Маниакальное, параноидное и депрессивное решения 22 страница

Психически переживаемые агрессивные аффекты и идеи рассматриваются здесь не как реакции на фрустра­цию (Dollard, Doob, Miller and Sears, 1939), а как те спосо­бы, которыми фрустрации становятся представлены в че­ловеческом мире переживаний (см, главы 1 и 2). Чем моложе и/или чем менее структурирован рассматриваемый инди­вид, тем в большей мере фрустрация-агрессия будет угро­жать сохранению присутствия хорошего объекта в его мире переживаний, от которого полностью зависит его диффе­ренцированное переживание Собственного Я. Подвергаю­щееся угрозе Собственное Я реагирует тревогой, которая до установления константности Собственного Я и объекта будет по существу иметь характер первоначальной сепара-ционно-аннигиляционноЙтревоги. Тревога мобилизует уже существующие защищающие Собственное Я структуры и мотивирует новые структурообразующие интернализации для улучшения поддержки Собственного Я индивида и та­ким образом для усиления его толерантности как к фруст­рации, так и ктревоге.

Хотя, как думается, минимум толерантности к фруст­рации может быть необходим, когда фактическое присут­ствие объекта заменяется его интроективным присутстви-

ем, однако требуется значительно большая толерантность к фрустрации и к тревоге для осуществления функциональ­но-селективной идентификации. Это детально рассматри­валось в связи с лечением шизофренических пациентов. Пограничный пациент, как правило, значительно лучше ос­нащен для возобновления своих задержанных процессов функционально-селективной идентификации, чем шизоф­ренический пациент с его травматически уменьшенной или утраченной способностью использовать тревогу как сигнал. С другой стороны, как говорилось выше, пограничный па­циент может научиться жить со своими дефективными структурами, которые нарциссически переоцениваются и могут порождать сильное сопротивление переживанию фрустраций как мотивирующих новые интернализации об­разов внешних объектов, Пограничный пациент, как пра­вило, развивает способы, которыми он может получать тре­буемые услуги от внешнего функционального объекта, включая замену фрустрирующего объекта другим функ­циональным объектом или его транзиторными заменителя­ми. Если фрустрация не переживается совместно с функ­цией, которая является одновременно желанной как принадлежащая идеализированному объекту, следует ожи­дать не идентификации, но замещения или замены фруст­рирующего функционального объекта.

Таким образом, фрустрация, а также другие предпо­сылки для функционально-селективных идентификаций будут способствовать возобновленному структурообра-зованию у пограничного пациента лишь при условии, что аналитик стал представлять для него новый эволюцион­ный объект. Как мы детально рассмотрим позднее, специ­фический способ, посредством которого аналитик всту­пает в эмпирический мир пограничного пациента в качестве нового эволюционного объекта, состоит в передаче паци­енту своего эмпатического понимания внутреннего пере­живания последнего. Фрустрация, в конечном счете моти­вирующая идентификацию, будет тогда иметь место в эмпирическом различии между способом переживания идеализируемым объектом и пациентом внутренней ситу­ации последнего.

Как отмечалось различными авторами, включая Блан­ков (1979), повторение первоначальной травматической фрустрации в аналитических взаимоотношениях с погра­ничным пациентом склонно разрушать перспективы этой связи в качестве новых эволюционных взаимоотношений

 

для пациента. Это не только доказывает пациенту, что его трансферентные ожидания справедливы, но склонно не­обратимо разрушать репрезентацию аналитика в качестве идеализируемого нового объекта в мире переживаний па­циента. Такое событие, как правило, обусловлено неузнан­ным контрпереносом аналитика, часто рационализируемым как «терапевтическое раскрытие » аналитиком своих чувств.

Отзеркаливание

Хотя позитивное или негативное отзеркаливание со стороны объекта во время предшествующего периода ими­тации будет помогать или препятствовать переходу субъекта к идентификации, отзеркаливание не обязатель­но принадлежит к предпосылкам для функционально-се­лективной идентификации. Скорее оно представляет мо­дель для вторичной идентификации, которая определяет, как индивид будет субъективно переживать и оценивать свою только что приобретенную функцию и ее использо­вание (см. главу 2).

