Становление новых социальных сил и изменение положения традиционной знати

Развитие колониальной экономики стимулировало колониально-капиталистическую трансформацию африканского общества Золотого Берега, ускорило темпы становления классов современного буржуазного общества.

Возросла потребность в наемной рабочей силе, началось формирование пролетариата.

Зонами притяжения рабочей силы оставались собственно колония и Ашанти — районы массового выращивания какао-бобов и добычи полезных ископаемых. Ее недостаток там не мог восполнить даже значительно возросший миграционный поток из Северных территорий. Власти поощряли миграцию из Сьерра-Леоне, Нигерии, Либерии, а также соседних французских владений.

В 20 — 30-е годы приток рабочей силы достиг довольно крупных масштабов. Об этом косвенно свидетельствуют приведенные английскими африканистами Т. Роджером и М. Гринстрит данные о количестве людей, переправлявшихся через р. Черную Вольту — естественную границу между Северными территориями и Ашанти. В конце 30-х годов их число превысило 100 тыс. [358, с. 33; 436, с. 79].

С проникновением товарно-денежных отношений в глубинные районы возрастало число работавших по найму. Принудительный труд — основное средство эксплуатации рабочей силы в первые годы колониального режима — сменялся наемным [436, с. 79 — 104]. В середине 20-х годов горные компании по совету властей отказались от принудительной вербовки рабочих через вождей.

Главными сферами применения наемного труда было выращивание какао-бобов, горнодобывающая промышленность, инфраструктурное строительство.

Наиболее значительный отряд рабочих составляли горняки. Численность рабочих, занятых в горнодобывающей промышленности, менялась в зависимости от уровня добычи золота; н 1918 г. она составляла 13 600 человек, а в 1938 г. — 39 122 человека [387, с. 110]. Как обычно, рабочий день шахтеров длился 10 — 12 часов. За тяжелый труд под землей они получали мизерную плату: ее официальный минимум был равен двум шиллингам в день, причем ежедневно выплачивался один шиллинг, а остальное — по истечении срока контракта. Сверхурочные не оплачивались, часто отменялись выходные. Практиковались телесные наказания. Компании мало заботились о технике безопасности. За 1927 — 1937 гг. во время аварий погибло 1700 человек. В 1934 г. на золотоносной шахте в Престеа оборвался подъемник. Погибло 48 человек. При расследовании выяснилось, что на все шахты Золотого Берега был всего один инспектор по контролю за состоянием механизмов {99} [359, с. 38, 40]. Рабочие жили в тесных бараках, где отсутствовали элементарные удобства. Они часто были лишены медицинской помощи. В перенаселенных горняцких поселках нередко вспыхивали инфекционные заболевания. Десятки шахтеров ежегодно умирали от «профессиональных» болезней — силикоза и туберкулеза. По официальным данным, например, в 1923 — 1924 гг. смертность среди отходников из Северных территорий была «удручающе высока» — 75,27 на 1000 человек [304, т. 2, с. 827]. Все необходимое горняки покупали в лавках, принадлежавших компаниям. Продукты были там дорогими и плохого качества.

В горнодобывающей промышленности работали в основном отходники. В 1939 г. 46% шахтеров были мигрантами из других колоний и 20% — из Северных территорий [359, с. 39]. Их основной целью было заработать деньги на конкретные нужды (уплатить налоги, брачный выкуп, купить европейскую вещь и т. п.) и вернуться домой. Текучесть рабочей силы была чрезвычайно высокой. В 1940 г. она составляла 80%, и половина уволившихся была законтрактована менее чем на полгода [377, с. 27]. Администрация искусственно разобщала рабочих. Отходников селили по племенной и родовой принадлежности, ставили под наблюдение вождей и старейшин, находившихся на содержании у компаний. Используя свой традиционный авторитет, вожди за плату следили за порядком и были посредниками между соплеменниками и администрацией — в общем помогали держать под контролем рабочих.

Отходники составляли большинство и «государственных» рабочих, т. е. нанятых колониальной администрацией для инфраструктурного строительства. Их заработная плата составляла от 0,9 до 1,9 шиллинга в день [385, с. 45].

В городах росла прослойка квалифицированных рабочих. Переписи 1921 и 1931 гг. зафиксировали 1024 и 2673 каменщика, 1944 и 5626 плотников, 228 и 1593 механика и т. п. [32, с. 316]. Не были учтены наиболее многочисленные категории квалифицированных рабочих — шоферы и железнодорожники. По данным департамента железных дорог и портов, там в 1936 г. работало 6 тыс. африканцев. Среди них, по мнению автора историко-социологического исследования о железнодорожниках Секонди — Такоради английского ученого Р. Джеффриса, от половины до двух третей были работниками высокой квалификации [377, с. 13].

В отличие от горняков квалифицированные рабочие работали постоянно, это были кадровые рабочие, у которых крепла классовая сознательность. Секонди — Такоради был районом наибольшей концентрации квалифицированной рабочей силы. Там находился крупнейший (в 1928 — 1961 гг.) порт страны, заканчивалась железная дорога Секонди — Кумаси, находились мастерские и депо. Среди железнодорожников были наиболее квалифицированные африканские рабочие (прежде всего машинисты {100} и электрики), многие из которых обучались в Англии. Они пользовались большим уважением среди африканцев как люди, знакомые с «магией белого человека» [377, с. 33].

Квалифицированные рабочие считались высокооплачиваемой группой африканского населения. Но многим из них с трудом удавалось сводить концы с концами. О положении строителей и шоферов рассказали Т. С. Мортон (Союз строительных рабочих) и Акронг (Ассоциация шоферов), представлявшие Золотой Берег на Первой международной конференции рабочих-негров, состоявшейся в июле 1930 г. в Гамбурге. Строители работали по 9 часов в день. Они получали от 2,5 до 6 шиллингов. Этого с трудом хватало на то, чтобы прокормить семью, на оплату жилья и лечения. Отсутствовало социальное страхование, пенсионное обеспечение, люди, проработавшие 20 лет, ни разу не получали отпусков. И на зарплату шоферов, по словам Акронга, «прожить было невозможно» [39, с. 15].

В целом в межвоенный период рабочий класс Золотого Берега, как и всей Тропической Африки, вступил лишь в начальную стадию формирования. Полностью отсутствовал фабрично-заводской пролетариат. Большинство рабочих были отходниками, чье мировоззрение еще в значительной мере определялось традиционными представлениями.

Бурное развитие торгового земледелия, прежде всего производства какао-бобов, привело к размыванию натурального хозяйства, трансформации общинных отношений. На это указывали углублявшееся расслоение крестьянства, рост применения наемного труда, развитие зачаточных форм отчуждения земли. Комиссия, созданная в 1937 г. по решению английского парламента для изучения положения производителей какао-бобов Золотого Берега в связи с бойкотом ими иностранных оптовых фирм, подготовила доклад, оказавшийся наиболее объективным источником по этой теме в межвоенные годы. В докладе отмечалось, в частности, «развитие крупного землевладения и абсентеизма», «широкое использование наемного труда», «частый заклад ферм за долги» [31, с. 653].

Эти процессы раньше начались и интенсивнее протекали в районах Восточной провинции собственно колонии, куда переселялись крестьяне для выращивания какао-бобов. Инициаторами возделывания этой культуры стали знакомые с торговым земледелием жители традиционного «государства» Аквапим севернее Аккры — одного из наиболее ранних и стабильных анклавов колониального проникновения и развития товарно-денежных отношений [303]. В последнее десятилетие прошлого века, когда стала очевидной прибыльность производства какао-бобов, жители Аквапима двинулись в лесные массивы соседнего традиционного «государства» Аким Абуаквы, где скупали у местных вождей целинные земли и закладывали посадки этой культуры. Вскоре к жителям Аквапима присоединились их соседи — кробо, шай, га. Этот «марш на запад» длился {101} до конца 30 х годов и во всех деталях исследован наиболее авторитетным специалистом по аграрным проблемам Западной Африки англичанкой П. Хилл [368]. Переселение дало мощный толчок разложению крестьянства: способствовало индивидуализации и концентрации земли, образованию крупных хозяйств.

Источники дают лишь приблизительное представление об уровне дифференциации среди производителей какао-бобов в районах переселения. Данные о распределении земли между хозяйствами отличаются большой неточностью [222, с. 58 — 59], а статистики об их группировке по производству продукции нет. Поэтому наиболее надежными и реально отражающими положение дел представляются сведения департамента сельского хозяйства колониальной администрации о количестве какаовых деревьев в хозяйствах Аким Абуаквы в 1930 г. В 12% хозяйств было до 600 деревьев, в 17% — от 700 до 800, в 27% — от 1100 до 1200, в 24% — от 1200 до 1900. Остальные 20% приходились на хозяйства с количеством деревьев 600 — 700, 800 — 1100 и больше 1900. В самых мелких хозяйствах было от 20 до 40 деревьев, а в самых крупных — свыше 1900 деревьев [438, с. 106]. Как видно, эти данные отнюдь не совершенны, поскольку часть мелких и средних хозяйств объединена с крупнейшими, но и они ясно указывают на существенную дифференциацию производителей какао.

В меньшей степени расслоение затронуло крестьянство районов со стабильным местным населением. Типичную для этих мест ашантийскую деревню Акокоасо тщательно обследовал в 1932 — 1935 гг. сотрудник департамента сельского хозяйства англичанин У. Бекетт, опубликовавший результаты своих исследований. Из 181 хозяйства Акокоасо 123 производили до 20 мер (мера — принятая в Гане единица веса, равная 24 кг) какао-бобов и давали 20% всего урожая деревни, 57 хозяйств производили от 20 до 50 мер (их доля составляла 35%), и 21 хозяйство производило свыше 50 мер, давая 45% урожая. Почти две трети хозяйств составляли мелкие — 1 — 5 акроз, единственным по-настоящему крупным было одно — 95 акров [287, с. 68, 72].

Результаты обследований «пояса какао» однозначно свидетельствуют о том, что уже в 30-е годы социально-имущественная дифференциация крестьянства стала значительной. Там появились и оформились новые социальные типы сельского населения — зажиточные, средние и мелкие производители какао-бобов.

Не существует общепринятых критериев для отнесения хозяйств к тому или иному типу. Например, размеры урожая, отделяющие зажиточного крестьянина от среднего, колеблются у различных авторов от 50 до 200 мер. Да и сам показатель по количеству произведенной продукции весьма условен: не учитываются доходы в виде жалованья, от торгово-ростовщических операций и т. п. Не ставя задачу выявить «параметры» {102} основных групп производителей какао-бобов, попытаемся дать им общую характеристику.

Малочисленное зажиточное крестьянство сконцентрировало непропорционально большую часть земли, производства какао-бобов, денежных доходов; такие хозяйства поглощали основную массу рабочей силы, привлекаемой со стороны. Среди крупных производителей какао-бобов было немало вождей, предпринимателей, чиновников. Многие из них были абсентеистами, жили в городах и вели хозяйство через доверенных лиц. Богатые хозяева, как правило, соединяли в одном лице производителя какао-бобов, их скупщика, а также ростовщика, что и обеспечивало им господство над основной массой крестьянства. Денежные авансы, полученные от оптовых фирм на закупку какао-бобов, они обращали главным образом на ростовщические операции, превращали крестьян в своих вечных должников, отдававших в счет долга значительную часть урожая.

Размеры средних наделов были таковы, что обрабатывались силами крестьянина и его семьи. Для расчистки целины и в страдную пору нанимались работники. Повседневные расходы покрывались доходами от продажи урожая. Мечта и стремление среднего крестьянина в удачные годы — расширить свое хозяйство, но денег для этого не хватало. Обычно брался заем на 5 — 7 лет (срок начала плодоношения какаовых деревьев) с расчетом выплатить его урожаем с нового участка.

Часто расчеты не оправдывались. Как отмечал К. Маркс, для мелких производителей в условиях товарной экономики «сохранение или потеря условий производства зависят от тысячи случайностей; и каждая такая случайность или потеря равносильны обнищанию и представляют момент, когда может присосаться паразит-ростовщик» [2, т. 3, ч. 2, с. 148 — 149]. Положение крестьянина Золотого Берега было еще более неустойчивым. Помимо «тысячи случайностей» его судьба зависела от такой переменчивой вещи, как мировая конъюнктура на какао-бобы — самую «капризную» экспортную африканскую культуру, цены на которую менялись часто и скачкообразно [360, с. 20 — 25]. Резкое падение цены нередко сталкивало среднего крестьянина в ряды бедняков.

Основную массу производителей какао-бобов составляли мелкие крестьяне. Доходы от их хозяйств не обеспечивали прожиточного минимума, кредиты для них были непременным условием воспроизводства рабочей силы и средств производства. Денег, вырученных за очередной урожай, обычно хватало лишь на период сбора и продажи какао-бобов (октябрь — март). Прожить межсезонье можно было, только получив заем у ростовщика. Обычно взаймы давалась денежная сумма, равная половине стоимости урожая с участка должника по текущей закупочной цене. Если на следующий год цена падала, приходилось отдавать уже не половину, а две трети, а то и весь урожай и брать новый кредит под 50 — 100% годовых. Так {103} нередко доходило до того, что крестьянин закладывал часть земли, а то и всю. Тогда ростовщик забирал до двух третей урожая, а крестьянин становился арендатором.

К деревенской бедноте относилось и большинство сельскохозяйственных рабочих. Они были еще тесно связаны с крестьянством и находились на пути превращения в наемную рабочую силу. Их труд эксплуатировался в основном докапиталистическими методами. Наиболее распространенным способом привлечения дополнительной рабочей силы была издольная аренда по системе абуса, опиравшаяся на традиции общинного землепользования аканов, когда арендатор получал треть урожая. Мизерную денежную плату получали сезонники, поденщики, контрактовые рабочие. Некоторые зажиточные хозяйства нанимали постоянных рабочих. Спрос на дополнительный труд почти целиком удовлетворялся за счет отходников. «Пояс какао» Золотого Берега поглощал значительную часть из десятков тысяч людей, ежегодно направлявшихся в Ашанти и собственно колонию из Северных территорий, Нигерии и Французской Западной Африки.

Положение мелких, как, впрочем, и многих средних производителей какао, значительно ухудшилось в 30-е годы в результате резкого и затяжного понижения закупочных цен, вызванного мировым экономическим кризисом. В 20-е годы, когда конъюнктура была в основном благоприятной, многие крестьяне интенсивно брали займы для расширения своих участков. Когда цены упали, они были не в состоянии выплатить долги и оказались в кабальной зависимости у ростовщиков. Бекетт установил, что 60% хозяйств Акокоасо находились в безнадежной задолженности у ростовщиков. Другой английский чиновник, С. Шефард, изучавший положение крестьян в 1934 — 1935 гг., пришел к выводу, что 75% всех производителей какао-бобов заложили часть своего урожая, 30% — часть земли, а 5% — всю землю [287, с. 180; 360, с. 111; 375, с. 197].

Падение жизненного уровня крестьян неофициально признавали и служащие оптовых фирм. Один из них, англичанин Хантер, записал в личном дневнике в 1937 г.: «О фермерах Золотого Берега обычно говорят как о состоятельных людях, но это сомнительно, по крайней мере в настоящее время. За последние годы их жизненный уровень снизился настолько, что сейчас положение мелких фермеров безусловно очень ненадежно» (цит. по [360, с. 114]). О тяготах крестьян писали и африканские газеты Золотого Берега. Корень зла они видели в «неорганизованности фермеров» и махинациях анонимных «скупщиков и спекулянтов» [147, 25.1.1926].

Самим крестьянам колебания цен представлялись как непредсказуемое и неподвластное им, окруженное ореолом таинственности явление — результат «магии белых людей» из иностранных фирм, которым они продавали плоды своего труда. «Купцы и компании незаконно узурпировали наше право {104} устанавливать цену на какао… — писали вождям производители какао-бобов из Восточной провинции собственно колонии в мае 1930 г. — Фермер владеет землей, деревьями какао, урожаем, сам продает его. Определять цены должны фермеры» [438, с. 106]. За это они и повели борьбу с оптовыми фирмами.

Прежде чем какао-бобы попадали к европейским оптовым фирмам, они проходили через руки многочисленных местных торговцев-посредников, которые получали от фирм комиссионные за тонну поставленной продукции. По данным ЮАК, в 1931 г. в Золотом Береге было 1500 крупных и 37 000 мелких скупщиков какао-бобов [375, с. 191]. Для фирм это было дешевле содержания штата служащих-европейцев. Непосредственно у крестьян урожай закупали мелкие скупщики. Несколько таких скупщиков доставляли более крупному урожай двух-трех хозяйств в корзинах, которые несли на голове. Тот отвозил его на грузовике в скупочные центры компаний. Этими центрами часто заведовали африканцы. Оттуда какао-бобы везли на склады в портах, грузили на корабли и вывозили в Европу и Америку.

Заработки мелких скупщиков не превышали доходов средних производителей какао, но крупные могли составить солидный капитал. Большинство ростовщиков были скупщиками. Ростовщичество само приносило немалую прибыль и помогало извлекать выгоду из повышения закупочных цен. Иногда удавалось обхитрить хозяев-европейцев: утаить излишки при пониженной цене и продать их, когда цена подскочит; подмешать низкий сорт какао-бобов к более высокому, нанять родственника победнее в скупочный центр «за харчи», а его жалованье получать самому. Если же скупщик не ладил с фирмой-нанимателем, то заготовленные им какао-бобы с готовностью покупали ее конкуренты. Во время резкого подъема закупочных цен в начале 20-х годов крупные скупщики зарабатывали до 1 тыс. ф. ст. в год [304, т. 2, с. 813].

Скупка какао-бобов стала главной сферой первоначального накопления буржуазии Золотого Берега. Крупные скупщики пытались пробиться на внешний рынок, создавали экспортно-импортные компании. Еще в 1918 г. в Золотом Берега было 292 небольшие африканские фирмы, занятые во внешней торговле [360, с. 116]. В первом справочном издании об английских западноафриканских колониях — «Красной книге Западной Африки», опубликованной в 1920 г., только по Аккре названо 20 африканских компаний, занимавшихся скупкой и экспортом какао-бобов, импортом различных товаров (в том числе автомобилей и строительных материалов). Там же приводятся сведения о крупном торговце С. О. Акивуми. Он владел обширными плантациями и экспортировал какао-бобы в мешках с личным клеймом. На средства Акивуми были построены теннисные корты «Туземного клуба» Аккры [395, с. 218]. В межвоенные годы доля местных торговцев в экспорте какао-бобов составляла {105} 5 — 10%. В конце 30-х годов для них была официально установлена квота в размере более 10% [360, с. 120].

Определенные позиции держали местные торговцы и в мелкой розничной торговле. По данным переписи 1931 г., в ней было занято 48 388 африканцев [32, с. 316]. Они занимались мелкими операциями, не приносившими существенных доходов.

Укрепили свое положение владельцы грузовиков. На грузовиках фермерам и перекупщикам было удобно перевозить небольшие партии какао-бобов на расстояние 20 — 50 км до ближайшего скупочного центра. В 30-е годы автомобильный транспорт, принадлежавший в основном африканцам, стал серьезным конкурентом железных дорог. Им перевозилось 40% какао-бобов, значительная часть импортных товаров. Железные дороги работали с недогрузкой и часто приносили казне убытки [375, с. 169, 174].

Развитие национального капиталистического уклада сдерживалось подавляющей конкуренцией со стороны иностранных фирм и препятствиями, которые создавала колониальная администрация.

Большинству местных торговых компаний не долго удавалось продержаться в неравной конкурентной борьбе с крупными монополиями. Разорившийся в начале 20-х годов торговец из Аккры, нанятый впоследствии ЮАК, вспоминал во время беседы с канадской исследовательницей Родой Говард в 1974 г.: «Торговцы покупали у европейских компаний товары и продавали их, некоторые даже делали самостоятельные закупки за границей. Но вести крупные операции было невозможно. Формально не было никаких ограничений, но этим монополистическим компаниям ничего не стоило разорить тебя, если ты преуспевал и мог составить им конкуренцию. Особенно если ты начинал торговать тем же, чем и они. Огромные капиталы позволяли им снижать цены и терпеть убытки до тех пор, пока ты не разорился. Нам с нашими капиталами нечего было об этом и думать» [375, с. 186].

Такие удачливые предприниматели, как Акивуми, были редким исключением, да и взлет их был, как правило, недолгим. Большинство африканских компаний не переживало очередного сбоя в западной экономике. Уже в 1922 г. их осталось меньше ста, а в 1937 г. иностранные фирмы контролировали 98% внешней торговли Золотого Берега [360, с. 116 — 119].

Ненадежным было положение африканцев и в мелкой торговле. Опасными конкурентами были «сирийцы» — выходцы из стран Ближнего Востока. Мелких торговцев стремились подчинить европейские фирмы: предлагали кредиты в обмен на согласие работать на них или скупали оптом какой-нибудь товар и продавали его потом втридорога уличным торговкам «мамми». Чтобы избежать разорения, у африканца часто не было иного выхода, как наниматься к иностранцам.

Если в скупке какао-бобов, внешней торговле и на транспорте {106} колониальные власти терпели национальное предпринимательство, то возможности его появления в горнорудной промышленности были блокированы законом, по которому африканцы могли добывать полезные ископаемые «только туземными методами» [22, № 1418, с. 44].

Да и в «легальных» сферах деятельности национальных предпринимателей, если они начинали брать верх, немедленно принимались губительные для них меры. Так, чтобы в интересах метрополии направить грузопотоки по железным дорогам, колониальная администрация ставила всяческие препоны для владельцев грузовиков — «пиратов», как их называли чиновники даже в официальных документах. Была повышена на 100% импортная пошлина на бензин, запрещен ремонт некоторых автомобильных дорог, движение по их отдельным участкам. В 1936 г. вышел закон, ограничивавший провоз некоторых товаров, прежде всего какао-бобов, по автомобильным дорогам [32, с. 138].

По мере развития колониального общества росли потребности английской администрации и иностранных фирм в грамотных, профессионально подготовленных кадрах из местного населения. В межвоенные годы увеличивалась численность и продолжалось формирование африканской интеллигенции.

Была значительно расширена сеть школ. С 1920 по 1940 г. число начальных школ увеличилось с 527 до 948, а количество учащихся — с 42 339 до 91 047 человек. Хотя ассигнования колониальной администрации на образование за это время существенно возросли, решающую роль в обучении африканцев сохраняли христианские миссии. В 1940 г. было 476 миссионерских школ и многие государственные школы получали субсидии от миссий [343, с. 113].

В начальных школах учили читать и писать по-английски, четырем арифметическим действиям, знакомили с агротехникой и ремеслами. Значительная часть учебного времени посвящалась изучению Библии.

Хотя число средних школ тоже росло, их было значительно меньше — 17, где в 1940 г. училось 2635 детей [343, с. 115]. О характере обучения в средних школах дает представление программа лучшей из них, школы «Мфантсипим» в Кейп-Косте. Помимо английского языка там преподавали алгебру, геометрию, зоологию, естествознание, латинский, греческий и французский языки [285, с. 4]. Высокая плата за обучение в средних школах делала их доступными лишь для детей из состоятельных семей.

По территории Золотого Берега сеть школ была распределена крайне неравномерно. Почти все они были сосредоточены в собственно колонии и Ашанти. В Северных территориях система образования пребывала в зачаточном состоянии, число грамотных не превышало там нескольких сотен.

Высшее образование жителю Золотого Берега можно было {107} получить только за границей. Средства для этого находились у немногих. Положение несколько улучшилось с открытием в 1927 г. недалеко от Аккры колледжа Ачимота, выпускники которого получали право поступать в английские и американские университеты. Колледж был построен администрацией и задуман как центр по подготовке аполитичной интеллигенции по типу учебных заведений для американских негров, где в основу обучения были положены концепции Букера Вашингтона. Но в отличие от миссионерских школ, где африканцам пытались внушить пренебрежение к национальной культуре и преклонение перед европейской, в колледже Ачимота помимо обычных для английских средних школ дисциплин велось преподавание африканской истории, поощрялось изучение национальных языков, религиозных верований, фольклора. В этом была заслуга видного африканского педагога и просветителя, уроженца Золотого Берега д-ра Квегира Эггри (1875 — 1927). Он активно участвовал в создании колледжа и некоторое время преподавал там [106, с. 50 — 100]. Из стен колледжа Ачимота вышли многие лидеры антиколониальной борьбы, одним из его первых студентов был Кваме Нкрума.

В среде интеллигенции выделялись две группы, различавшиеся по численности, уровню образования, доходам, роли в {108} общественной и политической жизни. Первую, более многочисленную, составляли люди с начальным и средним образованием, в основном учителя и клерки (соответственно 1664 и 6693 — по переписи 1931 г.), а вторую — немногочисленные специалисты с высшим образованием (врачи и юристы) [32, с. 316].

Последние были небольшой состоятельной элитарной группой. Жизненные пути этих людей во многом схожи. Это были выходцы из семей чиновников, священников или купцов, которые обычно женились на женщинах, принадлежавших к традиционной знати. После окончания привилегированных школ они продолжали обучение в сьерра-леонском колледже Фура Бей, а после 1927 г. — в колледже Ачимота. Проработав несколько лет клерками, учителями или переводчиками, они уезжали на учебу в Англию, откуда возвращались с университетскими дипломами, чаще всего адвокатов. Представители этой группы были наиболее влиятельной частью городского населения: возглавляли клубы состоятельных африканцев, пользовались авторитетом у вождей, с которыми их нередко связывали родственные узы, активно участвовали в деятельности политических организаций, издавали африканские газеты. Многие из них занимались предпринимательством.

Учителя и клерки не располагали доходами и влиянием высокообразованных специалистов, но они приобретали навыки, необходимые политическому руководителю. Работа в европейских фирмах и на государственной службе давала им знание законов современной экономики и организаторский опыт. Клеркам была чужда кастовая замкнутость, они лучше, чем африканцы с высшим образованием, знали жизнь народа.

Хотя интеллигенция, особенно ее высший слой, составляла привилегированную часть африканского населения, она была отстранена от участия в управлении и подвергалась дискриминации.

В межвоенные годы в соответствии с доктриной непрямого управления колониальные власти пытались не допустить расширения политического влияния интеллигенции, изолировать ее от народа. Реформа Законодательного совета 1925 г. сохранила эфемерность представительства там интеллигенции, а ордонанс 1927 г. лишил ее возможности входить в органы «туземной» администрации, перекрыв потенциальный канал влияния на массы.

В Золотом Береге не было столь заметного «цветного барьера», как в поселенческих колониях, но население городов, особенно интеллигенция, постоянно сталкивалось с проявлениями расовой дискриминации. Коренным жителям был открыт ограниченный доступ лишь к низшим административным постам. Объявленная в 1925 г. губернатором Гаггисбергом программа «африканизации» государственной службы провалилась. Предполагалось увеличить число чиновников-африканцев к 1935 г. {109} с 28 до 148 и уменьшить количество мест, зарезервированных для англичан, с 481 до 396. К установленному сроку на государственной службе было занято 27 африканцев и 687 англичан [474, с. 186]. Существовали резкие различия в размере жалований, пособий, пенсий.

В межвоенные годы в Золотом Береге складывались не только новые социальные слои, но и существенно менялось положение традиционной знати.

Наиболее важной и очевидной переменой было, как отмечал К. Бусиа, заметное падение престижа и ослабление власти вождей [307, с. 109, 214]. Этому способствовали привнесенные колониализмом факторы, которые медленно, но верно подрывали традиционные структуры, общинную замкнутость, а вместе с тем и власть местных правителей. В результате товаризации экономики и зарождения капиталистических отношений росло число экономически независимых от вождей подданных, появились влиятельные группы интеллигенции и торговцев, представители которых были зачастую состоятельнее многих вождей. Распространение европейского образования давало возможность подданным более критически оценивать деятельность своих правителей, в большинстве неграмотных, а христианство подрывало традиционные верования — идеологическую основу их власти. Действие этих факторов в собственно колонии и Ашанти было более интенсивным и ощутимым, чем в Северных территориях, а в собственно колонии оно к тому же началось раньше.

Существенно ослабили позиции вождей и административные реформы колониальных властей. В результате этих реформ институт вождей стал частью формировавшегося колониального общества. От института традиционных правителей он отличался как структурно, так и функционально.

Как и во всех английских владениях в Тропической Африке (см. [219; 317]), в Золотом Береге при интеграции института вождей в систему колониального управления традиционная иерархия соподчинения была нарушена, «рационализирована», освобождена от «лишних», с точки зрения колонизаторов, звеньев. Верховным вождям были созданы условия для более автократического правления, а прерогативы вождей более низких рангов, роль их советов в обсуждении решений верховных вождей были резко сужены. Более того, в ряде районов в «туземные» власти не была включена часть вождей. Так что выгоды от непрямого управления получила лишь верхушка традиционной знати, да и те были весьма относительными.

В глазах подданных вожди все больше ассоциировались с колониальной администрацией, что, естественно, не способствовало укреплению их престижа. Через вождей передавались приказы администрации, они проводили в жизнь ее непопулярные постановления и кампании (сбор налогов, вербовка в армию и т. п.). Вожди стали выполнять несвойственные им ранее {110} функции (сбор налогов, организация принудительных работ) и в то же время лишились важных традиционных (перестали быть военными лидерами, а в Северных территориях — распоряжаться землей). Власти произвели «повышение» верховных вождей, но в целом эта социальная группа проиграла, так как лишилась самостоятельной управленческой функции. Их главные прерогативы как суверенных правителей переходили к губернатору.

Стали возможными такие случаи произвола английских чиновников в отношении вождей, как описанный в одном из июльских номеров 1932 г. газеты «Голд Кост индепендент». Автор называл «террористическим и деспотическим» отношение районного уполномоченного Виздома и санитарного инспектора Таунсенда к Неббе Кво II, оманхене Аксима, небольшого «туземного государства» в собственно колонии. В статье приводились следующие факты. Небба Кво II отправился в Кейп-Кост на конференцию Общества защиты прав аборигенов. Виздом явился на заседание суда оманхене, «оскорбил членов суда и потребовал объяснений по поводу отъезда оманхене. Он же пригрозил наказать вождя за то, что тот осмелился покинуть Аксим без его разрешения». Когда Небба Кво II стал собирать деньги для новой поездки на конференцию Общества, Таунсенд приказал ему согнать народ на рытье колодца и самому наблюдать за работой. Поездка была сорвана. В апреле 1932 г. оманхене все-таки уехал в Кейп-Кост. Тогда Таунсенд взломал дверь в его доме, обыскал все комнаты и нашел, что они находятся в «антисанитарном состоянии». Вождь был оштрафован. Несколько дней спустя Таунсенд вновь приехал к дому Неббы Кво II и в присутствии народа «поманил его пальцем». Оманхене не сдвинулся с места. Тогда Таунсенд накричал на него и приказал ему подмести двор около дома [147, 9.VII. 1932].

Обращение с тем или иным верховным вождем было, конечно, неодинаковым, все зависело от его лояльности властям. Подавляющая часть верхушки традиционной знати преданно им служила. Примером коллаборационистски настроенных вождей может быть Офори Атта I, в 1912 — 1943 гг. оманхене Аким Абуаквы, крупнейшего «туземного государства» собственно колонии. Он был неплохо образован. Окончил среднюю школу и год проучился в духовной семинарии. Работал клерком в суде Аккры, таможне, канцелярии губернатора, секретарем у своего дяди, вождя г. Киби, столицы Аким Абуаквы. Во время последней англо-ашантийской войны служил сержантом в полку, сформированном англичанами из фанти. Став оманхене, зарекомендовал себя как верный союзник колонизаторов. Англичане считали Офори Атту «идеальным партнером» и намеревались превратить Аким Абуакву в «витрину непрямого управления». С 1916 г. он был бессменным членом Законодательного совета, а в 1927 г. удостоен звания Рыцаря Британской империи. {111} Современники отмечали энергичный характер Офори Атты, его большую работоспособность, высокое ораторское мастерство [110, с. 47; 474, с. 68 — 69].

В качестве своеобразной «компенсации» за лишение верховных вождей основных управленческих функций им были предоставлены более широкие возможности обогащения за счет усиления эксплуатации подданных, чем вожди не замедлили воспользоваться. Доходы многих «туземных государств» значительно увеличились в результате сдачи в аренду земли под возделывание культуры какао чужакам или в концессию иностранным горным компаниям. Вожди обычно не делали различий между собственным карманом и казной, тратили деньги не на общественные, как предписывал обычай, а на личные нужды: строительство дворцов, покупку предметов роскоши, дорогостоящие судебные тяжбы с соседними вождями из-за спорных земель, обучение родственников за границей и т. п. Там, где не было свободных земель и полезных ископаемых, вожди увеличивали размеры судебных сборов и штрафов. Многие вожди залезали в долги и предпочитали выплачивать их за счет увеличения традиционных подношений, раздачи по дешевке в аренду земель. Все это вызывало законное возмущение и недоверие подданных. Они, по наблюдениям Бусии, «обвиняли вождей в злоупотреблениях и коррупции, считали их невежественными простаками и пытались, зачастую удачно, сместить их» [307, с. 209].

В межвоенные годы верхушка традиционной знати претерпевала активный процесс обуржуазивания. Вопреки традиционным запретам иметь частную собственность вожди становились владельцами многочисленных участков, где выращивали какаовые деревья, занимались скупкой какао-бобов, ростовщичеством, торговлей, строительством и сдачей в аренду жилья, через подставных лиц открывали счета в банках. Бусиа рассказал о встрече с вождем, который скупал какао-бобы и каучук, владел фабриками по производству черепицы и прохладительных напитков, нанимал ремесленников, которые изготовляли на продажу различные изделия [307, с. 200]. Были среди вождей и такие, кто занимался делами, вовсе для них не обычными. Интересна в этом плане биография верховного вождя га Таки Яоби. После окончания средней школы Таки Яоби несколько лет работал подручным кузнеца. Побывал в Бельгийском Конго и Камеруне, на немецком пароходе работал помощником механика. Восемь лет пробыл в Германии, стал там опытным автомехаником. Избрание га мантсе не помешало ему создать одну из первых в Золотом Береге авто<

Предыдущая891011121314151617181920212223Следующая

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: