В Конституционный Суд Российской Федерации 11 глава

По приведенному совершенно очевидно, что члены Банды Бармина Ю.В., Бережицкого С.П., Тулуповой Е.Б., Житенева Г.В., Солодовникова С.А., Утемовой Е.Д. и Копыриной М.Н. обязаны были не только оценить мое состояние непосредственно в суде и выдвинутые мной доводы, но и допустить к участию в деле в качестве моих личных адвокатов и представителей избранных мной для цели защиты лиц.

4.6.7 И, в-седьмых, что должно быть представлено «экспертам» в рассматриваемом случае? В рассматриваемом случае «экспертам» должны были быть предоставлены все аудиозаписи моего общения с «правоприменителями» для оценки нашего психического состояния, а также моя письменная продукция, характеризующая мое психическое состояние на момент её написания. Также «экспертам» должны были быть представлены протоколы судебных заседаний в Яранском райсуда и Кировском облсуде не только для того, чтоб определить моё психическое состояние, но и психическое состояние моих оппонентов. Однако все же понимают, что если только дать оценку Шизофреническим Фантазиям моих оппонентов, то не меня надо помещать в психиатрический стационар, а их туда надо определить на основании реальных, а не виртуальных доказательств.

Повторим еще раз: когда говорят об установлении психического состояния на момент подлежащих установлению обстоятельств, то должны предоставляться именно те доказательства, которые относятся к этому моменту.

Поэтому члены Банды Бармина Ю.В., Бережицкого С.П., Тулуповой Е.Б., Житенева Г.В., Солодовникова С.А., Утемовой Е.Д. и Копыриной М.Н. обязаны были представить мои аудио- и видеозаписи, а также всю письменную продукцию, относящуюся к подлежащим установлению обстоятельствам.

4.6.8 А теперь почитаем то, что Европейский Суд не может вдолбить в Пустые головы российских «правоприменителей» с… 20.10.05 г., когда было рассмотрено дело «Романов против Российской Федерации»:

106. Европейский Суд напоминает, что из самого понятия "справедливое судебное разбирательство" следует, что лицо, которому предъявлено обвинение в совершении преступления, должно согласно общему принципу иметь право присутствовать и эффективно участвовать в разбирательстве по делу в суде первой инстанции (…). В данном деле указанное требование не было соблюдено, поскольку Гагаринский районный суд г. Москвы рассмотрел дело заявителя в его отсутствие. Должно быть также отмечено и то, что заявитель не участвовал и в слушании по делу в суде кассационной инстанции. Далее Европейский Суд рассмотрит вопрос о том, имелись ли в данном деле обстоятельства, которые могли бы обосновать полную и непоправимую потерю права участвовать в судебном заседании.

107. Европейский Суд отмечает, что в данном деле нельзя вести речь о том, что заявитель не участвовал в судебном заседании, поскольку он отказался от использования соответствующего права. С другой стороны, заявитель, который находился под стражей, и его адвокаты подавали ходатайства в Гагаринский районный суд г. Москвы о личном участии заявителя в судебном заседании. Названные ходатайства были отклонены, поскольку администрация следственного изолятора, где содержался заявитель, предположительно отказывалась доставлять больных заключенных в суд, а в ином случае - поскольку показания душевнобольного человека не могли быть приняты в качестве доказательства (см. выше § 23 и § 24).

108. Европейский Суд напоминает, что в обязанности государства входит обеспечение участия в судебном заседании обвиняемого, содержащегося под стражей (…). Европейский Суд напоминает, что в исключительных случаях суд первой инстанции может продолжить рассмотрение дела, если обвиняемый отсутствует в связи с болезнью, при условии, что его или ее интересы достаточным образом защищены (…). Тем не менее, если в судебном заседании необходимо произвести оценку личности и характера обвиняемого, а также его психического состояния в момент совершения преступления и если исход судебного разбирательства может нанести ему существенный ущерб, значимую роль для соблюдения справедливости судебного разбирательства может сыграть его участие в судебном заседании, а также предоставленная ему возможность участвовать в нем вместе со своим адвокатом (…).

109. В данном деле власти Российской Федерации не сделали никаких шагов для того, чтобы обеспечить участия заявителя в судебном заседании. Из обстоятельств дела не следует, что поведение заявителя было агрессивным и что его психическое состояние иным образом препятствовало его явке в суд. Довод Гагаринского районного суда г. Москвы о том, что участие заявителя в судебном заседании не требовалось, поскольку его показания как душевнобольного человека не могли быть приняты в качестве доказательств, является поразительным, учитывая, что именно названный суд должен был впервые установить, совершил ли заявитель преступление в состоянии сильного душевного волнения, и оценить, требовалось ли заявителю в его психическом состоянии принудительное медицинское лечение.

110. Что касается полномочий суда первой инстанции в данном деле, Европейский Суд далее отмечает, что Гагаринский районный суд г. Москвы определил предъявленное заявителю обвинение, установил, что он не мог нести ответственность, поскольку был душевно болен, и принял решение о помещении его в психиатрический стационар.

111. Что касается последнего вопроса, Европейский Суд отмечает, что в распоряжении Гагаринского районного суда г. Москвы находилось два заключения, полученных в результате проведения экспертизы одним и тем же психиатрическим экспертным учреждением. Несмотря на то, что позиция по поводу диагноза заявителя в них совпадала, заключения отличались мерами, которые должны быть применены в отношении заявителя. В первом заключении указывалось на отсутствие необходимости помещать заявителя в психиатрический стационар и на достаточность амбулаторного прохождения им лечения, в то время как во втором заключении отмечалась необходимость помещения заявителя в психиатрическую клинику. Европейский Суд полагает, что подобная противоречивость, которая оказала влияние на результат судебного разбирательства и в конце концов на свободу заявителя, сделала особенно важным вопрос о личном участии заявителя в судебном заседании.

112. Принимая во внимание важность вопроса для заявителя, Гагаринский районный суд г. Москвы не мог, если бы судебное разбирательство было справедливым, определить его дело без непосредственной оценки показаний самого заявителя, и присутствие адвоката заявителя не могло компенсировать отсутствие заявителя.

 

4.7 Однако мы должны ясно понимать, что «любое ограничение свободы должно производиться не только в соответствии с материальными и процессуальными нормами внутреннего права, но и в соответствии с сущностью статьи 5 Конвенции, то есть защитой личности от произвольного лишения свободы (…). Для минимизации риска случайного лишения свободы статья 5 Конвенции ПРЕДОСТАВЛЯЕТ комплекс независимых прав, ПРИЗВАННЫЙ ГА-РАН-ТИ-РО-ВА-ТЬ, что акт лишения свободы будет подвергнут независимому судебному ИССЛЕДОВАНИЮ, и обеспечить ОТВЕТСТВЕННОСТЬ властей за это действие. Как Европейский суд установил в деле "Курт против Турции" (…), непризнанное лишение свободы лица является полным пренебрежением данными гарантиями, что влечет серьезнейшее нарушение статьи 5 Конвенции (§ 104 Постановления Большой палаты от 08.07.99 г. по делу «Чакичи против Турции»)». При этом, «когда речь идет о лишении свободы, особенно важным является соблюдение общего принципа правовой обеспеченности. Таким образом, важно, чтобы условия лишения свободы по внутреннему праву были ясно определены, и чтобы можно было предвидеть последствия применения самого закона. Это отвечает критерию "законности", установленному Конвенцией, который требует, чтоб формулировка любого закона была достаточной степени четкости, чтобы позволить гражданину, получив при необходимости юридическую консультацию по делу, предвидеть с разумной для данных обстоятельств степенью определенности те последствия, которые может повлечь за собой конкретное действие» (§ 52 Постановления ЕСПЧ от 28.03.2000 г. по делу "Барановский против Польши"). Это же самое разъяснено и в § 88 Постановления от 10.01.12 г. по делу «Арутюнян против Российской Федерации»: «По поводу последнего Европейский Суд подчеркивает, что, когда речь идет о лишении свободы, особенно важно, чтобы был соблюден общий принцип правовой определенности. Следовательно, существенно, чтобы в национальном законодательстве были строго определены условия лишения свободы, и чтобы само законодательство было предсказуемо в своем применении настолько, чтобы оно отвечало требованию "законности", установленному Конвенцией, требованию, которое предполагает, что каждый закон достаточно точен для того, чтобы предоставить лицу в случае необходимости соответствующую возможность предвидеть в той степени, которая является разумной при таких обстоятельствах, последствия, которые могут вызвать конкретные действия».

4.7.1 На практике реализовать приведенные требования – невозможно, так как все участники судебных процессов меня дружно убеждали в том, что к последствиям помещения в психиатрический стационар они никакого отношения не имеют. Их целью было засунуть меня в психиатрический стационар, а дальше – хоть трава не расти, то есть с правами и их реализацией я должен разбираться с некими Мифическим правоприменителями, у которых, естественно, нет никаких обязанностей и которые будут руководствоваться нормами законодательства, которые участникам процесса неизвестны и назвать они их не могут. Несмотря на то, что «особая быстрота, на которую находящийся в заключении обвиняемый имеет право рассчитывать при рассмотрении его делу, не должна мешать тщательным усилиям судей по исполнению их обязанностей с должной тщательностью» (§ 77 Постановления от 12.12.91 г. по делу «Тот против Австрии»), тем не менее никто не найдет ни в одном документе ни тщательных усилий судей по установлению фактических обстоятельств дела, ни должной тщательности в оценке этих обстоятельств. Осталось узнать: понимают ли российские «юристы», что «пункт 4 статьи 5 не обязывает Государств-участников Конвенции ввести двойной уровень судебных органов для рассмотрения заявлений об освобождении. Тем не менее, Государство, которое располагает такой системой, должно, в принципе, предоставлять заключенным под стражу одинаковые гарантии, как в апелляционной, так и в первой инстанции» (§ 84 Постановления от 12.12.91 г. по делу «Тот против Австрии»). Также нам предстоит выяснить: способны ли российские «юристы» понять, что «если суд, рассматривающий жалобу, обязан полностью оценить вопрос виновности или невиновности, он не может разрешать дело без прямой оценки доказательств, представленных лично обвиняемым с целью доказать, что он не совершал деяний, вменяемых ему в качестве преступления» (§ 27 Постановления ЕСПЧ от 06.07.2004 г. по делу "Дондарини против Сан-Марино"). По крайней мере члены Банды Бармина Ю.В., Бережицкого С.П., Тулуповой Е.Б., Житенева Г.В., Солодовникова С.А., Утемовой Е.Д. и Копыриной М.Н. не понимали, что «принцип равенства сторон является одним из признаков более широкого понятия справедливого судебного разбирательства, которое также включает основополагающий принцип состязательности уголовного судебного разбирательства. Последняя означает, что в уголовном деле обвинению и защите должна быть предоставлена возможность знать позицию другой стороны и представленные ею доказательства и высказывать свое мнение о них» (§ 66 - 67 Постановления от 28.08.1991 г. по делу "Брандштеттер против Австрии").

4.7.2 Теперь российские «правоприменители» не понимают, что «оставление судьей без проверки и оценки обоснованности подозрения в причастности лица к совершенному преступлению должно расцениваться в качестве существенного нарушения уголовно-процессуального закона (части 4 статьи 7 УПК РФ), влекущего отмену постановления об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу» (абзац 3 п. 2 ППВС РФ № 41 от 19.12.13 г. в редакции ППВС РФ № 23 от 24.05.16 г.). То есть оставление судьей без проверки и оценки обоснованности доводов сторон о подлежащих установлению обстоятельствах должно расцениваться в качестве существенного нарушения процессуального законодательства в любом виде судопроизводства и влекущее отмену принятого решения, что следует из конституционного принципа недопустимости различного обращения с лицами, находящимися в одинаковых или сходных ситуациях, то есть в силу абзац 3 п. 2 ППВС РФ № 41 от 19.12.13 г. в редакции ППВС РФ № 23 от 24.05.16 г., абзаца 3 п. 3.3 мот. части Постановления КС № 5-П от 01.03.12 г. в их нормативном единстве (см. п. 2.2 выше).

Также они не будут понимать, что нерассмотрение судами (правоприменителями) вопросов порядка получения доказательств, то есть нерассмотрение доводов Жертвы о порядке их получения, тем более основных доказательств, на основании которых выносится судебное решение, позволяет «прийти к выводу, что способ получения вещественного доказательства, использованного в ходе судебного разбирательства в отношении заявителя, и отказ национальных судов рассмотреть его возражения и обоснованные аргументы относительно достоверности этого доказательства и его использования против него сделали все производство по делу в целом несправедливым» (§ 55-58 Постановления ЕСПЧ от 12.11.15 г. по делу «Сакит Заидов против Азербайджана»).

А еще российские «правоприменители» упорно не будут понимать, что «правило раскрытия оправдывающих доказательств обязывает сторону обвинения представлять такие доказательства на рассмотрение суда. В то же время данное правило не имеет смысла, если судам разрешено оставлять эти доказательства без рассмотрения и даже не упоминать их в своих приговорах» (§ 201 Постановления от 27.03.14 г. «Матыцина против Российской Федерации»).

 

5. В § 52 Постановления ЕСПЧ от 22.02.07 г. по делу «Красуля против Российской Федерации» разъяснено: «Европейский Суд полагает, что заключение эксперта было важным доказательством, которое подкрепляло позицию защиты, избранную заявителем, и которое могло быть решающим при рассмотрении вопроса об уголовном характере деяний, совершенных заявителем. Довод заявителя в суде кассационной инстанции о том, что заключение эксперта было незаконно отклонено судом первой инстанции, был сформулирован им ясно и четко. Европейский Суд полагает, что этот довод требовал точного и ясного ответа. При отсутствии такого ответа невозможно определить: либо суд кассационной инстанции просто не выполнил своей обязанности по рассмотрению довода заявителя, либо он намеревался отклонить его, и если имело место последнее, то какими были его мотивы для принятия подобного решения. Полное молчание суда кассационной инстанции по вопросу законности отказа в приобщении к доказательствам по делу заключения эксперта является несовместимым с концепцией справедливого судебного разбирательства, заложенной в основу Статьи 6 Конвенции (…)».

Я ЕЩЕ РАЗ формулирую ясно и четко недопустимость заключений российских «психиатров».

5.1 Во-первых, акты и заключения российских «психиатров» не отвечают ни одной известной норме закона, хотя «выражение "предусмотрено законом" (...) требует, во-первых, чтобы рассмат­риваемые действия властей имели основания во внутреннем праве. Одновременно данное положение имеет в виду и качество конкрет­ного закона. Оно требует, чтобы закон был доступен для заинтере­сованного лица, которое могло бы предвидеть последствия его при­менения в отношении себя, а также, чтобы закон не противоречил принципу верховенства права» (§ 26 Постановления ЕСПЧ от 24.04.90 г. по делу "Ювиг против Франции"). Поскольку заключения российских «психиатров» составлены по правилам несуществующего, то есть Галлюцинаторного, НЕДОСТУПНОГО «законодательства», поэтому это значит, что они незаконны и не отвечают принципу верховенства права.

5.2 Во-вторых, в заключениях нет подробного и четкого ОПИСАНИЯ приписываемых Жертвам симптомов и синдромов языком, понятным лицам, не обладающим психиатрическими познаниями и в заключениях НЕТ разъяснения психиатрической терминологии, то есть они не отвечают требованиям самой психиатрии, а поэтому они не обоснованы. Заключения российских «психиатров» - это набор малоинформативных штампов, не наполненных смысловым содержанием, поскольку из заключений невозможно понять признаки симптомов и синдромов, которые бы имели отношение к Жертвам. А тот факт, что заключения не подтверждаются вообще ни одним доказательством, свидетельствует об их абсурдности. Отсутствие в заключениях разъяснения применяемой психиатрической терминологии и является неопровержимым доказательством отсутствия у «психиатров» медицинского образования, то есть совокупности знаний, позволяющих решать специальные вопросы. «Психиатры» применяют психиатрические термины как неологизмы, вкладывая в них не соответствующий применяемым терминам смысл, то есть паранойяльный. Они не знают и не понимают смысл применяемых терминов и это неопровержимо доказывает составленный мной словарь на основании разной научной литературы, который я прошу учитывать при вынесении решения по существу.

5.2.1 Что же касается моего случая и приписанного мне диагноза, то, говоря о бреде, следует иметь ввиду, что «бредом называются ложные суждения и умозаключения, возникающие в результате болезненного процесса, овладевающие сознанием больного и не поддающиеся разубеждению (коррекции)» (стр. 102). Более полно вопрос о бреде мной рассмотрен в Возражениях № 2544 на шизофренические фантазии Кофаровой Ф.А., где приведена и основная законодательная база (https://cloud.mail.ru/public/41Bg/6DzaEs8AJ). Однако фактом является то, что при решении вопроса о бреде должны быть: 1. речь Жертвы; 2. доводы психиатра, то есть опять-таки его речь. Если ничего этого нет, то ни о каком бреде не может быть и речи. Мало того, речь Жертвы и доводы психиатра должны быть составной частью заключения, как это опять-таки предписано ч. 2 ст. 8, ч. 3 ст. 25 Закона «О государственной судебно-экспертной деятельности в РФ».

5.3 В-третьих, при назначении судебно-психиатрической экспертизы меняется природа правоотношений, а значит и законодательная база. УПК РФ вообще не учитывает правосубъектость лиц, страдающих психическими расстройствами, в связи с чем не отвечает требованиям ст. 6 Всеобщей декларации, ст. 16 Пакта, п. 1 «а» Принципа 13. Но так как лица, страдающие психическими расстройствами имеют в силу своей природы специальный правовой статус, поэтому на них в полной мере распространяется разъяснение Конституционного Суда, выраженное в абзаце 5 п. 2 мот. части Определения КС № 439-О от 08.11.05 г.: «О безусловном приоритете норм уголовно-процессуального законодательства НЕ МОЖЕТ ИДТИ РЕЧЬ и в случаях, когда в иных (помимо Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации, закрепляющего общие правила уголовного судопроизводства) законодательных актах устанавливаются дополнительные гарантии прав и законных интересов отдельных категорий лиц, обусловленные в том числе их особым правовым статусом. В силу статьи 18 Конституции Российской Федерации, согласно которой права и свободы человека и гражданина являются непосредственно действующими и определяют смысл, содержание и применение законов, деятельность законодательной и исполнительной власти, местного самоуправления и обеспечиваются правосудием, разрешение в процессе правоприменения коллизий между различными правовыми актами должно осуществляться исходя из того, какой из этих актов предусматривает больший объем прав и свобод граждан и устанавливает более широкие их гарантии».

5.4 В-четвертых, если мы говорим о юридической помощи, то как только в отношении кого-либо вынесено постановление о назначении судебно-психиатрической экспертизы, то автоматически к делу должен быть привлечен законный представитель из числа лиц, указанных в п. 4 ст. 5 УПК РФ и личный представитель по желанию Жертвы, как то прямо предусмотрено п. 3 Принципа 11, п. 3 Принципа 12, ч. 1 ст. 7 Закона «О психиатрической помощи…». Меняется и природа правоспособности адвоката, которым может быть любое квалифицированное лицо, о чем сказано в п. 1.12.1 данной жалобы. Поэтому при назначении 18.07.14 г. мне амбулаторной судебно-психиатрической экспертизы в качестве моего законного представителя должна была быть допущена моя дочь в силу ст. 16, п. 4 ст. 5, ст. 437 УПК РФ, а в качестве моего личного адвоката должна была быть допущена Иванова Ирина Александровна в силу ч. 3 ст. 1, ч. 3 ст. 1, ст. 438 УПК РФ, п. 3 ст. 2, п. 1 ст. 14, п.п. 3 «b», «d» ст. 14 Пакта, п. 1 ст. 9, п. 3 «с» ст. 9 Декларации о праве, п. 1 ст. 6, п. 3 «с» ст. 6, ст. 13 Конвенции, ч. 2 ст. 45, ч. 1 ст. 46, ст. 48 Конституции РФ. Если следственные и судебные органы в моем защитнике Ивановой И.А. что-то не устраивало, то им никто не мешал назначить адвоката по их выбору. Но меня моего выбора НЕ ИМЕЛ ПРАВА лишать ник-то! Также к делу должен был быть привлечен и личный представитель по моему выбору из числа близких лиц, указанных в п. 3 ст. 5 УПК РФ, что предусмотрено п. 2 Принципа 12.

5.4.1 Право лиц, страдающих психическими расстройствами, на получение помощи защитника у нас регулируется п. 6 Принципа 1, п.п. 3, 16 Принципа 11, п.п. 2, 3 Принципа 12, п. 1 «с» Принципа 13, п. 2 Принципа 16, п. 7 Принципа 17, Принципами 18, 19; п. 9 ч. 2 ст. 5, ст.ст. 7, 12, п. 6 ч. 1 ст. 16, ч.ч. 2-5 ст. 23, абзацами 1, 4-7 ст. 39 Закона «О психиатрической помощи…», а также Принципами 17, 18 Свода Принципов и соответствующими нормами Рекомендаций в их нормативном единстве. Нарушение фундаментального права на защиту является основанием для привлечения соответствующего правоприменителя к уголовной ответственности по соответствующей норме ст. 285 УК РФ и его отводу по основаниям прямой заинтересованности в исходе дела за создание конфликта интересов, что прямо предусмотрено ч. 2 ст. 25 УК РФ, ч. 2 ст. 61 УПК РФ, п.п. 1, 2, 4 ст. 3, ч. 1 ст. 10, ч. 5.1 ст. 11 (теперь ч. 5) Закона «О противодействии коррупции», ч. 2 ст. 3 Закона «О статусе судей в РФ», ч. 5 ст. 11 Закона «О внесении изменений в отдельные законодательные акты РФ в части установления обязанности лиц, замещающих государственные должности, и иных лиц сообщать о возникновении личной заинтересованности, которая приводит или может привести к конфликту интересов, и принимать меры по предотвращению или урегулированию конфликта интересов» в их нормативном единстве.

А если еще взять во внимание срок лишения свободы и личной неприкосновенности, то именно этот срок определяет ПРАВИЛА ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО УГОЛОВНОГО СУДОПРОИЗВОДСТВА, независимо от оснований для лишения свободы, тем более, что согласно ст. 103 УК РФ один день нахождения в психиатрическом стационаре приравнивается к одному дню лишения свободы.

5.4.2 Вопрос об обязательности участия защитника при помещении Жертв в психиатрические стационары был рассмотрен ЕСПЧ 05.02.15 г. по делу «Мифобова против Российской Федерации». А поскольку заключение является основным доказательством, на основании которого Жертв лишают свободы и личной неприкосновенности, поэтому участие избранного защитника при получении этого заключения является обязательным (https://cloud.mail.ru/public/HJrz/9R2RR6R64).

В Постановлении от 19.02.15 г. по делу «M.S. против Хорварии (№ 2)» ЕСПЧ нарушение п. 1 «е» ст. 5 Конвенции увидел в том, что районный суд назначил бесплатного адвоката для представления интересов заявительницы в деле о недобровольном заключении в клинике. Однако он не встречался с заявительницей, не давал ей юридических консультаций, не делал в суде заявлений от ее имени и выступал в качестве пассивного наблюдателя во время слушаний. Простое назначение адвоката, без оказания им реальной юридической помощи, не удовлетворяет требованиям необходимой "юридической помощи" для лиц, лишенных свободы только на основании того, что они являются "душевнобольными". Эффективное юридическое представительство интересов лиц с ограниченными возможностями требует выполнения расширенных обязанностей по надзору за их законными представителями со стороны компетентных внутригосударственных судов. Несмотря на то, что внутригосударственные власти знали о бездействии адвоката, они не принимали надлежащих мер для обеспечения эффективного юридического представительства интересов заявительницы. Кроме того, хотя судья, проводивший разбирательство дела, посетил заявительницу в клинике, он не произвел соответствующих корректировок для обеспечения ее эффективного доступа к правосудию, таких как информирование о ее правах или рассмотрение возможности ее участия в слушаниях. В этом отношении отсутствовало какое-либо веское основание для исключения участия заявительницы в слушании. Учитывая ряд недостатков в процедуре недобровольной госпитализации заявительницы, Европейский Суд пришел к выводу, что власти государства-ответчика не выполнили необходимых процедурных требований согласно статье 5 Конвенции.

5.4.3 Так как при решении вопроса о психическом состоянии предметом оценки является отношение человека к инкриминированному уголовно наказуемому деянию (ст. 21 УК РФ) или правонарушению (ст. 2.8 КоАП РФ), то есть к признакам этого деяния (ст. 8 УК РФ, ст. 2.1 КоАП РФ) и соответствующим доказательствам, обосновывающим эти признаки, в чем может разбираться только специалист, поэтому эти вопросы эксперты должны обсуждать не с подэкспертным, а с его защитником или привлекаемым специалистом. Именно на защитника или привлекаемого специалиста может быть возложена обязанность высказать свое мнение по инкриминированному уголовно наказуемому деянию (правонарушению) и о тех доказательствах, которыми оно обосновывается или опровергается. Только в этом случае возможно установление фактических обстоятельств дела в рамках проводимых экспертиз.

При этом мы видим, что «юристы» и «психиатры» решили, что они имеют право на Невменяемость, а я им должен читать лекции по праву и объяснять, что «согласно общепризнанным нормам международного права у обвиняемого должна быть возможность пользоваться услугами адвоката с момента лишения свободы, причем не только во время допросов (…). Действительно, справедливость производства по делу требует, чтобы обвиняемый мог получить весь широкий спектр услуг, связанных именно с оказанием правовой помощи. В связи с этим у адвоката должна быть возможность без ограничений обеспечивать основные аспекты защиты обвиняемого, как-то: обсуждение дела, организация защиты, сбор доказательств невиновности обвиняемого, подготовка к допросам, оказание поддержки обвиняемому в бедственном положении и проверка условий содержания под стражей (…)… Что касается постановления Конституционного Суда Российской Федерации, на которое ссылались власти государства-ответчика, Европейский Суд не согласен с точкой зрения последнего и считает, что это постановление лишь подтверждает провозглашенный УПК РФ принцип, ставя эффективное осуществление этих прав подозреваемым в прямую зависимость от его фактического статуса, а то, что в отношении него проводятся следственные действия, - это лишь одно из многих указаний на такой статус. (§§ 164, 165 Постановления ЕСПЧ от 30.04.15 г. по делу «Шамардаков против РФ»).

5.4.4 Что касается общего вопроса участия защитника во время проведения экспертизы, то здесь необходимо учитывать, что экспертиза – это процессуальное действие в силу ст. 2, п. 6 ст. 9 Закона «О государственной судебно-экспертной деятельности в РФ» и поэтому как во время любого процессуального действия участие защитника является обязательным и этот защитник должен удостоверить правильность составляемого протокола процессуального действия, что предусмотрено п. 32 ст. 5, п.п. 5, 6 ч. 1 ст. 53, ч. 2 ст. 53, ст.ст. 164, 166 УПК РФ в их нормативном единстве.

Предыдущая123456789101112131415Следующая

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: