 |
Межгрупповое взаимодействие и мотивы трудовой деятельности
|
|
|
|
В предыдущем параграфе мы коснулись профессиональных ценностей и профессиональных ауто- и гетеростереотипов и убедились, что многие важные представления о собственной и других профессиях формируются очень рано, в самом начале профессионального пути. Разумеется, эти представления во многом неполны и нечетки. Они должны в дальнейшем уточняться, исправляться и обогащаться в связи с началом настоящей профессиональной деятельности. Степень овладения этими ценностями и стереотипами, по-видимому, тесно связана с успешностью адаптации к профессии и развитием профессиональной идентичности человека. На содержание и динамику профессиональных стереотипов влияет межгрупповое взаимодействие — различные формы внутри- и межпрофессиональных контактов и связанные с ними процессы межпрофессионального сравнения. Это положение мы считаем самым важным итогом изложенных выше исследований.
Межгрупповое взаимодействие влияет не только на профессиональные стереотипы и ценности, но и на целый ряд других моментов, характеризующих профессиональную трудовую деятельность, в том числе на ее мотивы и смыслы. Существуют две традиции в изучении мотивов трудовой деятельности. Одна из них, общепсихологическая, связана с анализом мотивационных и смысловых образований как компонентов в общей структуре деятельности (А. Н. Леонтьев, 1977)..Социологическая традиция связана с исследованием ценностных ориентации и установок на труд у различных групп населения (Вооглайд, 1979; Титма, 1977;, Ольшанский, 1965; Здравомыслов, Ядов, 1966; и др.).. Предпринимались и попытки объединить сильные стороны обеих традиций. Однако такой синтез, концептуальная разработка, позволяющая интегрировать закономерности психологического и социального порядка применительно к проблеме мотивации трудовой деятельности, по нашему мнению, еще далеки от завершения. Проведенное нами исследование, посвященное влиянию межгруппового взаимодействия на трудовую мотивацию (Агеев, 1978), может быть рассмотрено в этой связи как очень скромный и частный вклад в решение этой важной проблемы.
|
|
|
Исследование было проведено в полевых условиях в студенческом строительном отряде одного из технических вузов Москвы. В течение 40 дней мы имели возможность наблюдать разнообразнейшие аспекты труда, быта, отдыха и взаимоотношений студен-
тов — членов отряда. Часть программы фиксированного наблюдения, относящаяся к мотивации трудовой деятельности, представлена в табл. 15. Помимо включенного наблюдения нам удалось использовать и ряд других, в разной степени формализованных методик, включая эксперимент, общий и экспертный опросы, социометрические и тестовые методики.
Данные этого исследования позволяют констатировать связи между тремя группами переменных: условиями труда, типом внутри и межгруппового взаимодействия и типом мотивов трудовой Деятельности. Студенческий строительный отряд состоит из более мелких производственных единиц, обладающих собственным фронтом работ, а порой и значительной профессиональной специализацией. В нашем отряде, занятом на строительстве двухквартирных одноэтажных жилых домов, были три основные производственные
168
|
единицы — бригада бетонщиков, возводившая фундамент и цоколь, бригада монтажников, возводившая деревянный каркас дома (стены и перекрытия), и бригада, выполняющая все виды отделочных работ.
Характер и содержание работы в каждой бригаде, наличие материалов и фронта работ, требования профессиональной квалификации сильно отличались. В наиболее привилегированном положении оказывались монтажники, их труд требовал большого мастерства, считался интересным и лучше всего обеспечивался необходимыми материалами и оборудованием. Труд бетонщиков требовал значительно меньшей квалификации и больших физических усилий. Однако для них, как стоящих в начале производственного цикла, не возникало проблем, связанных с отсутствием фронта работ, обусловленных запаздыванием других бригад. Труд отделочников оказывался не таким тяжелым и однообразным, как у бетонщиков, однако у них чаще всего возникали проблемы, связанные с отсутствием фронта работ, материалов и оборудования.
|
|
|
Итак, труд монтажников выглядел и в их глазах, и в глазах остальных как главный, основной, ключевой, самодостаточный, труд бетонщиков — как вспомогательный, как прежде всего подготовка фронта работ для монтажников, труд отделочников — также вспомогательный, но уже в другом смысле — как доведение до конца, завершение труда монтажников. Результаты труда в их зримом, вещественном, конечном воплощении также оказывались неодинаковы. Они были явными, наглядными у монтажников, менее очевидными — у отделочников, почти полностью скрытыми, замаскированными последующими работами — у бетонщиков.
Значительные различия были и в характере управления трудом трех бригад. Это было обусловлено общей производственной ситуацией, отчасти — личностными особенностями бригадиров. Так, в бригаде бетонщиков превалировал жесткий стиль руководства, с упором на необходимость выполнения плана и графика работ во что бы то ни стало, любой ценой, с большими ограничениями производственной инициативы и Самоуправления. Напротив, в бригаде монтажников, обладавших высокой квалификацией, роль бригадира сводилась больше к роли экспрессивного лидера, лидера эмоционального настроя, нежели инструментального, поскольку все важнейшие производственные вопросы бригада могла решать самостоятельно. Стиль руководства бригадира отделочников занимает здесь некоторое промежуточное положение. С одной стороны, он бесспорный авторитет для членов бригады по производственным вопросам, с другой — всегда приветствуется инициатива и самостоятельность рядовых членов бригады. Здесь нет и той жесткости, постоянного подчеркивания приоритета инструментальных (производственных) аспектов над экспрессивными (личностными), которое характерно для бригады бетонщиков.
|
|
|
Более операционально, хотя и несколько условно, показатели объективных условий трудовой деятельности всех трех бригад и доминирующих в них стилей управления приведены в табл. 16
170
Эти показатели являются, по нашему убеждению, независимыми переменными по отношению к типу внутри- и межгруппового взаимодействия, с одной стороны, и мотивационной структуре — с другой. Данные об этих зависимых переменных (небольшая часть из них уже приводилась в наших ранних работах (Агеев, 1975,
1977)), полученные на основе ряда сопряженных между собой методик (наблюдения, эксперимента, опроса и социометрии), представлены в следующей таблице (табл. 17).
171
|
Стратегии межгруппового взаимодействия, демонстрируемые членами бригады бетонщиков, отвечают тем объективным условиям окружения, в которых они находятся. Их суть — отстоять позитивную идентичность бригады в то время, когда она объективно ставится под сомнение (в силу низкой квалификации, срывов производственных заданий и т. д.). Стремление к изоляции, к закры-
тости группы укреплением ее границ, «изнутри», направленное на сохранение стабильности и единства, сопровождается отчетливо выраженной конкуренцией с другими бригадами. Это относится не только к труду, но сказывается и на других аспектах жизнедеятельности отряда — отдыхе, быте, самодеятельности, спорте, контакте с местным населением и т. д.
Монтажники также достаточно закрыты и сензитивны к границам группового членства. Но это закрытость избранных, и за-
щита границ группы здесь происходит, напротив, «извне». Привилегированность, высокий статус группы делают излишним специальные усилия, ведущие к конкурентным формам взаимодействия с другими. Поэтому в производственной сфере с их стороны наблюдается готовность к сотрудничеству, а во всех остальных — известная обособленность, замкнутость.
|
|
|
Бригаду отделочников, напротив, отличает открытый и кооперативный стиль в межгрупповых контактах любого рода, как производственных, так и не производственных. И хотя участие в бригаде, как, впрочем, и в других, высоко значимо, то есть группа высоко референтна для ее членов, границы не акцентируются и не фиксируются так, как это происходит в других бригадах, и не предпринимается каких-либо специальных мер для их защиты — внешней или внутренней.
Таким образом, хотя все бригады демонстрируют высокую сплоченность, они высоко значимы и референтны для своих членов. Характер межгрупповых контактов в каждом случае различен, что обусловлено именно двумя вышеописанными классами независимых переменных: объективными производственными условиями и характером руководства этими бригадами.
172
173
Последняя группа переменных — мотивы трудовой деятельности— представлена в табл. 18. Номер мотива означает его ранг в иерархии мотивационной структуры. В таблице даны усредненные по бригаде мотивационные профили. Индивидуальные профили редко содержат все шесть мотивов, обнаруженных нами в этом исследовании. Также редки и профили, содержащие всего лишь один или два мотива. Наиболее типичной для наших испытуемых является мотивационная структура, состоящая из трех-четырех мотивов, порядок которых означает ту или иную их иерархию.
Особо следует оговорить используемые нами наименования мотивов трудовой деятельности и их суть. Они несколько отличаются от традиционно используемых в советской и зарубежной литературе (Кокурина, 1984; Аткинсон, 1964; Маслоу, 1954; Нюттен, 1975). Однако предложенные обозначения мотивов наиболее релевантны нашему контингенту испытуемых. Что же касается содержания, то они близки или полностью совпадают с теми, которые используются другими авторами. Так, мотив самоутверждения близок к традиционно понимаемому «мотиву достижения» (Achievement). Конформная мотивация, не несущая в данном случае никакого отрицательного оттенка и означающая стремление быть вместе со всеми, практически совпадает с потребностью в аффилиа-ции (Affiliation) Мюррея. Мотив материальной заинтересованности не нуждается в подробных комментариях, в таком обозначении он и используется в большинстве отечественных исследований, посвященных мотивам трудовой деятельности. Романтическим мотивом мы обозначили свойственное молодежи стремление к новому, необычному (это может относиться к людям, городам, событиям, занятиям и т. д.) и отчасти рискованному. Справедливость выделения этого мотива вытекает хотя бы из того факта, что в ряде случаев (см. табл. 18) он занимает ведущее место в иерархии. Мотив самореализации близок к самоактуализации Маслоу, но не тождествен ему. Во всяком случае, вектор сил здесь, так же как и в случае самоактуализации Маслоу, направлен от субъекта к объекту (участие в строительном отряде), а не наоборот, что свойственно всем четырем ранее упомянутым мотивам. Непосредственным побудительным стремлением к работе в отряде является здесь не желание что-то приобрести для себя (деньги, престиж, влияние, дружбу, новые впечатления и т. д.), а что-то отдать другим, реализовать себя в труде. Последний из используемых нами мотивов — ценностный — относится к такому типу мотивации, главным отличительным признаком которого является то, что непосредственным побудителем труда выступают здесь его социально значимая ценность, его непосредственные и отдаленные результаты как утилитарного, так и символического характера.
|
|
|
Сравнивая помещенные в табл. 18 мотивационные структуры всех трех бригад, нетрудно заметить, что на первом этапе, в начале третьего семестра, они очень похожи, коэффициенты положительной ранговой корреляции здесь высоко значимы (на уровне р <0,01). Но на втором этапе, в конце третьего семестра, это сход-
174
ство нарушается — во всех трех случаях коэффициенты ранговой корреляции уменьшаются и оказываются статистически незначимыми (рис. 12).
Любопытно также и то, что изменение мотивационных струк-тур от первого этапа до второго неодинаково у всех трех бригад. Наименее выражено оно у бетонщиков (коэффициент ранговой корреляции Спирмена R = 0,26), более - у монтажников (R = -0,14) и максимально выражено у отделочников (R=-0,71) у которых структура мотивов в конце работ обратна первоначальной структуре.
Содержательная интерпретация полученных данных сталкивается с определенными сложностями. Мы сразу же хотели бы отвергнуть столь распространенную у нас в недавнем прошлом тенденцию интерпретировать одни мотивы как «хорошие», социально желательные и приветствуемые, а другие — как «плохие», нежелательные, отвергаемые. Задача науки заключается не в том, чтобы деформировать получаемые данные в сторону сиюминутно понимаемой социальной желательности (такое занятие противоречит научному методу по самой своей сути), но в том, чтобы как можно более точно и беспристрастно вскрыть действительно существующие закономерности и тенденции.
Вместе с тем полученные данные становятся очень понятными,, если мы примем одно допущение, которое сводится к следующему. Перечисленные мотивы, качественно различные и в определенном смысле рядоположенные один другому, обладают строго определенной генетической преемственностью. Иначе говоря, в нормальных условиях (нормальных — в статистическом, социальном, этическом смыслах) трудовая деятельность стимулируется в начале мотивами с вектором от объекта к субъекту, в частности романтическими, конформными или близкими к ним мотивами. На сле-
175.
|
дующей фазе трудовой деятельности все больший удельный вес приобретают другие мотивы — с тем же вектором, но более тесно и предметно связанные с содержанием труда,— мотивы материальной заинтересованности, достижения и т. п. В нормальных (подчеркиваем еще раз) условиях развитие мотивационной сферы личности на этом не заканчивается. Оно движется к полюсу мотивов с противоположным вектором, направленным от субъекта к объекту, в том числе к таким мотивам, как выделенные нами ценностный и самореализации.
Если такая генетическая цепочка верна, то главные результаты нашего исследования могут быть наглядно интерпретированы
с помощью рис. 13, на котором представлена эта последовательность различных мотивов, а также локализация на последовательности мотивационных структур всех бригад в начале и в конце их трудовой деятельности в студенческом строительном отряде.
На первом этапе все мотивационные структуры локализованы в начале этой «мотивационной последовательности». За время работы в отряде у студентов всех бригад мотивационные структуры сдвигаются вправо, но величина этого сдвига различна. У отделочников он наиболее значительный, их мотивационная структура оказывается уже в зоне наиболее зрелых в социальном отношении мотивов, тогда как мотивационные структуры двух других бригад «застревают» в средней части цепочки, на эгоистических мотивах
достижения и материальной заинтересованности. Основываясь на мотивационной структуре в целом, а не только на первых, доминирующих мотивах, правомерно поместить монтажников ближе к третьей группе мотивов, а бетонщиков — ближе к первой (см. весь набор их мотивационных структур в табл. 18), хотя точное место локализации каждой структуры, конечно, достаточно условно.
Главный вывод исследования сводится к тому, что различные условия труда, характер руководства первичным трудовым коллективом обусловливают, во-первых, тип межгруппового взаимодействия, позицию группы в ближайшем социальном окружении и, во-вторых, побудительные стимулы трудовой деятельности. При прочих равных условиях более осмысленный и приближенный к конечному общему результату труд, обладающий вещественной наглядностью, демократический стиль управления группой с возможностями самоуправления и принятием самостоятельных решений по производственным вопросам, открытая позиция группы в ближайшем социальном окружении, нормы сотрудничества и взаимопомощи в межгрупповом взаимодействии — все это обусловливает самый большой сдвиг (см. характеристику бригады отделочников в табл. 17 и 18) от наивных, юношеских и беспредметных мотивов к более зрелым и социально значимым. Напротив, удаленность трудовых операций от общего конечного результата, низкая квалификация, отсутствие осязательности итогов своих трудовых усилий, авторитарный стиль руководства, закрытая позиция группы в межгрупповом взаимодействии, разворачивающемся главным образом по конкурентному типу, этот сдвиг затормаживают, в лучшем случае мотивы переступают лишь одну грань, отделяющую «наивные» мотивы от «эгоистических», на которых они и фиксируются (см. данные бригады бетонщиков).
Полученные данные заставляют обратить серьезное внимание на фактор управления и условий труда как непосредственный источник межгрупповых отношений в коллективе и развития мотива-ционно-смысловых и ценностных образований личности. Особенно велико прикладное значение зависимостей, вскрывающих причинно-следственные связи между указанными переменными. И если такие зависимости действительно установлены, они открывают реальные пути оптимизации целого ряда важных социально-психологических аспектов на производстве, включая управление межгрупповым взаимодействием и развитие, формирование мотивационной сферы личности.
176
ГЛАВА СЕДЬМАЯ МУЖЧИНЫ И ЖЕНЩИНЫ
В этой главе мы коснемся взаимоотношений между полами, которые могут быть рассмотрены как еще один уровень межгруппового взаимодействия. В центре нашего внимания будут стоять, конечно, не личностные, интимные аспекты отношений, связывающие мужчин и женщин, начиная с романтической любви и кончая вступлением в брак и проблемами семьи. Предметом нашего рассмотрения являются те аспекты, которые связывают мужчин и женщин прежде всего как представителей социальных групп, а также влияние половой идентичности человека и полоролевых стереотипов на те или иные аспекты социального взаимодействия. В этой связи мы подробно остановимся на содержании и функциях полоролевой стереотипизации. Понимание закономерностей формирования и функционирования полоролевых стереотипов может иметь большое значение в различных областях практики — воспитании подрастающего поколения, семейном консультировании, психопрофилактической работе на производстве и т. п. Мы коснемся также некоторых психологических различий в поведении «сильной» и «прекрасной» половин человечества, а также попытаемся внести некоторую ясность в интригующих многих вопрос: почему мы воспринимаем женщин одной с нами профессии как менее женственных, а мужчин — менее мужественных по сравнению с другими, от нас более далекими?
СОДЕРЖАНИЕ И ФУНКЦИИ ПОЛОРОЛЕВЫХ СТЕРЕОТИПОВ
В последние годы в зарубежной психологии резко усилился интерес к социальным стереотипам вообще и к полоролевым стереотипам в частности. Увеличивается количество исследований и публикаций, организуются специальные конференции и симпозиумы. Начаты такие исследования и у нас в стране (Гозман, 1987; Аба-лакина, 1987; Гозман, Алешина, 1988; и др.). В этом параграфе мы суммируем основные направления в исследовании социальных и психологических функций полоролевых стереотипов за рубежом, стремясь по возможности воссоздать саму логику развития этих исследований и очертить главные тенденции в теоретическом анализе проблемы.
Первые исследования полоролевой стереотипизации были связаны с попытками вычленить типичные различия, относящиеся к представлениям женщин и мужчин друг о друге и о себе. Худо-
жественные обобщения и суждения здравого смысла по этому поводу насчитывают целые столетия, и мы до сих пор не перестаем удивляться тонкости, глубине и справедливости высказываний писателей и мыслителей прошлого. Строгие научно-психологические исследования начались в этой области сравнительно недавно — в конце 40-х — начале 50-х годов XX в. Подытоживая эти исследования в 1957 г. Мак-Ки и Шеррифс (1957) заключили, что типично мужской образ — это набор черт, связанный с социально неограничивающим стилем поведения, компетенцией и рациональными способностями, активностью и эффективностью. Типично женский образ, напротив, включает ряд черт, связанных с социальными и коммуникативными умениями, с теплотой и эмоциональной поддержкой. При этом чрезмерная акцентуация, выраженность как типично маскулинных, так и типично феминных черт, приобретает уже негативную оценочную окраску. Типично отрицательными качествами мужчин признаются грубость, авторитарность, излишний рационализм, женщин — формализм, пассивность, излишняя эмоциональность.
Мак-Ки и Шерриф пришли к выводу, что в целом мужчинам приписывается больше положительных качеств, чем женщинам. И наконец, эти авторы обнаружили, что мужчины демонстрируют гораздо большую согласованность в отношении типично мужских качеств, чем женщины — в отношении женских.
Начиная с шестидесятых годов большую популярность приобретают исследования стереотипных представлений о способностях мужчин и женщин, их компетентности в различных сферах деятельности и причинах их профессиональных успехов. Так, например, Голдберг (1968) обнаружила известную предубежденность женщин против самих себя в сфере научной деятельности. В ее исследовании выяснилось, что студентки колледжей более высоко оценивают статьи, написанные мужчинами, чем женщинами. Приблизительно такие же данные были получены и в исследовании Петер-сон, Кислер и Голдберг (1971). В их эксперименте испытуемые обоего пола должны были оценить предлагаемые им на обозрение картины, одни из которых были якобы написаны мужчинами, а Другие — женщинами. Еще одной независимой переменной в этом эксперименте был статус художников: в одном случае авторы картин — и мужчины и женщины — представлялись как начинающие художники, а в другом — как победители конкурсов. Согласно данным этого исследования здесь также имела место переоценка картин, написанных мужчинами, но это было справедливо только по отношению к условиям первой серии, когда художники представлялись новичками. Авторы считают, что сам факт победы на конкурсе как бы уравнивал в глазах испытуемых профессиональное мастерство авторов независимо от их половой принадлежности, и Это действовало в противовес стереотипу о заведомо меньших способностях женщин в области живописи.
Получив сходные с предыдущими результаты, Доу (1976) попыталась интерпретировать ихх помощью теории каузальной атри-
178
буции. В соответствии с основными постулатами этой теории ус пех или неудача в какой-либо деятельности объясняются различным образом в зависимости от того, являются ли они (успех или неудача) неожиданными или, напротив, ожидаемыми, вероятными событиями. Ожидаемому поведению обычно приписываются так называемые «стабильные» причины, а неожиданному—«нестабильные». Поэтому в соответствии с полоролевыми стереотипами хорошее выполнение задачи, высокий результат в чем-либо, достигнутый мужчиной, чаще всего объясняются его способностями (пример «стабильной» причины), а точно такой же результат, достигнутый женщиной, объясняется ее усилиями, случайной удачей или другими «нестабильными» причинами. Более того, по данным Кис-лер (1975), сама типология стабильных и нестабильных причин оказывается неодинаковой в зависимости от того, чье поведение объясняется — женщины или мужчины. В частности, Кислер установила, что и «способности» и «усилия» могут иметь различные оценочные значения при объяснении поведения женщин и мужчин. Так, например, если при объяснении успеха женщины фактор усилий рассматривается чаще всего как «нестабильный» и в целом имеет некоторую отрицательную оценочную окраску, то применительно к профессиональным успехам мужчины этот фактор интерпретируется как «стабильный» и имеющий положительную оценочную валентность, как необходимое условие «естественной мужской потребности в достижении», как средство преодоления барьеров и трудностей, возникающих на пути к цели.
Наряду с этим было установлено, что в тех случаях, когда женщина выполняет мужскую работу, например выступает в роли следователя при расследовании преступления и делает это компетентно, и признается авторитетами в этой области, то она воспринимается испытуемыми обоего пола как заслуживающая большего признания, чем мужчина (Тейнер, Доу, 1973, 1975). Фактор «усилий» приобретает в этом случае «стабильный» характер и положительную оценку, подобно тому как это происходит обычно при объяснении успехов мужчин.
Однако в чисто личностном плане компетентность оказывается для женщин скорее отрицательным, чем положительным фактором: высококомпетентные женщины не пользуются расположением ни мужчин, ни женщин. Такой вывод логически следует из очень интересного экспериментального исследования Хаген и Кан (1975). Манипулируя двумя независимыми переменными: уровнем женской компетентности и типом межличностного взаимодействия в диаде, авторы обнаружили следующее. 1. В целом и мужчины и женщины стремятся исключить из своей группы компетентных женщин, причем эта тенденция наблюдается в условиях и кооперативного и соревновательного взаимодействий. 2. Мужчины в целом оказывали предпочтение компетентным женщинам только тогда, когда по условиям эксперимента не требовалось никакого выполнения задачи — ни кооперативного, ни конкурентного характера. 3. Мужчины с традиционными (консервативными) установками на
отношения полов исключали из своей группы компетентных женщин только в соревновательных условиях, выдвигая при этом на роль лидеров, напротив, женщин некомпетентных. 4. Мужчины с более «либеральными» взглядами исключали из своей группы компетентных женщин реже и признавали в них лидеров чаще, чем «консерваторы», однако не чувствовали к ним (компетентным женщинам) никакого расположения.
Авторы интерпретируют полученные ими данные тем, что высокая компетентность женщины опровергает существующие стереотипы. При этом возникает несколько способов отреагировать на это противоречие: 1) изменить стереотип; 2) опровергнуть факт наличия компетентности; 3) вообще устранить противоречие путем фактического устранения, исключения компетентной женщины из группы. Два последних оказываются более предпочтительными, причем это наблюдается не только в экспериментальной ситуации, но, что значительно важнее, и в реальной жизни. Проигрыш женщине в соревновании, считают Хаген и Кан, особенно для мужчины с консервативными, традиционными установками на взаимоотношения полов, почти всегда означает снижение самооценки, поскольку в соответствии с неписанными нормами, существующими в традиционной западной культуре, «настоящий мужчина превосходит женщину и всегда должен ее обыграть».
Последнее из приведенных исследований — пример попыток объяснить существующие полоролевые стереотипы, апеллируя к более широкому социальному контексту. Исследования этого рода ставят своей задачей не просто описать содержание полоролевых стереотипов, но выяснить их функции. Наиболее важными из таких функций большинство исследователей считают оправдание и защиту существующего положения вещей, в том числе фактического неравенства между полами. Так, например, О'Лири (1974) прямо пишет о существовании в американском обществе норм предубежденности против женщин, имеющих какой-либо приоритет над мужчинами того же возраста и социального положения. Она исследовала связь между полоролевыми стереотипами и оправданием задержки продвижения женщин по служебной лестнице в промышленности. По мнению автора, без каких бы то ни было объективных оснований женщинам приписываются следующие установки на работу: они работают только ради «булавочных» денег; в работе их больше интересуют чисто коммуникативные и эмоциональные моменты; женщинам больше нравится работа, не требующая интеллектуальных усилий; они ценят самоактуализа-Цию и продвижение по службе меньше, чем мужчины. Основа всех этих, по мнению автора, абсолютно необоснованных взглядов, расхожие полоролевые стереотипы, согласно которым у женщин отсутствуют черты, связанные с компетенцией, независимостью, соревновательностью, логикой, притязаниями и т. д., и которые, напротив, постулируют у них подчеркнутую выраженность эмоциональных и коммуникативных характеристик.
180
181
Нередко для обоснования оправдательной функции полоролевых стереотипов обращаются к далекому прошлому, пытаясь понять существующую асимметрию на основе культурно-исторического опыта. Так, например, анализируя образ женщины в истории Хантер (1976) пришла к выводу, что в целом — это образ неполноценности, а процесс женской эмансипации с глубокой античности однозначно и прямо связывался с деструктивными социальными последствиями, с распадом морали и разрушением семьи. Например, одна из главных причин падения Римской империи связывалась именно с далеко зашедшим процессом женской эмансипации. Хантер считает также, что большое влияние на содержание современных полоролевых стереотипов оказала христианская традиция, рассматривающая женщину как источник зла. С точки зрения теоретиков и практиков христианства, женщина как существо морально и интеллектуально неполноценное оказывалась прекрасным инструментом в руках дьявола: далеко не случайно поэтому именно женщины и составили основной контингент жертв инквизиции. Эти и другие факторы культурно-исторического порядка, по мнению ряда исследователей, повлияли на то, что С. и Д. Бемы (1970) назвали «бессознательной идеологией о естественном месте женщины в обществе», а также не связанные с этой идеологией тонкие, закамуфлированные формы неравенства и дискриминации, и на существующую в западном обществе практику «держать женщину на своем месте». Полоролевые стереотипы призваны оправдать и эту идеологию, и эту практику, что и определяет их смысловое и оценочное содержание.
Специальная область исследований, где, по убеждению специалистов, с особой наглядностью демонстрируется защитная и оправдательная функция полоролевых стереотипов,— это исследования изнасилования. Изучение этой проблемы приобрело огромную популярность сравнительно недавно, но за очень короткое время количество этих исследований резко возросло, постоянно расширялся и спектр изучаемых аспектов проблемы. Ряд работ посвящен проверке распространенности различных представлений о причинах изнасилования. Например, Браунмиллер (1975) констатировал наличие в «маскулинной культуре» различных, нередко альтернативных, представлений (автор называет их своеобразными «мифами» об изнасиловании), начиная с мнений о том, что «все женщины хотят быть изнасилованными» или «женщины сами напрашиваются на неприятности», и кончая точкой зрения, сводящейся к тому, что «изнасилованные — это всегда или сумасшедшие, или сексуально неудовлетворенные особы, или и то и другое, вместе взятое».
Более детальную классификацию подобных «мифов» и их фактическое опровержение приводит Р. Флауэрс (1987). Вот несколько широко распространенных представлений, которое, по мнению этого автора, являются совершенно неверными.
1. Женщина никогда не будет изнасилована, если она станет сопротивляться.
2. Каждая Женщина внутренне, тайно, хотела бы быть изнасилованной. В связи с этим мифом автор специально подчеркивает как легко в «маскулинной культуре» смешиваются такие различные вещи, как «желание быть соблазненной» и «желание быть изнасилованной».
3. Большинство изнасилований происходят с женщинами, которые оказываются вне дома. Это происходит поздно ночью и/или где-нибудь в пустынных, заброшенных местах.
4. Изнасилование — это такое преступление, в котором немалая вина лежит на самой жертве. Иначе говоря, в этом мифе речь идет о том, что женщины сами провоцируют насильников к соверешению изнасилования своей одеждой, манерой поведения и т. п.
5. Только молодые и привлекательные женщины подвергаются изнасилованию.
6. Часто женщины ложно обвиняют своих сексуальных партнеров в изнасиловании, хотя на самом деле эта акция с их стороны была добровольной. Это делается для сохранения репутации, побуждения к браку и т. д. По мнению автора, такие случаи действительно имеют место, но крайне редко: по его данным, только в 2% случаев той выборки, которую он анализирует.
7. Следующий «миф» можно сформулировать следующим образом: «это может случиться с кем угодно, только не со мной».
8. Изнасилование побуждается исключительно неудовлетворенной секусальной потребностью. Точка зрения автора состоит в том, что главной причиной изнасилований, напротив, является потребность в доминировании, в агрессии.
9. Большинство изнасилований совершаются между незнакомыми между собой прежде жертвой и насильником.
10. Насильники имеют какой-то особый, специфический внешний вид, по которому их достаточно легко идентифицировать.
11. Изнасилование — это акт импульсивный, заранее не планируемый.
Значительное количество исследований направлено фактически на выяснение степени распространенности того или иного «мифа». Так, например, в работе Филд (1978) было установлено, что в целом мужчины по сравнению с женщинами приписывают гораздо большую ответственность за случившееся самой жертве. При этом мужчины с консервативными взглядами склонны интерпретировать изнасилование как прежде всего вину или ошибку самой жертвы, полагая при этом, что женщина теряет свою привлекательность. Мужчины же с более либеральными взглядами приписывают жертве приблизительно такую же степень ответственности, но не отказывают ей в привлекательности. Самым интересным результатом этой работы, однако, оказался вывод о том, что мнения Широкой публики и полицейских по поводу ответственности за изнасилование оказались более сходными с точкой зрения самих насильников, чем адвокатов и жертв изнасилования. По мнению автора, суть полученных данных сводится к тому, что в целом мужчины демонстрируют более снисходительное отношение к сексу -
182
183
альному насилию, чем женщины, а полицейские, естественно, разделяют стереотипы, превалирующие в «маскулинной культуре».
В исследованиях Кэлхауна и сотр. (1976, 1978) специально анализировался такой фактор, как привлекательность жертвы. Было установлено, что, по мнению представителей обоего пола, вероятность изнасилования привлекательной женщины выше, чем непривлекательной, вместе с тем привлекательной жертве приписывается большая ответственность, чем непривлекательной. Однако результаты других работ противоречат только что изложенным. Так, например, было показано (Смит и др., 1976; Барт, 1980), что женщины приписывают жертве большую ответственность, чем мужчины, хотя в большей степени, чем мужчины, склонны интерпретировать жертву как заслуживающую уважения, снисхождения и сострадания. Фактор привлекательности жертвы также оказался далеко не однозначным.
Канекар и сотр. (1980, 1981), проведшие ряд экспериментальных исследований этого вопроса, полагают, что разноречивость данных объясняется различной модальностью понятия «ответственность». Они считают, что этим понятием нередко обозначаются два совершенно различных аспекта: во-первых, вероятность самого факта насилия и, во-вторых, вина за случившееся. Разделив эти аспекты и обозначив соответственно первый термином «каузальный», а второй — «моральный» тип ответственности, эти авторы получили ряд данных, ут<
|
|
|
