 |
Модификация традиционных форм поведения в условиях межэтнического взаимодействия
|
|
|
|
В современных условиях международные контакты становятся все более интенсивными и все более разнообразными. Все большее количество людей вовлекается непосредственно в различные
152
формы межэтнического взаимодействия. Студенты-иностранцы в вузах, рабочие и специалисты в международных коллективах, ученые на международных конференциях, деятели культуры на гастролях и турне, туристы, политические деятели, члены различного рода делегаций и т. д. — вот далеко не полный перечень примеров подобного рода. Совершенно ясно, что межэтнические контакты будут и впредь расширяться и интенсифицироваться. Нередко эти контакты осложняются, становятся менее эффективными в силу ряда различий этнокультурного характера. Различия эти могут быть самыми разными. Выше мы уже приводили примеры того, как различия в невербальной коммуникации могут искажать представления о людях другой расы или национальности. И эти примеры могут быть легко расширены (см., например: Акишина, 1982; Кано, 1982; Андриянов, 1977; Горелов, 1980; Национально-культурная специфика вербальной коммуникации, 1977; и др.). В ряде исследований, в частности, было показано, как различия в невербальных компонентах коммуникации людей, говорящих на одном и том же языке, но принадлежащих к разным культурам, приводят к неверному истолкованию чувств, намерений и мотивов партнеров по общению. Так, например, Гампертц и сотр. (1984) обнаружили, что некоторые интонационные характеристики выходцев из Юго-Восточной Азии, говорящих по-английски, приводят к ошибочному истолкованию их намерений, в частности к приписыванию им со стороны англичан большей агрессивности.
Другое исследование, проведенное в США (Эриксон, 1978), вскрыло интересные различия между черными и белыми гражданами этой страны в самих способах слушания и говорения. Как оказалось, по сравнению с белым населением негры демонстрируют значительно меньше видимой информации о том, что они слушают собеседника, за исключением тех моментов в общении, когда собеседник рассчитывает на эмпатическую реакцию или поддержку. Напротив, белые дают значительно больше явной информации о том, что они слушают собеседника и вникают в смысл сказанного, но в меньшей мере реагируют на эмпатические моменты общения, то есть те. моменты, которые предполагают явное эмоциональное сопереживание. Совершенно ясно, что игнорирование этих и подобных им различий может приводить к превратному пониманию представителей других культур в ситуации межкультурного взаимодействия. Так, возможно, менее высокая по сравнению с белыми успеваемость школьников-негров в определенной степени обусловлена именно этими различиями: белые учителя снижают оценки черным детям и подросткам за их «невнимательность» и «отсутствие прилежания».
|
|
|
Но культурно обусловленные различия не ограничиваются только областью коммуникативных процессов, они касаются так-же и других моментов — традиционных представлений и ценностей, стандартов и ритуалов поведения, норм отношений с близки-ми и далекими, старшими и младшими, равными разделенными Иерархией социальных статусов и т. д. Человек, оказывающийся
153
|
в иноэтнической среде, поставлен перед необходимостью овладения не только новым для него языком, но и новыми представлениями, нормами, ценностями, правилами, предписаниями, ограничениями, охватывающими и регламентирующими практически все стороны его жизнедеятельности. Недостаточное овладение иностранцем новым для него культурным багажом, особенно трудного для усвоения в силу того, что чаще всего он является «не написанным», не эксплицированным в виде текстов, законов, правил и т. д., а транслируется лишь через неофициальные, традиционные каналы, через «социальные представления», «непонимание основных отличий новой этнокультурной среды от родной, конечно, приводит к дезадаптации, к нарушению, деструкции межэтнического взаимодействия и в его инструментальных (деловых) и в экспрессивных (личностных) аспектах. Под углом зрения практических задач, связанных с управлением и оптимизацией совместной деятельности, объединяющей представителей разных наций, все эти различия, вне всякого сомнения, должны быть учтены, а возможные негативные их последствия эксплицированы и компенсированы специальными средствами. Понятно, что все это осуществимо только на основе предварительного проведения серьезных специальных исследований. Таким образом, необходимость сравнительно-культурных исследований диктуется не только логикой развития теоретического знания, но и насущными потребностями практики. В условиях все более интенсивного международного и межкультурного сотрудничества это является достаточно актуальной проблемой уже сегодня, но будет еще более актуальным завтра.
