Замечание на ответ семдесят вторый, семдесят третий и семдесят четвёртый

Замечание на ответ семдесят вторый, семдесят третий и семдесят четвёртый

В вопросах 71, 73 и 74-м уже прямо говорилось о православии царя Алексия Михайловича. В первом из них спрашивал Неофит: «православно ли сей царь жизнь свою провождал, и в правной ли вере скончался, или в неправославии? » В втором спрашивал: «аще в православной вере был и скончался, то чего ради вы таковому православию сопротивляетеся? » В третьем: «если же по вашему мнению не в православной вере был и скончался, то скажите, чтó его неправославие? » Нельзя не выразить некоторого недоумения, почему Неофит спрашивал о православии царя, а не о православии церкви российской, что ближе соответствовало бы его задаче.

На все три вопроса Денисов отвечал, как и всегда в подобных случаях, уклончиво. На первый вопрос в витиеватых выражениях ответил, что «не их дело государское православие изследовати и судити». А на второй тоже не прямо ответил, что они (поморцы) содержат то благочестие, «еже издревле святая Божия церковь содержаше, еже до царя Алексия Михайловича все российские цари и великие князи, архиереи и святопрославленнии отцы всецерковне содержаху: посему содержание сего благочестия и не есть православию сопротивление». А древлецерковным благочестием он прямо называет содержание двуперстного сложения, осмиконечного креста в круговидной печати на просфорах и проч. Но в этом-то и состоит вся неправда его ответа, что он, ссылаясь на прежних царей и святителей, не принял во внимание, что те цари и святители находились в общении со вселенскою церковию, имущею всю полноту церковных таинств, и обрядовые предметы, как-то: которые персты слагать для крестного знамения, какую печать полагать на просфорах, в догмат веры не полагали и за различие в сих обрядах от вселенской церкви не отделялись и все её таинства с верою приимали. Поморцы же именно из-за обрядов отделяются от церкви и лишили себя спасительных таинств, посему Денисов несправедливо сказал, что будто они то же благочестие, или православие содержат, еже все бывшие до царя Алексия Михайловича цари и святители содержаху. В ответе же на третий вопрос он повторил сказанное в первом (т. е. в 27-м), что «не их дело о государском православии испытовати».

Замечание на ответ семдесят пятый

Вопрос был предложен следующий: по исправлении книжном все ли, в православней вере благочестивне жившии и в чистей совести по чину церковному света сего отшедшии, получат ли наследие жизни вечной или отходят на муки вечные?

Денисов и на этот вопрос прямого ответа не дал. Он заметил сначала, что вопроситель делает «излишнее и неповеленное в святом писании испытание, неполезное и вышемерное стязание». Потом, оставив предложенный вопрос, сам спрашивает вопросителя о скончавшихся до книжного исправления и употреблявших старые обряды: «получиша они причастие царства небесного, или, занеже не по твоему содержанию знаменашася, отъитдоша в муки вечныя? » Предположив, что вопроситель ответит ему, яко православно пожившие до Никона и отшедшие в будущий век получиша причастие Божие, Денисов заключает: сие и нам надежду подаёт вечное спасение получити. Сделав затем дерзкое замечание, что никто из принявших новоисправленные обряды «нетлением телеси не почтеся, чудесы и знамении от Бога не прославися», Денисов опять лицемерно говорит в заключение, что судить других они не дерзают. В этом уклончивом ответе Денисова ясна, однако же, его мысль, что он отрицает надежду спасения для содержащих исправленные при п. Никоне обряды, а лицемерие его очевидно и из того, что, отказываясь судить о загробной участи людей, живших после Никона и употреблявших исправленные при нём обряды, он, однако же, смело усвояет спасения людям, жившим до Никона и употреблявшим двуперстие и прочие именуемые старые обряды, а также смело выражает надежду спасения и всем, в отделении от церкви твёрдо держащимся сих обрядов.

Но что ответил бы Денисов, если бы по поводу этого суждения его о содержащих именуемые старые обряды в отделении от церкви ему предложен был следующий вопрос: четыренадесятники, до определения вселенского собора о празднике пасхи праздновавшие оную по своему обычаю без разделения от церкви и прекословия церковной власти, спасались или не спасались? Денисов, вестимо, ответил бы утвердительно, что спасались, и ответил бы верно, ибо некоторые из праздновавших тогда пасху в 14-й день луны, как, напр., св. Поликарп, причислены ко святым. Но если далее спросить Денисова: а после соборного определения о празднике пасхи и по отлучении четыренадесятников от церкви продолжавшие праздновать пасху в 14-й день спасались ли или нет? – что ответил бы Денисов? Ответил бы или должен был ответить отрицательно: нет, не спасались, ибо церковь признала их еретиками и приходящих от них принимала не иначе, как с повторением св. миропомазания (Второго Вселенского собора пр. 7, Лаодикийского собора пр. 7, Шестого Вселенского собора пр. 95). Но этим самым и над держащимися старого, воспрещённого церковию обряда и отделившимися от церкви он произнёс бы совсем другой приговор, нежели какой делал в рассматриваемом ответе, – признал бы, что пример предков, спасавшихся при употреблении сих обрядов, не может дать им надежды спасения, как и для живших после 1-го Вселенского собора четыренадесятников не служил оправданием пример св. Поликарпа и прочих, ранее вселенского собора праздновавших пасху в 14 день луны и несомненно спасавшихся. И надобно прибавить к этому, что четыренадесятники остались не лишёнными преемственной иерархии и совершения таин, а именуемые старообрядцы всего сего лишены. Какую же могут они иметь надежду спасения? Что они поют каноны и стихиры по старопечатным книгам, во всём прочем противясь тем же книгам, это не служит для них оправданием.