Хотя отзеркаливание и его основное значение в ана­литическом лечении пограничных пациентов будут лучше освещены в следующем разделе, где речь пойдет о переда­че аналитиком своего эмпатического понимания пациен­ту, в этом крнтексте следует рассмотреть две общих точ­ки зрения.

Во-первых, структурообразующие эволюционные ин-тернализации, встречающиеся в психоаналитическом лече­нии, должны быть отзеркалены, а не интерпретированы или встречены лицом к лицу. Они являются личными интегра-тивными достижениями, которые аналитическое лечение пытается сделать возможными, но им не следует мешать в то время, когда они происходят или когда они лишь недав­но были установлены как все еще уязвимые свежие струк­туры. Во-вторых, в своей адекватной фазово-специфичес-кой отзеркаливающей функции аналитик руководствуется своими «генеративными» комплиментарными и эмпатичес-кими откликами на пациента, который все еще имитирует или уже проявляет только что приобретенную функцию своего Собственного Я. Отзеркалиаание в психоаналити­ческих взаимоотношениях является активностью аналити­ка в качестве нового эволюционного объекта, а не формой повторного родительства. Таким образом, прямая похвала или высказывание восхищения или гордости аналитика сво­им пациентом будет, как правило, означать переход анали-

тика на роль трэнсферентного объекта с соответствующим ослаблением своего функционирования в качестве нового эволюционного объекта. Позитивное отзеркаливание и ге­неративная высокая оценка продвижений пациента будут более адекватно передаваться пациенту через тонко улов­ленные аналитиком эмпатические описания превалирую­щих чувств и ожиданий пациента, связанных с недавно при­обретенными функциональными способностями.

Реактивация и помощь стр/ктурообразованию

В этом разделе я расскажу о некоторых центральных принципах, которых необходимо придерживаться, чтобы аналитик и его функционирование предстали в качестве нового эволюционного объекта для пограничного пациента для реактивации и помощи возобновленным структурооб­разующим процессам у последнего. Я не буду пытаться ох­ватить широкую область теоретических и технических про­блем, встречающихся в психоаналитическом лечении этих пациентов. Вместо этого я сосредоточу свое внимание на том, что считаю фазово-специфически адекватным подхо­дом в лечении пограничных личностей, задержавшихся где-то между первичной дифференцированностью Собствен-ногоЯ и объекта и установлением информативных образов этих сущностей как индивидов.

Забота

Кернберг (1975) подчеркивает важную роль озабоченно­сти как общей черты аналитиков. Он определяет озабочен­ность аналитика по поводу своего пациента как осознание им угроз, неотъемлемо присутствующих в деструктивности па­циента и аналитика и в само деструктивности пациента, в ком­бинации с его аутентичной потребностью помочь пациенту. Позитивными признаками озабоченности аналитика будут его продолжающаяся самокритика, нежелание пассивно прини­мать невозможные ситуации в лечении и постоянная готов­ность принимать помощь и консультацию от своих коллег.

Думается, что озабоченность представляет аспект бо­лее широкой концепции заботы. Хотя в озабоченности от­ражается угроза со стороны деструктивных сил человечес-койличности, забота включает в себя более широкий интерес кобщему благополучию человека. Как говорилось выше, чем

 

большей угрозе и риску подвергается сохранение пережива­ния Собственного Я пациента вследствие того, что он недо­статочно или лишь маргинально овладел фрустрацией-агрес­сией, тем более эксклюзивно забота аналитика о пациенте склонна принимать форму озабоченности. Однако когда ис­чезла непосредственная угроза психотической утраты диф-ференцированности или же она не наблюдалась с самого на­чала, акцент заботы будет смещаться с озабоченности тем, чтобы пациент оставался психологически живым, к интере­су к природе его субъективного мира переживаний, в осо­бенности относительно его эволюционных потребностей и потенциальных возможностей.

