 |
Россия на перекрестке культур 30 глава
|
|
|
|
по рукам, пока мне предложили прочесть его — сперва в Литературном музее на
Петровке, в Москве (но организатор был тут же снят), а потом в Питере, где мои
выступления продолжались несколько лет. Из них сложилась половина книги о
Достоевском, изданной в 1990 г. До этого меня только слушали. Казалось бы,
почему не напечатать эссе о Достоевском? Но мешали три вещи: мое политическое
поведение, привкус ереси в мысли и стиль эссе, обнаженно личный. Я мог бы
повторить слова Синявского
— у меня оказались стилистические расхождения с советской властью. Какая
политика в «Двух моделях познания»? Все равно не печатали. Не тот слог. Приведу
теперь несколько отрывков из интервью с Маргаритой Рюриковой, напечатанного в
«Книжном обозрении»(1991, N 15).
«То, что я пишу, имеет смысл для человека, ищущего опору в самом себе. И вот,
наверное, этому человеку может помочь общение со мной и чтение того, что я пишу.
У меня нет вкуса ни к созданию систем, ни к поддержке каких-то устоявшихся догм,
за которые люди хватаются, не находя опоры в самих себе, а таких, я думаю,
большинство. Им я не нужен, и ничего страшного в этом нет. Я думаю, что люди,
которым нужны только деньги, вообще не читают и не слушают ни того, что я пишу,
ни того, что пишет Солженицын. При всех наших различиях мы пишем не для них.
Мне кажется, остается все, в чем остается личность, а она отпечатывается не в
идее, а в том, как это сказано. Сегодня я
— и не только я — стою за сближение разных вер на основе глубокой их духовной
общности. Но я никогда не скажу об этом так, как сказал Евтушенко: «Религии всех
стран, соединяйтесь!»,
==567
потому что это недопустимо стилистически. Я найду форму, чтобы высказать это
|
|
|
другими словами. Теперь читателю необходимо почувствовать человека, личность,
которая научилась бы жить в потоке нашей хаотической жизни, не теряя ни глубины,
ни здравого смысла. Донести эти чувства приходится всетаки словами, и мне важно
передать свою интонацию, свой подход к решению вопроса, свою меру поиска
глубины...
Читатель, может быть, не осознает того, что он становится личностью, только
общаясь с личностью. Когда мне было 16 лет, для меня стало огромным опытом
столкновение с персонажем, чем-то напоминающим меня, но гораздо более
сформированным как личность. Это был стендалевский Люсьен Левен. Он стал для
меня первым толчком к самопознанию. Я в нем почувствовал самого себя. И думаю,
кто-нибудь и во мне почувствует самого себя. Это не значит, что он станет мною,
но это может позволить ему сделать шаг в поисках самого себя.
Я думаю, что все вопросы у нас упираются в недостаточную зрелость личности.
Чтобы было то демократическое общество, о котором мы так много говорим, нужно,
чтобы по возможности большее число людей — хотя никогда не все, — ну хотя бы в
некоторой мере были личностями, способными выбирать на основании собственного
внутреннего чувства и собственного ума.
У нас большинство людей хватаются за идеологию или за какую-нибудь догму только
из-за того, что они недостаточно развиты как личности. И, потеряв перила,
потеряв спасательный круг, они тонут, терзаемые муками сомнений, теряя тождество
с самими собой.
Есть какая-то часть людей, ищущая в сегодняшнем нарастающем хаосе дорогу в
глубину, которая одна и есть опора для человека, что бы ни делалось внешне. И я
думаю, что от того, насколько таких людей сегодня будет больше, зависит
решительно все. Такая личность не нуждается в вожде, пророке, диктаторе. Она
никому не делегирует своих суверенных прав решать, что ей хорошо, а что плохо.
|
|
|
Такая личность может сегодня голосовать, допустим, за либералов, завтра — за
консерваторов, а послезавтра — опять за либералов, потому что обстановка все
время меняется.
Система правления в западных странах основана на том, что средний избиратель
способен решать, когда должен быть акцент на экономической эффективности, а
когда надо его перенести на социальную защищенность или справедливость. Это
удается только в тех странах, где средний избиратель в доста-
==568
точной степени личность, готовая хотя бы к такого рода элементарному выбору.
Поэтому развитие личности — это первая необходимость для того, чтобы мы
приблизились, грубо говоря, к той хорошей жизни, которая существует на Западе.
Дай нам сейчас даже самое хорошее правительство, дай нам с Запада хорошую еду,
чтобы мы несколько лет не голодали, и если даже мы с помощью извне или с помощью
Господа Бога избежим хаоса и развала и сделаем шаг по реконструкции экономики,
все равно останется огромная проблема — у нас нет еще личности, способной
отвечать за свое дело. Ведь западная хорошая жизнь создается тем, что там веками
шло развитие свободы и ответственности. Если нет ответственности, если на
личность нельзя положиться, то свобода превращается в анархию.
В Европе (хотя бы в Центральной и Восточной) свобода — это не только «долой
империю». Это еще память о нормальном порядке, основанном на личном выборе, —
живая память. По крайней мере память дедов. А у нас деды помнят только
сталинский порядок. Поэтому свобода от империи сразу приобретает разрушительный,
агрессивный характер. Освободились — и ну давить других, которые поменьше.
Чем глубже слаборазвитость, тем больше хочется утешаться иллюзиями, вспоминать
былое величие, мечтать о его духовном торжестве. Личность, не нашедшая опоры в
себе, пытается найти тождество с собой, одевшись в старое платье. Я читал у
Фаваза Турки в «Дневнике палестинского изгнанника», что он испытал наслаждение,
близкое к сексуальному, сбросив с себя европейские брюки и одевшись в бурнус.
Выпутаться из слаборазвитости невозможно, если не сделать каких-то шагов личного
развития. Это очень медленный процесс, может быть, понадобится жизнь двух или
|
|
|
даже трех поколений, пока выкристаллизуется новое поведение. Мы в течение
десятков лет развращались — сегодня это видно по плохо сделанным вещам, по
царящей повсюду халтуре, а это знак деградации человеческой способности и воли к
труду, интереса к делу. Освободиться от разгильдяйства невозможно без какого-то
нового духа. И базис базисов — поиски этого духа. Только новый дух, найденный в
собственной глубине, может нас вывести из трясины. И об этом, собственно говоря,
идет речь во всех моих книгах».
Интервью посвящено было выходу в свет моей книги «Открытость бездне. Встречи с
Достоевским» («Советский писатель», 1990). Заодно вспоминались прежние,
зарубежные из-
==569
дания: «Неопубликованное» (Мюнхен, «Посев», 1972) и «Сны земли» (Париж,
«Поиски», 1984, фактически 1985). Культурологические и востоковедческие статьи я
в разговоре с Маргаритой Рюриковой не рассматривал. Остается сказать о них
несколько слов.
Этой областью моих интересов я целиком обязан советской власти. Окончив в 1940
г. Институт истории, философии и литературы по отделению русской литературы, я в
любой нормальной стране занимался бы тем, что выбрал. Но родная советская
власть, недовольная моим подходом к Достоевскому, закрыла мне официальный доступ
к такому идеологическому предмету, как русская литература. Потом меня посадили в
лагерь, и здесь я столкнулся с другими «фашистами» (осужденными за антисоветскую
агитацию и пропаганду), критиковавшими мой европоцентризм, мое незнакомство с
культурами Индии и Дальнего Востока. Выйдя из лагеря, я отказался от карьеры,
чтобы не отказываться от своей независимости, сложившейся в лагерные годы, и
должен был как-то зарабатывать на жизнь. Подходящим делом оказалась работа
библиографа в большой библиотеке, выписывавшей книги из-за рубежа. Сперва это
был ВГБИЛ (библиотека иностранной литературы), потом ФБОН (библиотека
общественных наук).
Через мои руки шел поток литературы по экзотическим, для русской литературы,
странам. И из этого потока само собой вырисовалось то, что Шпенглер назвал
|
|
|
культурным кругом, Тойнби — цивилизацией, а я впоследствии назвал субэкуменой.
Например, индийские авторы воспринимали мировые войны как «европейские
гражданские войны», писали в одном ряду о «западных романистах Бальзаке,
Диккенсе и Достоевском». Европейская, христианская культура была для них единым
историческим телом, сравнимым с Индией или Китаем. В журнале «Philosophy East
and West», систематически сравнивавшем европейскую традицию с индийской и
китайской, бросалось в глаза то же самое: что Индия или Китай сравнимы с Западом
в целом, а не с Францией или Германией. Оставалось назвать словами то, что я
просто увидел, так же как вижу свой письменный стол.
Новый материал лег и в основу моей второй диссертации — «Некоторые течения
восточного религиозного нигилизма» (о буддизме дзэн и Джидду Кришнамурти).
Первая диссертация, незаконченная, о Достоевском, была сожжена в 1950 г. в КГБ
как «документ, не относящийся в делу» (по обвинению меня в некоторых
неосторожных высказываниях). Вторую диссертацию
К оглавлению
==570
тоже не удалось защитить: незадолго до защиты Би Би Си передало несколько
подписей под протестом по делу Гинзбурга, Галанскова, Добровольского и Дашковой,
в том числе мою. Защита не состоялась. Поэтому я не кандидат и не доктор наук, а
просто философ и культуролог, филолог и писатель, инвалид войны и член
Мемориала. Последние три звания подтверждаются удостоверениями с фотокарточкой и
печатью. Первые три — только моими книгами.
Остается прибавить, что родился яв1918г.в оккупированном немцами, по-тогдашнему
российском городе Вильне (ныне столица Литвы г.Вильнюс), в семье, говорившей на
трех языках (еврейском, польском и русском). С 1925 г. живу в Москве. Примерно
через год русский язык из третьего стал первым. Польский я забыл, зато выучился
читать по-немецки, по-английски и с грехом пополам по-французски. Восточные
культуры знаю по переводам (и по живописи, не требующей перевода). Поэтому я
писал о таких явлениях Востока, которые сами себя выразили по-английски (как
Кришнамурти и отчасти дзэн — после Судзуки, Блайса и Уоттса). Или на темы,
положительно требовавшие взгляда с птичьего полета и созерцания великих культур
в целом (как это делал Макс Вебер).
Последние годы я отдал много сил публицистике и издал три книги: «Лекции по
философии истории», «Собирание себя» (1993, издательство «Док») и авторский
номер журнала «Русское богатство» (1994, № 2). Мои работы иногда выходят под
одной обложкой со стихами и эссе Зинаиды Миркиной; иногда и пишутся вместе, как,
например, книга «Образы вечного» (издательство «Лада», ожидается в 1995 г.). Мне
|
|
|
целиком там принадлежит только одна глава (о дзэн). В остальных я сам с трудом
различаю, где кончается один автор и начинается другой. Со встречи (в 1961 г.)
мои взгляды и взгляды Зинаиды Александровны развивались в постоянной перекличке
и могут рассматриваться как одно целое.
Остальное сказано в тексте. Прошу извинения у читателя за повторы. Они связаны с
включением мысли в новый контекст.
==571
Содержание Довлеет дневи Статья, стр. 5-10
Пережитые абстракции Статья, стр. 11-40
Две модели познания Статья, стр. 41-53
Три уровня бытия Статья, стр. 54-63
Незавершенность Статья, стр. 64-69
Маленькие эссе стр. 70-85
Квадрильон Статья, стр. 86-102
Человек ниоткуда Статья, стр. 103-145
Проблема Воланда Статья, стр. 146-204
|
|
|