|
|
|
В двух исследованиях, проведенных вьетнамской ученой Фан Тхи Ким Нган, сделана попытка выяснить, каким образом влияет на сглаживание межкультурных различий в сфере общения возможность непосредственных контактов между представителями двух культур — русской и вьетнамской. Среди вьетнамской группы испытуемых были выделены две подгруппы: студенты, обучающиеся в вузах Москвы и владеющие русским языком, и молодые рабочие приблизительно такого же возраста, что и студенты, работающие на одном из подмосковных предприятий и не владеющие русским языком. Среди русских испытуемых также рассматривались две подгруппы: студенты и рабочие приблизительно одинакового возраста.
Испытуемые должны были заполнить специально разработанный опросник. Позиции этого опросника касались самых различных сторон поведения и взаимодействия людей. Для каждой позиции была разработана качественно-количественная шкала, полюса которой означали соответственно традиционные (типичные для традиционной вьетнамской культуры) способы общения, с одной стороны, и современные нормативы, типичные для современной городской культуры, — с другой. Таким образом, был создан фактически еще один вариант так называемых шкал модернизации поведения. Широко известной и чаще всего используемой на Западе из подобных шкал является шкала, получившая название инстру-
|
|
|
мента Смита и Никельса (1966, 1974), которая способна показать,
насколько восприимчивы к нововведениям (модернизации) различные социальные группы и слои в развивающихся странах. Позиции этой шкалы касаются отношения к общественным проблемам, высшего образования, новых сельскохозяйственных технологий, науке, религии и т. д. В нашем варианте шкалы модернизма круг вопросов был более узким и касался главным образом общения и взаимоотношений людей в различных ситуациях социального взаимодействия. Наш инструментарий позволял выяснить степень изменения (модернизации), во-первых, непосредственного поведения и, во-вторых, традиционных этнокультурных норм и ценностей.
Результаты этого исследования представлены в табл. 13. Чем выше балл, тем выше степень модернизации поведения и представлений.
Результаты исследования показали, что возможность непосредственного контакта с представителями другой культуры оказывает существенное воздействие на шаблоны и стандарты поведения и
даже на само отношение к традиционным нормам и ценностям. В Целом вьетнамские рабочие оказались в значительно большей степени привержены традиционным формам межличностной коммуникации, чем студенты, во внешне наблюдаемом поведении. Однако последние в большей степени, чем рабочие, демонстрировали приверженность традиционным ценностям во взглядах и установках— социальных, политических, эстетических и т. д. Самая любопытная деталь, однако заключается в том, что по данным исследования сдвиг по оси «традиционность — современность» среди вьетнамских студентов, обучающихся в СССР, характерен только для юношей и почти не наблюдается у девушек. Только между вьетнамцами— рабочими и студентами — получены статистически значимые (на уровне р<0,01) различия в степени приверженности традиционным нормам общения, тогда как между вьетнамками — студентками и работницами — никаких значимых различий в этом отношении обнаружено не было. В этой связи интересно отметить,
|
|
|
154
155
что в русской подгруппе испытуемых большими «традиционалистами» оказались среди студентов юноши, а среди рабочих — де вушки.
Таким образом, в условиях свободного межкультурного общения, предоставляемых студенческой средой и знанием русского языка, вьетнамские девушки в значительно большей степени сохраняют традиционные формы и стандарты в межличностном общении по сравнению с юношами. В то же время в рабочей среде при отсутствии знания русского языка и следовательно затрудненности непосредственных межкультурных контактов различия между вьетнамскими юношами и девушками оказываются статистически незначимыми. И те и другие демонстрируют значительно большую приверженность традиционным ценностям и нормам в сфере человеческого общения, чем студенты-юноши.
Затронутая проблема, как уже отмечалось, имеет важное практическое значение. Ведь адаптация к новым социокультурным условиям требует определенной гибкости, известного отказа от ряда традиционных представлений и норм. Это необходимое условие эффективной совместной деятельности представителей различных культур, в числе и такой деятельности, как учеба иностранных студентов в вузе.
Во втором исследовании Фан Тхи Ким Нган затрагивалась проблема того, насколько отчетливо иностранцы осознают социально-психологические различия между собой и представителями иноэтнического большинства, в среде которого они находятся, и как они к этим различиям относятся. В результате предварительного пилотажного исследования и специального опроса были выделены некоторые наиболее характерные черты вьетнамского национального характера, такие, как например привязанность к семье, терпеливость, взаимопомощь, консерватизм, невозмутимость, скромность, скованность, почтительность к старшим, оптимизм. Была выделена также группа качеств, не несущих, по данным экспертного опроса, дифференциальной этнической нагрузки, то есть в равной мере присущих и вьетнамцам и русским. Эти две группы качеств были смешаны в случайном порядке в едином опроснике. Испытуемые общей численностью 128 человек, в равной пропорции вьетнамцы и русские, студенты и рабочие, мужчины и женщины, должны были определить с помощью десятибалльной оценочной шкалы меру выраженности каждого качества у среднего (типичного) вьетнамца и среднего (типичного) русского.
|
|
|
Результаты этого исследования подтвердили наши предположения о том, что образ вьетнамца более традиционен, чем образ русских, причем и в глазах самих вьетнамцев и русских. Мы ожидали получить только что изложенные тенденции. Однако следующая часть данных оказалась для нас совершенно неожиданной. Вопреки нашим предположениям, именно вьетнамские студенты, а не рабочие оказались большими традиционалистами, то есть в большей мере приписывали вьетнамцам черты, характерные для их этнического стереотипа. Иначе говоря, данные вьетнамских сту-
156
центов, относящиеся к типичному образу вьетнамца и русского,, оказались гораздо более контрастными, чем данные вьетнамских рабочих. Вьетнамские студенты как бы акцентируют различия между этими двумя этносами, тогда как рабочие их сглаживают. Студенты более отчетливо видят свое отличие по заданным методикой чертам личности, чем рабочие.
Суммируя данные обоих исследований Фан Тхи Ким Нган, можно заключить, что рабочие демонстрируют больший традиционализм в манерах и шаблонах поведения, студенты — в установках и ценностях, хотя во внешне наблюдаемом поведении больший по сравнению с рабочими отход от традиций. Полученные данные оказались для нас неожиданными. Мы полагали, что и в поведении, и в субъективных системах оценок рабочие будут проявлять большую, чем студенты, приверженность к традициям. По-видимому, возможность соотнесения с другой группой, возможность более близкого контакта с этнокультурными и психологическими особенностями этой другой группы делают более явным этнокультурную и психологическую специфичность своей собственной. Другая группа, вообще «другие» — это точка отсчета для восприятия и оценки самих себя. Лучшее знание и понимание других этносов приводят к акцентуации собственной этнической идентичности. Таков главный вывод, следующий из этих исследований.
Модернизированность внешне наблюдаемого поведения, адапти-рованность его к нормам и требованиям другого этнокультурного' окружения ничуть не означают в то же время отказ от традиционных ценностей, традиционных представлений — эстетических, духовных, социальных, психологических.
Полученные данные могут, как мы полагаем, пролить определенный свет, хотя, конечно, косвенным образом, на многолетнюю, если не сказать многовековую, дискуссию о том, какие же слои в обществе являются подлинными создателями, хранителями и носителями традиционных этнокультурных норм и ценностей — «интеллигенция» или «простой народ». Радикальность идеологии, естественное чувство справедливости, а также явный, очевидный традиционализм в поведении и жизни менее образованных слоев общества очень часто побуждали участников этой дискуссии делать свой выбор именно в их пользу. Не вдаваясь в эту дискуссию специально, поскольку она лежит в стороне от нашего главного сюжета, мы считаем все-таки важным еще раз подчеркнуть те конкретные выводы, которые были получены в наших исследованиях.
В условиях иноэтнической среды более образованная часть этноса-меньшинства (студенты), имеющая возможность непосредственных контактов с большинством, по сравнению с менее образованной частью того же этноса в тех же условиях (рабочие), которая таких возможностей лишена, проявляет большую пластичность в поведении, но большую приверженность традиционным этнокультурным нормам и ценностям, а также демонстрирует более отчетливое видение различий между собой и большинством.
157
Возможно, менее образованная часть этноса действительно выступает как главный носитель этнокультурных традиций, но подлинным их создателем и хранителем может быть только этнос в целом и прежде всего представители наиболее образованной, творческой ее части. Понятно, что речь идет здесь о творческой, образованной части общества в самом широком смысле, а не только, например, об интеллигенции европейского образца.
Возвращаясь к главной линии наших рассуждений, необходимо подчеркнуть, что затронутые вопросы имеют важное практическое значение. Ведь адаптация к новым социокультурным условиям требует определенной гибкости, известного отказа от ряда традиционных представлений и норм. Это — необходимое условие эффективной совместной деятельности представителей разных культур, в том числе и такой деятельности, как учеба иностранных студентов в вузе или работа в международном коллективе. Но это лишь одна сторона медали. Слишком радикальный отказ от традиционных норм и способов общения, активная и безоговорочная «модернизация» поведения могут создать значительные трудности потом, когда молодые специалисты, выпускники советских вузов и молодые рабочие, возвратятся на родину, и отвергнутые или забытые ими традиции станут вновь их повседневной и актуальной реальностью. В этой связи необходимо специально подчеркнуть, что учет национальной этнокультурной специфики позволил бы, на наш взгляд, существенно повысить эффективность учебной деятельности иностранных студентов и производственной деятельности рабочих, облегчить им процесс адаптации к новым для них условиям работы и учебы в СССР, так же как и процесс реадаптации после окончания вуза и возвращения на родину. Конечно, затронутая проблема не ограничивается только лишь педагогической или производственной сферами. Можно назвать и целый ряд других вопросов, для ответа на которые необходимы специальные межэтнические исследования.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
МЕЖГРУППОВЫЕ АСПЕКТЫ ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ
и трудовой деятельности
Следующий уровень межгруппового взаимодействия, на который мы хотели бы обратить внимание, это отношения между профессиональными группами. Из всего круга проблем, касающихся этого уровня, мы остановимся лишь на двух моментах, а именно: на профессиональных стереотипах, которые формируются в той или иной профессиональной среде, о собственной и других группах, и на проблеме детерминант мотивов трудовой деятельности.
В советской психологии существует богатая традиция в исследовании профессии, в том числе профессиональных особенностей познавательных процессов и социального восприятия (Бодалев, 1983; Кукосян, 1979; Панферов, 1974; Чугунова, 1983; и др.), общих и частных способностей, предъявляемых или формируемых данной профессией (Теплов, 1959, 1961, 1983), мотивов трудовой деятельности и установок на труд (Кокурина, 1984; Здравомыслов, Ядов, 1966; и др.). Профессиональные и межпрофессиональные стереотипы изучены в меньшей степени. Между тем психологический анализ этих явлений представляется очень важным. Понимание закономерностей формирования профессиональных стереотипов, их содержания, структуры и динамики, их роли и значения в регуляции социального взаимодействия могло бы способствовать, по нашему мнению, и решению ряда более общих теоретических и практических вопросов, таких, как например проблема удовлетворенности трудом, мобильности и текучести кадров, профориентации и профотбора и т. д.
1. ГЕНЕЗИС ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ
Выяснение начальных этапов профессиональной стереотипиза-ции составило предмет двух эмпирических исследований, проведенных А. А. Теньковым (Агеев, Теньков, 1986). В первом из них выяснились содержательные аспекты профессиональной стереоти-пизации, во втором — изменение представлений о собственной и Другой группах в рамках одной и той же профессиональной общности в зависимости от времени пребывания в ней и опыта меж-групповых контактов, то есть динамические аспекты социальных стереотипов. Оба исследования были проведены на студентах — биологах и психологах.
В первом из них приняли участие студенты второго курса биологического и психологического факультетов. На первой фазе ис-
159»
|
следования задачей для испытуемых было определить, какие из ценностных ориентации и качеств личности, содержащиеся в предложенном им списке, являются значимыми, важными в жизни человека. Список ценностных ориентации и качеств личности, специально созданный для данного исследования, основывался на инструментарии М. Рокича, адаптированного В. А. Ядовым (1979). После выполнения этой задачи, на втором этапе исследования испытуемые должны были, используя тот же список, определить степень выраженности каждого качества у студентов трех факультетов: биологического, психологического и филологического. В обоих случаях операция оценивания осуществлялась с помощью семибалльных шкал со значениями от —3 (абсолютная незначимость или полная невыраженность данного качества) до +3 (максимальная степень его значимости или выраженности). Подчеркнем, что все использованные в списке ценностные ориентации и качества личности имели нормативный, позитивный, социально желательный характер.
Результаты исследования показали, что представления о значимости, желательности тех или иных качеств практически совпали у обоих групп испытуемых. Биологи и психологи демонстрируют большое сходство. Наиболее желательными оказались такие эмоциональные и коммуникативные качества, как чуткость, переживание прекрасного в искусстве и природе, любовь, терпимость, широта взглядов; наименее — рационализм, удовольствия, высокие запросы, материально обеспеченная жизнь. Полученные данные, по-видимому, адекватно отражают общую для студенчества высокую значимость межличностного общения и связанных с этой сферой личностных качеств человека, при недооценке практических ценностей. Различия между двумя группами испытуемых наблюдаются лишь по отдельным качествам: самоконтроль и исполнительность оценены как более желательные психологами, здоровье и свобода в поступках — биологами (в обоих случаях различия значимы на уровне р <0,05).
Наряду с этим получены значительные различия по второму критерию — степени выраженности качеств, приписываемых собственной и другим группам. В целом, по довольно большому количеству качеств (в среднем в 60% случаев) не наблюдается значимых различий между биологами и психологами. То есть эти качества оценены как одинаково выраженные у своей и другой групп и биологами и психологами. Сходство проявляется и в количестве предпочтений, отданных в среднем собственной группе, с одной стороны, и отданных другой группе,— с другой. У биологов по сравнению с психологами наблюдается большее количество нейтральных оценок, ниже величина внутригруппового фаворитизма, несколько ниже величина аутгруппового фаворитизма.
На фоне этих сходных тенденций отчетливо проявляются различия если сравнивать данные обеих групп испытуемых в зависимости от того, с кем они себя сравнивают. У биологов наблюдается резкое предпочтение собственной группы при сравнении с фи-
,160
лологами и, наоборот, достаточно отчетливое (хотя и чуть менее выраженное) предпочтение аутгрупп — при сравнении с психологами. У психологов же в обоих случаях имеет место предпочтение собственной группы, причем оно значительно выше при сравнении с филологами.
Более отчетливые различия вырисовываются при содержательном анализе результатов (рис. 10, 11). На рисунках суммированы
представления биологов (см. рис. 10) и психологов (см. рис. 11) о ценностных ориентациях и качествах личности: 1) выраженных наиболее высоко только в одной из трех групп, в том числе и собственной (они записаны в кружках под названием группы); 2) общих для двух групп и менее выраженных у третьей (они находят-
6 Зак. 155 161
|
ся в прямоугольниках между группами) и, наконец, 3) одинаково выраженных во всех трех группах (данные качества и ценности содержатся в центральном прямоугольнике).
В структуре представлений биологов (см. рис. 10) выделяется значительный блок качеств (50%), которые считаются общими для всех трех групп. Таким образом, именно эти качества объединяют
все три группы, отражая их включение в более широкую общность - студенты университета. Остальные же качества служат целям межгрупповой дифференциации. Позитивное отношение к психологам заметно по количеству характерных для них качеств, которое даже превосходит количество качеств, приписываемых соо-ственной группе. При этом у филологов не выделяется ни одного качества, которое давало бы им предпочтение перед двумя л руги-ми группами. Равным образом биологи не выделяют ни одного качества, общего только для биологов и филологов или только для психологов и филологов.
Возможно, это является проявлением компенсации положительной оценки другой аутгруппы — психологов. Желательные качества (ценности) либо приписаны себе (любовь, здоровье, честность), либо оценены как общие только с психологами (независимость в суждениях, свобода в поступках, способность действовать самостоятельно). Разделяя желательные ценности только с психологами биологи относят их к одной группе «Мы», противопоставляя филологам. Разделение биологов и психологов с филологами, видимо, отражает существенную для нашего контингента испытуемых оппозицию «естественники — гуманитарии».
Структура представлений студентов-психологов (см. рис. 11) принципиально отличается от структуры биологов: общих ценностей для всех трех групп здесь выделено всего четыре (15%), что вряд ли может отражать подлинное сходство между студентами разных факультетов. Интегрирует же эту структуру своя группа — группа психологов. Выделяются два набора качеств, общие для психологов и соответственно для одной и только одной аутгруппы. В первом наборе — качества общие только с биологами и не свойственные филологам, во втором — общие только с филологами и не ярко выраженные у биологов. Интересно, что биологам отдано предпочтение не только по большему количеству качеств, но и потому, что эти качества желательны для самих психологов, некоторые же из качеств, приписываемых филологам, например материально обеспеченная жизнь,— не самое желательное как для психологов, так и для биологов. Таким образом, оппозиция «гуманитарии— естественники» отражается и в представлениях психологов, хотя и весьма специфическим образом. Свое место в этой оппозиции они видят иначе, чем биологи, так как не идентифицируются полностью ни с гуманитариями (филологами), ни с естественниками (биологами).
Результаты первого исследования показали: 1. Существует удивительное, почти полное единство мнений между обеими группами испытуемых относительно желательности ценностей и качеств личности. 2. Наряду с этим имеет место значительное расхождение между ними в приписывании выраженности этих качеств членам собственной и другой профессиональной групп. 3. При сравнении своей группы с другими существует тенденция строить благоприятный образ собственной группы. Однако это не означает обязательного приписывания более высоких оценок по всем используемым критериям. Так, достаточно часты ситуации, когда Другая группа оценивается выше, чем своя. 4. Количественный и качественный результаты межгруппового сравнения определяется как его субъектом, так и объектом, то есть и воспринимающей и воспринимаемой группами. 5. Содержание межгрупповых представлений отражает некоторые объективные характеристики позиции группы в ближайшем социальном окружении и, в частности, широко распространенную асимметричную оппозицию «гуманитарии—естественники» с некоторым промежуточным, маргинальным по отношению к ней, статусом психологов.
162
Полученные в первом исследовании данные свидетельствуют о том, что уже на втором курсе студенты усваивают многие важные черты профессиональных ауто- и гетеростереотипов. Но насколько однородны межгрупповые стереотипные представления о собственной и другой группах в той или иной профессиональной среде? Как сильно они меняются в зависимости от возраста или стажа профессиональной деятельности (или времени профессионального обучения)? Нельзя ли выделить и в однородной профессиональной среде другие, частные уровни межгрупповой дифференциации, и если да, то что это за уровни и каковы здесь содержательные и динамические характеристики межгрупповых стереотипов?
Второе исследование, проведенное А. А. Теньковым, ставило своей целью ответить на часть поставленных вопросов. Мы попытались сопоставить представления о себе и друг о друге студентов-психологов, москвичей и живущих в общежитии, обучающихся на первом и пятом курсах. Изучение этого помимо рассматриваемой здесь проблемы социальных стереотипов имеет и немаловажное самостоятельное значение. Как студенты-психологи видят, интерпретируют и оценивают самих себя и как это видение меняется по мере обучения и в зависимости от условий проживания в крупном городе, имеют самое прямое отношение и к их собственно профессиональной деятельности. В последние годы достаточно часто поднимается вопрос о личности исследователя психолога как представителя определенного сообщества и носителя тех самых социально-психологических феноменов, которые им же и исследуются. Речь идет о том, что каждый психолог-профессионал, кроме того, еще и «житейский психолог», опирающийся на «обыденное сознание» не только в жизни, но и в профессиональной деятельности. Так, например, Д. Силвермен и др. (1978) прямо заявляют, что наиболее адекватный путь для исследователя в общественных и гуманитарных науках — экспликация своих обыденных представлений и учет их при планировании исследований и интерпретации результатов. Аналогичную точку зрения высказывают и другие зарубежные авторы. Ставя под сомнение всеобщность подобной научной парадигмы, мы тем не менее считаем вполне закономерным и оправданным интерес к типичным представлениям и стереотипам психологов (в данном случае — начинающих), которые могут использоваться ими не только в частной жизни, но и в профессиональной деятельности.
Во втором исследовании использовалась та же методика. Однако список ценностей и качеств был дополнен и переструктурирован. Он содержал уже 39 качеств-ценностей, разбитых на три блока: 1) личностные качества-ценности, 2) коммуникативные, 3) деловые. Форма протокола и оценочные шкалы заимствовались нами из методики социально-психологической самоаттестации коллектива Р. С. Немова (1979). Всего в этом исследовании, как и в первом, приняли участие 64 человека, по 16 испытуемых в каждой из четырех подгрупп. Как и в первом исследовании, при обра-
164
ботке результатов выделялись три группы качеств, по которым: I) значимо выше оценена собственная группа, 2) значимо выше оценена другая группа, 3) различия в оценках статистически незначимы.
Как свидетельствуют результаты, по значительному количеству качеств не наблюдается значимых различий в оценках, относящихся к своей и к другой группе, причем это наблюдается как на первом, так и на пятом курсе. Это свидетельствует о значительной степени идентификации с профессиональной общностью всех выделенных подгрупп испытуемых, более или менее едином комплексе представлений студентов-психологов о самих себе, вне зависимости от курса обучения или места проживания. И у тех и у других на первом курсе благоприятнее оценивается другая группа. Общим является и то, что к пятому курсу происходит формирование положительного образа собственной группы. Однако для москвичей эта тенденция характерна в значительно меньшей степени и приводит лишь к меньшему по величине предпочтению другой группы, тогда как иногородние к пятому курсу формируют значимо более благоприятный образ собственной группы.
На первом курсе межгрупповая дифференциация проявляется
в приписывании другой группе большего набора качеств, отлича
ющих ее от своей группы. Иначе говоря, здесь характерно лучшее
видение особенностей другой группы и уже через выделение этих
особенностей — формулирование свойств собственной. Москвичи
выделяют только два качества у себя и целых девять — у другой
группы. Аналогичным образом иногородние: два качества — у себя
и пять — у другой группы. К пятому курсу этот стиль в оценке
групп, сохраняясь у москвичей, принципиально меняется у других,
приписывающих теперь другой группе всего лишь три характер
ных качества (см. табл. 14), причем два из них приписывают се
бе и москвичи. Себе же немосквичи приписывают уже 9 характер
ных качеств, из которых 5 оценивают как наиболее выраженные
у них и москвичи.
Итак, к пятому курсу группа, которую мы условно обозначили как «иногородние», выделяется в устойчивое образование внутри более широкой группы «студенты-психологи». Не последнюю роль в этом, по-видимому, играют, во-первых, достаточно сильно различающиеся условия труда и быта студентов и, во-вторых, определенные различия, связанные с потенциальными возможностями распределения на работу после окончания университета, и, следовательно, различные ожидания и представления обеих групп о будущей профессиональной карьере. Таким образом, мы считаем, что особенности жизни в общежитии являются реальной основой, ведущей к выделению внутри группы «студенты-психологи» подгрупп «студенты, живущие в общежитии». Реальность этой подгруппы к пятому курсу представлена и осознана как ее членами, так и студентами, в нее не входящими. Иначе говоря, содержание, в том числе и оценочное, представлений о людях собственной профессии меняется, и характер этих изменений, неодинаковый для различ-
165
|
|
пых подгрупп испытуемых, может быть понят исходя из изменения объективных условий труда и быта студентов.
Однако самый интересный итог исследования связан с динамическими аспектами формирования представлений, относящихся к собственной и другой группам. Речь здесь идет о том, что, как уже отмечалось, вначале именно другая группа («Они») имеет для испытуемых более выраженную качественную определенность, тогда как собственная группа описывается посредством отрицания тех или иных качеств, свойственных другой группе, буквально как «та, которая не обладает тем-то и тем-то». И лишь позднее эта асимметрия нивелируется, причем в различной степени для разных групп испытуемых, и уже не только другая группа, но и собственная приобретает качественную определенность и «дискрими-нативность» по отношению друг к другу.
Полученные данные заставляют вновь обратиться к идеям Б. Ф. Поршнева о различном «филогенетическом возрасте» категорий «Они», «Мы», «Я», «Ты» (1970). По мнению ученого, именно «Они» является наиболее древним, архаичным и в самом прямом смысле начальным (то есть лежащим у истоков антропогенеза) образованием. Значительно позднее возникает второй член этой первичной оппозиции — «Мы», причем именно путем отталкивания от «Они», путем дифференциации от «Них», путем формирования собственной отличимости и аутентичности. Значительно позднее (в историческом и эволюционном смыслах) возникает вторичная оппозиция «Я» — «Ты» (или «Я» — «Он»). При этом Б. Ф. Поршнев неоднократно подчеркивал, что в свернутом виде указанная последовательность развертывается всегда, в любых группах и на любом уровне межгруппового взаимодействия, пусть даже отдельные звенья этого процесса замаскированы или находятся в латентном виде. Данные нашего исследования демонстрируют справедливость этой закономерности при формировании профессиональной идентичности и представлений о своем профессиональном сообществе (профессиональном аутостереотипе) на ран них и завершающих этапах обучения студентов в вузе.
Итак, основные результаты второго исследования, проведенно го А. А. Теньковым, сводятся к следующему. 1. В целом проде монстрировано значительно большее единство представлений студентов-психологов о присущих им качествах и ценностных ориен- тациях, чем это имело место при сравнении студентов различных факультетов в первом исследовании. 2. В межгрупповых представлениях-стереотипах студентов-москвичей и студентов, живущих в общежитии, отражаются многие реальные различия, связанные с условиями жизнедеятельности тех и других в условиях крупного города. Таким образом, в рамках общей профессиональной стерео-типизации вырисовывается более частная — региональная — межгрупповая дифференциация, которая вносит свой вклад в формирование профессиональных ауто- и гетеростереотипов. 3. Вначале именно другая группа («Они») имеет для испытуемых более выраженную качественную определенность, тогда как собственная груп-
167
|
|
па описывается посредством отрицания тех или иных качеств свойственных другой группе. И лишь позднее эта асимметрия нивелируется, причем в различной степени для разных групп испытуемых, и уже не только другая группа, но и собственная приобретает качественную определенность и «дискриминативность» по отношению друг к другу.
|
|
|