Забота — это отношение, а не обязательно выполне­ние чего-либо. Она является формой интереса к другому человеку, корни которой находятся в фазово-специфичес-ких адекватных отношениях родителей к своим детям в ходе изменяющихся эволюционных стадий последних. Спо­собность и мотивация к заботе о других людях, по-видимо­му, более вероятно будет постепенно приобретаться через идентификации с заботящимся отношением эволюционно­го объекта к самому индивиду, а не просто результатом реактивных образований против ранних чувств вины и мо­дификаций (Money-Kyrle, 1956; Wmnicott, 1963).

Забота олациенте мобилизуется фазово-специфичес-кими комплиментарными и эмпатическими откликами ана­литика на вербальные и невербальные сигналы и послания пациента. Представляется, что появление базисной атмос­феры заботы необходимо для реактивации и возобновле­ния всякого нового развития в аналитических взаимоотно­шениях.

Однако испытывание комплиментарных и эмпатичес-ких откликов на другого человека не является само по себе идентичным с заботой. Эти отклики могут использоваться для сбора информации для различных целей, включая цели, принадлежащие скорее контрпереносу аналитика, а не за­боте о пациенте. Лишь когда информативные эмоциональ­ные отклики аналитика начинают обслуживать подлинно заботливое отношение к пациенту, эти отклики приобре­тут природу генеративной комплиментарности и эмпатии в смысле, описанном в части II этой книги.

Простой уход за кем-то не синонимичен заботе о нем, Неспецифический уход не включает в себя заботу, если субъект не признается и не идентифицируется в качестве специфического человека. Простой уход без заботы может

действовать прямо против высших интересов индивида и, как правило, не будет в состоянии реактивировать и моти­вировать эволюционные изменения у пациента с психичес­кими нарушениями.

Аналогично заботе матери о ребенке, забота аналити­ка о пациенте всегда включает будущее. Матери подготав­ливают своих детей к будущей зрелости, надеются и верят в такое будущее, а также вселяют в ребенка эту надежду и веру. Хотя я согласен с Фрэнком (1959) относительно важ­ного значения веры аналитика в себя и свой метод для успе­ха лечения, я считаю столь же важной его веру в возмож­ность пациента получить пользу от лечения. Я никогда не встречал успешного лечения, в котором у аналитика отсут­ствовала бы вера в будущее пациента. Забота без перспек­тивы будущего склонна означать, что лечение априори яв­ляется прибеганием к простой поддержке.

Забота, корни которой лежат в родительских отноше­ниях, может быть адекватным и аутентичным элементом в психоаналитическом лечении лишь тогда, когда она осно­вывается на корректно схватываемом аналитиком эмоцио­нальном понимании пациента. Особенно важна способность аналитика проводить различие между посланиями транс-ферентного и развивающегося ребенка в пациенте. Фазо-во-специфически подходящая забота аналитика о своем па­циенте в конечном счете является заботой о тех элементах в пациенте, которые мотивируются или представляются способными быть мотивированными к возобновлению пси­хического развития. Забота о трансферентном ребенке, вме­сто заботы о развивающемся ребенке в пациенте, склонна обусловливаться либо неспособностью аналитика прово­дить различие между трансферентно-специфическими и фа-зово-специфическими посланиями пациента, либо его кон­трпереносной вовлеченностью в пациента. Таким образом, адекватной заботой аналитика о пациенте, который исполь­зует суицидальные угрозы в качестве средства шантажи­рования аналитика в целях получения от него дополнитель­ного внимания, будет отказ аналитика идти на поводу у манипулирующего трансферентного ребенка в пациенте посредством принятия функции всемогущего спасателя; роль, которая может одновременно заглаживать вину ана­литика и удовлетворять его архаический нарциссизм. Наи­более адекватной заботой о наивысшем интересе пациен­та и потенциального развивающегося ребенка в нем будет эмпатизирование аналитика субъективному переживанию

пациента в данный момент и последующая передача свое­го понимания пациенту, уважительным образом и без морализирования или защитной позиции со стороны ана­литика.

В ситуациях, где требуется госпитализация или дру­гие ограничивающие сеттинг вмешательства, для аналити­ка важно осознавать, что такие действия, хотя иногда они необходимы, сами по себе не обладают какой-либо ценно­стью как способствующие развитию. Все же временами они могут быть наилучшей формой заботы о пациенте при ус­ловии, что они необходимы для защиты пациента против самодеструкции; для замены отсутствующих у него или регрессивно утраченных структур или для создания сет-тинга, в котором может быть сделана попытка реактивиро­вать эволюционные потенциальные возможности пациента и заботиться о них.

Ограниченный сеттинг всегда означает нарушение сво­боды хронологически взрослого индивида вести жизнь по собственному разумению. Как в переносе пациента, так и в контрпереносе аналитика связанный с ограничениями сет­тинг склонен приобретать смысл унижения, мстительного наказания и садистического ограничения. Большая уязви­мость такого сеттинга для контрпереносной вовлеченности оказывает особое давление на аналитика, прибегающего к такому сеттингу. По-моему, связанный с ограничениями сеттинг, рационализируемый как «терапевтический », чрез­мерно часто и крайне охотно используется в клинических ситуациях, которые могли бы быть разрешены корректно схватываемым эмпатическим пониманием способа пережи­вания пациента и последующей передачей ему этого пони­мания. Хотя оно всегда присутствует во взаимоотношени­ях между детьми и их родителями, морализирование и дисциплинирование не имеют соответственного оправдания или терапевтического разумного объяснения в функциони­ровании аналитика в качестве нового эволюционного объек­та для хронологически взрослого, хотя и психически за­держанного пациента.

Забота характерно включает в себя непрестанные уси­лия эмпатизировать объекту, которому оказывается по­мощь. Когда эмпатия невозможна потому, что нет диффе­ренцированного Собственного Я, с которым можно было бы идентифицироваться, информация, требуемая для осу­ществления заботы, получается главным образом через ком­плиментарные отклики заботящегося лица на своего про-

теже. Однако р, ак только у такого протеже появляется пе­реживание дифференцированного Собственного Я, эмпа-тические идентификации будут быстро становиться цент­ральным источником информации относительно тех его интересов, которые нуждаются в заботе.

Как говорилось в первой и второй частях книги, эмпа-тические идентификации представляют специфически объектно-поисковые попытки нахождения другого чело­века изнутри его частного внутреннего мира в разделенном эмоциональном переживании, которое впоследствии ста­новится равносильно возросшему пониманию способа пе­реживания другого человека. Являясь источником всякого значимого понимания субъективного переживания другого человека, эмпатия становится незаменимой основой любой аутентичной заботы о другом человеке как отдельном ин­дивиде.

Интерес, проявляемый родителем к субъективному пе­реживанию ребенка через корректно улавливаемое и пере­даваемое эмпатическое понимание внутренней ситуации по­следнего, по-видимому, является наиболее адекватным актом заботы со стороны родителя во время сепарации-индивиду-ации своего ребенка. Эмпатизирование переживанию ребен­ка со стороны фазово-специфически идеализируемого эво­люционного объекта, по-видимому, является сердцевиной переживания генеративной заботы о ребенке, решающе важ­ной в качестве мотивационных и готовых моделей для струк­турообразующих идентификаций. Это аналогично ситуации пограничного пациента, чье задержанное репрезентативное развитие будет крайне специфическим образом вновь откры­ваться и возобновляться через новые переживания эмпати-зирования ему со стороны аналитика как нового эволюцион­ного объекта.

Таким образом, забота аналитика о своем пациенте представляется в значительно степени конгруэнтной с его широко генеративным отношением, в котором последова­тельно подчеркивается эволюционный аспект общего бла­гополучия пациента. Именно такое отношение генеративной заботы поддерживает интерес аналитика к развивающему­ся ребенку в пациенте и постоянно держит аналитика наче­ку относительно его комплиментарных и эмпатических от­кликов на пациента. Эти эмоциональные отклики постоянно информируют аналитика как об эволюционных тенденци­ях, так и о тупиковых аспектах, активных в настоящее вре­мя в эмпирическом мире пациента, подсказывая аналитику

его функции в качестве нового эволюционного объекта для пациента.

Забота о другом человеке невозможна без установив­шейся способности воспринимать его как отдельного ин­дивида со своим частным миром переживаний. До интегра­ции индивидуальных репрезентаций Собственного Я и объекта об объекте могут заботиться лишь как о необходи­мо требуемом и идеализируемом личном владении. Забота друг о друге, коренящаяся в генеративных родительских отношениях, будет критерием всех позитивно значимых от­ношений между индивидами на протяжении всей жизни. В качестве аутентичного интереса к благополучию другого индивида забота существенно опирается на эмпатическое разделение переживания другого человека, возбуждающее в эмпатизере чувства сострадания и симпатии, а также вос­поминания о собственных сравнимых переживаниях.

Забота о пациенте, а также обусловленная заботой эмпатия к нему, хотя они уязвимы к контрпереносной ин-терференции, не являются сами по себе признаками контр­переноса. Наоборот, генеративная забота аналитика о сво­ем пациенте, по-видимому, незаменима для того, чтобы имели место какие-либо важные структурные развития в психоаналитических взаимоотношениях. Чувства и фанта­зии аналитика, возникающие в результате его эмпатичес-кого разделения переживаний пациента, решающе важны для его корректного понимания этого переживания и, сле­довательно, для правдоподобия тех описаний и толкова­ний, которые он будет предлагать пациенту.

Эмпатическое описание

Как было сказано выше, специфическим путем, кото­рым аналитик может войти в мир переживаний погранич­ного пациента в качестве нового эволюционного объекта, а также обеспечивать последнего моделями для функцио­нально-селективных идентификаций, является улавлива­ние аналитиком субъективного способа переживаний пациента посредством скоротечных информативных иден­тификаций и передачи возникающего в результате эмпати-ческого понимания пациенту. Эту технику, отличную от интерпретации, по крайней мере в классическом смысле, я назвал эмпатическим описанием (Tahka, 1984). Я считаю ее столь же центральной и фазово-специфически адекват­ной процедурой в работе с пограничным уровнем патоло­гии, каким является контролируемое удовлетворение на

психотическом уровне патологии и интерпретация — на не­вротическом.

Эмпатическое схватывание и описание аналитиком спо­соба переживания пограничного пациента аналогично по­ниманию первичным эволюционным объектом своего от­прыска и передачи этого понимания последнему. Этот процесс передаваемой эмпатии выполняет особую функ­цию в построении информативного мира репрезентаций ребенка во время его индивидуации. Обладая своими ин­формативными идентификациями, мать постигает все еще смутно очерченное и во многих аспектах лишь потенциаль­ное внутреннее переживание своего ребенка и будет через передачу своего понимания этого переживания обеспечи­вать ребенка моделями для идентификации, которые про­грессивно структурализуют переживание ребенком себя и объекта.

Таким образом, ребенок, по-видимому, «находит» и выстраивает свой информативный внутренний мир и свою способность к вторичному процессу мышления главным образом через модели, обеспечиваемые эволюционным объектом для основ такого переживания. В этом процессе будет главным образом собран репрезентативный матери­ал, требуемый для интеграции индивидуальных образов Собственного Я и объекта, который со своей стороны бу­дет мотивировать и делать возможным ответный эмпати-ческий интерес к объекту со стороны ребенка.

Эмпатическое разделение эмоционального пережива­ния другого человека с возникающим в результате эмпати-ческим пониманием — это одно, а использование такого понимания — это другое. В психоаналитическом лечении эмпатическое понимание будет специфически находиться на службе функционирования аналитика в качестве нового эволюционного объекта для пациента. В зависимости от уровня патологии пациента и его преобладающего способа переживания аналитических взаимоотношений эмпатичес­кое понимание аналитика может направлять его в том от­ношении, чтобы позволять этому пониманию оплодотво­рять его способ пребывания с пациентом или использовать такое пребывание для сформулирования эмпатических опи­саний или интерпретаций для последнего.

Эмпатизирование со стороны аналитика принадлежит к наиболее важным удовлетворениям пациента в психоана­литическом лечении. Это удовлетворение переживается раз­личным образом пациентами, представляющими различные

уровни патологии и структурализации. Невротические па­циенты, показывая индивидуальный уровень переживания и привязанности, склонны воспринимать передаваемое ана­литиком эмпатическое понимание как знак позитивного ин­тереса аналитика к ним и того, что они существуют в каче­стве признанных фигур и о них заботятся во внутреннем мире переживаний аналитика. Эти пациенты склонны реа­гировать нежными чувствами и благодарностью, а также фазово-специфической идеализацией на готовность анали­тика разделить их важные эмоциональные переживания.

