Я не могу снова вернуться домой 2 глава

«Но не было ли проще, — настаивала Кэтрин в своей наивности, — просто приехать в город и осесть в нем, ос­новав центр пробуждения. Вам не нужно будет иметь своих прихожан, что пугает пасторов. Просто проповедуйте спасе­ние. Пусть они спасаются, и если они хотят вступить в мес­тные церкви, то пусть идут. Я бы сделала так».

Миртл грустно улыбнулась и сказала: «Ты не понима­ешь, сестричка. Эверест чувствует свое призвание в том, что­бы евангелизировать — зажигать свет спасения в сердцах потерянных. Задача церквей — поддерживать огонь после нас. Если мы осядем где-либо, мы просто станем еще од­ной церковью. Они и так критикуют нас все время за то, что мы собираем пожертвования. И они отнюдь не рады тем людям, которых мы достигаем посланием об Иисусе. На деле многие из тех, что спасаются в нашей палатке, пы­таются записаться в местные церкви, когда мы уезжаем, но их не берут. Если уж кто-то и ценит наши служения, то это маленькие миссионерские церкви в трущобах».

Кэтрин быстро изучала внутренние «интриги двора». Она начала понимать, почему папа всегда предпочитал ос­таваться дома по воскресеньям. Все же где-то глубоко внутри, перед тем как лечь спать, свернувшись калачиком на своей убогой постели в гостиной, она любила помечтать об обществе, где люди всех деноминаций собрались бы вместе, не борясь друг с другом, но славя Бога в гармонии и един­стве, стоя плечом к плечу против тьмы этого мира. «Я знаю, что это возможно, — думала она. — Я знаю, что именно так Бог задумал это, подобно тому, как это описано в Книге Деяний, когда все они были единодушно вместе. Я по­бьюсь об заклад: если это случится, у нас будет вторая Пяти­десятница прямо здесь, на земле».

Кэтрин не могла знать в столь юном возрасте, что те мечты и видения были частью Божественного плана: излить Его Дух на Свою подручную, которая станет духовной Жанной д'Арк, ведущей армию Господа в новую свободу и силу по мере того, как мир приходит к своему концу.

Случалось, что Кэтрин и Миртл пели дуэтом или играли в четыре руки на пианино. Дважды тем летом Парротт про­сил 16-летнюю рыжую девчонку выходить на сцену и давать «свидетельство», которое состояло из истории ее «спасения» в маленькой методистской церкви в Конкордии. Оба раза она завершала свидетельство, декламируя длинную поэму и сопровождая ее драматическими жестами. Люди живо от­кликались на это. Им нравилось ее выступление и ее манера произносить слова. Парротт быстро смекнул, что если не ос­тановить Кэтрин, то она станет для него как Давид для Саула (вспомните, как пели женщины: «Саул победил тысячи, а Да­вид — десятки тысяч!» (!Цар.18:7). Он понял, что если позволять Кэтрин собирать пожертвования сразу после ее выступления, то люди дают щедрее.

«Все же, если ты решишь остаться в «Палаточном про­буждении» Парротта, то я даже позволю тебе немножко проповедовать», — заигрывал он с ней.

Это льстило Кэтрин, поскольку во время ее одиноких размышлений она почитывала Библию и подготовила вы­писки для проповеди — так, на всякий случай. Но этот случай, похоже, все не приходил. Лето кончалось, Парротты стали готовить планы на осень, но Кэтрин не была в них включена.

Папа прислал денег на дорогу назад, а Эверетт съездил на железнодорожную станцию в Портленд, проверил рас­писание поездов до Конкордии и купил ей билет. В пят­ницу перед Днем труда * Миртл помогла Кэтрин упаковать вещи. Старый пузатый чемодан был поставлен на батарею в маленькой комнате. Все было аккуратно сложено. Оста­лось только закрыть крышку. Миртл стояла в середине комнаты, печально глядя на все это. Кэтрин, стоя спиной к сестре и укладывая последние свои вещи, вдруг начала плакать.

*День труда — первый понедельник сентября, выходной во многих штатах США и Канады. — Прим. пер.

«Я не хочу возвращаться», — всхлипывала она.

«Тебе не нужно возвращаться!» Миртл испугалась, ус­лышав голос Эверетта Парротта, который только что вошел.

Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. «А как же билет на поезд?» — заикаясь пролепетала Миртл.

«Мы можем получить деньги обратно, — спокойно сказал Парротт. — Я спросил об этом вчера, когда брал билет. Я подумал, что она может захотеть остаться, но я хо­тел оставить решение за ней. Она может здорово помочь в служении».

Были еще разговоры, но Кэтрин уже не слушала. Она была вся в слезах от счастья и облегчения. Спустя годы она говорила, что часто видела во сне тот чемодан на бата­рее. «Иногда во сне, — говорила она мне, — я все вижу его. Я вижу все вещи внутри и ту кривую застежку на крышке. Этот сон преследует меня, поскольку это было большим поворотом в моей жизни. Если бы я вернулась в Конкордию, то застряла бы там навсегда. Нечего и гово­рить о том, что бы тогда получилось. Но даже тогда Свя­той Дух работал в моей жизни, направляя мой путь. Начи­ная с того момента я вошла в служение, и я никогда не раскаивалась ни в чем».

Эти первые несколько лет были трудными для Кэт­рин — она сопровождала Миртл и ее мужа, переезжая из одного города в другой. Обычно они приезжали в го­род, находили свободный участок земли и разбивали па­латку. Затем Кэтрин и Миртл обходили город, звоня в колокольчики и приглашая людей на вечернее богослуже­ние. Вечером на собрании Кэтрин садилась в первом ряду, в то время как Миртл обычно была на сцене с мужем. Миртл постоянно предостерегала Кэтрин от того, что может «опозорить служение»: «Кэтрин, не клади ногу на ногу вот так. У тебя ноги такие длинные, что все это заметят. Скрещивай только лодыжки и смотри, чтобы ко­ленки были вместе».

Влияние Миртл было благотворным. Хотя ее суровость и непреклонность были такими же, как у мамы, она все же была только сестрой. Следующие пять лет, несмотря на то, что были тяжелыми, остались лучшими в жизни Кэтрин.

В течение этого периода Парротт нанял пианистку доктора Прайса, выдающуюся музыкантшу Эллен Галлифорд. Несмотря на то, что Эллен была на одиннадцать лет старше Кэтрин, они быстро подружились. Многие думали, что они сестры, так они были похожи. Хотя Эллен была ростом пять футов шесть дюймов (168 см), что на два дюй­ма (5 см) меньше, чем ее молодая подруга, обе могли носить одну и ту же одежду. Им нравилось быть вдвоем. Мало- помалу привязанность Кэтрин перешла от Миртл к этой не­замужней женщине, которой предстояло сыграть важную роль в ее жизни. Она будет той женщиной, которая встала между Кэтрин и ее разбитым сердцем, но и она не смогла удержать упрямую молодую евангелистку от разрушения ее служения.

Дела обстояли не слишком хорошо в «Палаточном пробуждении» Парротта. Миртл и Эверетт все время цапались. Она обвиняла, его в общении с другими женщинами, становясь всё более и более похожей на маму, твердой и неумолимой. А когда они приехали в Бойсе, что в Айдахо, их отношения из очень плохих стали ужасными. Парротт даже не начал свои собрания, но предпочел забрать палатку и уехать в Южную Дакоту. В Бойсе богослужения прохо­дили в женском клубе, и Миртл проповедовала. Пожертво­вания были так малы, что они не покрывали даже расходов на аренду помещения, и уж тем более их не хватало на то, чтобы платить за крошечную квартирку. В течение двух недель их рацион состоял из хлеба и рыбных консервов из тунца.

Поскольку Парротт распоряжался деньгами, то единственная надежда Миртл была в том, чтобы найти его в Южной Дакоте. Эллен заупрямилась. Ей уже все надоело. Концертная исполнительница, она не любила играть на рас­строенных пианино в маленьких залах перед пятнадцатью или двадцатью слушателями. Кэтрин тоже была сильно разочарована. Хотя ей нравилось помогать на собраниях, она не видела никакой надежды на будущее, пока остава­лась с Пароттами.

После последнего собрания, за ночь до их отъезда, (Миртл решила вернуться к мужу, а Кэтрин и Эллен еще не знали, куда ехать), пастор Назареев подошел к ним око­ло женского клуба.

«Не уезжайте, — сказал он Миртл. — Я понимаю, что дела шли весьма плохо, но вы нужны нам здесь».

Миртл покачала головой: «Мы не сможем остаться. У нас кончились деньги».

«Хорошо, пусть останутся девушки, — предложил он. — Я — пастор в маленькой миссионерской церкви поблизости. Они, по крайней мере, могут петь и играть у нас на пианино».

Миртл посмотрела на Эллен и Кэтрин, которые слыша­ли разговор. Обе кивнули. «Отлично, — сказала Миртл с нотой смирения. — Кэтрин все равно хочет проповедо­вать. Почему бы не дать ей попробовать? Посмотрим, что у нее получится».

«Чудно, — засиял маленький пастор, — они могут начать завтра вечером».

Вот так это и началось. Это была первая самостоятель­ная проповедь Кэтрин — в маленькой грязной миссионер­ской церкви, которую привыкли использовать как место для посиделок в бедном районе Бойсе. Несколько старых сту­льев вносили внутрь, через заднюю дверь вкатывали пиани­но, принадлежавшее бару по соседству. Оно устанавлива­лось рядом с расшатанной кафедрой в углу помещения.

В качестве последней просьбы Кэтрин попросила у Миртл взаймы 10 долларов: «Я хочу купить новое желтое платье для моей первой проповеди».

«Кэтрин, — Миртл качала головой и выговаривала слова, словно вещала для всего мира, как мама, — тебе не купить такое платье, как ты хочешь, за 10 долларов. Нужно в два раза больше. Кроме того, у меня нет столько денег. Я даже не уверена, что у нас есть 10 долларов на счете «Па­латочного пробуждения» Парротта в банке в Су-Сити».

«Но у тебя еще есть подписанные чеки, которые тебе дал Эверетт?» — спросила Кэтрин.

Миртл кивнула.

«Так дай мне один из них. Заполни его на десять дол­ларов. Я не обналичу его, пока не буду уверена, что у тебя достаточно денег, чтобы покрыть его».

«Но все равно тебе не хватит 10 долларов на то платье, что ты хочешь, — упорствовала Миртл. — Тебе же не нравится дешевая одежда. Ты всегда хочешь лучшее».

«У меня все учтено, — сказала Кэтрин. — Возмож­но, я не успею купить его к первому собранию, но я точно буду его иметь до того, как уеду отсюда. Я куплю материал за 10 долларов. Затем я отдам его портнихе и попрошу сшить мне платье. После того как я получу мое первое по­жертвование на проповеди, я расплачусь с портнихой. Ну, как тебе это?»

Миртл покачала головой: «Я никогда бы не поступила так. Никогда!»

Но она выписала чек и отдала его Кэтрин. Перед кон­цом недели у Кэтрин уже было новое платье — желтое кафедральное платье с пышными рукавами и каймой, кото­рая доходила до лодыжек. И это не все: она еще уговорила торговца, у которого она купила материал, позволить ей рас­платиться с первого пожертвования, а также убедила порт­ниху сшить ей платье бесплатно в качестве «служения Гос­поду». Она хранила чек три месяца и наконец реализовала его в Су-Сити, когда нанесла короткий визит Миртл и убе­дила ее, что она и сама смогла справиться.

И будьте уверены, что она справилась. В один пасмур­ный день Кэтрин и Эллен прибыли в Покателло, что в Ай­дахо. Единственным помещением, пригодным для пропове­дей, был старый оперный театр, который так долго пустовал, что возник вопрос, выстоит ли он после уборки — казалось, грязь была его самой прочной арматурой. Но нужно было нечто большее, чем просто грязь, чтобы остудить соединен­ный пыл Кэтрин и Эллен, которые объявляли себя «девуш­ками Бога». «Даже тогда, — говорила мне Кэтрин, — я знала, что может сделать Бог, когда провозглашается Еван­гелие во всей его простоте». Перед тем как две молодые женщины покинули город, в течение шести недель вечерних собраний, которые часто заканчивались за полночь, весь партер и балконы были заполнены.

Их прибытие в Твин-Фоллс, в Айдахо, было настолько же теплым, насколько была холодна погода в тот январский день. На следующий день, как раз когда Кэтрин уходила из здания, где проходила проповедь, она поскользнулась на льду и сломала ногу. Эллен повела ее к доктору, который принимал неподалеку от городского муниципального зала, где и проходили богослужения. Он наложил на ногу гипс и велел две недели не вставать на нее. Впрочем, доктор ниче­го не знал о горячей целеустремленности этой молодой женщины, которая только начала чувствовать свой путь в жизни. И сломанная нога не могла удержать ее от того дела, к которому призвал ее Бог. Она не пропустила ни од­ного собрания, проповедуя до конца месяца — каждый ве­чер, — опираясь на костыли, с загипсованной ногой.

Опытная медсестра, ветеран Первой мировой войны, по­сетившая собрания, написала письмо редактору местной га­зеты, в котором говорила: «Я видела храбрость и целеуст­ремленность на поле боя во Франции. И я увидела ту же храбрость и целеустремленность прошлым вечером в моло­дой леди, которая стояла на сцене, проповедуя спасение».

Ее критики, а они начали у нее появляться уже в начале 30-х годов, говорили, что Кэтрин продавала «микстуру из секса и спасения». И до известных пределов они были правы. Две незамужние барышни были весьма привлека­тельны, и частично их призыв состоял в особом способе по­дачи Евангелия. Обычно они засиживались после собраний, пока оставались те, кто нуждался в помощи. А нуждались в ней зачастую холостые мужчины, неспособные отличить любовь Небесного Отца от полового влечения к молодой женщине, которая была абсолютно свободна в своем обще­нии с мужчинами и женщинами. По счастью, Эллен Галлифорд была более консервативна, чем Кэтрин, и часто предупреждала ее о том, что та становится чересчур при­ветливой с некоторыми из мужчин, в восхищении толпивши­мися у алтаря перед началом ее молитвы. Кэтрин, похоже, стала осторожнее, чем в первые дни своего служения, и бла­годаря постоянным предупреждениям Эллен пыталась быть сдержанной даже когда она чувствовала, что нужно остать­ся до утра, помогая некоторым бомжам из трущоб «промолить спасение».

Как раз на одном из таких «собраний после собраний» она впервые столкнулась с явлением, которое называется «говорением на языках».

Кэтрин и Эллен приехали на три месяца в Джолиет, в Иллинойсе, для проведения богослужений на втором этаже старого склада. Как раз здесь, кстати, группа верующих, изве­стная как «Евангелический церковный альянс», уговаривала ее пройти рукоположение в сан. Она согласилась (это было единственным церковным разрешением, которое она имела).

Единственным посланием Кэтрин было спасение, и оно было в тот вечер простым и по существу. Толпа, насчиты­вавшая несколько сотен человек, уже разошлась, и Кэтрин осталась с полдюжиной верующих, которые преклонили ко­лени перед алтарем в молитве. Одной из них была Изабель Дрейк, учительница, каждый день ездившая из Джолиета в Чикаго. Кэтрин сидела с матерью Изабель на одной из скамеечек в первом ряду, пока молодая учительница была у алтаря, то всплакивая тихонько, то молясь. Внезапно Иза­бель встала на колени, подняла лицо вверх и начала петь. Кэтрин говорила: «Я никогда не слышала такой музыки. Это было самое чудесное пение, самым чудесным голосом, какое я когда-либо слышала. Она пела на незнакомом языке, он был такой неземной, такой красивый, что я почув­ствовала, как мурашки побежали по спине.

Ее мать, сидевшая рядом, схватила мою руку так, что чуть не сломала мне пальцы. "Это не моя дочь поет!.. — сказала она. И в ее голосе было изумление. — Изабель не может даже подпевать. Моя дочь не может спеть ни од­ной ноты"».

Кэтрин сказала, что мать Изабель была почти в истери­ке. И все, что Кэтрин могла делать, — это удерживать ее, чтобы та не бегала и не металась по комнате. Наконец, они сели вместе и стали тихонько слушать эту чудную музыку и сверхъестественный поток слов, что лились из уст молодой учительницы. Иногда ее голос поднимался до верхнего «до», затем опускался в минорном ключе, переходя почти в шепот, чтобы затем снова взлететь вверх. Хотя слова напоминали по звучанию старые греческие или финикийские песнопения, Кэтрин знала, что их происхождение было неземным.

Пение продолжалось почти 15 минут. Молодая учи­тельница опустила голову и оставалась тихо сидеть у алтаря, затем встала, подошла к матери и обняла ее. Хотя Кэтрин слушала учение Чарльза Прайса и знала о существовании пятидесятнических групп (их звали тогда «трясунами»*), которые говорили на неизвестных языках. Сама она никог­да такого не слышала. Впрочем, что-то в ее сердце подска­зывало ей, что это было от Бога. Изабель никогда не слы­шала о «даре языков», она и не мечтала, что ее молитвы приведут ее в такие новые измерения Духа. Все, что она делала, — это просила Бога наполнить ее Собой больше, не зная, что ее молитва будет услышана и что ее ждет посе­щение Святого Духа.

*«Трясуны» — презрительное название общин верующих (в том числе и в России), искавших водительства и даров Свя­того Духа. Употреблялись также названия: «бегуны», «прыгу­ны». — Прим. пер.