 |
Теория субэкумен и проблема своеобразия стыковых культур 12 глава
|
|
|
|
значительной части интеллигенции. Я думаю, это очень помогло и Ленину, и Хомейни
и может при случае помочь их наследникам.
В поэтологии Ходасевича объявление Жанны Гренье — нечто вроде «красного комода»,
из-за которого лирический герой Блока выбрасывается из окна (мотив, всплывший в
позднем эмигрантском стихотворении: «Счастлив, кто падает вниз головой. Мир для
него хоть на миг, но иной»). Поэт (и не только поэт), почувствовав запах
пошлости, готов прыгнуть в окно, в революцию, в террор (пусть земле под ногами
попомнится, кого хотела опошлить...). Я думаю, что именно из красного комода
==176
выпрыгнуло благословение ножу в «Двенадцати»... Ходасевич был сильнее в
сопротивлении стихийному началу. Он ни разу не выступал публично в защиту
большевизма. Его свидетельство даже интереснее, чем вопль Маяковского; можно
сравнить его со словами старцев Гомера, осуждавших Елену, виновницу гибели
стольких доблестных троянцев, — и вдруг, когда она воочию прошла перед ними,
воздавших хвалу ее красоте. Если даже трезвейший, культурнейший Ходасевич, враг
футуристов, строгий критик цветаевской захваченное™ и захлеба, так рвется в
бездну, то сколько их было, захваченных стихией в 19171920 гг.? И как понять
события тех лет, закрывая глаза на всю захваченность, глядя на вино глазами
человека, которого мутит и рвет?
Глава 5. Поэты-свидетели. Мандельштам
Судя по дошедшим до меня пересказам, Александр Исаевич Солженицын обставляет
выстрел Богрова такой же мрачной торжественностью, как Михаил Ильич Ромм —
выстрел Фани Каплан в фильме «Ленин в 1918 году». И делает вывод, что вся судьба
России, Европы, человечества решилась в один миг. Однако историография, которая
|
|
|
подчеркивает значение политического убийства, упускает из виду другие случаи,
когда убийство ничего не изменило. Цезарь был убит, но республику не удалось
восстановить, и после нескольких лет смуты имперский порядок вновь утвердился.
Генрих IV был убит, а нантский эдикт остался в силе. Сколько было уби-то
американских и французских президентов, я даже не припомню.
Если выстрел Гаврилы Принципа взорвал европейский мир, то потому, что мир этот
держался на волоске, и война чуть не началась на три года раньше из-за прыжка
«Пантеры» (немецкой канонерской лодки, бросившей якорь в Агадире). Судьба
истории оказывается в руках террориста только в одном случае: когда порядок
подгнил и готов рухнуть от первого толчка. Случись Богрову промазать, черти
воспользовались бы другим орудием. Столыпин — не венценосец, его можно было
просто уволить. Неужто Петр Аркадьевич стал бы заискивать перед Гришкой
Распутиным? А в случае конфликтов со старцем, от которого зависела жизнь
наследника-цесаревича, Николай скорее всего прогнал бы строптивого министра.
Выстрел Богрова только ускорил уход Столыпина с политической сцены.
Так обстоит дело перед судом холодного разума. Что касается художественного
впечатления от события, на которое на-
==177
правлено несколько разноцветных прожекторов, то в другом тексте прожекторы можно
переставить и высветить другую точку. Например, 9-е января. В статье «Кровавая
мистерия 9-го января» Осип Мандельштам передает свое впечатление современника,
резко противоречащее концепции Александра Исаевича. Выслушаем и этого свидетеля:
«Сколько раз разбивалась процессия петербургских рабочих, докатившись до
последней роковой заставы, сколько раз повторялась мистерия 9-го января? Она
разрослась одновременно на всех концах великого города, — и за Московской, и за
|
|
|
Нарвской заставой, и на Охте, и на Васильевском, и на Выборгской.
Вместо одного грандиозного театра получилось несколько равноправных маленьких. И
каждый из них справлялся самостоятельно со своей задачей: обезглавленном веры в
царя, цареубийственным апофеозом, начертанным кровью на снегу.
Любая детская шапочка, рукавички или женский платок, брошенный в этот день на
петербургских снегах, оставались памяткой того, что царь должен умереть, что
царь умрет.
Может, во всей летописи русской революции не было другого такого дня, столь
насыщенного содержанием, как 9-е января. Сознание значительности этого дня в
умах современников перевешивало его понятийный смысл, как нечто грозное,
тяжелое, необъяснимое (Курсив мой. —ГЛ.).
Урок 9-го января — цареубийство — настоящий урок трагедии: нельзя жить, если не
будет убит царь. Девятое января — трагедия с одним только хором, без героя, без
пастыря. Гапон стушевался, как только началось действие, он был уже ничем, он
был уже нигде. Столько убитых, столько раненых — и ни одного известного
человека... Хор, забытый на сцене, брошенный, предоставленный самому себе... Кто
знает законы греческой трагедии, тот поймет— нет более жалкого, более
раздирающего, более сокрушительного зрелища. В ту самую минуту вспыхнула вся
трагическая глубина сознания народных масс; когда засвистели пули, люди
бросились врассыпную и попадали на землю в зверином страхе, забывая друг о
друге.
Характерно, что никто не слышал сигнальных рожков перед стрельбой. Все отчеты
говорят, что их прослышали, что стреляли как бы без предупреждения, никто не
слышал, как прозвучал в морозном январском воздухе последний рожок императорской
России — рожок ее агонии, ее предсмертный стон. Императорская Россия умерла, как
зверь, — никто не слышал ее последнего хрипа.
==178
Девятое января — Петербургская трагедия; она могла развернуться только в
Петербурге — его план, расположение его улиц, дух его архитектуры оставили
неизгладимый след на природе исторического события. Девятое января не удалось бы
в Москве, центростремительная тяга этого дня, правильное движение по радиусам от
окраины к центру, так сказать, вся динамика Девятого января обусловлена
|
|
|
архитектурно-историческим смыслом Петербурга.
Архитектурная идея Петербурга неизбежно приводит к представлению мощного
центрального единства. Всеми своими улицами, облупленными, желтыми и
зелено-серыми, Петербург естественно течет в мощный гранитный водоем Дворцовой
площади, к красной подкове зданий, рассеченной надвое глубокой меднобитной аркой
с взвившейся на дыбы ристалищной четвертней.
Люди не пошли к Медному всаднику на Сенатскую площадь, потому что с ним тягаться
под стать только всей России, и тяжба с ним еще впереди. Люди шли на Дворцовую
площадь, как идут каменщики, чтобы положить последний кирпич, венчающий их
революционное строение.
Рабочие построили Зимний дворец — теперь они шли испытать царя.
Но это не удалось — царь рухнул, дворец стал гробом и пустыней, площадь —
зияющим провалом и самый стройный город в мире — бессмысленным нагромождением
зданий»21.
Глава 6. Поэты-свидетели. Даниил Андреев
Даниил Леонидович родился в 1906 г. и революцию встретил мальчиком. Но первые
впечатления углублялись всю его жизнь, до проникновения в духовные сферы, для
нас закрытые или полузакрытые. Люди в «Железной мистерии» действуют не в
условном духовно пустом пространстве мысли, а в облаках духовной тьмы,
пронизанной лучами духовного света. Темные и светлые силы вторгаются в
человеческую жизнь и подстраивают события так, чтобы привести к цели своих
носителей. Мне кажется, что эти силы у Андреева чересчур независимы; и тупик
необходимости не исчезает, а только переносится с земли на небо и в преисподнюю.
От того, что уицраоры, игвы и раругги перенимают роль производительных сил,
социальной дифференциации и прогресса, человек еще не становится в центр
истории. Но если интерпретировать образы Андреева как знаки сил, вырастающих из
че-
==179
ловеческого духа, из человеческого нравственного мира, из нравственного климата
времени, то все меняется. Я представляю себе дело так: темные духи, направляющие
руку своих «человекоорудий», раскармливаются нами самими, излучениями наших
|
|
|
помыслов и страстей. А светлые духи укрепляются нашей любовью (или угнетаются
ненавистью и духовным отупением). Сцепление социально-исторических причин решает
не все (в этом я убежден). Гроза войны 1914-1918 годов и другие грозы
разразились не из-за выстрела Гаврилы Принципа, не из-за соперничества держав и
не из-за производительных сил, а потому, что над Европой нависло темное духовное
облако, накопленное, видимо, мирным и благополучным буржуазным веком. Черные
молнии обрушились из туч, созданных дыханием Гобсеков, Домби, мертвых душ,
фаршированных голов. А когда начинаются разряды, они находят себе проводников,
своих медиумов, свои человекоорудия. И этим человекоорудиям как-то помогают.
Вполне вероятно, что силы, избравшие Ленина, помогали ему, подстраивали случаи,
подсказали Парвусу помочь с пломбированным вагоном, а пулю Каплан направили
чуть-чуть в сторону. И потом, когда советская власть достаточно окрепла,
устранили Ленина, чтобы очистить дорогу Сталину... Я не ручаюсь, что картина,
набросанная мною, совершенно точно соответствует событиям, но главное ведь не
детали, не механизм, а то, что темное облако, из которого на нас сыплются
молнии, создали мы сами. Наше дыхание творит атмосферу, в которой начинается
событие. И решительный выход из цепи.катастроф — изменить свое дыхание,
очистить его. Это не значит, что борьба с очевидным злом во внешней, очевидной
жизни не имеет смысла. Но только до тех пор, пока ярость не захватила сердце.
Ибо ярость будит новую ярость. И самый малый сдвиг в сердцах важнее самых
великих внешних побед.
Мир Даниила Андреева — фантастический и отчасти призрачный. Но созерцание
андреевской картины событий помогает почувствовать, угадать действительные
глубины, которые ни в какие образы, доступные реалистическому воображению, не
укладываются.
Андреев начинает свою «Железную мистерию» с того же, что Волошин и Пастернак, —
с внутреннего упадка самодержавия и его духовного оскудения. Августейший —
ничтожество, приблизивший к себе развратного старца Саваофа. Слухи об оргиях
«Саваофа» (т.е. Распутина) выползают из дворца и разносятся по столице:
К оглавлению
==180
«Во дворцовых подвалах — радение И-их, наваждение...
—Ох, ни зги...
— Подь, женишок-Саваоф.
Лей!
Жги!
Хлынь
в зло, в грех...
Ты накати-налети, друг
дух!
Ты заверти-подхвати, слей, двух
— Трех!
— Сто!
— Всех!24
Духовная смута доносится до преисподней. Дьяволица смуты Велга, запертая духами
имперской власти, просыпается и чувствует конец своего заточения.
Чьи мольбы
в мой
|
|
|
сон
Вкрадываются?
Чей призыв
в мой
мрак
Врезывается?
Слышу вновь
гул
толп
Взламывающихся, Ропот волн, вдоль
стен
Взлизывающихся
Узнаю
их
крик
Бешеный,
==181
Иль мой срок бьет в склик Башенный?
Старый Жругр (уицраор Российской империи) пытается подавить мятеж, но на него
набрасываются его же отпрыски — Бледный, Бурый, Багровый и Черный. Побеждает
Багровый жругрит. Он (как положено среди демонов) поедает сердце отца: Кто не со
мной
Завтра сгною
На мировом
Дне.
В пасть старика
Пищу мою
Больше не сметь: Мне!
Человекоорудия Багрового жругрита начинают штурм цитадели. Велга вырывается на
волю.
Наконец-то загремел срок в медь башенную! Выхожу госпожой в град тьмой
прошенная! Рвись за мной, вой зверьем, рой зол
будущих, Из глубин скважин, недр, нор, вверх прядающих!
Человекоорудие Багрового жругрита воодушевляет толпу:
==182
Крепость — на слом, Извергов — в плен, Кровью промыть
Край.
Масса! Вперед!
В кровь — до колен!
Штурм, но потом Рай.
Велга поддерживает и другого жругрита, Черного. Его щупальце принимает облик
митингового оратора: Эй, голь бродящая'
Бабы гулящие, Подонки вольные, Борцы подпольные, Рванье безрентное —
Интеллигентное! Кто спит без наволок! Господ навыволок До ближних проволок!
Отряды Багрового и Черного (временные союзники) теснят сторонников Бледного и
Бурого жругритов (т.е., видимо, либералов и эсеров). Победители казнят
Августейшего и его детей: Голос Августейшего: Зачем же мальчика... Боже!
Громовой: Пли!
В преисподней торжествуют победу: Пряма, как стержень, его дорога, И тверд, как
конус, грядущий строй.
Власть че/юввка-противобога
Над всей землей.
Рожденный в-видимости человечьей, Пройдя геенну по пламенам, Антихрист будет
душою вечной
Подобен нам.
Как мы — разумный, но совершенный, Ось бытия
и небытия,
==183
Согласователь всех воль вселенной В едином Я.
Однако торжество антихриста— только отдаленное предчувствие Пока на земле еще
длится грубый разгул: Бей фонтаном, кюрасо! Ум ходи, как колесо! Хоросо, брат,
хоросо! Весело!
Начинается борьба между анархией и диктатурой. Багровое человекоорудие, став
Вождем, пытается подавить анархию террором. Толпа вопит: — Как! На русского
брата ж вы!
— Малюты Скуратовы!
— Аракчеев — ребенок.. Случайных бабенок, Врачей заслуженных, Солдат обожженных,
Едва из окопов...
— Келадзе, Акопов...
—Двух стареньких прачек..
— Известный поручик..
Лямка выхватывает пачку людей.
Рев; — Гад...— Рвут... — В гроб.
— В мать...
— Спрут... — Скот... — Срыть.
— Смыть...
— В глаз — В пах — Рвань — Псы
—... —А... — О... — У... — Ы...
Черный больше не союзник Багрового. Отряды Бледного, Бурого и Черного штурмуют
цитадель: Первый; За неделимую, Жарко любимую, Отчую родину — воины, в бой!
==184
Второй: За всенародный
Праздник свободный
Доктор, учитель, рабочий — в бой!
Третий: Иродов новых
Вымучить в ковах, Трупы волочь их! Вольница! В бой!
Силы защитников цитадели невелики. Однако среди нападающих нет согласия.
Преисподняя, поддерживая Багрового жругрита и его человекоорудие, посылает «чуму
духовную».
Нечто, не вполне ясное, происходит в воздухе... Точно сгустки тумана возникают и
несутся, уплотняясь: то ли обретая человеческий облик, то ли совмещаясь с
обликами живых...
Раздор губит противников Багрового. Растет всеобщее озверение. Картина, которую
рисует Д.Андреев, несколько напоминает поэму Блока, но без ее духовной
неточности: впереди Двенадцати Велга. «Метаистория гражданской войны» —один из
лучших фрагментов «Железной мистерии» (привожу его целиком, со всеми ремарками
автора): Смутные голоса: — Полновесной плати монетой: никаких «бы»!
— Ярко-красной укрась метой
скотам
лбы!
— Мщенье сладостно, мщеньв — жгуче — дрожит дух, — Пой страданье врагов, мучь
их, коль рот сух!
Отряды Бурого (зверея): — Откликаться на месть — местью..
— На ощеренную пасть — пастью!
— Переплевывать злость — злостью!
— Пересиливать власть — властью! Голос Волги: Горяча — сладка
кровь
плах
вздрагивающих!
==185
Весела — тепла
дрожь
душ
вскрикивающих!
Словно струп в рот
боль
стай
вспугнутых.
Туманные сгустки появляются вдоль третьей трассы.
Шелестящие голоса: — В шкуры... в шубы... в шали...
в мех
Мы, кто так дрожал...
— В дуплах теплых тел
тех, кто в дом бежал...
— Эй, готовь с/грев —
жар, сало, сгустки, фарш...
— В глубь домов, квартир
чрез
всех живущих — марш!
Голос Велги: Тарнаба!
Грянь, брыкающая!
Голытьба!
Хлынь, цокающая!
Разрушай
столп
вызолоченный, Разбросай
сор
выволоченный...
Перепляс: Ночь взмахнула кистенями, Разомкнула погреба. Ой, ой, погреба, Для
вчерашнего раба. А кому не хватит бочек,
==186
В домах• вателей.
Ныне настежь всякий дом, С белкой, с бархатом, с бобром. Эй, вы,
шкафики-славянки, Сундучки да рундучки... Без гитары, без тальянки Сыпь чечетку,
босячки.
— хлопанье дверей, топот ног по лестницам, вскрики обы-
— Освободители!
Хоть нас не раньте...
— В убогих люлечках Ребят не троньте!
— Мы обнищавшие Дарами жизни...
— Едва дышавшие От казни к казни... Волга: С вас сорву
гнет
всех
заповедей, Оборву
бред
всех
проповедей!
Расточись, скарб
нор
вспугиваемых!
Распадись, герб
ростр
сбрасываемых...
Голос Афродиты Всенародной: Она мечется за мною, однокрылая...
Она гонится за мною, озверелая...
Чернь: Разгуляй — гуляй, Голытьба раэбетая, Голь разутая!
==187
Наша ночь — черная, Ветром вздутая!
Одинокий голос (запевая в глубине улицы): Непонятной, страшной свободой
Ночь России
глядит в упор, Свищет лютою непогодой, Плетью снежной сечет наш взор; И в
раздолье души пустынной
Запевает ветер Конца
Неумолчный и неустанный, Как рокочущий рог
гонца.
Афродита Всенародная: Очаги мои гаснут, Лампы мирные меркнут, Остывают все
ложа... Клекот Велги все ближе... Яросвет! Яросвет!
Голос Демиурга Яросвета, достигающий слуха едваедва, с паузами, с провалами
между отдельными словами: Каросса".
Помощь —
не вправе дать —
Из четырех — я ни одному; Не может —-
в каждом из четырех —
не рдеть
Ядро, притягивающее тьму.
Прозревающий напрягает все силы слуха. Ему кажется, что нечто в его существе
приближенно и отрывочно переводит в слова то невыразимое, что едва улавливает
его духовный слух.
Броней эфирной укройте дух, К борьбе готовьтесь
во всех мирах
Цель — духом истины побороть
Наивеличайшего из четырех.
==188
Голос Багрового: Твой голос громче, острей оружье, И крепнет войско в стране
родной.
Растлились души враждебных армий, Их кровь в сосудах желта, как гной.
Теперь — на помощь
тем, кто в казарме
В атаку рвется: их мощь утрой!
Беседа Прозревшего с Даймоном (в старом монастыре на окраине): — Видишь? Будто
космических Груд непомерных сыпь...
— Слышу: нечеловеческую, Ухающую
поступь.
— Слышишь?
— камни взывают от медного озноба?
— Вижу: цугом взмывают Черные луны в небо.
Ворота Цитадели распахиваются. Вооруженные потоки изливаются к устьям всех
трасс, как лава вулкана. Над волной наступающих движутся туманные клубы.
Их голоса: Цугом бряцающим Шагом гарцующим Цоком сдавливающим Плиты
расплющивающим Подвигаемся! Подвигаемся!
Крики разбегающихся горожан: — Это — не люди...
— Это — не люди...
— Это — рои скорлуп!
—К морю... К ограде...
— Молись о чуде...
— Прячься в любой склеп!!!
==189
Вторая волна туманных сгустков: — В сознанье мечущихся
вобьем
наш
след.
— Рыданьем прячущихся
зальем
наш
глад.
— С роями пугающихся
учнем
наш
блуд.
— К сердцам подскакивая!
— Вкруг душ причмокивая! Вскрики на улицах: — Свет фонарей в ущербе...
— А я-то не понимал...
— Брось копошиться в скарбе!
— В гавань — на старый мол!
— Боже... час этой скорби Все разметал... Все смял... Крики в гавани: — Стерва!
Дубина! Жри свой купон!..
— Трюмы — битком... иконы — За борт... Уж не до треб...
— А этот — разлезся: кинем К рыбам: это лишь труп!
— Господи! За океаном Каких не исходим троп...
— Прошу добром и законом: Швырните для нас хоть трап!
Отряды Бледных и Бурых (в паническом
бегстве): — Вязкая мгла кругом Обволокла наш булат..
— Кони ржут из трясин, Засасываемые ко дну..
— Не бились с таким врагом Ни дед, ни отец, ни брат...
— Прячься, младенец-сын! Правнук! Спаси страну!
К оглавлению
==190
Толпа разбитых армий докатывается до мыса, вдающегося в море, взмывает на мыс —
дальше отступать некуда. Последние пароходы выходят в открытое море.
Отстающие: — Стойте' Куда мы... — Братья. Там лишь обрыв крутой...
— Да. — кровью дедовской рати Пропитанный, политой...
— Апофеозом столетий Некогда был этот бой...
— Мы, господа, на закате Нашей страны святой!
Но над страной давно уже не закат, а темная ночь. Во мраке можно разобрать
только одно: лавина отступающих обрушивается с крутизны в море.
— Спасите!.. — Весло!.. — Плыви...
— Захлебываюсь...
— Прощай...
—Жене... на память любви...
— Сдох, сволочь! Таких прыщей
России не надо!.. — Брат, С кормв! хоть веревку брось...
— Так вот наш смертный парад...
— Опять ты хвастаешься?.. Брысь!
— Смотрите: сам генерал...
— Ив щеку впился краб...
— Ни поп нас не отпевал, — Ни мать не крестила в гроб.
Голоса тонут в темноте, слившей в одно мрак земной и небесный. Только слышно,
как бурное море накатывается на подножия скал.
Прозревающий: Вот каков закон уицраоров — Демонический и тупой... Полукружьями
черного мрамора Мнится взор его полуслепой. Даймон: Его ум тяжел: обнаружить его
В речи грузной, как дух свинца.
==191
Прозревающий: Вижу, он пожирает заживо Братьев вздрагивающие сердца; Поднимает
взор
на взметывающуюся
Велги мглистую бахрому.
Даймон: Ярость алчущей и бунтующей Девы мрака страшна ему. Голос Багрового:
Поднимаю скалу сброшенную.
Ох, тяжела!
Ох, высока!
Волоку под тайницу башенную
Два шага —
Три шага —
(усиливающимся голосом, непререкаемо): Пир окончен твой, Дочь дьявола! Свейся в
кольца под покров тьмы.
Последние взвизгивания метели. Удар камня, замыкающего спуск в пустоты. Тишина.
Голос Афродиты Всенародной: Ты пришел! Богатырь благословенный, Мой жених, мой
сын, мой желанный! Ты — один, кто помнил о долге, Победитель неистовой Велги.
Воздыхания капища иге: Ох, Доблестнейший...
Бог
Милостивейший...
Ух, Царственнейший!
Багровый жругрит, теперь Жругр, новый
уицраор: Оденьте меня Цитаделью! Обвейте мой стан — магистралью! Украсьте меня —
этим вымпелом! Венчайте меня — этим куполом!!!
==192
Тысячи игв и раруггов" возлагают гигантский куб литого золота на темя Жругра.
Возгласы: Как велик, сверкающий!
Как высок!
Как широк, ликующий!
Как могуч!
Великий игва (творя чары в верхнем
ярусе капища): В мир человеческий, в город бурный
Сквозь толщи ввысь, Струись незримый, инфрапурпурный, Дух игв, струись!
Кристаллизующийся в ночном урочье, Твердей, черней, Стань в цитадели, как
средоточье
Грядущих дней.
Устой Гагтунгра27 в наземном мире, Наш смысл и суть, Рассудок наций взмани к
химере
И тайной будь!»
Игвы — духи холодного государственного разума, безоговорочного служителя власти.
Незримый дух игв захватывает нации и увлекает их к химере, в царство воплощенной
утопии не-места и не-времени, втиснутых в пространство и время. В следующих
актах рисуется, как утопия постепенно наступает и уродует жизнь, как господство,
ставшее всем, иссушает собственные корни и рушится.
Реальные силы, скрытые оболочкой фактов, не открываются здесь во всей своей
естественной (или сверхъестественной) природе — как казалось Андрееву, — но
приоткрываются. Андреев прямо называет демонические силы демонами, дает им
имена, облик. Это, может быть, игра воображения, но она освобождает нас от
соблазна приписывать демоническую роль людям, которые на миг выбрасывались вверх
волной событий, а потом рушились в бездну28.
Пусть демоническое и ангельское выглядит не совсем так, как Жругр и Яросвет: не
в этом дело. Все равно то, что голос Яросвета с трудом и отрывочно слышит
Прозревающий, — это правда. И то, что человекоорудия демонических сил хорошо
слышат их призывы, — тоже правда. Такова наша духовная
7—618
==193
и нравственная атмосфера (а ее мы сами создаем). И это главное. И правда то, что
исторические лица, не сознающие духовной атмосферы времени, сами не знают, куда
идут. Их поведение в «Железной мистерии» (и в реальной истории Февраля или
Октября) напоминает Анну Каренину, решившую ехать в театр слушать Патти —
навстречу скандалу, и так же заслуживает скорее жалости, чем гнева. Лишен разума
Николай, за шесть лет не сумевший найти порядочного премьер-министра. Лишены
разума краснобай Милюков и другие ораторы Государственной Думы. Никто ничего не
предвидел дальше завтрашнего дня. А кто краешек предвидел, то это полузнание шло
во вред. Так, Распутин чувствовал, что за его смертью рухнет династия, — вот
Николай и держался за него, пренебрегая общим мнением...
В этом безумии есть своя система. Обрыв исторической традиции плацдарм для
прыжка в Утопию. Безумные, с точки зрения практика, шигалевские идеи овладели
массами, потерявшими почву, становятся материальной силой. Партия, программа и
практика которой приготовлены для прыжка в Утопию, оказалась на почве конкретной
исторической реальности и смогла прийти к власти. Е.е вождь Ленин обладал
гениальным политическим чутьем и сумел не только захватить власть (почти
обманом, в обстановке всеобщей путаницы понятий и лозунгов), но и удержать ее,
дерзко распустив армию (которая могла его свергнуть), оставшись безоружным перед
лицом немецких дивизий, способных дойти до Москвы, заключив похабный мир, против
которого выступило большинство его собственной партии, — ив результате создал
новую власть, окрыленную духом Утопии и обладающую энергией, достойной Петра
Великого. Видимо, так было предначертано. Я не думаю, чтобы обязательными были
сталинская коллективизация и сталинский террор, но так или иначе после Ленина
Утопия была неизбежна, и с большими или меньшими жертвами Утопия обречена была
дойти до абсурда и рухнуть.
Глава 7. Свобода нашей воли
А люди, участвовашие во всем этом, — насколько они виноваты? Насколько они несут
ответственность за свои поступки? Из какой этики исходить в их оценке? Из этики
Канта, признавая решающим намерение, цель? Но почти все герои Февраля и Октября
стремились к народному благу (как
==194
они его понимали). Или из этики подсознательных желаний власти, славы,
прятавшихся за масками осознанных целей? Или из последствий, не различая
благородных энтузиастов ложной идеи от мерзавцев?
Я ставлю эти вопросы не риторически — они остаются открытыми перед человеческим
умом и человеческой совестью. И каждый исследователь в каждом отдельном случае
решает их заново.
Поиски виноватого заставляют Солженицына рисовать огромного Парвуса,
оперирующего маленьким Лениным, как марионеткой. Александр Исаевич обижался, что
историки не стали даже спорить с этой концепцией2'. Но она действительно не
заслуживает спора. Цели и намерения Парвуса 1917-1918 гг. имели для русской
революции не большее значение, чем мореходные качества корабля, на котором
генерал Бонапарт проскользнул из блокированного Египта во Францию. Почему-то
волны берегут счастье Цезаря и доставляют его ладью (или пломбированный вагон)
куда это нужно. Ленин нужен был для железной мистерии, и Провидение нашло
подходящее орудие для доставки его на сцену; и не будь этого орудия, нашлось бы
другое.
Революция, изменившая весь ход XX века, не могла совершиться без участия
|
|
|