Для пограничных пациентов, действующих на функ­циональных уровнях переживания и привязанности, удов­летворение, получаемое от эмпатических описаний анали­тика, еще не может переживаться как возникающее в результате того, что два отдельных индивида нашли друг друга в разделяемом эмоциональном переживании. Вместо этого удовлетворение, получаемое от эмпатизирующих и отзеркаливающих функций аналитика, переживается глав­ным образом как повторное оживление и усиление его пе­реживания Собственного Я, но также как появление ново­го «абсолютно хорошего » функционального объекта.

Независимо от уровня переживания пациента то удо­вольствие, которое он получает от эмпатизирования и по­нимания со стороны аналитика, не является как таковое трансферентным по своей природе, но принадлежит к удо­вольствиям, неотъемлемо присутствующим в самом развитии. Без генеративного интереса и эмпатического по­нимания эволюционного объекта у психического струк-турообразования развивающегося индивида отсутствует как основная мотивация, так и необходимые репрезента­тивные модели. Хотя фрустрация и терпимое страдание требуются для начала и продвижения вперед последова­тельных стадий психического развития, само развитие яв­ляется, по крайней мере временами, радостным и вознаг­раждающим переживанием, которое приводит ко все возрастающему богатству и многосторонности в способе переживания индивидом себя и объектного мира. Одни лишь фрустрации недостаточны для мотивирования и про­движения эволюции в человеческом мире переживаний. При отсутствии у развивающегося индивида фазово-спе-цифических эволюционных удовольствий, а также соот­ветствующих генеративных удовольствий у эволюцион­ного объекта любое значимое эволюционное движение склонно становиться вялым и прекращаться.

У взрослого пациента удовольствия развивающегося ребенка отличны от удовольствий трансферентного ребен­ка в нем. Потребности и желания трансферентного ребен­ка принадлежат к закрытой репрезентативной системе, ко­торая руководит эмпирической регуляцией психической экономии пограничного пациента. Эти потребности и же­лания не могут быть проходящими, но являются беспомощ­но повторяющимися, ненасытными и требующими актуа­лизации. В отличие от непреодолимых побуждений трансферентного ребенка в фазово-специфических потреб­ностях развивающегося ребенка, раскрывающихся в возоб­новленных эволюционных взаимодействиях взрослого па­циента со своим аналитиком, характерным образом отсутствуют неизменяющиеся и ненасытные требования удовлетворения трансферентного ребенка. Их (потребно­стей развивающегося ребенка) актуализацию аналитик чаще заменяет сенситивным использованием их для своего по­нимания фазово-специфических потребностей и желаний пациента, независимо от того, доходит ли оно до символи­ческого удовлетворения симбиотических потребностей пси­хотического пациента, эмпатического описания внутреннего переживания пограничного пациента либо эмпатических схваченных и сформулированных интерпретаций диссоци­ированных психических содержаний невротического паци­ента.

В то время как на любом уровне задержанной струк­турализации неизменяемые, конкретные и часто шумные требования трансферентного ребенка или его недифферен­цированных предшественников представляют как историю эволюционной задержки пациента, так и наиболее прочное препятствие возобновленному развитию, реактивированные фазово-специфические потребности развивающегося ре­бенка склонны реагировать на адекватное обращение с ними нового эволюционного объекта вновь начинающимися про­цессами структурообразующей интернализации.

Таким образом, как уже указывалось выше, чрезвы­чайно важно осознавать, что правило воздержания в пси­хоаналитическом лечении особенно уместно в отношении трансферентных потребностей пациента и их удовлетворе­ния, в то время как удовлетворения, свойственные струк­турообразующим эволюционным взаимодействиям, сами по себе не включаются и не должны включаться в это прави­ло. Для пациента так же эволюционно необходимо и целе­сообразно переживать удовольствия, связанные с эмпа-

тизированием, отзеркаливанием и пониманием, поэтому необходимо позволять пациенту наслаждаться идеализи­рованным объектом до тех пор, пока он нужен для завер­шения его {пациента} фазово-специфических интернали-заций.

Именно удовольствие от эмпатизирования фазово-спе-цифическим образом приводит в готовность и активирует дремлющего развивающегося ребенка в пограничном паци­енте, а также инициирует идеализацию аналитика, кото­рая отделена от любой существующей идеализации его как трансферентного объекта. Это делает аналитика фазово-специфическим возбудителем возобновленных процессов индивидуации в пациенте и таким образом поставщиком моделей для вновь мотивированных структурообразующих идентификаций пациента.

Хотя эмпатические описания аналитика, таким обра­зом, представляют для него специфическое средство, что­бы стать признанным в качестве нового эволюционного объекта для пограничного пациента, после этого достиже­ния они будут образовывать модели преимущественно для функционально-селективных идентификаций пациента. При условии, что эмпатическое разделение аналитиком пе­реживания пациента было успешным, а его последующее описание адекватно сформулированным и переданным, па­циент будет действительно чувствовать, что аналитик гово­рит именно о нем. Однако эмпатическое описание аналити­ка никогда не может быть точной копией переживания пациента вследствие того факта, что его (аналитика) пере­живание и описание внутренней ситуации пациента — это продукты более структурированной психики, чем та, кото­рую имеет в своем распоряжении пациент. Эти более про­двинутые структуры аналитика включают его установив­шиеся способности к чувству, идеации и вербализации, которые либо отсутствуют, либо лишь недостаточно пред­ставлены у пациента. Даже когда аналитик старается опи­сывать эмпатическое переживание как можно точнее и ис­ключительно с точки зрения пациента, различие между его собственной структурной оснасткой и структурной оснас­ткой пациента будет неизбежно ощущаться пациентом — в идеале не столь сильно, как отличие, но как дополнение к его собственному способу переживания.

Именно такое дополнение к собственному пережива­нию пациента служит основанием его идентификации с описанием аналитика. При условии, что эмпатическая иден-

тификация аналитика с пациентом была точной, его до­полнение к переживанию пациента склонно иметь отно­шение к эмпирическому потенциалу у пациента, к чему-то такому, что нормально структурированный человек станет переживать в ситуации пациента. Эмпатическое опи­сание аналитиком переживания пациента, являющееся до­полнением аналитика, обеспечивает эмпирическую и репрезентативную модель для такого потенциально воз­можного переживания. Идентификация с этой эмпиричес­кой моделью становится мотивирована ее желанностью как функциональной способности идеализируемого объекта, делая ее отсутствие переживанием фрустрации.

Эмпатическое описание может быть сравнимо с зерка­лом, которое аналитик держит перед пациентом. При ус­ловии, что передаваемое эмпатическое понимание коррек­тно, пациент будет узнавать собственное отображение в зеркале. Однако данная картина может быть несколько ярче или яснее, чем ожидалось, и в ней могут быть некоторые дополнительные черты, которые пациент ранее не осозна­вал. Эти дополнительные черты обусловлены тем фактом, что та картина, которую он видит, одновременно является его собственной, а также способом видения его в данной ситуации более структурированным человеком. При усло­вии, что выполнены другие предварительные условия для идентификации, пациент может теперь идентифицировать­ся с этим новым образом себя, включая дополнение, при­сутствующее в эмпатическом описании аналитика.

Таким образом, переживание аналитика одновремен­но с пациентом и для него обеспечивает последнего моти­вацией, а также эмпирическим материалом для возобнов­ленного структурообразования. Однако эмпатические описания являются не индивидуальными образцами, но функциональными моделями и как таковые моделями для универсальных и необходимых человеческих функций, а не для индивидуальных характерных черт, которые бу­дут интернализованы через эволюционно более поздние способы идентификации лишь после у становления кон­стантности Собственного Я и объекта. Кроме того, анали­тик не столько представляет пациенту свою личность для подражания, сколько концентрируется в своих эмпати-ческих описаниях исключительно на улавливании и как можно более точном описании переживания пациента с точки зрения последнего. Чем более успешным будет ана­литик в своем эмпатизировании, тем более вероятно, что

⇐ Предыдущая32333435363738394041Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: