В. П. Щербаков (Российский государственный педагогический университет им. А. И. Герцена) А. Арто: отказаться от слова

Продолжая и развивая традиции сюрреализма, Арто предлагает радикальную реформацию театра, цель которой сделать его местом, где разрушаются глубинные основы нынешнего «беззаконного» общества. Сюрреализм также пытается освободиться от диктата традиций и бессознательных культурных установок, нарушая привычное восприятие предметов и отношений между ними. Его цель — бросить вызов «цивилизованному» обществу, которое утратило смысл своего существования. Именно социальный протест является контекстом этого направления в искусстве, что делает более понятным его содержание и методы.

Современные моменту возникновения сюрреализма открытия в области изучения человека, природы и общества позволили изменить традиционные представления о месте человека в мире. Теория относительности Эйнштейна, этнографические исследования примитивных {74} сообществ и, наконец, «открытие» Фрейдом бессознательного постепенно разрушают идеологию европоцентризма, лишая ее опоры на абсолютную истинность и ценность предельно рационализированного европейского общественного устройства. Вслед за биологической (Дарвин) и экономической (Маркс) обусловленностями, выявляются скрытые, глубинные и ускользающие от саморефлексии линии детерминации социального и культурного порядка, которые к тому же осуществляются в структурном опосредовании языком. Собственно поэтому основным объектом «разрушительного» экспериментирования сюрреалистов становится язык, по природе своей отражающий систему ценностей и структуру общественных отношений. Одним из методов преодоления его ограниченной природы предлагалась практика автоматического письма, призванная устранить влияние личности автора, скованного ограничениями сознательных принципов и бессознательной цензуры. За верой во вдохновение и свободу творчества скрывается, тем самым, наивный самообман художника, который на самом деле является лишь марионеткой, управляемой игрой анонимных сил, встраивающих его в определенный социальный порядок. Поэтому, по мнению сюрреалистов, «машина письма» должна работать в независимом режиме, свободном от воздействия социальной технологии, использующей для достижения своих целей искусство и предписывающей ему функцию смягчения жестких социальных ограничений. Но снятие внутренней цензуры, имморализм и эпатаж откровенностью «освобожденного текста» не привели их к нужному результату, оставив нетронутой «фашистскую природу языка» (Р. Барт), который ненавязчиво заставляет петь под свою дудку. Даже самые радикальные эксперименты с языком производят лишь поверхностное нарушение привычных установок здравого смысла, не достигая скрытого в глубине психических структур культурного кода, который формируется на довербальном символическом уровне. Этот уровень и обеспечивает контролируемость и управляемость поведения индивида, становясь главным элементом в устройстве «идеологической машины». Культурный код структурирует пространство языка, но сам ускользает от вербализации, вовлекая человека в нечестную игру. С самого рождения жизненная энергия отчуждается от него и используется для поддержания работоспособности механизма культуры, жизнеспособность которой оказывается под вопросом.

Арто предлагает проект театра, в котором должен быть преодолен и этот барьер на пути полной творческой реализации жизни. Для {75} него «разрушить язык, чтобы коснуться жизни — это и значит заниматься театром»[88]. Театр жестокости — это попытка вернуть ощущение жизни как необратимого потока Становления, делающего каждый переживаемый момент действительности самоценным и неповторимым. Но так как письмо символизирует власть повторения, которое «отделяет силу, присутствие, жизнь от самих себя»[89], на место привычного языка текста или слова должен придти другой, исходящий из «метафизических» глубин человеческой самости, но воплощаемый в зрительные и осязаемые образы средствами сцены и новыми возможностями актера, задача и цель которого — перевоспитать собственное тело. «Актер не должен использовать свой организм для иллюстрирования движений души; он должен выполнять это движение с помощью своего организма»[90]. Тело используется в качестве пластического материала для создания нового, напоминающего иероглифическое письмо, физического языка знаков, который не будучи записываемым и воспроизводимым, все же понимается, минуя способность суждения разума. Именно таким образом Арто удается выйти за пределы диктата языка, освобождая пространство сцены от власти Представления, где режиссером должна стать сама жизнь, а целью театра не постановка представления, но реализация действия.

«Тело без органов», ставшее символом философии постструктурализма, представляет самое себя, перевоспитанием органов освобождаясь от воздействия репрезентирующей, т. е. переделывающей структуру тела по своему усмотрению и потребностям, не соответствующим его собственной сущности, власти. Вместе с актерами путь телесной трансформации должны пройти и зрители. Тело актера превращается в «тело-проводник», с которым зритель отождествляется и связывает свои мечты и глубинные переживания, являющиеся одновременно и целью, и содержанием театрального действия, разворачивающегося под напором сил, обладающих изначальной значимостью и не требующей словесного подтверждения.

Исходя из этого, Арто называет свой театр метафизичным, т. е. достигающим предельных оснований не только человеческого, но бытия вообще, что дает ему возможность вернуть утраченное религиозное {76} и мистическое восприятие, которое открывает путь к цельному организму. Отказавшись от слова, и потеряв присущие европейской культуре ясность и четкость, театр может приобрести нечто большее — неисчерпаемый источник жизненной энергии, питающей освобожденное от предрассудков расчленяющего Логоса пространство сцены, возвращенное и возвращающее к целостной и одушевленной Жизни.

Несмотря на то, что проект театра Арто так и не был реализован в изначально предполагаемом виде, многие его идеи актуальны и сейчас, став частью европейской культуры. Интуиции Арто воплотились не только в экспериментах современного театра, но подпитывают творчество музыкантов, писателей и кинорежиссеров. Потоки крови, льющиеся с кино- и телеэкранов уже никого не шокируют, став современным вариантом жестоких архаических ритуалов. Они производят своеобразную символическую «прививку» культуре, освобождая ее от необходимости проливать кровь в действительности. Если репрессивный характер культуры и невозможно полностью преодолеть, то необходимо найти разумный компромисс между устремлениями индивидуальной жизни и требованиями культуры. В этом направлении потенциал «мучительных мыслей» Арто далеко не исчерпан.