациентом по причинам, которые как правило являют­ся контрпереносными по своей природе.

Описанная выше последовательность использования аналитиком своих комплиментарных и эмпатических откли­ков и их интеграция с его рациональными откликами будет приводить, когда она успешна, к пониманию соответству­ющих объектных ожиданий и состояний восприятия Соб-ственногоЯ обеими сторонами в аналитических взаимодей­ствиях без потребности прибегать к спорному понятию проективной идентификации.

Очевидно, что термины и описания внутренних процес­сов и процессов взаимодействий, вовлеченных и связанных с понятием проективной идентификации, действительно име­ют отношение к определенным хорошо известным феноме­нам и клиническим переживаниям. Однако представляется, что выбор относящихся к ней терминов и их произвольное

 

использование, отсутствие рассмотрения того, что может происходить между двумя отдельными умами, а также ар­хаическая и чрезмерно конкретная природа вовлеченной спо­собности формирования и восприятия идей делают эту кон­цептуализацию внутренне ошибочной в качестве основы для теоретического обдумывания и клинического понимания. В отличие от ясных, простых утверждений и описаний того, что переживается в аналитических взаимоотношениях обеи­ми сторонами, язык проективной идентификации представ­ляется трудным, неуклюжим и оторванным от непосред­ственного переживания. Вследствие сходств и связей этого языка с архаической способностью формирования и воспри­ятия идей, его использование часто равносильно загадочным утверждениям, напоминающим утверждения оккультных систем, которые предположительно могут быть поняты лишь посвященными.

 

Глава 8

Аналитик и пациент как объекты друг друга

И пациент, и аналитик ищут друг друга как объект. На уровне осознаваемой и привычной повседневной ре­альности мотивы для такого особого поиска объекта мож­но сравнить с мотивами взаимоотношений между клиен­том и экспертом, пациентом и временно отвечающим за него лицом. Хотя эти признанные мотивации обязательны для аналитика на уровне действия и вербализации на всем протяжении лечения, для пациента ситуация с самого на­чала менее ясно определена; и обычно, чем менее она оп­ределена, тем тяжелее уровень расстройства. Очевидной причиной для начала психоаналитического лечения обыч­но является потребность пациента в помощи в связи с про­блемами, которые ограничивают его восприятие жизни как приносящей удовлетворение. Субъективная убежденность пациента в том, что ему требуется профессиональная по­мощь, может первоначально не быть ясно выраженной или в определенных случаях может полностью отсутствовать, но даже когда вначале она твердо присутствует, ее значи­мость как наиболее важного мотива для аналитических взаимодействий будет неизменно убывать, когда в нем ста­нут активированы стремления, представляющие различ­ные динамически активные уровни объектной привязан­ности, ищущие актуализации во взаимоотношениях с аналитиком. Такой ход событий — не осложнение в лече­нии, а ожидаемое развитие событий, которое только и делает аналитический процесс возможным, обеспечивая его как незаменимым источником информации, так и мотивационным санкционированием пациентом принятия аналитиком роли эволюционного объекта для пациента.

Таким образом, взаимная объектная привязанность в психоаналитических взаимодействиях включает в себя раз­личные, одновременно существующие и перемешивающие­ся уровни объектного переживания. Хотя относительное выделение этих уровней может сильно изменяться в ходе успешного психоаналитического лечения, каждый из них будет иметь свою долю в совокупных аналитических взаи­моотношениях с начала и до конца.

Аналитик как объект пациента

Как утверждалось выше, аналитик в ходе психоанали­тического лечения как правило начинает представлять для пациента многоуровневый объект. Помимо образов анали­тика как «реального » профессионального эксперта и носи­теля функций и ролей прошлых эволюционных объектов, в успешном лечении будут также развиваться образы анали­тика как нового эволюционного объекта для пациента. «Те­рапевтический альянс» (Zetzel, 1956; Greenson, 1967) вклю­чает элементы всех этих категорий.

Аналитик как текущий объект

Текущее отношение человека к объекту не исчерпы­вается рациональными откликами на него, включая зна­ние его имени, пола, профессии, адреса и т. д., а также поверхностное знание его взглядов и моторного поведе­ния. Хотя такие рациональные и поверхностные аспекты способны составлять большую часть текущих элементов в способе восприятия пограничными и психотическими па­циентами своих аналитиков, пациенты с установившейся константностью Собственного Я и объекта будут, как пра­вило, показывать намного больше эмоционально вырази­тельной наполненности в своих аналитических взаимоот­ношениях. У невротических пациентов обычно не только сохраняются эдипальные интроекты, но и как в течение латентного периода, так и позднее в жизни развиваются переживания и способности к иным взаимоотношениям, кроме эдипальных. В той степени, в какой эти альтерна­тивные взаимоотношения, от которых зависит общитель­ность и способность работать с людьми, остались у этих пациентов незараженными вытесненными триадными конфликтами, они позволяют развитие и поддержание более или менее удовлетворительной текущей солидарности и привязанности между индивидами.

Такая способность развивать альтернативные взаи­моотношения с людьми требуется для установления ра­бочего альянса со стороны пациента. Хотя рабочий альянс включает чисто рациональные и поверхностные аспекты аналитика, вместе с тем он является эмоционально пол­ным смысла альянсом между индивидами и как таковой невозможен до тех пор, пока Собственное Я и объект не родились эмпирически как индивиды. Рабочий альянс не только требует установления константности Собственно­го Я и объекта, но и сам по себе является преимуществен­но примером того, что подразумевают эти концепции. На­личие альянса свидетельствует о том, что позитивно катектированный образ индивидуального объекта не под­вергается серьезной угрозе вследствие изменяющегося состояния потребности и в особенности вследствие враж­дебности, возникающей в результате повторной экстернализации пациентом своих неабсорбированных интроектов на образ аналитика. После того как была достигнута константность объекта, эти реактивированные представ­ления из прошлого могут переживаться и с ними могут обращаться как с катектированными психическими со­держаниями, относящимися к не присутствующим в на­стоящее время эволюционным объектам, вместо приобре­тения ими статуса эмпирически присутствующих объектов. Это последнее состояние дел характерно для функцио­нального способа объектной привязанности, которая предшествует константности объекта.

Соответствующим образом, достижение константно­сти Собственного Я требуется для установления и демон­стрируется рабочим альянсом. Он показывает, как устано­вившееся переживание Собственного Я с индивидуальной идентичностью может и будет сохраняться, невзирая на трансферентную активацию в аналитических взаимоотно­шениях могущественно катектированных прежних ролей и состояний Собственного Я. Переживание себя дихотоми­ческим образом как наблюдателя и объекта наблюдения, которое требуется в рабочем альянсе, становится возмож­ным лишь с возникновением переживания Собственного Я, включающего в себя непрерывность и предсказуемость. Как подчеркивалось ранее, саморефлексия и интроспекция надежно возможны лишь в контексте Собственного Я с инди­видуальной идентичностью. Специфические идентифика­ции с аналитиком, часто рассматриваемые как существенно важные в настоящем терапевтическом альянсе (Sterba, 1934; Greenson, 1967) являются оценочно-селективными по сво­ей природе и как таковые возможны лишь во взаимоотно­шениях, переживаемых как происходящие между инди­видами.

Я вернусь к концепциям рабочего и терапевтического альянсов в последующих разделах книги. В данном кон­тексте достаточно сказать, что будучи основаны на эмо­ционально наполненных смыслом взаимоотношениях между индивидами, такие альянсы не могут существовать в аналитическом лечении пациентов, которые еще не дос­тигли константности Собственного Я и объекта, т. е. паци­ентов, показывающих более тяжелые, чем невротические, патологии. Наличие константности Собственного Я и объекта с возможностью развития рабочего альянса со стороны трансферентных взаимоотношений, таким обра­зом, по-видимому, определяет «анализируемость » паци­ента в традиционном смысле. Другими словами, пациенту, видимо, требуется обладать переживанием Собственного Я с индивидуальной идентичностью, которое позволяет саморефлексию и длительное сотрудничество с другими индивидами, несмотря на изменяющиеся аффективные от­ношения, свойственные одновременно развивающимся переносам. Это вполне корректно по отношению к клас­сической технике с ее акцентом на «делании бессознатель­ного сознательным», использующей генетические интер­претации в качестве своих основных инструментов. Это лишь другой способ сказать, что классическая техника как таковая может быть успешно применена лишь в работе с пациентами, чья организация личности способна проду­цировать патологию невротического уровня. До тех пор пока соответствующая возрасту одновременность пере­живаний между индивидами не будет переживаться как альтернатива продолжению взаимодействий со все еще функционально воспринимаемым объектом, простая ге­нетическая интерпретация этого состояния дел лишена эмоционального смысла для пациента и, таким образом, не сможет оказывать способствующие росту воздействия на задержанный и беспомощно повторяющийся способ пе­реживания пациента.

В успешном психоаналитическом лечении постоян­но происходит прогрессивное возрастание текущих ас­пектов в способе переживания пациентом своего анали­тика с соответственно уменьшающейся долей функции или роли аналитика как представителя объекта из про­шлого пациента. Однако, как будет сказано в последую­щих главах, это изменение может быть лучше понято и рассмотрено в рамках продолжающейся интернализации, чем как простое возрастание инсайта в классическом смысле.

Аналитик как прошлый объект

Концепция переноса Фрейда первоначально имела отношение к активации инфантильных объектных отно­шений во время психоаналитического лечения и их бес­сознательному вторжению в реальные отношения сотруд­ничества пациента с аналитиком. Хотя первоначально Фрейд (1912а) считал перенос помехой аналитической ра­боте, вскоре он осознал его ценность как главного сред­ства в понимании и интерпретации бессознательных кон­фликтов пациента. Таким образом, в своей классической форме концепция переноса явно приспособлена к фено­менам, типично встречаемым в психоаналитическом лече­нии невротических пациентов. Поэтому ее применение к феноменам взаимодействий, встречаемым в ходе лечения пациентов с более тяжелыми расстройствами, не обяза­тельно адекватно как таковое.

Представление о переносе как о вторжении анахрони­ческих, вытесненных форм привязанности в текущие и со­ответствующие возрасту объектные взаимоотношения бо­лее не соответствует реальному состоянию дел, когда внимание сдвигается с невротических переносов на фено­мены взаимодействий, проявляемые пограничными паци­ентами в аналитических взаимоотношениях. Репрезентации, активируемые во взаимоотношениях невротического паци­ента со своим аналитиком, типично проистекают из вытес­ненных эдипальных отношений между Собственным Я и объектом, воспринимаемым как индивиды. Фазово-специфические повторения пограничных пациентов будут, одна­ко, характерно представлять намного более примитивные, преимущественно функциональные формы привязанности, в которых аналитик играет роль все еще отсутствующей части Собственного Я пациента. Такое повторение функциональной объектной связи в терапевтических взаимодей­ствиях с пограничными пациентами происходит автомати­чески и без альтернатив, а не как вторжение вытесненных родственных альтернатив в текущие человеческие взаимо­отношения.

Как говорилось в предыдущем разделе, такое отсут­ствие осмысленных альтернатив взаимоотношений и не­способность воспринимать себя и объект в качестве от­дельных, самостоятельных индивидов еще не дают возможности эмпирического разделения терапевтических взаимодействий на переносные отношения и рефлексив­ный рабочий альянс. До тех пор пока пациент восприни­мает свои объекты как представленные через их функции, а не через их индивидуальные личности, аналитик посто­янно становится простой эмпирической заменой диадного функционального объекта пациента. В таких взаимодей­ствиях различие между аналитиком и первичным объек­том как правило ограничено для пациента перцептуальным осознанием и интеллектуальным знанием существования пространственно отдельных людей с другими именами, функциями и физическими внешними чертами. Таким об­разом, хотя пограничный пациент знает о том, что врач не идентичен первичному объекту из его детства, он может воспринимать его лишь в таком качестве. Еще не разви­лись какие-либо альтернативные способы восприятия и связи со значимыми объектами, и пациент вынужден во­зобновлять и продолжать во взаимоотношениях с анали­тиком тот единственный способ восприятия, который име­ется в его распоряжении.

Таким образом, повторение при взаимодействиях, обусловленное временем и природой специфических эво­люционных неудач, по-видимому, в пограничной группе представляет прямое продолжение инфантильной фор­мы привязанности. Повторение патогенных эволюцион­ных взаимодействий, а не перенесение прошлых объект­ных отношений на текущее отношение к аналитику, является единственным доступным для них способом связи с важными для них объектами. Таким образом, если перенос определяется как активация прошлых объект­ных связей и их повторение в текущих взаимоотношени­ях, для пограничного пациента установление повторных и текущих взаимоотношений по сути является одним и тем же. В следующей главе мы вернемся к очевидным терапевтическим заключениям относительно такого состо­яния дел.

Такое неизбежное слияние врача и функционального главного объекта во внутреннем восприятии погранично­го пациента определялось как «психоз переноса», посто­янно развивающийся в лечебных взаимоотношениях с по­граничными пациентами (Wallerstein, 1967; Kernberg, 1975). Однако, согласно моему опыту, у пограничных па­циентов редко можно встретить что-либо другое, кроме скоропреходящих бредовых идей о том, что врач действи­тельно является родителем из их детства. Как правило, флуктуации во все еще функциональной привязанности -пограничного пациента к аналитику могут временами ак­тивировать его прибегание к формально психотической па­раноидной констелляции, в которой аналитик будет утра­чиваться как хороший объект и дифференцированное переживание будет временно поддерживаться исключи­тельно между всемогущим образом Собственного Я и «аб­солютно плохой» репрезентацией аналитика, фазово-специфическое повторение и регрессии в такой констелляции сжато повторяют в пограничной патологии различные за­держанные и индивидуально нарушенные стадии сепарации-инидивидуации, предшествующие установлению кон­стантности Собственного Я и объекта, В зависимости от времени и природы эволюционной неудачи пациента, а также от хрупкости его переживания Собственного Я, реакции на фрустрации в лечении могут активировать в нем примитивные защитные действия с возникающими в результате эмпирическими искажениями, которые могут достигать психотических размеров. Однако такие явные искажения реальности обычно быстропроходящи и, как правило, ограничены лечебным сеттингом (Kernberg, 1975).

Если рассматривать перенос как относящийся к спе­цифически повторяющимся инфантильным элементам в текущих объектных взаимоотношениях, тогда можно ска­зать, что важные объектные связи пограничного пациента, включая его терапевтические взаимоотношения, целиком трансферентны по своей природе, то есть продолжают со­храняющиеся способы переживания и взаимодействий функционального Собственного Я и объекта. Однако в отличие от невротических пациентов, они неспособны переживать свои текущие взаимоотношения как перенос. Субъективное переживание того, что субъект повторяет взаимодей­ствия с прошлым объектом, требует переживания себя и объекта в качестве индивидов, имеющих альтернативные взаимоотношения друг с другом.

Традиционное использование концепции переноса становится тем более проблематичным или вообще невоз­можным, чем далее мы продвигаемся к явно психотичес­ким состояниям в спектре психопатологии. Более длитель­ные психотические искажения эмпирического мира пациента регулярно вовлекают в себя относительное или абсолютное исключение аналитика в качестве хорошего и таким образом полезного объекта из эмпирического осоз­нания пациента. Маниакальная констелляция включает в себя внутреннее обладание «абсолютно хорошим » объек­том, в то время как образ «абсолютно плохого » объекта сохраняется эмпирически отсутствующим посредством проекции и отрицания. Потребность пациента в устойчи­вых внешних объектах может быть минимальной или во­обще отсутствовать, и для него значимость терапевтичес­ких взаимоотношений пропорциональна этой потребности.

8 параноидном решении аналитик склонен становиться представляющим всецело плохой объект, с которым свя­зано всемогущее Собственное Я пациента. В депрессив­ном психозе внешний объект утрачен, и пациент пытается сохранить эмпирическую дифференциацию между обра­зом Собственного Я, становящимся плохим через иденти­фикацию с репрезентацией «абсолютно плохого » объек­та, и прогрессивно угасающим образом «абсолютно хорошего» объекта. Таким образом, среди психозов, в которых сохраняется эмпирическая дифференцированность между самостным и объектным миром, паранойя — единственная, где аффективные взаимоотношения с ана­литиком могут быть сохранены в некоторой форме. Одна­ко даже такие взаимоотношения представляют собой те­рапевтический и эволюционный тупик до тех пор, пока аналитик является исключительно воплощением зла для пациента.

В крайне регрессивных стадиях и формах шизофре­нического психоза пациент будет в ядре патологии утра­чивать переживания Собственного Я и объекта. После этой утраты патология пациента не может повторяться в объек­тных взаимоотношениях между врачом и им самим. Дан­ный случай подтверждает раннее наблюдение Фрейда (1915а) относительно неспособности определенных кате­горий пациентов установить отношения переноса со свои­ми аналитиками. Пациенты, регрессировавшие к недифференцированность, регрессировали за пределы эмпирической объектной привязанности и таким образом за пределы возможности продуцировать феномены пере­носа, которые по определению заранее предполагают су­ществование переживающего Собственного Я и пережи­ваемого объекта в мире переживаний индивида. Остаются лишь взаимодействия, которые со стороны пациента яв­ляются субъективно допсихологическими и поэтому не­досягаемыми посредством эмпатических идентификаций. Все же послания пациента, проистекающие теперь от са­мых ранних уровней психического переживания, а также от его физиологического переживания, продолжают вы­зывать дополнительные отклики в аналитике, давая ин­формацию и позволяя осознание недифференцированно­го состояния потребностей пациента.

Таким образом, фазово-специфические повторяющи­еся взаимодействия, которые встречаются у пациентов, представляющих различные уровни структурализации и объектной привязанности, простираются от реактивации лишь допсихологической коммуникации до попыток воз­родить высоко индивидуализированные эмоциональные обмены в текущих аналитических взаимоотношениях. Фа­зово-специфические повторы психотических пациентов, отражающие либо отсутствие дифференцированности. либо ее сохранение за счет утраты образа полезного внеш­него объекта, вряд ли могут быть приспособлены для ка­кой-либо разумной концепции переноса. Однако пред­ставляется возможным расширить ее использование с определенными оговорками до включения всех фазово-специфических повторов задержанных эволюционных взаи­модействий, в которых репрезентация хорошего («либидинального ») внешнего объекта представлена в такой степени, что может быть перенесена на образ аналитика. Как будет сказано в последующих главах, это не означает, что образ объекта в принципе не может быть восстановлен, даже ког­да он был разбит и его осколки были перемешаны с оскол­ками сходным образом распавшегося образа Собственного Я. Это также не подразумевает, что фазово-специфичес­кие повторы психотических пациентов будут обязательно невосприимчивы к адекватным терапевтическим подходам.

Представляется, что среди спектра фазово-специфических повторений подлинных объектных взаимоотноше­ний можно проводить различие между функциональны­ми и индивидуальными переносами. Функциональные переносы воспроизводят функциональные способы пере­живания Собственного Я и объекта и обмен, характеризу­емый недостаточностью и нестабильностью информативных репрезентационных структур, и как следствие этого отсутствие константности Собственного Я и объекта. Фун­кциональные переносы еще не повторяют вытесненных репрезентаций обменов между индивидами, но повторя­ют задержанные и нарушенные функциональные обмены, характеризуемые примитивной амбивалентностью и ис­пользованием объекта в качестве субститута отсутствую­щих функциональных структур Собственного Я. Вслед­ствие отсутствия эмоциональных и идеационных вариантов и нюансов во взаимоотношениях между индивидами фун­кциональные переносы сравнительно единообразны и сте­реотипны по своей природе. Они представляют скорее пря­мое продолжение единственного известного пациенту способа привязанности к объекту, чем повторение альтер­нативных способов объектной привязанности.

Индивидуальные переносы, характерные для невро­тических уровней патологии, возникают с установлени­ем константности Собственного Я и объекта (Blanck and Blanck, 1979). Они представляют реактивацию репрезен­таций индивидуального Собственного Я и объекта, отра­жая реальные или фантазийные прошлые взаимодей­ствия между ними. Наиболее типически они были вытеснены при попытке решения пациентом своих эдипальных конфликтов без достаточного подкрепления этого решения дальнейшими интернализациями. Являясь взаимоотношениями между индивидами, индивидуаль­ные переносы показывают бесконечный спектр вариаций в отличие от сравнительного единообразия функциональ­ных переносов. В отличие от них индивидуальные пере­носы представляют собой вновь мобилизованные и сме­щенные на объект альтернативные взаимоотношения. Как говорилось выше, такое состояние дел демонстрируется развитием терапевтического альянса вследствие перено­са между невротическим пациентом и аналитиком, по­зволяя пациенту извлечь пользу из способствующих инсаиту интерпретативных интервенций классической

техники. Хотя возникновение терапевтического альянса основывается на переживаниях и способностях к суще­ственно нетрансферентным взаимоотношениям, оно как правило будет определенно включать элементы трансферентной значимости и происхождения. Однако они вторичны по отношению к текущим и новым объектным аспектам и будут в успешном анализе в основном узнаны и проработаны до его окончания.

⇐ Предыдущая22232425262728293031Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: