Я не могу снова вернуться домой 9 глава

И, похоже, в последние годы у Кэтрин не было времени не только для изучения Библии, но и для личной молитвен­ной жизни. Она говорила тем немногим, которые осмелива­лись спрашивать ее об этом, что она постоянно пребывает в «промаливании».

«Я открыла секрет Павла, как молиться без переры­ва, — сказала она газетному репортеру, у которого хватило терпения спрашивать, как так получается, что она никогда не выходит из состояния молитвы. — Я освоила, как об­щаться с Господом во всякое время и на любом месте. Я беру свою «молитвенную комнату» с собой в самолет, в ав­томобиль, на прогулку по улице. Я молюсь всегда. Моя жизнь — молитва. Как же вы не понимаете?»

Немногие понимали. Одной из тех, кто понимал, была Руфь Фишер, одна из давних сотрудниц Кэтрин, глубоко духовная женщина, которая проводила много времени в по­каянной молитве и самостоятельном изучении Библии. Все же Руфь была чувствительна к тому факту, что Кэтрин просто не соответствовала обычному стереотипу духовной личности. Она поведала мне историю, которую Кэтрин од­нажды рассказала ей, историю, которая дала мне некое по­нимание образа мышления Кэтрин.

«Я видела однажды во сне, — сказала Кэтрин, — трех стоящих на коленях людей. Они все ждали того мо­мента, когда Бог пройдет рядом с ними. Когда Господь спустился к ним, Он остановился и обнял первую женщину. Когда Он подошел ко второй женщине, Он нежно положил свою руку на ее плечо. А когда Он подошел к третьей женщине, стоявшей на коленях, Он лишь улыбнулся и про­должал Свой путь.

Кто-то сказал Господу: «Должно быть, Ты любишь ту женщину, которую Ты обнял, больше, чем остальных!»

«Нет, ты не понимаешь, — Он сказал мягко, — та, которую Я обнял, нуждается в Моей поддержке. Она сла­ба в вере. Та, которую Я слегка похлопал по плечу, силь­нее. А третья женщина, которой Я просто улыбнулся, — она сильна. Мне не нужно беспокоиться о ней, ибо она со Мной постоянно».

Несмотря на заявления Кэтрин, что она постоянно «пребывает в молитве», были случаи, когда она сдавалась, и молитва буквально переходила в агонию. Я убежден, что она буквально молилась до тех пор, пока не засыпала каждый вечер, и, ложась в постель, она все еще была со Святым Духом. Всякий, кто был с ней за кулисами в зале «Святыни», или наблюдал, как она мерила шагами вестибюль в старом здании «Карнеги-холл» в Питтсбурге, или видел ее за кулисами в каком-либо большом зале перед тем, как она выходила на сцену, знал, что она была женщиной напряженной молитвы. Как говорила Мэгги Хартнер, да и некоторые другие, она часто возвращалась домой, истощенная «собранием с чудесами», и тут же па­дала на пол в слезах.

Первое «служение с чудесами», которое я посетил, было в 1968 году. Проложив дорогу сквозь более чем двухтысячную толпу, состоявшую из желающих попасть в «Карнеги холл», я протиснулся в дверь, ведущую на сце­ну, и обнаружил, что нахожусь в узком холле у кулис, ко­торый тянулся по всей ширине здания. Помощники Кэт­рин стояли по углам холла, дабы никто не побеспокоил ее. Она ходила взад и вперед, то поднимая, то опуская голову; то воздевая руки вверх, то заводя их за спину. Ее лицо было покрыто слезами, и когда она приблизи­лась, то я смог услышать: «Милый Иисус, не отнимай у меня Твоего Святого Духа».

Я повернулся и быстро ушел, поскольку я понял, что вторгся в самое интимное общение между возлюбленными, и само мое присутствие было бы мерзким.

Позднее, когда я уже много раз попадал в подобную си­туацию, я начал понимать, что ни мое присутствие, ни чье- либо еще присутствие не пугали ее. Иногда она останавли­валась посередине молитвы, весело болтая с тем, кто приходил к ней, или же давая инструкции относительно хора или освещения, и затем, так же быстро, она возвраща­лась к общению с Господом.

Я был с ней в Тель-Авиве, в Израиле, на гигантском спортивном стадионе в конце 1975 года. Это было ее предпоследнее выступление на публике. Кэтрин было больно, уставшая, она все же провела больше полутора ча­сов в темном помещении под помостом, расхаживая взад и вперед, молясь то с открытыми глазами, то с закрытыми; ее лицо было покрыто слезами. А наверху слышалась музыка группы «Живой звук», раздавались голоса и звуки инстру­ментов, все вокруг было наполнено шумом международного собрания — беспокойных двигающихся людей из разных языковых групп. А над всем этим была суета самого Из­раиля. Нация в муках и борьбе пыталась выжить во враж­дебном окружении. За день до этого одна женщина из Финляндии умерла на ее собрании, и это глубоко тронуло ее. Израильская полиция задала много вопросов. Слишком много. И потому она ходила взад и вперед и молилась — отчаянно пытаясь прикоснуться к краю Его одеяния. Моля Его о том, чтобы ей не пришлось идти на сцену без Него, зная в глубине своего «я», что все то, что она говорила о себе, было правдой. Она была ничем, абсолютно ничем.

Возможно, молитвенная жизнь Кэтрин ниспровергала обычаи, но те, кто был рядом с ней, знали, что она жила, ды­шала и спала с молитвой. Тот факт, что она не уединялась, как делают иные, чтобы ждать и слушать, впадая в простра­цию, или ждать в агонии, стоя на коленях, отнюдь не озна­чает, что она не была женщиной молитвы. Как и все, что она делала, она делала это своим особым образом.

Проблемы, связанные с ее молитвенной концепцией, становились критическими, когда речь заходила о взаимо­действии с ее помощниками, ибо, похоже, ей казалось, что сотрудники ее конторы и помощники по служению должны находиться в столь же глубоком посвящении, как и она сама. Подобно генералу Буту, она была абсолютно нетерпи­ма к тем, кто не мог шагать в ее ритме.

Эти трудности были более заметны в офисе «Органи­зации» в Питтсбурге, чем в любом другом звене служения. В отличие от других христианских организаций, где сотруд­ники часто собираются вместе для молитвы, персонал орга­низации Кэтрин просто прибывал в офис в назначенное время и сразу приступал к работе. Мисс Кульман редко молилась, если вообще молилась, с сотрудниками офиса. Предполагалось, что они, подобно ей самой, «пребывают в промаливании», приходя на службу, и так и остаются в те­чение всего дня.

Подобным же образом Кэтрин отказывалась принимать участие в личных проблемах своих сотрудников. Если у ее секретарши не ладились отношения с мужем или кто-то ис­пытывал денежные затруднения (о зарплатах в «Оганизации Кэтрин Кульман» ходила дурная слава, что они очень малы) — на упоминание обо всем этом в офисе было на­ложено табу. «У меня просто нет времени, чтобы разби­раться с личными делами моих работников», — говорила она мне.

Однако ближе к концу ее жизни, в последние недели перед тем, как ее силой принудили лечь в госпиталь, эта фи­лософия начала давать свои горькие плоды. И когда она узнала, что один из ее давних работников обвиняется в со­мнительном поведении, это почти совсем разбило ее.

Кэтрин всегда требовала высоких стандартов морали от своих служителей, музыкантов и добровольных помощников (в прошлом она не раз запрещала кому-либо петь в хоре, если его репутация была запятнана), — и все же она не могла справиться с этой «домашней» ситуацией. Ее работ­ники в офисе были в ужасе от того, что происходило (хотя они, словно в оцепенении, боялись что-либо сделать без одобрения Кэтрин). Они понимали, что если бы Кэтрин не была так больна и не столь занята другими проблемами, словно лавина обрушившимися на нее в течение последних шести месяцев 1975 года, она бы разобралась в этом деле и положила бы конец скандалу, оскверняющему все, во что она верила. Но при своей физической слабости она уже не могла справиться с этим. Она просто отвернулась от этой истории и отказывалась обсуждать ее («Анна, мы просто будем жить так, словно этого не было»).

Похоже, никто толком не знал, насколько больна была Кэтрин в конце 1975 года. Она делала много такого, чего никогда не стала бы делать, если бы ее тело функциониро­вало нормально. Внешне она не теряла своего старого «конька» — требования совершенства всех «служений с чудесами», — это было ее «товарным знаком». Забывая о боли в груди и о растущей слабости в теле, она словно шла вперед в открытое море — планируя все больше со­браний, устанавливая расписание телевизионных служений и постоянно подчеркивая, что ее умирающее тело все так же здорово, как и раньше.

Все же ближе к концу, как раз перед тем, как она попала в госпиталь в последний раз, стало очевидным, что она по­кидает нас. Поездка в Израиль в октябре истощила ее фи­зически. А когда, уже в Иерусалиме, она обнаружила, что один из ее сотрудников ночью ускользает из отеля на тайное свидание, это уже было больше, чем она могла вынести. Она просто отвернулась от этого факта и никогда о нем не упоминала.

По мере того как служения становились все интенсив­нее, а ее распорядок дня — все насыщеннее, Кэтрин стала уходить от всякого общения на личные темы даже с теми, кто был близок ей. В конце концов, она стала «отшельни­цей в миру», растворяя себя в общем служении, а затем, к вечеру, оставаясь с одним или двумя близкими людьми, ко­торым позволялось находиться в ее присутствии. В самом конце она отвергла и их и вверила себя в руки тех, кого едва знала. Это был печальный уход.

Но вот что труднее всего понять — так это невнима­ние Кэтрин к тысячам молитвенных нужд, которые прибы­вали в офис каждую неделю. И хотя это выглядит непости­жимым, но нет свидетельств, во всяком случае, в зрелые годы в жизни Кэтрин, что она обращала на них внимание или специально молилась об этих нуждах. Чувствовала ли Кэтрин, что такая особая молитва не нужна? Была ли она слишком занята? Или же она молилась за тех, кто писал ей, «скопом», путешествуя по миру, — неизвестно.

Но факт остается фактом — многие, многие, посылав­шие молитвенные просьбы Кэтрин Кульман, исцелялись буквальнов течение недели. Некоторые, видимо, чувствова­ли, что на самом деле все служение Кэтрин Кульман было настолько окружено невидимой аурой, что даже те, кто про­тянул руки, чтобы коснуться края ее одежды, получали ис­целение. Все же Кэтрин упорно отрицала эту теорию, снова и снова утверждая, что внутри нее нет никакой волшебной силы. Другие рассуждали, что все дело в силе веры тех, кто писал письма, и этой веры, дескать, достаточно для исцеле­ния. Иные же питали иллюзии, что даже если Кэтрин сама и не молится за эти нужды, изложенные в тысячах писем, все же те, кто окружает Кэтрин, молятся, и это создает пре­избыток силы, достаточной для исцеления авторов писем. Немногие же задавали каверзный вопрос, нужна ли вообще молитва для исцеления.

Но никто, похоже, ничего не знал.

Мне остается сделать единственный вывод: милостивый и сострадающий Бог, который видел нужду и страдания Своих детей и знал о всех нелепостях, что сопровождали служение Кэтрин, которое Он Сам и установил, — Он Сам часто вмешивался властной рукой и исполнял желания сердца своих детей. И каким-то образом, вне возможно­стей плотского разума человека, эти письма и звонки в офис Кэтрин были сами по себе молитвами. Таким обра­зом, Кэтрин Кульман была просто катализатором для молитв людей. И на основе их мольбы отвечал Бог, а не Кэтрин.

Когда Кэтрин проповедовала послания о Боге-ревните­ле, Который испытует сердца людей и не собирается «де­литься славой» с каким-либо земным существом, то она проповедовала себе самой. Она знала, как ей отчаянно хо­чется услышать это послание и применить его к своей жиз­ни. И так она проповедовала его снова и снова, ибо ни один служитель в нашем веке, вероятно, даже со времени Апостолов, не был под большим давлением и искушением присвоить себе часть этой славы.

И, таким образом, когда некоторые почитатели подходи­ли к помосту после исцеления и говорили Кэтрин: «Ох, спа­сибо Вам! Спасибо Вам! — она быстро уходила, махала руками и повторяла: — Не благодарите меня. Я ничего не делаю сама. Благодарите Бога».

Но несмотря на все, что она говорила, люди благодари­ли ее. «Организация» получала миллионы долларов. Этот поток шел от богатых людей, которые завещали ей свои со­стояния, а также и от тех бедных, которые бросали монетки по 5 и 10 центов в тарелки для пожертвований. И все это безо всякого прямого указания жертвовать деньги. Кэтрин устраивала только один сбор пожертвований на каждом собрании, или, если было необходимо, она делала еще один сбор на телевизионное служение. Но всегда это делалось в тихом ключе. У нее не было театральных приемов для уве­личения сборов. Не было также и специальных почтовых призывов в письмах для сбора денег. Она питала отвраще­ние к методам, которые использовали некоторые органи­зации, поднимавшие людей со скамеек и требовавшие жертвовать «щедрой рукой». «Это просто разогревает эго­изм, — прошептала она мне однажды, пока мы стояли за кулисами и наблюдали подобный спектакль на собрании, где ей предстояло проповедовать. — Если бы они вверили это в Божьи руки, то Господь сделал бы эту работу лучше, чем они в силах сделать ее».

Кэтрин оставила это в Божьих руках, и в итоге она имела доступ к большим деньгам, чем большинство могло себе представить. Многие критиковали ее — часто из рев­ности — за то, что она получала такие большие деньги. Но она знала лучше, чем ее критики, что она была управля­ющим в доме Божьем. И если она будет неправильно рас­поряжаться Божьими деньгами, то однажды Бог может привлечь ее к ответственности.

Дело не ограничивалось деньгами — люди присылали и подарки. Безделушки. Например, женщина идет по уни­вермагу, видит какую-то безделушку и думает: «Эта штучка, видимо, должна понравиться Кэтрин Кульман». Она полу­чала тысячи подобных вещичек по почте или же прямо на собраниях. Эти мелкие подарки обычно складывались на столе в конторе, и их разбирали сотрудники организации. Иногда Кэтрин сама раздавала их друзьям во время слу­жения. Ибо даже сама Кэтрин Кульман не смогла бы ис­пользовать 100 шкатулок, или 75 заколок с изображением голубков, или 30 браслетов со стразами.

Ей присылали Библии. Ее поклонники, видя ее по теле­видению или на помосте с потертой, зачитанной, изношен­ной Библией в руках, из которой выпадали листы и облож­ка которой была надорвана, бежали в магазин и покупали самые лучшие Библии. Иногда они даже делали гравировку с ее именем на обложке. Но она не чувствовала себя удоб­но с другой Библией, отличной от той, которую она носила с собой годами, с загнутыми уголками страниц и пятнами. Ее клал на подиум ее верный охранник, — как знак оконча­тельной готовности, — перед тем как появится она сама и, подняв ее, будет провозглашать истину и проповедовать по­слание из Библии.

Но подарки не ограничивались безделушками и Библи­ями. Многие были исключительно дорогими — редкие картины и антиквариат из Европы. Скульптуры из Италии и Южной Америки. Коврики из Персии и с Востока. Бриллианты и драгоценные камни со всего света. Меха и коллекционная одежда из самых известных домов мод. Ре­ликвии из Израиля. Ее дом в Фокс-Чэпеле стал музеем, наполненным произведениями искусства стоимостью в сот­ни тысяч долларов. Ценностей прибывало так много, что ей потребовался специальный погреб под фундаментом дома, дабы хранить там некоторые редкости.

Все это создавало уникальную проблему. Кэтрин лю­била изящные дорогие вещи, и в то же время она искала, где бы повыгоднее купить. Для нее было в порядке ве­щей — пойти в магазин штучной одежды на бульваре Вилшир и потратить 3000 долларов за один раз. Ее стиль жизни требовал дорогого гардероба. После ее смерти я об­наружил огромную кучу счетов из «Профиль дюмонд», ма­газина импортных товаров на бульваре Вилшир, что в Беверли-Хилс. Эти счета были более чем за дюжину шифоновых платьев разных цветов — бледно-палевого, оранжевого, желтого, голубого и туманно-зеленого. Все же она никогда не забывала своего скромного начала. Охота за антиквариатом была одним из ее немногочисленных хоб­би (Кэтрин тратила изрядные суммы на покупку антиквар­ных изделий для себя и для круга близких друзей), но она всегда чувствовала вину за то, что имеет так много, когда многие имеют так мало. Она не была привязана к вещам. Она могла легко принимать подарки и легко расставаться с ними и чувствовала себя уютно, сидя на полу своего офиса, сняв туфли, словно она сидит на одном из самых дорогих диванов в мире. Насколько я могу судить, она вырвалась ис­тирании вещей. Вместо того чтобы быть обладаемой мате­риальным, она обладала им. Она рассматривала вещи как средства, которые нужно использовать, а не как нечто, что нужно искать для обогащения и личной значимости. Все _ же она была достаточно мудра, чтобы осознать, что боль­шинство людей не могли взобраться на это особое духов­ное плато, а потому она постоянно сталкивалась с проблемой, как поступить с дорогими вещами.

Некоторые произведения искусства прибывали в офис ее «Организации» в Питтсбурге, но совсем немногие, осоз­навая опасность, она выставляла на обозрение. Например, когда она получила две вазы династии Мин, она сначала спрятала их в маленький ящик в своем личном кабинете и уже позже перевезла их в свой дом, куда заходили только

самые доверенные друзья. Другие предметы искусства ис­пользовались для украшения ее роскошной квартиры в фе­шенебельном Ньюпорт-Бич, в Калифорнии. Все же она ча­сто задумывалась, не «получает ли она уже награду свою здесь», принимая эти подарки. Ответ, очевидно, она знает только теперь.

То же самое верно и по отношению к прославлению и лести. Как может человек выдержать равновесие между воздаянием всей славы Богу и тем, чтобы не обижать людей, которые не понимают этого?

«Временами, — однажды сказала она мне, — в моей слабости я немножко двигалась вперед и принимала хвалу и благодарение. Порой я бываю так истощена, что если я не приму часть хвалы, то просто умру. И, похоже, Бог позволяет мне делать это, чтобы просто дать мне жить. Но в конце дня, когда я совсем одна в своей спальне, я поднимаю руки к небу и говорю: "Милый Иисус, Ты знаешь, что они гово­рили обо мне сегодня. Но теперь я отдаю всю славу Тебе. Я — ничто, и никто не знает это лучше меня. У меня нет волшебной исцеляющей силы. Нет исцеляющей святости. Во мне нет ничего приятного. Но, дорогой Иисус, Ты есть все. И сегодня люди все перепутали. У меня не было силы, чтобы исцелить их, но я знаю, что Ты понимаешь это. И теперь я отдаю тебе все, что они дали мне. Я прошу только об одном — не забирай своего Святого Духа от меня, ибо без Него я просто умру"».

 

 

Глава 10

Мудрость ожидания

Лидерство, в самом правильном смысле, состоит в уме­нии обходиться с другими лидерами и заинтересовать их работой. Кэтрин была мастером в это деле. Она ждала, когда Господь пошлет нужного человека в ее жизнь, а за­тем ждала снова, пока не появится то совершенное чув­ство времени, подсказывающее, что «сейчас» как раз под­ходящее время действовать. Она испытывала огромное наслаждение, найдя совершенного человека для испол­нения ее видения, и она давала ему полную свободу действий в его работе. Джин Мартин, служитель из «Ас­самблеи Божьей», был ее человеком в деле мис­сионерских поездок. Дик Росс, который выпустил много фильмов с Билли Грэхамом перед тем, как перейти на ра­боту в Голливуд, стал ее человеком на телевизионных служениях. А мне предоставили свободу в работе над книгами.

Кэтрин отказывалась ставить свою подпись на чем-либо, будь то книга, телевизионное шоу, программа на радио или какая-либо миссионерская поездка, если это не было самого высшего класса. «Бог требует от нас самого лучшего, — говорила она. — И Он заслуживает этого. В конце кон­цов, Он дал нам Свое лучшее, когда послал Своего Сына на Землю. Мы не должны успокаиваться до тех пор, пока не отдадим Ему самое лучшее в ответ».

Она лично просматривала каждую свою программу в укромной просмотровой комнате на Си-би-эс * сразу после записи.

*Си-би-эс — CBS (Columbia Broadcasting Sistem) — теле- и радиокомпания. — Прим. пер.

Если что-то было не вполне совершенно, она затирала это место и делала дубль. И то же самое с книгами. Мы потратили три дня и испробовали множество названий, пока в конце концов не пришли к тому, которое подошло к маленькой книжке, которую я сделал для нее об одной няне и троих ее детях — все они были исцелены от неизлечи­мых болезней на одном и том же собрании. Помню, как вконец разозленный, я поднял вверх руки и сказал: «Кэт­рин, ведь Бог достаточно велик, чтобы дать нам название для этой книги, не правда ли?»

Она захлопала в ладоши, засмеялась сквозь хрипоту и сказала: «Как велик Бог?» И это стало совершенным на­званием для той книги.

Этот же дух стремления к совершенству наполнял каж­дый сделанный ею шаг. Ее помада всегда была самой луч­шей. Ее ногти покрыты лаком, а ее платье всегда было сшито на заказ. Во время богослужения хныканье одного единственного ребенка заставляло ее остановиться и дать знак помощнику по залу. Стул не на своем месте, член хора с кое-как завязанным галстуком, сотрудница в офисе, оде­тая в юбку или блузку не того цвета, — она подмечала каждую деталь и не была удовлетворена, пока недочеты не были исправлены. Это же стремление к совершенству пре­дохраняло ее от поспешного согласия участвовать в новом проекте, ибо она была настроена на то, чтобы он был совер­шенен во всех деталях еще перед тем, как она даст ему зеле­ный свет. А потому она ждала годами, прежде чем дать со­гласие расширить свое служение на телевидении, прежде чем она согласилась провести свое первое собрание в зале «Святыня» в Лос-Анджелесе, прежде чем она написала вторую книгу, прежде чем она приняла приглашение пропо­ведовать в других городах. Казалось, словно на самом деле она не хотела расширить служение, но предпочитала оста­ваться в относительном уединении в Питтсбурге. Но ком­бинация из рекомендаций тех, кому она доверяла, и открытая дверь в новые возможности, которые она рассматривала как указания от Бога, в конце концов убеждали ее выйти из ста­рой колеи и пойти на риск изменений и расширений. Впрочем, глубоко внутри она была всегда уверена, что луч­ше прилепиться к чему-то уже работающему, чем рисковать провалиться с каким-либо новым делом. И по этой причи­не она часто делала заявления, от которых затем ей прихо­дилось открещиваться. Например, она часто говорила, что никогда не будет писать автобиографию.

«Подожди, пока я умру, Джеми, — сказала она серьез­но, — тогда ты сможешь рассказать им все».

Все же за год до того, как она умерла, она начала гово­рить со мной об автобиографии. Когда мы были вместе в Лас-Вегасе для проведения легендарного «служения с чу­десами» в зале «Сити» в мае 1975 года, она еще больше «нажала» на меня. Зная мое природное нежелание быть автором-невидимкой, особенно если предполагается боль­шая книга, она сняла все условия, чтобы польстить мне и дать понять, «как сильно мы нуждаемся в том, чтобы при­ступить к работе прямо сейчас».

Мы сидели в очень роскошной гостиной в номере-люкс Фрэнка Синатры во «Дворце Цезаря» Лас-Вегаса. «Со­брание с чудесами» закончилось, и Кэтрин вернулась в но­мер истощенная. Я потрогал пальцем толстые ворсистые обои темно-красного цвета и стал слушать, как она расска­зывала про собрание. Затем она повела нас показывать этот номер-люкс — мою жену Джеки, Дэна и Виолу Малачук и меня самого. Она показала нам встроенную ванну в форме сердечка (достаточно большую, для 2-3-х человек) и круглую кровать с зеркалом на потолке. «Я не такая уж глупая, — она усмехнулась, взяв крепко мою руку и накло­нившись ко мне. — Я точно знаю, зачем там зеркало на потолке».

Вернувшись в гостиную, мы сели на шикарную красную софу в одном из самых роскошных номеров в отелях всего мира и стали слушать, как она излагала те причины, по ко­торым я должен писать ее книгу. «Вы — тот человек, кто сможет честно все рассказать». Затем, искоса посмотрев на меня, она сказала: «Вы знаете, тут много всякого мошенни­чества делается во имя нашего Господа. Вы знаете, что я имею в виду?» Я не был уверен — по крайней мере, тог­да, — но я знал, что если она знает, то я не успокоюсь, пока не выведаю точно, о чем она говорит. — «Но мы должны сделать книгу для славы Божьей. Запомните это. Без обиняков, но для славы Божьей».

Еще одной причиной, по которой книга должна была быть написана быстро, которую она не назвала и которую она сама еще тогда не знала, было то, что вскрылось в тече­ние следующих двух месяцев. Ее пианист и наперсник, Дино Картсонакис и его шурин, Пол Бартоломью, который был также ее личным управляющим, были уволены в феврале. Без ведома Кэтрин они подготовили к печати рукопись под на­званием «Последняя Великая Катерина», которую они пред­полагали выбросить на рынок бульварной литературы как публичное разоблачение. Все это держалось в секрете до июля 1975 года, когда Бартоломью возбудил уголовное дело против нее в верховном суде Лос-Анджелеса. Вскоре после этого Кэтрин выиграла процесс. Одним из условий скреп­ленного клятвой соглашения было обязательство Дино и Бартоломью не публиковать в печати ничего о Кэтрин Кульман в течение десяти лет. Однако тогда, в мае, она ниче­го не знала о готовящемся разоблачении, и потому я могу лишь заключить, что ее желание начать работу над автобиог­рафией пришло как предостережение от Бога, что если она сама не расскажет свою собственную историю, кто-нибудь другой сделает это — и оклевещет и ее имя, и ее служение.

Таким образом, мы согласились продвигаться вперед. Но мы оба были заняты другими делами. И никто из нас не знал, как коротко отпущенное время. Кэтрин встрети­лась со своей старшей сестрой, Миртл Парротт, и они наго­ворили на диктофон о детстве Кэтрин. Но смерть прервала работу, и, в конце концов, она получила исполнение своей исходной мечты — скорее биографию, чем автобиографию.

Все это дело, впрочем, было типичным при ее осторож­ности и ее чувствительности ко Святому Духу: ждать, пока Он не побудит ее что-то делать, а затем начать быстрое движение в том направлении, куда Он направляет ее. Кэт­рин часто обвиняли в том, что она увлекающаяся, нетерпе­ливая личность. Когда дело касалось «подталкивания» ее помощников в служении, то так оно и было. Но когда речь шла о том, чтобы расширить служение в новую область, то она отлично выучила болезненный урок и потому ждала, пока не появится нужный человек — кто-то, кому можно доверять, — и затем двигалась только тогда, когда Бог скажет ей двигаться.

Видимо, ничто не показывает лучше эти принципы, чем расширение ее служения в Канаду. Это началось, как боль­шинство ее служений, с чудесного исцеления. Кеннет Мей, 62-летний фермер из крошечной общины в Форстерс-Фоллс, что в штате Онтарио, узнал от своего доктора из близлежащей деревушки Кобден, что он умирает от болезни Ходжкина — рака лимфатических желез. Эта история описана во всех деталях в книге «Канадский восход» под заголовком «Бог снова может сделать это». Его послали в Оттаву для лечения кобальтом. Но лечение оказалось не­эффективным, и наросты на его теле постепенно появились опять. Он вернулся в раковую клинику при Главном госпи­тале для дополнительного лечения рентгеновскими лучами, но это привело лишь к увеличению и дальнейшему распро­странению наростов. Понимая, что его дни сочтены, доктора позволили ему навестить свою дочь в Питтсбурге, прежде чем принять его в госпиталь для окончательной терапии. Однако, прежде чем мистер и миссис Мей отправились в Питтсбург, один из их соседей-фермеров зашел к ним и сказал: «О, я все же надеюсь, у вас будет возможность посе­тить собрание Кэтрин Кульман, пока вы будете там».

В ответ на их вопрос, кто такая эта мисс Кульман, сосед дал им экземпляр книги «Я верую в чудеса». Кеннет Мей прочел книгу. И тогда он впервые начал задумываться: а вдруг это возможно, чтобы Бог исцелил кого-либо на пос­ледней стадии неизлечимого рака.

Первого апреля 1968 года чета Мей посетила регуляр­ные занятия по понедельникам по изучению Библии, кото­рые вела Кэтрин в «Первой пресвитерианской церкви». Занятия произвели на них большое впечатление, и они за­держались в холле церкви, чтобы поговорить с кем-нибудь, кто ходил каждую неделю. Эти люди, узнав что господин Мей смертельно болен, посоветовали ему остаться на «слу­жение с чудесами» в пятницу утром в «Карнеги-холл».

«Знаете, что Бог может исцелить вас?», — сказал им один мужчина.

Госпоже Мей надо было вернуться в Канаду, но Кеннет остался со своей дочкой. И хотя боль преследовала его, он продолжал цепляться за эту соломинку надежды: «Знаете, что Бог может исцелить вас?»

В пятницу утром дочь сопровождала его в «Карнеги-холл», но когда они пришли и увидели огромную толпу, ждущую на ступенях, хотя собрание должно было начаться только через несколько часов, он почти потерял надежду. Впрочем, несколько человек, которых он видел в понедель­ник вечером, заметили его и подошли поближе, уговаривая его остаться. Какая-то незнакомая женщина подошла и сказала: «У вас рак, не так ли?»

Мей был удивлен ее проницательностью, но прежде чем он успел ответить, она взяла его за руку и начала молиться. И хотя он был удивлен, он склонил голову и громко сказал: «Я — твой, Господи, делай со мной, что хочешь».

Внезапно он ощутил, словно нечто прошло сквозь его тело, и боль прекратилась. Он был исцелен. Целый час он стоял, не чувствуя боли. После того, как служение началось, к нему подошел один рабочий и спросил, исцелен ли он. Мей ответил: «Я думаю, что со мной что-то случилось». Затем он поправился: «Я уверен, что со мной что-то случилось».

Его подвели к помосту, где Кэтрин помолилась за него. После служения, стоя в коридоре, он обнаружил другое странное явление. Вода начала течь из пор его кожи, и это продолжалось три дня. Попрощавшись со своей дочерью, он вернулся в Канаду и пошел в раковую клинику при Главном госпитале в Оттаве, где его признали здоровым. Даже его доктор назвал это чудом.

Вскоре после того как Кеннет Мей вернулся домой, он нанес визит госпоже Мэри Петгигрю из близлежащего мес­течка Кобден, у которой была последняя стадия множе­ственного склероза. Вняв его уговорам, Мэри и ее муж Кларенс поехали в Питтсбург. Она тоже была чудесным образом исцелена и вернулась в маленький городок Кобден, переполненная радостной вестью о чудотворной силе Свя­того Духа. После этого людей уже невозможно было оста­новить. Они направлялись в Питтсбург караванами. Многие были исцелены, и вскоре весть о чудесах распро­странилась по этому району Канады.

Предыдущая12345678910111213141516Следующая

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: