Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Маниакальное, параноидное и депрессивное решения 29 страница




Хотя имеются важные отличия между патологией, ос­нованной на нарушенных идеальных диадах в раннем раз­витии и на травматическом переживании угроз Собствен­ному Я вследствие непреодолимых внешних угроз позднее в жизни, обе они по сути являются патологиями пережива­ния Собственного Я, основанными на вытеснении непере-

носимых состояний Собственного Я, несущих в себе угро­зу или временно включивших в себя утрату индивидуаль­ной идентичности. Оба состояния характеризуются вытес­нением нарциссически травматизированных репрезентаций Собственного Я с продолжающимся конфликтом между индивидом и потенциально травматизирующим внешним миром. Таким образом, к ним можно приближаться и вли­ять на них, лишь обеспечивая пациента новыми взаимоот­ношениями с внешними объектами, которые достаточно бе­зопасны, чтобы позволить достичь запоздалого господства над первоначальными травмами. Однако в то время как в случае травматического невроза у взрослого человека про­цессу запоздалого достижения господства будет помогать главным образом нечеловеческая, или безличностная, при­рода травматического переживания, а также его более про­двинутая предтравматическая организация Собственного Я, к соответствующим травматическим переживаниям, кото­рые являются эволюционными травмами, стоящими за ди­адными конфликтами, можно приблизиться и достичь над ними господства лишь в возобновленных эволюционных вза­имодействиях.

Диадные конфликты проявляют себя специфически как нарушения того уровня развития, на котором утрата переживания дифференцированного Собственного Я как центральная опасность была заменена утратой недавно до­стигнутой индивидуальной идентичности. Они представ­ляются результатами травматических фрустраций в диад-ных ожиданиях ребенка относительно отзеркаливающих откликов от индивидуальных идеальных объектов, кото­рые будут определять, подтверждать и консолидировать его свежее и уязвимое переживание Собственного Я как индивидуальности. Соответственно, при приближении к диадным конфликтам пациента по мере их проявления в аналитических взаимоотношениях принятие аналитика в качестве нового эволюционного объекта для пациента бу­дет возможно лишь через успешную передачу аналити­ком пациенту корректно уловленного им эмпатического понимания индивидуального способа переживания паци­ентом себя и аналитика. В отличие от пограничных паци­ентов, действующих на функциональном уровне пережи­вания и привязанности, достигший индивидуации пациент будет воспринимать себя понятым, лишь когда ощутит, что аналитик искренне интересуется им как личностью, то есть тем, что происходит в его индивидуальном внут-

рением мире. Такой интерес нельзя притворно выразить, и, если предпринимается эмпатическое описание на менее личностном уровне, пациент будет неизменно переживать это как нарциссическую рану. То же самое происходит, если аналитик пытается интерпретировать диадные пере­носы с исторической точки зрения, и даже в еще большей степени, когда он показывает отсутствие своего понима­ния, предлагая триадные объяснения для диадных аспек­тов взаимоотношений пациента с ним.

Когда эмпатическое понимание аналитика достаточно точно и тонко передано, пациент склонен реагировать на него как на страстно желаемое фазово-специфическое отзерка-ливание себя как личности. Узнавание и понимание его по­вторяющихся переживаний как переживаний уникального человеческого бытия будет постепенно приводить к тому, что аналитик начнет представлять для пациента новый фазо-во-специфически идеализируемый диадный объект. По мере того, как пациент начинает испытывать доверие к аналитику в том, что тот не станет причиной постыдных и унизитель­ных переживаний, вытесненные первоначальные травмати­ческие переживания пациента с его диадными идеальными объектами могут всплывать и ранее непереносимые пережи­вания могут вспоминаться и выноситься. Сопутствующие это­му нарциссические защиты пациента и застенчивость как предчувствие стыда склонны проходить и все в большей мере заменяться фазово-специфическими идентификациями с аналитиком в качестве нового диадного идеального объекта. Эти идентификации будут приводить новые аспекты к одно­временной тщательной проработке триадных развитии па­циента в аналитико-специфической нетрансферентной час­ти. К концу аналитического лечения эти идентификации будут участвовать как важные ингредиенты в финальной интеграции автономных структур пациента.

Прибегая к нарциссическим защитам, пациент неиз­менно хочет передать аналитику: «Мне все равно. Я не нуж­даюсь ни в ком. Я выше вас. Вы не представляете никакой ценности, поэтому не имеет значения, что вы говорите или делаете > ), Если аналитик не понимает частого диадного про­исхождения нарциссических защит и черт характера невро­тического пациента, то характер этих защит noli me tangere" скорее обескураживает аналитика, нежели побуж­дает его постараться проникнуть вглубь этих защит. Часто

- Не прикасайся ко мне. — Прим, перев.

ошибочно считается, что посредством анализа триадного переноса пациента сжего регрессивными выработками будет постепенно исчезать большая часть нарциссических черт не­вротического пациента, а то, что может оставаться, будет неанализируемо или достаточно безвредно, чтобы пациент продолжал с этим жить.

Но как узнать, являются ли нарциссические защиты невротического пациента в данное время диадно или триад-но мотивированными? Мобилизация нарциссических защит в анализе невротического пациента неизменно означает, что аналитик чем-то больно его задел. Как правило, для анали­тика не слишком сложно понять самому или выяснить у пациента, что вызвало реакцию пациента, и после этого эмпатизировать с его состоянием оскорбленного чувства. Независимо от того, известно ли уже аналитику или нет, что нарциссическая обида пациента триадно или диадно детерминирована, всегда полезно разделить с пациентом его переживание обиды, прежде чем пытаться давать возмож­ную интерпретацию. Отклик пациента на передаваемое ана­литиком понимание оскорбленных чувств пациента, как правило, информирует аналитика о подлинной мотивации реакции пациента как через содержание материала пациен­та, так и в особенности через собственные эмоциональные отклики аналитика на это содержание.

В отличие от того, что часто рекомендуется, я хочу подчеркнуть, что эмпатическое разделение и отзеркалива-ние аналитиком нарциссических обид и защит пациента на индивидуальном уровне не должно непременно включать в себя ни какого-либо ясно выраженного оправдания спосо­ба переживания пациента, ни обвинения аналитиком себя и извинения, если он не причинил пациенту другого вреда, кроме трансферентно переживаемого. Если аналитик при­знает эмпатическую неудачу, не испытывая вины перед па­циентом и жалости к нему, значит он должным образом принимает во внимание взрослый статус пациента, а также его одновременно существующие триадные взаимоотноше­ния с аналитиком. Также нет надобности в каких-либо под­черкнутых выражениях симпатии и теплоты. Переживание пациента, что его постоянно и по-настоящему понимают, в особенности когда он использует свои наиболее отталки­вающие межличностные защиты, само по себе может быть достаточно трогательным и удивительным, чтобы активи­ровались прерванные эволюционные потребности и жела­ния пациента и начали искать новый объект в анализе.

Тонко передаваемое аналитиком эмпатическое пони­мание не только наиболее эффективное средство для раз­рушения нарциссической защитной позиции пациента, но оно также часто сопровождается тем, что пациент стано­вится глубоко тронут, часто до слез. На более поздних стадиях анализа пациенты часто говорят аналитику, что подлинный интерес и понимание последнего в такие мо­менты воспринимались как громадное облегчение, как чув­ство чего-то такого, на что пациент более не смел и наде­яться. К концу своего анализа мужчина-пациент в начале пятого десятка рассказал о таком переживании следую­щим образом:

«Это был поворотный момент в анализе, когда вы впер­вые позволили мне почувствовать, что я вам интересен и вы правильно меня понимаете, в то время, когда я чув­ствовал себя смертельно оскорбленным вами и делал все возможное, чтобы передать вам, что более в вас не нуждаюсь. Я никогда не смогу забыть то чувство, когда вы в разгар моей холодной ненависти к вам дружелюб­но и непреднамеренно позволили мне испытать, что вы все время пытались понять мои чувства и мою точку зрения и что вы способны рассказать мне о ню; лучше, чем это смогу сделать я сам. Вся моя ненависть улетучи­лась, и я не могу описать, сколь хорошо мне стало. Я чув­ствовал себя подобно Робинзону, который давно оста­вил надежду на то, что его найдут, и вдруг внезапно это случилось. В горле у меня стоял ком, и я был близок к тому, чтобы заплакать. После этого я никогда не испы­тывал столь отчаянной безнадежности, я начал чувство­вать, что в большей мере существую сам по себе».

Помимо нарциссических отношений и черт характера менее бросающиеся в глаза защитные позиции против воз­рождения вытесненных нарциссических травм представле­ны диадно детерминированными внутренними запретами выражения Собственного Я у невротических пациентов, обычно сопровождаемыми хронически низким самоуваже­нием. Хотя сходные симптомы будут обильно встречаться у невротических пациентов как мотивированные их бессоз­нательными триадными конфликтами, на диадно обуслов­ленный внутренний запрет и застенчивость нельзя повли­ять тщательной проработкой их вытесненных эдипальных отношений и их регрессивных «догенитальных » выработок. Вместо этого, подобно нарциссическим защитам, диадно мотивированные внутренние запреты и склонность к стыду будут, как правило, доступны для эмпатического схваты-

вания и передаваемого аналитиком понимания диадного пе­реноса пациента на него2.

Чем в большей мере аналитик воспринимается пациен­том в качестве нового диадного идеального объекта, тем более важным будет правильное осознание аналитиком различных форм идеализации пациента. Когда аналитик знает, чего ис­кать, обычно для него не очень трудно отличить диадные иде­ализации пациента от триадных, а также трансферентные иде­ализации от идеализации нового объекта в каждой группе.

Хотя иногда кажется, что диадные и триадные идеализа­ции придают силу друг другу, до подростковых интеграции они являются в основном отдельными и часто в корне отлич­ными способами переживания идеальных объектов в качестве как объектов любви, так и образцов для подражания. Образы диадных индивидуальных объектов, первоначально возник­шие как идеализируемые и не зараженные амбивалентнос­тью, эдипальной сексуальностью и соперничеством, будут продолжать существовать в основном вне конфликта в каче­стве идеальных образцов для себя и для объекта любви. Как говорилось ранее, они будут сохранять базисный либидиналь-ный катексис индивидуальных первичных объектов на всем протяжении развития, а также обеспечивать модели для жиз­ненно важных структурообразующих идентификаций. Соот­ветственно, диадные идеализации в целом отличаются своим постоянным и сохраняемым характером в отличие от намного более амбивалентной и изменчивой природы эдипально моти­вированных триадных идеализации.

В соответствии с вышесказанным идеализация диадного объекта любви представляет неамбивалентную идеальную любовь, в основном асексуальную преданность, которая стре­мится к ненарушаемой гармонии между двумя индивидами, максимально представленными во внутренних мирах друг дру-

1 Я понимаю, что рекомендуемый мною подход к пациентам с вытесненными нарциссическими травмами и заторможенными диадными идеализациями сходен с подходом Кохута (1971, 1977) к пациентам, проявляющим нарциссические расстройства личности со связными переживаниями Собственного Я. Такие сходства, по-видимому, говорят в пользу того, что патологию этих пациентов следует рассматривать в основном как патоло­гию Собственного Я с подчеркиванием необходимости для ана­литика терпеть идеализацию себя пациентом, а также в пользу роли в лечении передаваемой эмпатии. Однако важные различия в наших взглядах на психическое развитие в целом и таким обра­зом в наших способах понимания этого частного уровня патоло­гии не дают мне возможности попытаться провести дальнейшее сравнение между двумя нашими точками зрения в этом вопросе.

16 Тэхкэ В.

га. Идеализация индивидуальной диадной любви объекта мо­тивирует большинство информативных идентификаций в пе­риод раннего развития, важным образом содействуя разви­тию способности растущего индивида к эмпатии, а также к переживанию все более дифференцированных эмоций.

В отличие от этого, идеализация триадного объекта любви специфически относится к э дипальному объекту люб­ви и к идеализации его или ее эдипально детерминированных характерных черт. К ним относятся сексуально желанные и эротически обожаемые свойства объекта, его или ее индиви­дуальная внешность и характерные эмоциональные черты. Информативные идентификации с идеальным эдипальным объектом любви особенно любопытны в отношении эдипаль­но связанного внутреннего переживания объекта, включая в особенности знаки с надеждой ожидаемой эдипальнои вза­имности. Будучи постоянно подвержена ревности и фруст­рациям в эдипальном соперничестве идеализация триадного объекта любви значительно более амбивалентна и изменчива по сравнению с прототипическим диадным образом первого идеального объекта любви индивида.

Идеализация диадного объекта для подражания ха­рактеризуется константностью и отсутствием амбивалент­ности, которые характеризуют установившиеся взаимоот­ношения с образами диадных идеальных объектов. Оценочно-селективные идентификации с диадным образ­цом для подражания будут иметь первостепенное значение для консолидации идентичности индивида, в особенности как представителя своего пола. Результатами успешных оценочно-селективных идентификаций будут пользовать­ся как установившимся сходством с диадным объектом для подражания, увеличивающим чувства солидарности и ло­яльности индивида как к объекту, так и к своему полу.

В отличие от этого, идеализации триадного объекта для подражания являются амбивалентными идеализация-ми могущественного и успешного эдипального соперника. Следовательно, оценочно-селективные идентификации с ним мотивированы желанием устранить его и занять его место в эдипальном треугольнике. Вместо возросшей связи с триадным объектом для подражания успешная иденти­фикация с его характерными чертами, как правило, пере­живается как триумф над ним и частичное устранение эди­пального соперника. Однако оценочно-селективные идентификации с эдипальным образцом для подражания имеют первостепенное значение в обеспечении базисной го­товности к будущим ролям растущего индивида в качестве

сексуального партнера, су пру га/супруги и родителя в три-адно структурированной семье.

Опора главным образом на информативные эмоцио­нальные отклики аналитика на коммуникацию пациента одинаково важна как для проведения отличия между вы­шеназванными формами идеализации, так и для установле­ния того, является ли идеализация пациентом аналитика трансферентнои или идеализацией нового объекта.

Триадные идеализации пациента могут принадлежать к любой из этих категорий. Когда они трансферентны по своей природе, они принадлежат к вытесненной эдипаль­нои истории пациента и, как правило, будут интерпретиро­ваться и тщательно прорабатываться вместе с его анали­зом. Однако когда триадные идеализации имеют отношение к аналитику как новому эволюционному объекту, принад­лежа таким образом к аналитико-специфической части три-адных развитии в аналитическом лечении невротического пациента, они будут, как правило, все в большей степени заменяться фазово-специфическими интернализациямидак как прерванные аспекты эдипального развития пациента будут завершены в ходе лечения. Интерпретативный под­ход аналитика к новым эволюционным аспектам триадной идеализации пациента не требуется и не рекомендуется до тех пор, пока триадная идеализация является осознавае­мой и выполняет эволюционную функцию,

Однако если триадно мотивированные аналитико-специ-фические идеализации подверглись вторичному вытеснению, их следует интерпретировать и иногда связывать с первичной эдипальнои историей пациента. Если на это не обращается внимания, аналитико-специфическая эдипальная вовлечен­ность может ускользать от интеграции, которые должны про­исходить в конце анализа. Если это случается, аналитико-спе-цифические триадные развития изменяются с эволюционных на трансферентные и становятся частью ятрогенного невро­за, заменяющего первоначальный невроз. Такой недостаточ­но проанализированный аналитико-специфический перенос, включающий триадные идеализации, представляет особую опасность в тренинговых анализах, которые известны своей особой уязвимостью к нарциссическим контрпереносным по­тенциальным возможностям аналитика.

Диадные идеализации, которые становятся связанны­ми с образом аналитика, когда преодолеваются диадно де­терминированные защиты пациента, неизменно представ­ляют идеализации нового эволюционного объекта, которые не были возможны ранее. Выше уже подчеркивалось важ-

 

ное значение уважения и терпимости к этим идеализациям как мотивирующим важное структурообразование.

Помимо этих новых диадных идеализации, впервые становящихся возможными для пациента, аналитик, ле­чащий невротического пациента, как правило, становится носителем уже установившихся диадных идеализации па­циента, существующих наряду с его триадными идеализа-циями, вследствие отсутствия интеграции различных идеа­лизации, которое характеризует невротическую патологию. До того как родительские ценности будут поставлены под сомнение в период отрочества с сопутствующим установ­лением личных идеалов, образы диадных идеальных объек­тов являются главными носителями системы ценностей рас­тущего индивида во время его эдипальной стадии и латентного периода. Пациент надеется в своем индивидуальном диад-ном переносе на аналитика, что последний разделяет эти цен­ности идеальных объектов пациента. Эти идеи и идеалы могут включать в себя огромное разнообразие родительско-дериватных и семейно-центрированных идеологических взглядов, включая политические и религиозные доктрины и точки зрения. В особенности на ранних стадиях анализа па­циент может захотеть сравнить такую систему ценностей с системой ценностей аналитика, настаивая, чтобы аналитик открыл ее пациенту. Так как диадно полученные ценности и идеалы пациента регулярно связаны с его триадно обуслов­ленным интроектом суперэго, который представляет роди­тельскую власть в вопросах, что правильно и что неправиль­но, пациент может испытывать опасения, позволительно ли ему работать с аналитиком, если последний не разделяет «правильные » нормы и ценности.

Помимо того факта, что вышеназванная ситуация лишь редко становится серьезным препятствием для продолже­ния невротическим пациентом лечения с данным аналити­ком, она имеет отношение к той сфере в аналитических вза­имодействиях, где соблюдение аналитического воздержания специфически означает, что аналитик последовательно воз­держивается от раскрытия своих субъективных ценностей и личной философии жизни пациенту. В особенности на более поздних стадиях лечения диадная преданность пациента ана­литику может порождать искушения для нарциссических контрпереносных потенциальных возможностей аналитика все в большей мере знакомить пациента с частными идеями и оценками аналитика. И опять главная опасность, по-види­мому, присутствует в тренинговых анализах с психоанали­тическими кандидатами.

Важно иметь в виду, что следствием патологии невро­тического пациента является то, что его нормы и идеалы боль­шей частью не его интернализованные личные нормы и идеа­лы, но все еще правила и предрассудки, связанные с триадным суперэго и с образами диадных идеальных родителей. Для пациента они все еще являются эмпирически нормами и иде­алами внешних или интроецированных значимых других объектов, которым он хочет доставить удовольствие или бросить вызов. В своих диадных и триадных переносах паци­ент предлагает аналитику роли эволюционного образца для подражания и морального судьи, чему аналитику трудно со­противляться вследствие контрпереносных, а также на вид обусловленных реальностью причин. Однако при условии, что мы видим цель психоаналитического лечения в помощи пациенту достичь индвидуальной автономии и стать в доста­точной мере эмансипированным как от своих первичных, так и вторичных эволюционных объектов, нам нельзя забывать о том, что такая автономия решающим образом зависит от окончательной идеал-формации индивида, являющейся его личным синтезом. Тщательно отслеживаемое воздержание в области ценностей и идеалов также является нашим луч­шим ответом на нападки критиков, обвиняющих аналитиков в комплексе Пигмалиона, а также во внушении принципов и манипулировании своими пациентами.

Диадные и триадные переносы будут одновременно развиваться во время аналитического лечения невротичес­кого пациента, требуя по отношению к себе фазово-специ-фического корректного понимания и обращения. Однако это не обязательно ведет к какому-либо изменению ролей со стороны аналитика. Его функция остается той же самой: пытаться понимать как можно точнее субъективный спо­соб переживания пациента, максимально используя свои информативные отклики, а также передавая это понима­ние пациенту. Соответствующая природа понимания ана­литика будет определять, вовлечена ли и адресуется ли его коммуникация в данный момент диадно или триадно акти­вированным уровням переживания в пациенте.

Отказ от эволюционных объектов

Хотя невротические пациенты достигли индивидуаль­ной идентичности, они далеки от психологической автоно­мии до тех пор, пока родительские интроекты продолжают определять их объектные выборы и диктовать им, что пра­вильно и что неправильно, как подобает и как не подобает поступать. Для освобождения невротического пациента от

его внутреннего статус-кво необходимо, чтобы ему посте­пенно помогли освободиться от его эволюционных объек­тов, как первоначальных исторически обусловленных, так и от аналитика как нового эволюционного объекта. Такой отказ от эволюционных объектов будет происходить во взаимоотношениях пациента с аналитиком, который во вре­мя аналитического лечения будет представлять для паци­ента как первоначальные эволюционные объекты, так и новый эволюционный объект в их функциональной и инди­видуальной, диадной и триадной формах манифестации.

Утраченные аспекты эволюционного объекта будут заменяться новыми структурными достижениями главным образом через идентификации, соответствующие уровню и природе рассматриваемого объектного переживания, а так­же посредством новых интеграции репрезентационного мира, которые знаменуют установление относительной ав­тономии и эмансипации от эволюционных объектов.

Как говорилось ранее, существенно важным как в под-ростковом, кризисе, так и в анализе переноса является дли­тельное сравнение реактивированных эдипальных интро-ектов субъекта с их текущими репрезентациями. Этот процесс сопровождается усиливающейся фрустрацией, яростью и восстанием, за которыми следует постепенная утрата иллюзий, декатексис и финальный отказ от эди­пальных объектов как идеалов для взаимоотношений меж­ду людьми. Это будет приводить к тому, что образы эди­пальных объектов будут становиться воспоминаниями, принадлежащими прошлому, в то время как отобранные аспекты их идеализированных репрезентаций будут интег­рированы в новые личностные идеалы Собственного Я и объекта. Однако подростковый кризис по существу являет­ся восстанием сексуального Собственного Я против роди­тельских ограничений. Не только нормы эдипального супе-рэго, но также ценности, представленные диадными эдипальными объектами, будут поставлены под сомнение, против них начнется борьба, и они будут, по крайней мере временно, декатектированы. Однако когда завершены юно­шеские интернализации и реинтеграции, важные аспекты ди-адных идеальных объектов, как правило, включаются во вновь установленные индивидом личностные самостные и объектные идеалы.

После разрешения диадных и триадных конфликтов пациента, а также после различных фазово-специфичес-ких идентификаций, которые были в достаточной мере за­вершены и интегрированы, можно ожидать относительную

эмансипацию пациента от своих эволюционных объектов. Наиболее надежно это будет проявляться в установлении им интсрнализованных личностных идеалов как для себя, так и для своего объекта любви, которые более не скроены по образцам бессознательных родительских моделей или их экстернализованных представителей.

Важно осознавать, что отказ от идеализированных эво­люционных объектов редко, если вообще когда-либо, явля­ется полным, он также не свободен от регрессии в стрессо­вых ситуациях. Это представляется особенно справедливым относительно взаимоотношений некоторых пациентов муж­ского пола со своими матерями. В отличие от дочери, на про­тяжении всех эволюционных лет мать будет в большинстве случаев продолжать оставаться главным объектом любви сына; мать часто разнообразными путями отвечает взаимно­стью на эту преданность. Особая привязанность, существу­ющая между матерью и сыном, как правило, несмотря на успешно разрешенный сыном подростковый кризис, более легко возрождается через регрессию, которая, по-видимо­му, в меньшей степени происходит с женщинами вообще. Умирающие солдаты зовут своих матерей, в то время как аналогичные призывы к первому поставщику любви и безо­пасности, по-видимому, менее часто встречаются среди жен­щин в соответствующих критических обстоятельствах.

Так же как сын предан матери как идеальному объек­ту любви, он склонен быть предан отцу как диадному об­разцу для подражания. Эта объектно сохраняемая часть двойной идеализации отца, по-видимому, не только обес­печивает основу для солидарности между мужчинами, но часто избегает соответствующей интеграции в личностный идеал Собственного Я. Намного более часто, чем женщи­ны, мужчины продолжают на протяжении всей жизни ис­кать объекты для подражания в различных иерархических системах общества. Почти повсеместный голод по диадным взаимоотношениям с представителем отца (см. также Bios, 1985), в особенности когда он ошибочно принимается и интегрируется пациенту как негативная эдипальная привя­занность, проявляемый в настоящее время в переносах не­вротических мужчин на своих аналитиков-мужчин, часто показывает склонность сопротивляться декатектированию и интегрированию в личностный идеал Собственного Я па­циента. Это та область в переносе пациента, которая осо­бенно привлекательна для контрпереносных потребностей аналитика в учениках, из чего следует, что ей надо уделять особое внимание, в особенности в тренинговых анализах.

Постаналитические взаимоотношения взрослого паци­ента со своими нынешними родителями не подвергались значительному обсуждению в психоаналитической литера­туре. В целом ожидается, что невротический пациент ста­нет предъявлять меньше требований к своим родителям после успешного анализа; они больше не считаются ответ­ственными и не обвиняются в связи с трудностями пациен­та. Вместо этого пациент, как правило, относится к ним бла­госклонно или по крайней мере нейтрально, как к людям, которые сделали все возможное в рамках их собственных проблем и предпосылок.

Смешивание пациентом своих нынешних родителей с образами родителей как неудачных эволюционных объек­тов периода его эволюционной задержки лишь сравнитель­но недавно было достаточно проанализировано и понято, когда пациент заканчивает свое успешно завершенное пси­хоаналитическое лечение. Следовательно, аналитик обычно не может следить за дальнейшим развитием взаимоотноше­ний пациента со своими родителями, а также не может на­дежно предсказать эти взаимоотношения. Однако, у меня такое впечатление, что бывшие аналитические пациенты со своей недавно установленной относительной автономией склонны не столько стремиться к узнаванию своих родите­лей как личностей с точки зрения своей новой личности, ос­вободившейся от груза нерешенных прошлых проблем, сколько выстраивать вторичные защиты относительно но­вых отношений со своими родителями. Это часто включает иллюзию, что возросшее у бывшего пациента понимание сво­их прошлых переживаний с родителями как эволюционны­ми объектами одновременно обеспечило его полным знанием личностей родителей. Это содействует развитию стереотип­ных взаимоотношений, в которых к родителю в лучшем слу­чае относятся и обращаются со снисходительной благоже­лательностью как к человеку, чьи мысли, чувства и особенности предположительно досконально известны и предсказуемы для его проанализированного отпрыска.

Чаще родители склонны с облегчением и благодарнос­тью принимать такое изменение в ранее проблематичных от­ношениях к ним со стороны их сына или дочери. Все заинте­ресованные стороны могут чувствовать, что между ними установились хорошие и взрослые взаимоотношения. Такая ситуация может в большинстве случаев быть достаточно хо­рошим или даже наилучшим возможным достижением в том, что касается взаимоотношений бывшего пациента к своим нынешним родителям. Однако в тех редких случаях, где обе

стороны мотивированы и способны предпринимать попытку узнавания друг друга на новом, индивидуальном и ав­тономном уровне, результатом может быть особенно обога­щающая и вознаграждающая близость между автономными взрослыми индивидуальностями, разделяющими долгую общую историю. Если бывшему пациенту удается стать под­линным другом своим прежним эволюционным объектам, переживание индивидом личностной автономии может быть скреплено радостным и умиротворяющим чувством его бес­поворотности и окончательности.

Взаимоотношения между аналитиком и пациентом обычно заканчивается с окончанием аналитических взаи­моотношений. Это уникальные взаимоотношения между экспертом и клиентом, в которых может быть пережит и понят весь диапазон человеческого развития и форм при­вязанности. Экспертная роль аналитика в этом процессе существенным образом заключается в роли нового разви-тийного объекта, которая завершена, когда пациент более не нуждается в развитийных объектах. Это не означает, однако, что в связи с этим аналитик становится доступен в качестве текущего объекта для дружбы и любви пациента. То, что он становится текущим объектом для пациента, означает конец, а не начало взаимоотношений. Работа ана­литика заключается в освобождении пациента от его по­требности как в трансферентных, так и в новых развитий­ных объектах, предлагая пациенту использование себя для этих целей таким образом, который ведет к постепенному исчезновению этих потребностей. Аналитик не является новым родителем для пациента и не разделял с ним годы его первоначального развития. Все сказанное выше о жела­тельности того, чтобы пациент подружился со своими пер­вичными эволюционными объектами, не относится сход­ным образом к постаналитическим отношениям пациента со своим аналитиком.

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...