Маниакальное, параноидное и депрессивное решения 18 страница

Эффект моих слов на поведение пациентки был мо­ментальным. Ее лицо покрылось густым румянцем, она од­ним залпом проглотила огромное количество слюны во рту, издала короткий смех стыда и облегчения и присела на край своей постели. Начиная с этого времени она более не про­являла никакого интереса к «мухам » и к их защите. Она также не проявляла никакого интереса к моим попыткам добавить генетические аспекты к пониманию ее поведения.

Хотя казалось, что она слушает, как я связываю это теку­щее событие с ситуацией ее детства, где она сходным обра­зом желала разрушения своих сиблингов, для того чтобы целиком иметь мать в собственном распоряжении, мои ин­формативные отклики на нее сказали мне, что она доволь­ствовалась слушанием лишь моего голоса, в то время как содержание моих слов в лучшем случае имело смысл за­клинания, отражающего мое всеведение и могущество.

Приведенная выше маленькая клиническая виньетка имеет отношение к пациентке, которую я лечил свыше трид­цати лет тому назад, когда еще думал, что генетические ин­терпретации могут быть полезны на всех уровнях патологии. В настоящее время я отложил бы эту часть моей передачи мыслей на будущее, довольно далеко отстоящее от данной стадии лечения пациентки. У недавно дифференцированно­го шизофренического пациента отсутствуют структурные способности для восприятия и получения выгоды от генети­ческих интерпретаций как значимо относящихся к нему. Ког­да они предлагаются аналитиком привычным образом, то па­циент склонен воспринимать их как магические заклинания с возникающим в результате образованием «интроектов ин­терпретатора » сходного характера. Постоянство получения «интерпретаций» аналитика может затем стать самоцелью, которая просто сохраняет хороший и всеведущий интроект аналитика и таким образом дифференцированность в психи­ке пациента, в то время как и аналитик, и пациент могут ле­леять мысль о том, что имеет место аналитический процесс, продолжающийся между партнерами.

Примером такого положения является случай с 35-лет­ним мужчиной-пациентом, который после пяти лет анали­тического лечения, оцененного аналитиком как успешное, искал возобновления аналитической помощи от другого аналитика вследствие возрастания тревоги и симптомов надвигающейся фрагментации. Он идеализировал образ своего прежнего аналитика и в этот раз тщетно разыскивал его. Уже во время первой беседы пациент попросил прово­дящего консультацию аналитика «дать ему интерпрета­цию ». Когда его спросили, что он имеет в виду, он ответил, что это то, что всегда давал ему прежний аналитик и что вызывало у него хорошее самочувствие после каждой сес­сии. Постепенно стало очевидным, что пациент не понимал и почти ничего не сохранил из того, что интерпретировал ему аналитик во время анализа. Едва ли имелись признаки какого-либо значимого прогресса в его развитии от эссен-

циально интроективных взаимоотношений с аналитиком. После завершения анализа у него развилась привычка по­могать себе успокаиваться и засыпать посредством мыслен­ного повторения неразборчивых слов. Однако это посте­пенно теряло свою успокаивающую силу, так что у него вновь начались расстройства сна, возросла тревога и ипо­хондрические симптомы, побуждая его вновь искать ана­литической помощи.

В случае с девушкой и мухами важно понять, что об­легчающее и успокаивающее воздействие моей вербальной коммуникации на ее напряженное и на первый взгляд необъяснимое поведение не произошло в результате моей помощи в осознании диссоциированного бессознательного материала, чтобы он стал вторично интегрирован и подчи­нен ее Собственному Я. Такая формула, релевантная для интерпретативной работы с вытесненными конфликтами и структурами индивидуального Собственного Я невротичес­ких пациентов, не действует в психоаналитической работе с доэдипотыми структурами в целом и с интроективно-про-ективными конфигурациями в частности.

Вместо того чтобы привести вытесненный материал под контроль сознательного Собственного Я пациентки, мое вербальное сообщение эмпирически перевело конт­роль над дацным агрессивным импульсом с ее образа Соб­ственного Я на ее образ меня. Посредством вербализации ее агрессивного желания прозаичным образом, без страха или желания ответных мер, я одновременно остался жив и, по крайней мере на данный момент, взял под контроль этот ее частный агрессивный импульс.

Для того чтобы защитить мой «абсолютно хороший » образ, от которого зависело ее недавно восстановленное субъективное переживание, она экстернализовала свою ярость по поводу моего ухода от нее на предполагаемую причину этого, моих детей, которых она ранее не видела и не могла воссоздать в фантазии на ее текущем уровне фун­кционирования. Вместо этого, образы моих детей матери­ализовались в их конкретно воспринимаемых первичным процессом формах, которые пациентка могла теперь ак­тивно защищать как магически, так и конкретно. В своей отчаянной попытке защитить мой «абсолютно хороший » образ как предпосылку для того, чтобы оставаться пси­хически живой, она, прибегнув к галлюцинаторному пе­реживанию, зашла опасно далеко в глубь той территории, где то переживание, которое она пыталась защитить, бо-

лее не могло сохраняться. В этом смысле моя коммуника­ция не только спасла мое присутствие в ее психике как «абсолютно хорошего» и переместила на меня ее потреб­ность контролировать данный агрессивный импульс, но также оказала интегративное и отрезвляющее воздействие на ее переживание, таким образом улучшая на данный мо­мент ее проверку реальности.

Однако, несомненно, динамически наиболее важным переживанием для пациентки в этой цепи событий было то, что я уцелел под воздействием ее агрессии, оказался силь­нее ее агрессии, и, таким образом, к ее чрезмерному облег­чению, сделал ненужными ее отчаянные усилия контроли­ровать свою агрессию. Как уже подчеркивалось выше, такие переживания имеют первостепенную значимость в лечении шизофренического пациента на данной стадии. Они, по-ви­димому, обеспечивают материал для тех интроектов, кото­рые специфически помогают пациенту приобрести мини­мум потенциала толерантности, необходимого для того, чтобы заново начались процессы более продвинутого струк-турообразования.

Можетли мое вербальное сообщение пациентке в вы­шеприведенном примере быть названо интерпретацией или нет — это вопрос дефиниции. Я вернусь к этому вопросу в следующей главе, в которой более детально будет обсуж­даться концепция интерпретации и связанные с этим про­блемы.

Эта стадия улучшения мира внутренних объектов (ин­троектов) пациента еще не обеспечивает его структуру Соб­ственного Я новыми функциональными способностями. Функции аналитика еще не будут впитываться Собствен-ным Я пациента, ибо он еще не может себе позволить отка­заться от какой-либо части своего нового объекта. Его Соб­ственное Я все еще не может выдержать одиночество; для того чтобы он оставался психически живым, аналитику при­ходится постоянно присутствовать в его мире пережива­ний либо физически, либо как ощущаемое присутствие. Поэтому аналитик не может пока еще обеспечить пациента моделями для его Собственного Я, а только лишь моделя­ми для эффективных защитников его Собственного Я, для их воссоздания и переживания в качестве сохраняющих жизнь присутствий в его психике. Как было видно, для этой Цели требуются как несущие успокоение охраняющие ан­гелы, так и прочная охрана. До тех пор пока преобладаю­щим способом интернализации пациента является интро-

екция, это единственный способ для аналитика войти в его репрезентативные структуры в качестве нового эволюци­онного объекта. Более глубокое воздействие и усиление су­ществующей структуры Собственного Я пациента невоз­можны до тех пор, - пока снова не сможет выноситься частичная объектная потеря и минимум тревоги.

Когда развилась аналитико-дериватная, качественно и количественно достаточная, порождающая безопасность интроективная структура в психике пациента для обеспе­чения дифференцированности и противодействия «абсо­лютно плохим» интроектам, которые мобилизуются фрус­трациями, шизофренический пациент может почувствовать себя достаточно безопасно, для того чтобы попытаться произвести первую функционально-селективную иденти­фикацию с некоторыми интроецированными функциями аналитика. В функциональной объектной привязанности, преобладающей на этом уровне психического пережива­ния, объект все еще переживается и определяется исклю­чительно с точки зрения выполняемой им функции или функции, исполнение которой от него ожидается в данный момент. При фрустрирующем поведении (аналитика) в ка­честве поставщика данной функциональной услуги фруст­рация становится представлена агрессивным аффектом, который разрушает образ «абсолютно хорошего > > внешне­го объекта в эмпирическом мире ребенка. До того как ребе­нок будет в достаточной безопасности, чтобы перейти к идентификации, предпринимается быстрая попытка анну­лировать объектную утрату, которая угрожает утратой дифференцированности и компенсируется интроективно-проективной активацией доступных внутренних объектов ребенка. До тех пор, пока преобладает и действует эта ма­нипуляция внутренними присутствиями посредством при­митивных защитных операций, нет надобности переживать и признавать какую-либо объектную утрату.

В отличие от этого, в функционально-селективной иден­тификации утрата внешнего образа «абсолютно хорошего » объекта, обусловленная собственной фрустрацией-агресси­ей, терпится и преодолевается посредством интернализации, более продвинутой, чем интроекция. В функционально-се­лективной идентификации образ объекта как поставщика сильно желаемой и требуемой функции разрушается и заме­няется образом Собственного Я, обладающего этой функ­цией и оказывающего самому себе соответствующие услуги. Таким образом, даже если функциональный объект стано-

вится эмпирически утраченным как представитель частной функции, от самой этой функции не отказываются, но она перенимается Собственным Я и впоследствии переживается как часть репрезентации Собственного Я.

Функционально-селективная идентификация стано­вится главным структурообразующим процессом, кактоль-ко приобретается достаточная толерантность к частичной объектной утрате. В нормальном развитии эта толерант­ность наилучшим образом гарантирована тем, что ребенок все еще живет в обеспечивающей безопасность и адекват­ное удовлетворение заботе со стороны своих эволюцион­ных объектов, а также имеет достаточное количество со­храняющих дифференцированность интроективных альтернатив в своем распоряжении. Таким образом, в годы сепарации-индивидуации образ функционального объекта у ребенка будет постепенно устраняться и заменяться со­ответствующими изменениями и достижениями в его струк­туре Собственного Я. Этот процесс продолжается до тех пор, пока функциональная зависимость не станет в доста­точной мере устранена, чтобы позволить интеграцию и ка-тектирование образов Собственного Я и объектов так, как это было описано в части I этой книги.

Когда фрустрация-агрессия кратковременно разруша­ет образ «абсолютно хорошего* объекта, именно аффект Тревоги, достаточно умеренной, чтобы функционировать в качестве сигнала, мотивирует акт идентификации. Тревога является охраняющим аффектом Собственного Я, который предупреждает последнее об опасностях, подвергающих угрозе его существование и равновесие, побуждая Собствен­ное Я как к кратковременному структурообразованию по­средством использования защитных действий, так и к долго­срочному — посредством процессов интернализации. При утрате преобладающего образа функционального объекта он должен быть либо быстро воссоздан и обеспечен посред­ством активации интроективно-проективных действий, либо субъект должен позволить тревоге мотивировать его к заме­не утраты соответствующим изменением структуры Соб­ственного Я, чтобы ощущать себя достаточно безопасно и выносить утрату без возникающей вслед за этим тревоги. Последняя альтернатива с ее длительной утратой аспекта внешнего объекта предъявляет большие требования к Соб­ственному Я и возможна, лишь когда наличествует адекват­ная степень толерантности к тревоге. До тех пор, пока нет возможности смело встречать тревогу лицом к лицу и ис-

пользовать ее в качестве мотивационной силы для структу-рообразования через идентификации, агрессия как посто­янная угроза дифференцированному переживанию остает­ся чрезвычайно опасной для Собственного Я. Без тревоги как стража и мотивационной силы к возрастанию самостоя­тельности Собственного Я через дальнейшую интернализа-цию услуг объекта развивающийся индивид будет оставать­ся в отчаянной зависимости от «абсолютно хорошего » образа внешнего объекта и от сохранения его живым посредством интроекции, проекции и отрицания.

Даже если первая функционально-селективная иден­тификация с некоторыми интроецированными функциями аналитика может сама по себе представлять минимальное структурное достижение, она знаменует переход через глав­ный порог в лечении шизофренического пациента. Именно специфическое переживание пациента, что вновь можно встречать тревогу лицом к лицу без утраты дифференци-рованности, а также отказаться от части образа объекта без разрушения объекта как целого, склонно оказывать мощное противодействие регрессии пациента.

Данное частное переживание восстановленной толе­рантности к тревоге с сопровождающим его, пусть даже лишь минимальным, достижением в структуре Собствен­ного Я пациента часто дополняется идеями и аффектами, с громадной быстротой и интенсивностью вливающимися в его психику. В течение некоторого времени пациент может быть просто ошеломлен напором быстро изменяющихся психических содержаний, однако не потеряет при этом сво­его дифференцированного переживания. Впоследствии па­циент может чувствовать себя истощенным, но характер­ным образом поднятым на другой уровень переживания, иногда с чувством повторного пробуждения или рождения заново.

Волкан (1976, 1985) ярко описал это переживание эмоционального и идеационного затопления и, используя концептуализацию Пао (1979), назвал его «повторной организмической паникой*. Он подчеркнул важность для лечения шизофренического пациента такого переживания, равнозначного скачку в способности вновь переживать и иметь дело с эмоционально заряженными психическими содержаниями. Хотя я очень во многом с этим согласен, я не разделяю точку зрения Волкана на это переживание как представляющее терапевтическую регрессию. Как го­ворилось выше, я воспринимаю его определенно как ре-

зультат эволюционного прогресса, достигнутого с помо­щью аналитика в качестве нового эволюционного объекта. Шизофренический пациент, чья дифференцированность была восстановлена в аналитических взаимодействиях и чей мир интроектов был значительно улучшен посредством аналитико-дериватных элементов, может стать способным вновь использовать тревогу, которая ранее утратила свою сигнальную функцию вследствие травматического исхода предпсихотической паники. Теперь уже нет необходимо­сти в сохранении им регрессивного уровня адаптации с ис­ключительным прибеганием к примитивным психическим операциям. Первые переживания восстановленной толе­рантности к тревоге, мотивируя улучшение переживания Собственного Я пациента через идентификацию, приве­дут в таких обстоятельствах к быстрому и драматическо­му изменению в уровне переживания и функционирова­ния. Прорыв идей и аффектов, который происходит в результате, является не выражением «возвращения вы­тесненного», но могущественным повторным катексисом предпсихотического мира репрезентаций пациента.

Это переживание склонно быть мощным корректиру­ющим фактором для признания Собственного Я шизофре­ническим пациентом со значительным ослаблением регрес­сии и возвращением многих структур его до психотического Собственного Я. Однако наиболее важным с точки зрения лечения является то, что пациент с восстановленной спо­собностью использовать тревогу в качестве сигнала стал способен и мотивирован к возобновлению процессов струк­турообразующей идентификации в своих аналитических взаимоотношениях.

Улучшение структурализации

Когда в достаточной мере восстанавливается толерант­ность ктревоге и фрустрации-агрессии, требуемая для час­тичного отказа от функционального объекта, лечение пси­хотического пациента начинает в большей мере походить на лечение пограничного пациента (см. главу 10).

Однако имеется несколько решающих отличий меж­ду лечениями этих двух групп пациентов. Они обусловле­ны тем фактом, что шизофреники представляют един­ственную категорию пациентов с психотической патологией, включая другие большие психозы, которые в ранние годы жизни или в молодости прошли через тоталь-

ный коллапс своей психической организации, включая утрату субъективного существования. Эта однажды про­изошедшая психологическая смерть всегда будет оставать­ся на заднем плане их памяти в качестве потенциальной угрозы невыразимой. катастрофы, которая вообще не мо­жет быть обнаружена и проработана в объектных взаимо­отношениях. Эта катастрофа стала неизбежной вследствие дефицитов базисных структур удовольствия в репрезен­тативном мире шизофренического пациента. Поэтому для того чтобы стать новым эволюционным объектом для та­кого пациента, аналитику приходится начинать с вхожде­ния в недифференцированный эмпирический мир пациен­та в качестве приносящего удовлетворение эволюционного фактора, таким образом обеспечивая строительные бло­ки для выделения собственного образа в мире пережива­ний пациента. Это объектный образ, от которого в тече­ние длительного времени будет исключительно зависеть дифференцированное переживание пациента и из кото­рого получаются регулирующие напряжение и сохраня­ющие дифференцированность интроективные присут­ствия.

Именно такое отсутствие альтернативных объектных образов для сохранения дифференцированного пережива­ния отличает щизофренического пациента от пограничного пациента, и это требует особого внимания во время всех стадий аналитического лечения первого из них. Дифферен­цированное переживание пограничного пациента не зави­сит сходным образом от присутствия репрезентации ана­литика, как это имеет место в случае шизофренического пациента. Когда еще не установлен образ аналитика как нового эволюционного объекта или когда такой образ вре­менно утрачивается, пограничный пациент будет сохранять свое дифференцированное переживание с помощью струк­тур, приобретенных во взаимодействиях со своими перво­начальными эволюционными объектами. Эти первоначаль­ные объекты, хотя и не смогли помочь пациенту достичь индивидуальной идентичности в своем развитии, оказались в состоянии обеспечить его переживаниями первичного удо­вольствия и удовлетворения, достаточными для обеспече­ния сравнительно прочной дифференцированности Соб­ственного Я и объектов в мире переживаний пациента. В соответствии с данной стадией эволюционной задержки, эти образы Собственного Я и объекта могли оставаться це­ликом функциональными и трансферентными, но их диф-

ференцированности ничто более не угрожает серьезным и длительным образом.

Аналитику, работающему с пограничными и невро­тическими пациентами, обычно не приходится заботиться о сохранении дифференцированности у пациента в ситуа­циях, где образ аналитика как нового объекта становится затемнен или даже поглощен транферентными образами первоначальных объектов пациента. Но в репрезентатив­ном мире шизофренического пациента нет сравнимых трансферентных объектов, которые бы надежно защища­ли и сохраняли его дифференцированное переживание. Перенос означает повторение и продолжение неудачных эволюционных взаимодействий и будет как объектные взаимоотношения сам по себе сохранять и консервиро­вать эмпирическую дифференцированность между Соб­ственным Я и объектом. В отличие от этого эволюционные неудачи, предшествующие дифференцированности, как это имеет место в случае шизофрении, не могут быть за­ново испытаны как перенос, таким образом делая невоз­можным восстановление диалога между Собственным Я и объектным миром на основе регрессивных повторений этой неудачи.

Репрезентации первоначальных эволюционных объек­тов шизофренического пациента, сформированные после первичной хрупкой дифференцированности его эмпиричес­кого мира и реактивированные после ее восстановления в ходе лечения, таким образом, не представляют и не могут представлять первоначальную эволюционную неудачу, ко­торая предшествовала их появлению. Развившиеся объект­ные репрезентации не смогли позднее в жизни защищать соответственно слабую и уязвимую структуру Собствен­ного Я от фатальной регрессии, которая разрушила субъек­тивное существование пациента. Представляется, что это событие, как правило, в основном лишает все первоначаль­ные интроекты способности обеспечить сохранение диф­ференцированности, которой они, возможно, обладали до шизофренической фрагментации. После восстановления диффференцированности они уже ненадежны в смысле со­хранения и защиты дифференцированности.

Не имея защитных трансферентных констелляций, шизофренические пациенты склонны быть экзистенциаль­но зависимыми от сохраняемого образа аналитика как но­вого эволюционного объекта. Это не следует забывать или игнорировать на любой стадии лечения. Защита хорошего

образа аналитика будет оставаться наиболее важным де­лом до тех пор, пока в способе переживания пациентом аналитика преобладает функциональный способ связанно­сти. Если образ аналитика остается эмпирически «абсолют­но плохим » в психике пациента в течение продолжитель­ного времени, это может нанести вред лечению любых пациентов, которые не достигли константности Собствен­ного Я и объекта, для шизофренического же пациента та­кое положение может стать фатальным для самого его субъективного существования. Поэтому образ аналитика как хорошего объекта должен восстанавливаться как мож­но быстрее после неизбежных фрустраций, а также защи­щаться от загружения его злокачественными и преследую­щими внутренними присутствиями, которые проистекают от первых ухаживающих за пациентом лиц. Хотя при лече­нии пограничных пациентов аналитик по сути пытается де­лать то же самое, здесь он будет в первую очередь защи­щать свои взаимоотношения с пациентом, тогда как при работе с шизофреническим пациентом главная его забота будет состоять в том, чтобы поддерживать пациента пси­хически живым.

Однако даже когда лечение шизофренического паци­ента продвинулось до установления им константности Соб­ственного Я и объекта, хороший образ аналитика никогда не должен тотально утрачиваться в текущем переживании пациента. Помимо того, что имеет место относительная общая хрупкость в структурах, созданных вторичным об­разом в аналитических взаимодействиях, по сравнению с теми структурами, которые возникают в эпигенетически правильно синхронизированных взаимодействиях с первич­ными эволюционными объектами, фундаментальное и уни­кально вездесущее положение аналитика в психических структурах шизофренического пациента склонно делать последнего более чувствительным к фрустрациям со сто­роны аналитика, чем в случаях с другими категориями па­циентов, которые в других отношениях достигли сходного уровня организации в своем лечении.

Третья стадия психоаналитического лечения шизоф­ренических пациентов в основном состоит в улучшении структурализации психики. Как и в лечении пограничных пациентов, это происходит главным образом через процес­сы функционально-селективной идентификации. Достига­ется важная промежуточная цель, когда возросшая спо­собность саморепрезентации выносить фрустрации делает

для пациента возможным реагировать на объектную утра­ту депрессией. Депрессия является первым психическим способом бороться с текущей объектной утратой и как та­ковая служит важной защитой от утраты дифференциро-ванности. Однако хотя аффекты печали могут переживать­ся в достаточно раннем возрасте, подлинный траур невозможен до установления индивидуальных образов Собственного Я и объекта.

Реальное присутствие аналитика особенно важно для шизофренического пациента на всем протяжении лечения. Несмотря на противоположные рекомендации (Garma, 1931; Rosenfeld, 1965; Boyer, 1966; Volkan, 1976), я пред­почитаю ни на какой стадии лечения не класть пациента на кушетку. Я считаю, что пациенты с чрезвычайно дефектив­ными и нарушенными структурами в высшей степени нуж­даются в том, чтобы видеть телесную реальность аналити­ка; первоначально — как важный перцептуальный материал для сформирования интроекта, а позднее — как позволя­ющий им адекватно улавливать отзеркаливающие отклики объекта, существенно важные в процессе структурообра­зующей идентификации. Я также стал бы отвечать на воп­росы пациентов обо мне на том уровне, на котором они спра­шивают, до достижения ими константности Собственного Я и объекта и эдипова уровня отношений.

Волкан (1985) подчеркивал природу эдипальной си­туации как нового переживания для шизофренических па­циентов, которые достигли этого уровня в своем лечении. Соглашаясь с этим, я хочу специфически подчеркнуть тщетность попыток интерпретировать историческим об­разом появление эдипальных чувств и фантазий у такого пациента. Лишь материал с историей может быть интер­претирован историческим образом, а этого нет в подлин­ных эдипальных переживаниях шизофренического паци­ента. Так как теперь также становятся возможны вытеснение и создание бессознательных конфликтов, эди-пальные конфликты, впервые переживаемые пациентом на индивидуальном уровне, следует интерпретировать и прорабатывать по существу в его теперешних взаимоот­ношениях с аналитиком.

Перед тем как завершить этот раздел, мне бы хотелось сказать несколько слов об уникальном качестве отноше­ний, характерно развиваемых шизофреническими пациен­тами к своим аналитикам. Оно может быть наилучшим об­разом понято как возникающее в результате того факта,

что шизофренический пациент был психически вновь рож­ден в объектный мир, представленный образом аналитика как нового объекта, с которым связано его субъективное существование без каких-либо сохраняющих дифферен-цированность трансферентных альтернатив. Это особое качество связанности между хронологически взрослыми людьми может встречаться лишь в лечении психотических пациентов после появления образа аналитика как нового внешнего объекта в мире переживаний пациента. Однажды установленный, этот спасающий жизнь образ без истории неудачи сам пациент старается различными способами за­щищать и сохранять незапятнанным, подобно редкому и драгоценному внутреннему достоянию. Сохранение обра­за аналитика незатронутым какой-либо плохостыо жизнен­но важно для психотического пациента, вышедшего из не-дифференцированности, в отличие от пограничного пациента с трансферентными альтернативами для объект­ного переживания и без пережитой катастрофы утраты дифференцированности.

При сохранении образа недавно приобретенного но­вого объекта в единственно возможной в этом случае фор­ме как «абсолютно хорошего» шизофренический пациент не имеет в своем распоряжении каких-либо сложных за­щитных операций, включая различные компромиссы и утон­ченные самообманы. В своем отношении к образу аналити­ка — непременному условию того, чтобы оставаться психически живым, — пациент может быть лишь полнос­тью доверяющим и преданным, простым, откровенным и обнаженно открытым. Для него это эмпирически действи­тельно «новое начало » (Balint, 1932), в котором он слепо доверяет недавно возникшему объекту, не обремененному предшествующими неудачами, и примитивно идеализирует его. Такой способ переживания образа аналитика является базовым предварительным условием для сохранения пере­живания Собственного Я и таким образом для сохранения своего субъективного существования. Шизофренический пациент, по существу лишенный трансферентных альтер­натив, склонен сохранять важные аспекты такого отноше­ния к аналитику даже на более поздних стадиях своего ле­чения.

Простое раскрытие и обнажение шизофреническим па­циентом своей дефективной психики перед аналитиком, ча­сто трогательно доверчивым образом, склонно возбуждать в аналитике могущественные эмоциональные отклики, ко-

 

торые не всегда могут быть легко использованы информа­тивно, порождая вместо этого различные контрперенос­ные феномены. Аналитик, который посвящает себя психо­аналитическому лечению психотических пациентов, должен осознавать импликации того факта, что так как он являет­ся таким объектом, с которым субъективное психическое возрождение пациента становится мотивировано и возмож­но, с точки зрения пациента, его образ сравним с образом первичного эволюционного объекта. Такое состояние дел представляет единственную возможность восстановления пациента от эволюционной неудачи, предшествующей по­явлению объектной связанности. Его взаимоотношения с аналитиком вновь вернули его к жизни после психологи­ческой смерти и обеспечили строительным материалом для запоздалого структурирования собственной личности. Су­щественно важно, чтобы уважались его позитивные чув­ства к своему аналитику после успешного лечения. Частич­но это обусловлено потенциальной хрупкостью вторично созданных структур, но главным образом тем, что врядли есть какой-либо смысл в попытке < < анализирования » чувств благодарности и расположения к аналитику в подобной ситуации. С точки зрения проходящего успешное лечение пациента, который начал его психотиком, аналитик никог­да не представлял истинный трансферентный объект, но являлся эволюционным объектом, эмоционально сравни­мым с реальным родителем. У нас нет оснований для того, чтобы подвергать сомнению законность этого способа пе­реживания, а также обоснованность чувств, сравнимых с эмоциями подлинной нежности и благодарности взрос­лого ребенка к своим родителям. Соответственно, вряд ли есть какие-либо реалистические причины для того, что­бы аналитик воздерживался от получения полного ком­плиментарного генеративного удовольствия, а также от глубокого личного удовлетворения после успешного исхо­да длительного и потребовавшего много сил аналитическо­го предприятия.

⇐ Предыдущая28293031323334353637Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: